Она написала любовь

Глава 14

Они чинно ехали по укатанной дороге к поместью. Стемнело. Эрик вел аккуратно. Скорость была небольшая. В кресле у камина Агата уснула и теперь, поскольку мужчины ждали, пока она проснется, чувствовала себя неловко. Дорога была скользкой, и донимать барона разговорами она не решалась, поэтому просто думала, глядя в темное окно мобиля.

Она могла изначально поставить себя так, чтобы семья Людвига воспринимала ее как хозяйку поместья. Или хотя бы заявить хоть раз, что половина работы над любой книгой фон Лингера — ее.

Так... почему?

Почему она все это время позволяла так с собой обходиться? Мужу, его родственникам, издателю. Почему ей не пришло в голову сказать «нет», когда Вилла требовала у них денег, или хотя бы воспротивиться тому, что семейство Лингеров поселилось у них в поместье?

Она боялась? Кого? Мужа? Свекрови?

Сколько вопросов. И если на них ответить, то, наверное, станет понятно, что не так с ее жизнью. Вот только ни на один из них она ответить не может. Или... не хочет?

Рано потерявшая родителей, она прекрасно понимала, насколько больно остаться одной. Без родных. Конечно, она не хотела Людвигу такой судьбы. Зная, как для него это важно, делала все, чтобы не стать причиной ссор и раздоров мужа с его собственной семьей.

Гораздо проще было просто прыгнуть на заднее сиденье старенького мобиля Цверга, чтобы окунуться в расследование с головой и не лезть в неприятности. Не создавать конфликтных ситуаций. Не слышать визгливых воплей свекрови.

А... Людвиг? Она и правда не замечала, что последнее время он охладел к ней? Или, может быть, все-таки не хотела замечать? Все списывала на усталость, раздражительность творческой, тонкой натуры, на головную боль, в конце концов. Это же проще, чем всерьез, по-настоящему задуматься о том, что происходит в их личных отношениях. Но дело даже не в этом. В собственном нежелании конфликтовать с окружающими она еще могла себе признаться.

Гораздо труднее было признаться самой себе в том, что со временем истории, которые рассказывал ей муж-писатель, стали для нее интереснее самого Людвига фон Лингера. Работа над текстом — важнее совместных ужинов.

Как часто она работала почти до утра и, чтобы не будить мужа, ложилась отдельно? Когда последний раз они с мужем говорили о чем-нибудь, что не связано с книгой? О погоде за окном, а не о времени суток в той или иной сцене? Об их личных планах на будущее, а не о том, вводить или нет еще одного второстепенного героя?

Она перестала быть для него женой, она стала компаньоном по бизнесу. Но даже если и так? Почему бы не поговорить по-человечески? Ты полюбил другую? Так скажи мне об этом! Зачем же... Неужели я такое чудовище, что меня легче отравить, нежели о чем-то договориться?

Агате вдруг стало так горько и больно от собственных мыслей, что защипало в носу. Она опустила голову и стала искать в сумочке чистый платок.

Хлопок. Глухой, но мощный. Звук, конечно, не оглушил, но рычание собак на заднем сиденье вдруг стало таким, будто Эльзу и Грона завалили подушками. Или мешками с песком. Визг тормозов. Она, наверное, разбила бы лицо, если бы не нагнулась. Как, оказывается, полезно вовремя пожалеть себя.

Это была последняя мысль, а кровь на белой манжетке клетчатого платья — последнее, что она видела.

Барон пытался удержать мобиль на узкой скользкой дороге, с тревогой поглядывая на женщину, которая, казалось, просто уснула.

— Эльза! Агата!

Собака протиснулась между сиденьями, лизнула женщину в лицо. Та очнулась, вдохнула поглубже и изо всех сил вцепилась в теплую шерсть: не закричать, не помешать, не сбить концентрацию водителя...

Машину бросало из стороны в сторону, но Эрику каким-то чудом удавалось держать дорогу.

— Агата, достаньте из ящика прямо перед вами огнестрел и положите мне его под правую руку.

Женщина молниеносно выполнила приказ.

— Умница, — не отрывая взгляда от дороги, кивнул барон. — Теперь пластину связи из бокового кармана, мне не выпустить рычаги управления.

— Готово.

— Хорошо. Нажмите единицу. Нам понадобится помощь.

— Дальше?

— Расстегните на собаках ошейники, — по-прежнему спокойно командовал барон.

Умные Грон и Эльза по очереди подставили головы.

— Отлично! Теперь самое главное, Агата... Ваша задача — забиться как можно глубже под сиденье.

— Нет! Я...

— Задача — забиться под сиденье! — Барон сказал это так, что не подчиниться было невозможно, при этом голос его стал тише и мягче...

Свернувшись клубком под сиденьем, Агата услышала:

— Эльза, охранять!

Мобиль остановился. Эрик выхватил из внутреннего кармана странный изогнутый нож. Полоснул себя по ладони и только после этого схватил окровавленной рукой огнестрел.

Распахнул дверь, вынырнул наружу. Сразу за ним черной тенью метнулся Грон. Эльза не шелохнулась.

Выстрелы. Крики. Рычание Грона.

Агата видела Эльзу. Собака нервно дергала ушами, но сидела неподвижно. Потому что получила приказ.

— Эльза, — прошептала Агата.

Странный звук. Звон разбитого стекла. Вой...

— Эльза! Нет! — Собака прыгает в разбитое лобовое стекло, цепляя лапами острые осколки...

Тишина.

Агата думала, что звуки боя — это страшно... Да. Конечно. Но вот эта тишина...

— Эльза... — тихонько позвала.

В ответ — ничего.

— Эрик? Грон?

Она вылезла из-под сиденья, открыла дверь. Выбралась в темноту, чуть подсвеченную кристаллами мобиля.

— Эрик! — Она подбежала к мужчине, раскинувшемуся на снегу.

Холодно. Темные пятна на белом в тусклом свете кристаллов.

— Не пострадала?.. — еле слышно.

— Вы живы!

— Багажник. В боковом кармане сумки пузырьки. Они подписаны. Влей...

Агата побежала к машине. Сумка, сумка, сумка... Боковой карман...

Пальцы дрожали, от слез расплывались предметы. Одна сумка, вторая. Где... Где же это... Нашла!

Барон поморщился, с трудом глотая сероватую густую жидкость.

Рядом лежал Грон. Пес шевельнул хвостом, когда Агата склонилась над ним.

— Давай, надо выпить!

— Ууууууу...

К Эльзе Агата шла медленно, стараясь не думать о плохом, но слезы все равно лились, тряслись руки.

— Эльза... — опустилась она на колени перед собакой, которая спасла ей жизнь.

«Больно...» — прочитала в глазах. Живых!!!

— Так, надо выпить! Эльза, милая, не капризничай!

«Буду... Мне можно!»

— Конечно, радость моя! Тебе все можно. Но выпить лекарство надо!

Получилось!

Агата огляделась. Возле машины было одно тело. Рядом с Эриком — еще три. Стало страшно, но боль в руке вернула к реальности — предусмотрительный и битый жизнью канцлер в отставке наверняка возит с собой что-то ранозаживляющее.

Женщина бросилась к дорожной сумке, раскрыла. Есть! Слева был карман с зельями. На достаточно большой банке было написано: ранозаживляющее.

— Это вылить на рану или выпить?

— Обработать. Не пить. — Эрик даже попытался улыбнуться.

— Собак можно?

Опустил ресницы.

— У вас?

— Только ладонь. Меня не задели.

Смазала ладонь.

— Грон?

Погладила бок, пес дернулся. Пальцы стали липкими и влажными. Не глядя, налила из бутыли.

— Эльзочка...

У нее была рана в плече.

«Интересно, — размышляла Агата, поливая рану. — Можно ли считать, что у собаки есть плечо... Надо словарь посмотреть...» Потом она ругала себя за тот бред, что лезет в голову: трое раненых, ночь. Трупы... А она — о словаре. И точном лексическом значении! Вспомнились слова Ульриха, какая она зануда...

Пластина загорелась, замерцала в темноте. Агата схватила ее и понесла Эрику.

— Да. Живы. Приезжайте, — приказал он. И посмотрел на Агату. — Сильно замерзли?

— Пока холода не чувствую.

— Помощь скоро будет.

И прикрыл глаза.

— Эрик, — испуганно позвала Агата.

— Все нормально...

— Не отключайтесь... Мне страшно.

Она откуда-то знала, что нельзя дать ему потерять сознание. Знала — и все...

— Не бойтесь, — заплетающимся языком сказал он.

Агата опустилась перед Эриком, положила его голову к себе на колени.

— Встаньте, — приказал он.

— Тссс.

— Вы простудитесь.

— Доктор Фульд умеет лечить простуду?

— Он умеет все.

— Значит, он спасет нас всех.

— Точно.

— Сколько их было? — спросила Агата, заметив, что у мужчины снова глаза стали закатываться.

— Четверо.

— Они стреляли по кристаллам?

— Глупости! Кто в такой темноте...

— А что они сделали?

— Раскатали шипы на дороге.

Новый свет кристаллов, появившийся на дороге, Агата восприняла с невыразимым облегчением.

— Все живы? — закричал доктор Фульд, выскакивая из мобиля.

— Трое ранены! — отозвалась Агата.

* * *

Эрик раскрыл глаза.

Знакомые пронзительно-желтые полосы мелькали перед глазами. Так уже было. Острая боль чуть выше уровня глаз, будто воткнули тонкую спицу. Прекрасно!

Подобные ощущения свидетельствовали о том, что истощение он себе заработал. Что было вчера? Он не помнит. Опять подвал? Странно. Что же такое он создавал?

Внезапно память вернулась. Сознание пронзило, как молнией. Дорога. Снег. Ночь. Белая залитая кровью манжета клетчатого платья. Бледное от ужаса лицо. Горячее дыхание Грона.

— Агата...

Он помнил, что она была жива. Помнил, как ему казалось, что она непременно простудится.

Красный от крови манжет. Прозрачные пальцы пытаются открыть бутылку с ранозаживляющим зельем. Несколько капель падает на снег. Эльза скулит...

— Агата!

— Все хорошо. — Ее голос совсем рядом.

Его гладят по щеке. Перед глазами снова ярко-желтые полосы, над надбровными дугами — невыносимая боль, и одна мысль — интересно, манжет все еще в крови?

Платье ему понравилось. Он купил его сразу, не раздумывая, лишь уточнил размер. Красно-зелено-синяя клетка. Цвета не яркие, поэтому не вычурно, но задорно. Белоснежные воротничок и манжеты придавали аккуратный и даже несколько нарядный вид. Судя по тому, как часто женщина его надевала, — ей оно тоже пришлось по душе.

Губы смачивают чем-то кисло-сладким. Еще и еще. Он приподнимает голову, делает жадный глоток. Хочет еще. Но питье забирают.

— Чуть позже. Доктор запретил помногу.

Ее голос...

Эрик с облегчением выдыхает. Потом вспоминает:

— Собаки?

— Доктор Фульд с ними. Говорит, кровь остановили вовремя. Их жизни ничто не угрожает, но восстановительный период займет какое-то время. То же самое можно сказать и о вас.

— Спасибо.

— Это вам спасибо. И им. Вы меня спасли. Снова.

— Я счастлив, что у нас это получилось, — говорит банальные вещи, приличествующие данной ситуации, а сам понимает, что если бы не спас эту женщину тогда, в своем поместье, то...

Все было бы бессмысленно и не нужно. Боль немного отступила. Зато сердце билось так, что готово было выскочить. Может, он и в критическом состоянии, сейчас это не важно. Важно другое... Он любит ее.

И хватит себе врать. Им, может, и двигают благородные чувства, но дышать без нее он не сможет. Что еще? Ревность. Жгучая, сводящая с ума. Страсть? И это тоже. Прекрасно!

— Как вы? — Она снова протягивает ему кружку с питьем. Барон жульничает: делает глоток насколько можно большим.

В глазах проясняется. Он видит Агату, комнату. Столик. Кувшин. Спиртовку и травы. Она переоделась. На ней серая юбка и белая блузка. Без крови...

— И чем вы меня напоили? — подозрительно посмотрел он на прозрачный кувшин, в котором рубиновой звездой отражалось пламя спиртовки.

— Гранатовым соком с лекарствами, которые прописал доктор Фульд, — с гордостью отвечает она.

Эрик качает головой:

— До этого подобное чудо удавалось лишь моей матушке. То зелье на вкус было отвратным. Это же, должен признать, вполне себе ничего. Я вам уже говорил, что ненавижу гранатовый сок?

— Вы даже попытались заменить его вином...

— Но вино вам понравилось?

— Очень.

— Как вы сделали так, что это можно пить? — Он не без удовольствия сделал еще один глоток.

Боль уходила. Зрение возвращалось. Чудеса, да и только! Но самое удивительное... Это было вкусно!

— Ну... если честно, пришлось попотеть, господин барон, и напрячь извилины, — она лукаво улыбнулась, смочила небольшое полотенце в воде со льдом и аккуратно положила ему на лоб, — а также вспомнить все, что я знаю о травах.

— Вы волшебница, Агата. Но я хочу знать весь процесс в подробностях, поэтапно. Я ведь тоже в этом кое-что смыслю...

— Обязательно, — она снова смочила полотенце в ледяной воде, — обязательно вам расскажу! Но не сейчас. Вам нельзя переутомляться. Доктор Фульд велел...

В дверь постучали.

— Да, — откликнулся господин барон, которому после процедур и целебного питья стало значительно лучше. Может, и правда после занятий с артефактами следовало пить снадобья доктора? Надо же, какие глупые мысли лезут ему в голову рядом с этой удивительной женщиной...

— Господин барон, — следователь Майнц, виновато улыбаясь, заглянул в комнату, — как вы себя чувствуете?

— Хорошо. А если вы не будете раскрывать мое инкогнито, будет еще лучше! Заходите!

— Виноват... Прошу прощения.

— Не извиняйтесь. Просто не забывайте об этом. Я так понимаю, в живых мы остались как раз потому, что нападавшие не осознавали, кто перед ними. Решили, что четырех солдат им хватит.

— Вы так думаете?

— Уверен, господин Майнц, уверен. Мне не на что жаловаться. До сих пор к нападению на канцлера привлекались только лучшие из лучших!

Рука Агаты дрогнула, и несколько капель рубиновой жидкости упали на рукав. Женщина побледнела.

— Господин барон, мне необходимо с вами переговорить... Госпожа Агата... может, отдохнет? Или пойдет проведать собачек?

Агата вытерла стол полотенцем, посмотрела мужчинам в глаза. Одному. Второму. Встала. Выпрямила спину.

Да за кого этот следователь ее принимает? За истеричку?! Да он же ее, в конце концов, и втянул в это расследование! А вчера? Она Эрику огнестрел подавала. Помощь вызывала! И помехой не была. А еще она стреляет без промаха, и у нее будет свой, личный огнестрел! Барон обещал. И тогда она...

Агата вспомнила приказ — забраться под сиденье. Эльзу, что закрыла ее собой. Вздрогнула. На секунду ей показалось, что барон обманул. Просто пообещал, как девочке, игрушку. Мужчины. Они не воспринимают ее всерьез! Но тут она встретилась взглядом с лежащим на кровати человеком, который смотрел на нее так серьезно и одновременно тепло, что... Нет. Он не мог ее обмануть. Женщина гордо вскинула подбородок;

— Господин Майнц. Все происходящее касается меня лично. И я никуда не пойду!

Следователь лишь обреченно кивнул, а Эрик усмехнулся, но так, чтобы женщина этого не заметила. Агата фон Лингер, у которой даже носик порозовел от любопытства, была очаровательна. Однако секунду спустя барон уже был более чем серьезен, поскольку от информации, что принес следователь, зависела жизнь писательницы. Он живо представил себе, как все переживания, страхи, надежды, встречи, погони, допросы превращаются в страницы книги. Книги, которую обязательно напишет Агата.

— Присаживайтесь, — кивнула следователю хозяйка, указав на кресло около кровати.

— Нападающих было четверо. Все — погибли.

— Да. К сожалению, речи о том, чтобы захватывать пленных, попросту не шло, — кивнул Эрик, который уже было сел на кровати, но, встретив строгий взгляд Агаты, вновь откинулся на подушки.

— Профессионалы? — поинтересовался Майнц, доставая блокнот.

— Как сказать... На мой взгляд — диверсанты или разведчики. Точно не солдаты стрелковых частей, судя по движениям. Работали слаженно. Привыкли работать в группе, — вспоминал бывший канцлер.

— Документов или солдатских блях мы не обнаружили. Но у одного из погибших есть наколка. Над левой лопаткой.

— «Ней. Не забудем. Не простим»?

Следователь Майнц кивнул.

Агата вздрогнула. Надо же — люди, что пытались их убить, так же, как она, помнят нашествие оклеровцев на марку Ней. У них были разные цели. Но, оказывается, была одна боль! Теперь эти люди мертвы. Она никогда не узнает, кого именно они потеряли во время тех событий. Детей? Возлюбленных? И что в мирное время могло заставить их напасть на тех, кого еще недавно они пытались защитить ценой собственной жизни?

— Агата? Вам нехорошо? Майнц, пригласите доктора Фульда!

— Нет! Пожалуйста. Не отвлекайте его. — Она сделала глубокий вдох. — Он с Эльзой и Гроном. Следователь Майнц, со мной все в порядке. Продолжайте.

— Такие наколки делали разведчики, те, что перед первой волной наступления забрасывались в Ней. Они первые видели то, что сделали с землей и всеми, кто там жил, оклеровцы. И, кстати, шипы на дороге, которыми распороли колеса мобиля, — военного образца. Выясняем, с какого именно склада выдавались.

— Странно, — пробормотал Эрик. — Мне почему-то казалось, что среди военных у меня врагов нет.

— Они же не знали, что вы — это вы...

— Это верно. Но... для меня их мотивы совершенно необъяснимы!

— Может быть, военные не довольны итогами войны? Столица Оклера разрушена не была. Короля и королеву не уничтожили. Вспомните, тогда многие протестовали. Тем более военные. Особенно если учесть тот факт, что Карл Третий, храни Всеблагие его величество, женат на принцессе с островов. У нас есть кое-какая информация о тайных обществах. Но до сегодняшнего момента никаких диверсий с их стороны не было.

— Наступательная операция на острова, — покачал головой Эрик. — Возможно. Но только представьте, Майнц, какие это были бы потери. Сколько еще жизней...

— Я-то это понимаю, ваша милость. И, уверен, большинство солдат и офицеров тоже.

— И потом, если произошедшее рассматривать как политическое преступление... Это, скорее всего, могло произойти, если нападавшие знали, кто я такой. Тогда, опять же — почему так плохо подготовились? И кто знал?

— А если все-таки напали не на вас, а на госпожу фон Лингер?

— Думаю, надо тщательнее проверять окружение Лингеров. Всех, кто имел доступ в дом. Ищите связи с военными.

— Бывший муж Виллы, отец Конрада, — высокопоставленный военный, — тихо проговорила Агата.

— И нынешний любовник госпожи Виллы — тоже, — откликнулся следователь. — Мы его проверяем. Пока ничего. Тем не менее доступ в дом он имел.

— Людвиг фон Лингер — бывший офицер, — бросив взгляд на Агату, все-таки сказал Эрик. — Выжидайте два-три дня. Не больше. Если не явится в поместье, задерживайте.

— Это все же не объясняет, зачем травить госпожу Агату. Зачем подставлять под удар операцию? И — какую операцию? И где военные еще применят яд?

Эрик фон Гиндельберг вздохнул. На вопросы следователя Майнца не было ни одного ответа. Да что там ответа? Ни одной приличной версии! Вот что за бред творится вокруг поместья Лингеров?

* * *

Стук в дверь. Госпожа фон Лингер, бросив извиняющийся взгляд на мужчин, встала и открыла дверь.

На пороге стоял солдат из госпиталя. Агата в сотый раз подумала о том, какая же у этого молодого человека улыбка — открытая и светлая. Люди, умеющие так улыбаться, плохими быть просто не могут, наверное.

— Госпожа фон Лингер! Ужин где прикажете накрыть?

Парень смотрел на нее с такой тревогой, словно и не о еде спрашивал.

— Все поправятся, Ульрих, — улыбнулась ему хозяйка дома, правильно прочитав долгий, испытывающий взгляд.

— Хорошо! Я нашим скажу, а то они дергаются. — Слова были произнесены с такой благодарностью, что сердце хозяйки дома сжалось.

Но молодой человек, вновь став серьезным, спросил:

— Так где? Где прикажете накрыть ужин? И на сколько персон?

— Думаю, на четверых можно накрыть у господина Эрика в спальне. Не совсем прилично, но сегодня обойдемся без этикета.

— А остальным?

Агата посмотрела на молодого человека умоляюще: «Я слабая, беззащитная женщина, и у меня был очень тяжелый день... Пожалуйста-а-а... Сходи и спроси!»

Ульрих же ответил ей взглядом не менее выразительным: «Я, конечно, мужчина. И вообще — храбрый солдат. Но я сбегу, если мне придется совершать такие подвиги!»

Хозяйка дома вспомнила, что родственники все-таки ее. А Ульрих ни в чем не виноват. Вздохнула. И под восхищенным взглядом несчастного пошла на другую половину дома.

Вилла дверь не открыла, от еды отказалась. Попросила подать ей в комнату стакан молока, свежую булочку. И отварной говядины. Ни в коем случае не соленой.

Агата вздохнула — она понятия не имела, что повар готовил на ужин, а также было ли в доме молоко.

— Посмотрю, что можно сделать, — сообщила хозяйка закрытой двери и постучала еще в одну.

Та мгновенно распахнулась, словно фрау Берта сидела в засаде и ждала этого с самого утра.

— Добрый вечер. Где вам накрыть ужин? — спросила у свекрови Агата, всей душой радуясь, что успела-таки отскочить и дверь не расшибла ей голову.

— Что с Ульрихом? Где мой сын?

— Он задержан. И находится под арестом. В Орне.

— Где Конрад?

— Понятия не имею. Он что, тоже пропал?

— Вилла спрашивала о нем. Теперь, что касается Ульриха, Агата. Если тебе так уж хочется всех нас унизить, а ты всегда получала от этого удовольствие — хорошо. Пусть мальчик побудет там эту ночь. Может, хоть это его чему-то научит. А с утра поезжай, забери заявление.

— Я не очень понимаю, зачем мне это делать, — холодно ответила Агата. — Ульрих практически разорил нашу семью. А теперь украл и последнее.

— Змея! И как тебя только земля носит! Вползла в нашу семью, развратила моих сыновей! Сколько там было денег? — Фрау Берта смотрела с такой нескрываемой ненавистью, что...

Интересно, свекровь всегда ее так сильно не любила? Наверное, да. Но раньше Агата как-то не обращала на это внимания. Заваривала чай Людвигу, спасая от головных болей и бесконечной простуды, правила тексты, ездила к издателю, утверждала обложки, следила за рекламой и, как могла, вела хозяйство.

Агата смотрела в маленькие налитые кровью глазки, в искаженные болью и злобой черты. На секунду ей показалось даже, что фрау Берта... безумна?

Мысли вихрем проносились в голове, но писательница все же нашла в себе силы, и, сделав глубокий вдох и выпрямив спину, не без удовольствия озвучила сумму.

— Я бы за вашу писанину и монетки не заплатила! Забери. Подавись! Я отдам деньги.

— Что?

— Не будет же мой мальчик сидеть в тюрьме на самом деле.

— Но, постойте, фрау Берта. Я не совсем понимаю... Когда Людвиг говорил о вас и о Вилле с Ульрихом, у меня создалось впечатление, что...

— Мы чуть ли не бедствуем? Это не так.

— Тогда... Почему? — От злости и обиды стало трудно дышать. — Почему Людвиг оказался после ранения один, без поддержки?

— Сын пошел против моей воли — отправился служить в армию! Сама подумай, какой из этой рохли солдат? Я выхлопотала ему тепленькое местечко с таким трудом! Вместо того чтобы быть рядом, проявляя свою благодарность, этот... А ты? Что он притащил в мой дом?! Ты себя в зеркало видела? Бледная, рябая... бездетная! А я такую невесту ему подыскала...

— Фрау Берта. Оставим взаимные оскорбления. Лучше скажите мне... Нет, я правда пытаюсь понять. Шла война. Все служили!

— Какая же ты глупая. Варианты были всегда. А сын — он ведь очень и очень упрям. Вот я и решила: пускай. А потом, после ранения... Нет бы — прийти домой, покаяться. Попросить прощения... Хотя нет. Я бы не простила. Слишком уж на отца похож.

— Поэтому вы специально тянули деньги, сознательно разоряя нас?

— Думай, что хочешь, я перед тобой отчитываться не обязана! Людвиг все пытался доказать, что он чего-то стоит. Эти его глупые книжки, нелепая женитьба на тебе, попытки прыгнуть выше головы. Он должен мне! За все мои труды и страдания! За несбывшиеся надежды. А ты... О, ты нигде не пропадешь! Я смотрю, ты неплохо устроилась! Откуда у тебя такие деньги, а? Продала книгу моего мальчика? Ты украла ее!

— Украла что? «Глупую книжонку»?

— Не цепляйся к словам, неблагодарная! Я выведу тебя на чистую воду! Мой мальчик...

— Ваш мальчик сбежал. И это еще вопрос, от кого именно — от вас или от меня.

— Людвиг слаб. А ты его окончательно добила.

Агата постояла. Помолчала. И сказала, глядя фрау Берте прямо в глаза:

— Если я заберу заявление, я хочу, чтобы вы вели себя в доме спокойно. Никаких скандалов. Никаких обвинений либо оскорблений в мой адрес. То же касается остальных обитателей дома — как родственников, так и нанятых мною на работу людей. Мирно сосуществуем и ждем Людвига. Думаю, он вскоре объявится. Когда это произойдет, будем договариваться. Но Ульрих в этом доме не появится. Ни сейчас, ни потом. Ни под каким предлогом. — Свекровь уже было набрала воздух в легкие, но Агата, вытянув руку вперед, лишь повысила голос. — Вы отдаете мне полную сумму денег, украденных у меня вашим сыном. И еще. Я распоряжусь, и в столовой для вас будут накрывать завтрак, обед и ужин. Время и меню уточните сами. Для этого подойдете к нашему новому управляющему и обо всем договоритесь. С сегодняшнего дня еду по комнатам никто разносить не будет. Я так понимаю, никто этого и не делал, когда вы заказывали еду в ресторане?

— Нет. — Фрау Берта застыла, не веря своим ушам, жена сына никогда не позволяла себе разговаривать с ней в подобном тоне!

— Итак. Мы договорились?

— Во сколько подадут ужин?

— Сегодня можно принести его вам в комнату. Вилла уже высказала свои пожелания. Ей принесут молока, булочку и несоленой говядины. Может, вам тоже?

— Да. Принесите. — Дверь захлопнулась.

Агата стояла как громом пораженная. Как же так? Не может быть. Значит, их деньги семье Лингеров были не нужны? Людвига так... наказывали за сыновний бунт с тех самых пор, как они получили Королевскую премию?!

Все было напрасно! Старая печатная машинка, от которой пальцы болели так, что суставы распухали по ночам. Помогали примочки из травяных отваров, конечно, но... Она могла купить себе новую!

Вспомнила, как заговорила с мужем о том, чтобы потратить приличную сумму на кристаллы, повышающие возможность забеременеть. Артефактор делал подвеску для каждой женщины индивидуально, и стоила такая работа недешево. Как Людвиг кричал, что его семья чуть ли не голодает, а она... У них все есть, он успешен, что ей еще надо...

Агата зажмурилась посильнее и приказала себе не думать! Не накручивать себя. Она должна быть сильной. Барону нужны ее отвары, собаки... Собаки! Бедные Грон и Эльза, она до сих пор не навестила их. Надо попросить на кухне яблоко — любимое лакомство низерцвейгов.

Пока шла на кухню, попыталась проанализировать разговор со свекровью, отбросив лишние эмоции. Какая-то деталь ее зацепила. Ах, да — фрау Берта упомянула про отца Людвига. Это любопытно. Раньше она не слышала, чтобы про него заговаривали. Словно и не было никогда рядом со свекровью никакого мужчины... Зато трое детей вполне себе были.

Агата дошла до комнаты Конрада, постучала. Никто не открыл. Куда же он пропал, в самом деле?

Кухня встретила хозяйку чистыми окнами, вымытыми полами, натертыми до блеска кастрюлями и ароматом жареного мяса! Круглолицый румяный повар в белоснежном, до хруста накрахмаленном переднике уже узнал о предпочтениях госпожи Виллы и приготовил поднос, который сейчас отнесут.

— Спасибо! — искренне обрадовалась Агата и смутилась, вопросительно рассматривая волшебника, что навел тут такой чудесный порядок.

— Я — Каспар, госпожа фон Лингер. Ваш повар! Я позволил себе приготовить стейки и овощной гарнир на ужин, но если вам угодно что-нибудь...

— Нет-нет, Каспар, это замечательно. Больше ничего не нужно. Спасибо вам. Спасибо большое! Тут... такая чистота.

— Зовите меня Касс, госпожа фон Лингер! — Солдат сиял не хуже, чем кастрюли и стекла на окнах, а все неприятные мысли растворились в запахе специй и свежей зелени.

Агата почувствовала, что голодна. В животе предательски заурчало, что привело нового повара в неописуемый восторг:

— Вы не попробуете булочку? Только что испеклись! Пожалуйста, снимите пробу, сделайте одолжение. Вот молоко. А я вам кое-что покажу...

Она оглянуться не успела, как в руках оказался стакан с теплым молоком и еще горячая булочка, пахнущая так, что закружилась голова. При этом ее уже вели в нижний ярус, туда, куда ей совсем не хотелось идти, потому что там...

Второй раз за день на глаза навернулись слезы. Но если после разговора с фрау Бертой она готова была заплакать от обиды, то сейчас госпожу фон Лингер переполняли совсем другие эмоции. Чай-шкаф был отреставрирован. Солдаты бережно соединили все детали, покрыли новым лаком. Получилось лучше прежнего! Все баночки были на месте. Новенькие, блестящие. Даже шкатулки из кристаллов, а ведь она помнит, как осколки хрустели под ногами в тот день...

— Но Касс! Это же так дорого!

— Все вопросы к господину барону, госпожа фон Лингер! Он очень бережно к вам относится. Я никогда не видел раньше, чтобы барон к кому-нибудь так относился, а уж тем более к женщине, а уж тем более к молодой женщине, да еще и...

— Касс! — Агата услышала шипение за спиной повара и выразительный жест у виска в исполнении Ульриха, который, видимо, вошел и случайно подслушал их разговор.

Касс и правда оказался болтуном, каких свет не видывал. Ульрих, возможно, в чем-то и прав, но... как же не вовремя он появился! Агате вот совсем не мешала любовь их нового повара к сплетням. Было очень даже интересно узнать, как барон относится к женщинам, а уж тем более молодым женщинам, да еще и... Что же Касс хотел этим сказать?

Смутились все трое. Касс, потому что сболтнул лишнее, Ульрих, потому что вмешался в разговор, Агата, потому что почему-то покраснела.

— Ульрих! Хорошо, что вы пришли. Хочу и вам выразить огромную благодарность за такое чудо! Спасибо всем, кто в этом участвовал.

— Не стоит, госпожа Агата! — Ульрих расплылся в улыбке.

— Касс, не могли бы вы мне порезать яблоко? Хочу навестить собак...

Касс опустил голову, Ульрих тоже занервничал, и тут она увидела миску с яблоками, аккуратно порезанными на дольки.

— Так-так... — отправив в рот последний кусочек самой вкусной булочки, которую она ела за всю свою жизнь, хозяйка скрестила руки на груди и внимательно посмотрела на солдат, — либо вы, Касс, затеяли яблочный пирог, либо...

— Не выдавайте, госпожа фон Лингер! Доктор Фульд и так сердится...

— Сколько яблок вы скормили низерцвейгам?

— Ну... мы по очереди навещали. — Ульрих развел руками.

— Хоть пару кусочков им еще можно? Не могу же я прийти к ним с пустыми руками!

— Мы вас не выдадим. Но и вы там... аккуратно! — Касс сунул ей в руки салфетку с завернутыми в нее ароматными дольками очищенных яблок.

Улыбаясь и вспоминая вкус булочки (до чего же вкусно!), Агата поднялась обратно на второй этаж — в комнату, где доктор Фульд занимался Эльзой и Гроном.

Низерцвейги выглядели уже весьма и весьма прилично. Особенно если сравнивать с тем, какие они были там, на дороге.

— Агата! — строго сказал доктор, увидев, как дольки исчезают в пасти Грона и Эльзы. — Их уже кормили.

«Кого? — говорили честные и страдальческие глаза. — Нас? Посмотри на этого жесткосердного человека. Разве он хоть что-нибудь даст умирающим? Раненым? Спасшим, ценой собственной жизни... Это все, что ты принесла, или еще есть?»

— Я, кстати, тоже не прочь подкрепиться! — возмутился доктор.

«Вот-вот! Еще немного, он отнимет и съест нашу кашу! Кстати, каши было на донышке. Маааленький кусочек мяса. Этот изверг считает, что нам много нельзя», — тяжело вздохнул Грон.

— А я как раз пришла звать вас на ужин! — вспомнила Агата. — Если надо посидеть с собаками, то я готова...

— Не стоит. Они прекрасно поспят, как и полагается тем, кто после ранения набирается сил.

Эльза и Грон тут же послушно закрыли глаза. Но, когда доктор повернулся к ним спиной и направился к двери, Эльза посмотрела на Агату: «А яблочко еще будет?»

Хозяйка дома засмеялась. Кивнула. И под довольный вздох низерцвейгов — хоть кто-то понимающий нашелся — вышла вслед за доктором.

— Господин барон! — радостно поприветствовал Эрика доктор Фульд. — Выглядите вы, должен признать, отменно.

— Ваши лекарства, доктор, оказывается можно принимать. Если с ними поработала госпожа Агата. — Барон сидел на стуле, бледный, однако полностью одетый к ужину.

— Я впечатлен, госпожа фон Лингер! Вы даже представить себе не можете, насколько этот пациент капризен. К тому же в последнее время он просто-напросто игнорирует мое лечение. И не пьет лекарств.

— Агата просто волшебница. Вы уверены, что в вашем роду не было артефакторов? — Барон отодвинул кресло, помогая ей сесть.

— Боюсь, что нет. Вы переоцениваете мои возможности...

— Ничуть. Скорее вы их недооцениваете.

По случаю совместного ужина в комнате для гостей солдаты принесли небольшой круглый стол и сервировали на четыре персоны.

— Что на ужин? — Доктор Фульд улыбнулся, и Агата заметила, какой усталой была его улыбка, каким бледным лицо...

Этот человек отдал столько сил! Он, наверное, смертельно устал и проголодался. И она на правах хозяйки дома засуетилась, чтобы накормить гостей.

— У нас новый повар, Касс. Запах на кухне! А чистота! Солдаты починили Чай-шкаф, и... господин барон, я...

— Вы должны звать меня по имени. Эрик! Привыкайте. Даже тогда, когда мы среди своих, прошу вас.

— Эрик, спасибо вам. Вы все восстановили.

— Не стоит благодарности. Я лишь вернул вам то, что у вас несправедливо отняли.

— Мясо просто восхитительно! — Доктор Фульд поднял брови. — Мои комплименты повару.

А следователь Майнц с блаженным видом закивал — сил говорить у него не было.

— Вы еще не пробовали булочки.

— Булочки? — Барон взял кувшин и налил всем гранатовый сок, на который теперь смотрел куда более благосклонно, зная, что Агата добавила необходимые ингредиенты. — Касс кормил вас булочками перед ужином? Это же перебьет весь аппетит! Получит выговор.

— Ах, нет! Он только попросил снять пробу! Один кусочек...

— Маленький?

— Совсем!

— Ну, хорошо.

Они рассмеялись и подняли бокалы с соком.

Густой и сладкий, он мгновенно залил белоснежную скатерть кровавым пятном, кресло доктора Фульда накренилось, барон схватил Агату за руку, сквозь грохот послышался собачий лай...

Дом содрогнулся от взрыва.

Глава 15

Первым среагировал следователь. Выхватив огнестрел из наплечной кобуры, Майнц выбежал за дверь.

Вторым — доктор Фульд. Врач, поскользнувшись на осколках разбитой посуды, рыкнул на вставшего было барона так, что сам Грон мог вполне позавидовать:

— Куда?!!!

Эрик хотел кивнуть по направлению к выходу из комнаты, но тут же схватился за спинку кресла Агаты. Испуганная и бледная, женщина вскочила, чтобы помочь.

Доктор одарил барона взглядом, природу которого трудно было определить однозначно: злость, негодование, тревога, преданность...

Зато госпоже фон Лингер взгляд достался теплый, ободряющий, полный надежды на то, что она с этим... фон Гиндельбергом... справится обязательно, пока его не будет пару минут.

Несмотря на серьезность ситуации, Агата с трудом удержалась от смешка. Эрик вел себя, как заколдованный, — опустил голову и послушно дал уложить себя в кровать. Для бывшего канцлера в данной ситуации это был настоящий подвиг! И она его не забудет...

— Присматривайте за госпожой Агатой, — бросил доктор и вышел, не отрывая глаз от женщины: «Умоляю! Присматривайте за господином бароном!»

— Ненавижу беспомощность, — вздохнул Эрик.

— Я тоже.

— А как вы познакомились с доктором? — Писательница сочла, что лучше всего отвлечься от бесконечного вслушивания в звуки растревоженного дома.

— Что?

— Вы и доктор Фульд.

— Ах да... Фульд... Мне его прислала мама. — Легкая печальная улыбка чуть тронула губы. — Видите ли, в то время я увлекся... мм-м... экспериментами.

— Вы имеете в виду работу с кристаллами? Артефакторику? — Агата, радуясь, что смогла вывести разговор на интересующую тему, суетилась у столика.

Какое счастье! Кувшин с ее творением не пострадал! Спиртовка на месте... Так. Разогреть и заставить барона выпить. Он слишком бледен... Кто же мог устроить этот взрыв? Как некстати! Все было так хорошо, они ужинали. Если бы Эрик поел...

— Что вы изобретали? — вслух спросила она, стараясь не показать, что расстроена.

— Кулон защиты, аналогичный вашему.

— Для мамы?

— Нет. Для его величества. — Долгое молчание. — К сожалению, такая здравая идея, как защита для мамы, мне тогда в голову не пришла. И мама... До нее добрались.

— Простите, — прошептала Агата, понимая, что разбередила незаживающую рану.

Слабая, вымученная улыбка.

— Ни я, ни Карл... Нам просто в голову не приходило, что кто-то может пожелать смерти баронессе Гиндельберг. И если мы вдвоем с королем не замечали ее ежедневной, ежеминутной поддержки, если мы воспринимали ее заботу и мудрость как само собой разумеющееся, то нашлись те, кто оценил ее влияние по достоинству...

— Мне жаль.

— Ее отравили.

Агата вытерла слезы. Взяла Эрика за руку.

Вот кто ее за язык тянул?! Своим любопытством прошлась по открытой ране! И почему ей казалось за ужином, что ему стало лучше? Ввалившиеся глаза, заостренные черты... Где лекарство? Вот оно. Пей! Пей, Эрик...

— Спасибо, — смущенно проговорил барон, сделав глоток.

— За что?

— Вспомнить ее... Я так редко себе это позволяю...

В коридоре послышались шаги. Барон, жестом отметая все возможные возражения, поднялся, достал огнестрел и приказал:

— Зайдите за меня! За спину, Агата! Быстро!

Спокойный стук в дверь.

— Кто? — спросил Эрик.

— Управляющий Густав, ваша милость.

— Заходите.

Агата вздохнула с облегчением, увидев знакомого. На обожженном лице читались тревога за хозяев, желание помочь. Она слегка кивнула вошедшему, намекая, что барон чувствует себя уже лучше. По едва заметной улыбке поняла, что парень обрадовался.

— Задержали подрывника, следователь Майнц его допрашивает. Просят присоединиться госпожу Агату.

— Что значит «госпожу Агату»? — поднял брови господин барон.

— Дело в том, что это — ее племянник. Господин Конрад.

— Всеблагие! — всплеснула руками Агата и бросилась к дверям.

— Не так быстро! — перехватил ее Эрик. — Сейчас я надену личину и пойдем вместе.

— Но вам это сейчас не полезно.

— Обязуюсь выпить вашего вкусного зелья. Кстати, никому не сообщайте рецепт. Я знаю артефакторов, которые вас за него озолотят.

— Эрик!

Агата попыталась уговорить барона лечь, но все было напрасно. Осознав, что это так же бесполезно, как останавливать, например, снегопад, она смирилась. Однако лекарство барон выпил. Залпом. До дна. И даже... облизнулся!

Они спустились на кухню.

Вилла рыдала над сыном, пока Фульд бинтовал тому руку. Мальчик выглядел скорее виноватым и расстроенным, нежели испуганным. Двое солдат, на манер часовых, стояли у входа в подвал, откуда несло гарью и валил дым.

— Мой мальчик! Мой бедный, погибающий мальчик! — выла мать Конрада в перерывах между задыхающимися всхлипами, что сотрясали стены дома едва ли не сильнее самого взрыва.

— С ним доктор, — пытался объяснить женщине Ульрих, — легкое оглушение и небольшая царапина на руке. Поверьте мне, это не страшно.

— О, Конрад! — не слушала страдающая мать.

Агата и Эрик молча обошли Виллу.

— Вы зачем встали, Эрик? Ничего, требующего вашего личного присутствия в случившемся нет! Насколько я понимаю, юный исследователь немного увлекся химическими опытами — только и всего! Да перестаньте, наконец, так убиваться! — нахмурился доктор, обращаясь уже к Вилле. — Агата! Будьте так добры, заварите госпоже успокаивающий чай!

— Этого еще только не хватало! — На кухню, тяжело дыша, ворвалась фрау Берта. — Эта змея чуть не убила моего внука, а теперь собирается отравить единственную дочь! А вы все с ней заодно! О! Эта женщина уничтожит нас... Людвиг! Мой мальчик... Возвращайся и спаси нашу семью!

— Ульрих! Майер! Возьмите, пожалуйста, успокоительное. Отведите женщин наверх! Мать и дочь. Пусть выпьют лекарства и лягут в постель. Это приказ! — Удивительно, но женщины, ни слова не говоря, удалились пить лекарства, бережно поддерживаемые солдатами. — Теперь вы, Эрик! Зачем вы встали?!

— Я, когда чего-то не знаю, очень нервничаю, — примирительно заметил барон. — А когда я нервничаю, у меня ухудшается самочувствие.

— Стремление все контролировать — это невроз! — зло отрезал доктор Фульд.

— Это моя профессия.

— Можно, я продолжу опрос молодого человека? — скромно заметил следователь Майнц. — Или мы с ним вам мешаем?

— Нисколько. — Эрик огляделся, увидел стул, усадил Агату. Встал у нее за спиной. — Продолжайте.

— Прости, Агата, — подал голос Конрад.

Мальчик полулежал на огромном сундуке, накрытом белым фартуком. Под голову сердобольный Касс подложил мешок с крупой. Видимо, когда солдаты вынесли юного химика из подвала, бедному повару пришлось пользоваться подручными средствами.

— Да что случилось-то? — спросила Агата, когда ее взгляд остановился на бледном лице подростка.

— Я... увлекся... Не рассчитал.

— Чем ты увлекся?

— Я подал соискание на Королевскую премию в области химии.

— Это замечательно! Но зачем надо было так рисковать?

— Я не думал, что что-то может быть.

— Погоди. — Бывший канцлер придвинул стул и сел напротив мальчика. — Если мне не изменяет память, то все премии в области химии так или иначе связаны с выращиванием магических кристаллов, идентичных натуральным... Ты этим занимаешься?

Конрад кивнул.

Агата вопросительно посмотрела на Эрика, и тот пояснил:

— Магические кристаллы — редкость. Они очень дороги, и цена их растет по мере того, как уменьшаются объемы добычи на островах. Естественные запасы природных ресурсов неумолимо тают с каждым новым десятилетием. Рано или поздно это приведет к финансовой катастрофе, не говоря уже о том, что придется распрощаться с имеющимися возможностями.

— Не только в быту, в сельском хозяйстве и военной промышленности, но и в медицине! Представляете, к чему это приведет? — вздохнул доктор Фульд.

— То есть борьба идет за возможность искусственно выращивать кристаллы, не уступающие с точки зрения магического потенциала природным аналогам? — уточнила писательница.

— Именно, — кивнул барон и вновь обратился к мальчику: — Так что послужило причиной взрыва?

— Я... не знаю. Я так и не понял! Отец прав. Из меня ничего путного не выйдет, — потупился Конрад.

— Я в твои годы тоже все время что-то пытался доказать отцу.

Барон фон Гиндельберг пробормотал эти слова, ни к кому особо не обращаясь. Артефактор перебирал возможные варианты взрыва, вспоминая все, что он знал о химии. Знал он этот предмет весьма прилично, но ничего путного в голову не лезло.

— И... у вас получилось?

— Что? — Барон будто очнулся, уставился на подростка, улыбнулся и ответил: — Получилось. Получилось понять, что я никому ничего не должен доказывать. К сожалению, я тогда был уже намного старше. Так что у тебя неплохие шансы понять это раньше. Очень советую. А теперь — подробно! Что именно ты делал?

— Задача была создать аналог «Черной мантии».

— Ого! — Доктор Фульд не смог скрыть восторга.

— Смело, — кивнул артефактор, изо всех сил стараясь не улыбнуться, чтобы не обидеть юное дарование.

Где-то внутри он симпатизировал младшему Лингеру. А что? Правильно. «Мечтать — о великом, идти — в гору, и родине сердце живое отдать», — вспомнил он гимн гвардии его величества.

«Черная мантия» — редчайший вид сапфира, кристалл, на основе которого была изобретена диагностическая пластина. Если бы не этот прибор, в схеме которого помимо бриллиантов — целых четыре с половиной карата «Черной мантии» высшей пробы, Агата... Нет. Он не будет думать об этом сейчас! И... никогда. Она жива, и он сделает все, чтобы...

— Но взрыв был мощный! Как ты только в живых остался? — усмехнулся следователь.

— У меня там щит стоит.

— Магический? — с интересом спросил Эрик.

— Нет, что вы! — Мальчишка помотал головой. — Я же не артефактор! Из старой двери, обитой железом.

— Так что именно ты делал? Поэтапно. — Барон нахмурился, так как перестал уже что-либо понимать в этой истории со взрывом.

— Вырастил искусственный кристалл.

— Заранее? Полнолуние ведь уже было?

— Да. Я пользовался заранее выращенными заготовками.

— В соответствии с астрологической картой?

— Конечно.

— А расчеты?

— Могу показать.

Доктор Фульд, Агата и следователь Майнц сперва переглянулись, а потом, когда к ним присоединились Касс с управляющим, постепенно удалились в глубь кухни. Хозяйка шепотом отдавала необходимые распоряжения. А что? Взрыв взрывом, конечно, но... Они же не поужинали! Да и Конрада надо напоить теплым молоком. Успокаивает и придает сил.

— Ауру чем наращивал?

— Беррий и атинум. Сейчас напишу формулу. — Агата уже протягивала Конраду блокнот, глазами показывая мужчинам, что сэндвичи и булочки на столе, сейчас будем пить чай.

Но если следователь и доктор Фульд кивнули с энтузиазмом и благодарностью, то Эрик с Конрадом, склонившись над блокнотом, не отреагировали никак.

— Чем был вызван взрыв? — спустя довольно долгое молчание наконец спросил барон.

— Взорвалась кристаллическая решетка.

— Этого не может быть!

— Вы... тоже так думаете?

Конрад даже порозовел от счастья. Мальчик просто сиял, пытаясь встать с сундука, но пошатнулся, вовремя подхваченный следователем.

— Я запрещаю любую активность! — окончательно разгневался доктор Фульд. — Вас, Эрик, это тоже, кстати, касается! Агата! Заставьте всех пить чай, иначе я за себя не ручаюсь!

В конце концов им действительно удалось усадить всех за стол. Но не раньше, чем бывший канцлер все-таки сходил в подвал, к крайнему неудовольствию доктора Фульда.

Какое-то время все ели молча. Первым все же не выдержал мальчик.

— Что вы думаете после того, как осмотрели подвал, господин Эрик?

— Пока что рано делать выводы. Я бы хотел ознакомиться с твоими расчетами. Покажешь?

— Конечно!

— Но не сейчас. После. А пока — выполнять все предписания доктора Фульда. У меня будет к тебе еще один вопрос. Это очень важно, Конрад, поэтому, пожалуйста, постарайся вспомнить.

— Да, господин Эрик.

— Ты порезал руку. Когда это произошло? До взрыва или после?

— До. Я уронил пробирку. Стекло разрезало перчатку и впилось в палец.

— Кровь брызнула?

— Еще как! Прямо на заготовку... Я знаю правила. Надо быть предельно аккуратным во время работы. Сам не понимаю, как так получилось. Пробирка — она как будто в руках задрожала, честное слово! А кровь брызнула на образец, хотя порез был небольшой. Нет, вы не думайте, я не ищу себе оправданий. Простите меня, госпожа Агата! Я ведь теперь должен вам за ремонт...

— Не думай об этом! Главное — с тобой все в порядке. Ты должен учиться. Вот это мне, пожалуйста, торжественно пообещай.

— Обещаю. Вот только не видать мне премии...

— Я бы на вашем месте повременил делать такие выводы, молодой человек. — Эрик промокнул губы белоснежной накрахмаленной салфеткой так, будто был не охранником, а как минимум бароном. — Сейчас идите отдыхать. Ваши расчеты предоставите мне позже. А сейчас извините, господа, но нам с госпожой Агатой необходимо переговорить с Виллой фон Лингер.

— Это так срочно?

— По какому делу?

— Насчет меня?

Доктор Фульд, Майнц и Конрад одновременно подняли глаза.

— Доктор Фульд. Да, это срочно. Обещаю, что после этого не буду нарушать ваших предписаний. Следователь Майнц, если информация, полученная во время беседы, будет иметь хоть какое-то отношение к делу, я вам непременно доложу. Конрад. На мой взгляд, госпожа Агата ясно дала вам понять, что беспокоиться не о чем. Господа, мы можем идти?

И они удалились. Прошли через холл, поднялись по ступенькам наверх, где располагались спальные комнаты.

— А что вы видели в подвале? И зачем вам понадобилась Вилла?

— Агата... Вы ведь пишете о женщине-разведчице. Я правильно понимаю?

— Да, а что?

— Ваша героиня сама стреляет из огнестрела. Она смелая. Решительная. Преданная и самоотверженная молодая женщина. И чем больше я узнаю вас, тем больше убеждаюсь, что в вас действительно есть все эти качества! Поэтому я поверил в возможность существования такой женщины, но...

— Что «но»? — Агата, до этого краснеющая от удовольствия, нахмурилась.

— Но если ваша героиня столь же любопытна, как, к примеру, вы, то...

— Я поняла! Больше — ни слова. Я докажу, что женщинам, не менее, чем мужчинам, присущи выдержка и хладнокровие!

— Ну что ж... Попробуйте. Прошу! — И он пропустил ее вперед.

Они постучали в комнату сестры Людвига фон Лингера и вошли.

— Как Конрад? — Женщина говорила осипшим от рыданий голосом, но уже достаточно спокойно.

— Все в порядке. Он выпил молоко, ему лучше. Доктор Фульд сделал все необходимое. Он прекрасный врач! — Агата взяла Виллу за руку.

— О, я не сомневаюсь. Спасибо...

— Госпожа фон Лингер. У меня к вам несколько вопросов. — Эрик, так же как и Агата, не дожидаясь приглашения, уселся рядом с Виллой.

— Вилла. Хочешь, я прикажу принести тебе чай? — Агата пыталась согреть ледяные руки женщины в своих.

— Не стоит беспокоиться. Мне уже лучше. Я приняла успокоительное по совету доктора Фульда. Так что вы хотели у меня спросить?

— Скажите. В роду отца Конрада был кто-нибудь с Острова Висельников?

Повисла пауза. Агате уже начало казаться, что Вилла впала в некий транс, и необходимо позвать доктора Фульда. Наконец женщина вытерла платком глаза, глубоко вздохнула и произнесла:

— Да. Отец Конрада... Настоящий его отец — матрос. Чистокровный островитянин. Обещал, что заберет с собой...

— Фрау... Берта не знает? — почему-то шепотом спросила Агата.

— Знает. Знает и шантажирует тем, что расскажет сыну. О том, какая потаскуха его мать. А он сам — щенок безродный... Мы с моим мужем разошлись без всякого скандала. Он не требовал никаких денег. Деньги, что мама вытягивала из Людвига, нужны были для того, чтобы покрывать бесконечные проигрыши Ульриха.

Эрик встал. Положил руку Агате на плечо и немного сжал.

— Мне жаль, Агата, — еле слышно прошептала женщина, — если можешь, пожалуйста... Прости меня.

— Ты ни в чем не виновата, — все же нашла в себе силы ответить Агата фон Лингер.

— Теперь все встало на свои места, — произнес Эрик.

— Что вы имеете в виду? — Вилла подняла на мужчину красные от слез глаза.

— Конрад обладает сильным магическим потенциалом. Он порезался. Кровь брызнула на искусственно выращенный кристалл, и, так как управлять силой подчинения мальчик не умеет, взорвалась кристаллическая решетка.

— Но ведь это означает... — Агата даже привстала от перевозбуждения.

— Совершенно верно! — На этот раз никто за отсутствие выдержки и хладнокровия барышню не ругал, так как глаза самого барона горели от любопытства. — Выращенная копия «Черной мантии» Конрада услышала зов крови артефактора! Мальчик талантливый. Его необходимо учить.

— Ему... придется все рассказать? — Вилла старалась ни на кого не смотреть.

— Ну... это совершенно не обязательно, — барон пожал плечами, — кровь жителей Острова Висельников может быть от каких угодно дальних родственников. Я, между прочим, сам ничего не знаю о своей собственной, так что...

Вилла улыбнулась. И хотя улыбка получилась робкой, а глаза все еще были влажными от слез, впервые за многие годы госпожа фон Лингер чувствовала облегчение и была... почти счастлива.

Глава 16

Утро.

«Вставай! — уговаривала себя Агата. — Черновых набросков уже много. Пора отправляться к старой, доброй печатной машинке!»

Раньше этого было достаточно. Мысль о книге поднимала с кровати ни свет ни заря. Агата делала мужу чай и уходила к себе — стучать по клавишам до тех пор, пока не заноет позвоночник, не распухнут пальцы.

А сейчас? Нет, она готова работать. Но...

Это были истории Людвига. Интересные, захватывающие. Она писала ради того, чтобы Лингер прочел собственную идею, воплощенную в словах. Муж не хвалил ее напрямую, но по выражению лица часто было очевидно, что ему понравилось.

Теперь все изменилось. Она придумывает сама. А вдруг получится неинтересно? Скучно? Или... глупо?

«Вставай. — Агата еще раз попробовала уговорить себя. — Тебя ждет книга. Только твоя!»

Бесполезно. Из-под одеяла по-прежнему не хотелось вылезать. Хотелось плакать. Странно. Раньше она в себе склонности к страданиям не находила.

Она изменилась за последнее время. Стала замечать окружающих людей. Осознавать, как они относятся к ней. Формировать свое отношение. Наверное, это совершенно нормально, жить в социуме?

Ненормальным было скорее то, что столько лет она писала, не поднимая головы. Жила жизнью героев. Она думала, что Людвиг — тоже. Так увлечен, что не замечает ничего вокруг. Оказалось, нет. Это она, как паук, плела вокруг себя сети сюжетных линий и все наматывала, наматывала на них описания, чувства, характеры...

Писателю Людвигу фон Лингеру оставалось только подбрасывать мух в ее паутину. Муж рассказывал ей новую историю, и на два месяца она пропадала. А он? Может, ему было скучно? Нет, они, конечно, обсуждали детали, она читала ему вслух выдержки...

Со временем муж стал вести с ней эти диалоги вяло, с неохотой. А перед тем как исчезнуть, и вовсе сказал, что последнюю книгу прочтет, когда она уже выйдет. Ее машинка стала слишком бледно печатать, а у него болят глаза...

Агата натянула одеяло на голову. Плакать. Хотелось плакать. Да так сильно, что она почти сдалась!

Не хватало теплого, размеренного сопения в ногах... Собаки спали в отведенной для их выздоровления комнате под присмотром солдат и доктора Фульда. Жаль. Когда они жили с Эриком в поместье...

Эрик!

Она мгновенно поднялась. Наверняка барон допил снадобье. Надо сделать новое. И Конрада напоить гранатовым соком — хуже уж точно не будет. Барон фон Гиндельберг — единственный зануда на всем белом свете, называющий «кислятиной» сладкий, тягучий, ароматный, невероятно вкусный гранатовый сок! Да она бы и сама не отказалась! Но все лучшее — детям. Детям и баронам. Вперед!

Впервые после гибели родителей ей были интересны живые люди. Не книжные герои. Люди. Эрик, Вилла, Конрад, доктор Фульд, Касс, Густав, Майер, Ульрих, Ганс...

А еще в ее жизни появились Эльза и Грон. Больше, чем люди — собаки!

Причесалась, накинула шаль, чихнула (неужели все-таки простыла?) и спустилась вниз.

Кухня встретила запахом кофе и чем-то еще. Это «что-то еще» кружило голову, напоминало детство и заставляло искренне любить окружающий мир!

— Будете завтракать, госпожа Агата? — Касс улыбался, нарезая хлеб. — Господин Эрик, скажу вам по секрету, приказал вас не беспокоить, чтобы вы могли выспаться.

— Спасибо! А господин барон...

— Доктор Фульд сказал, его состояние стабильно.

— А сам доктор?

— Уехал в госпиталь.

— Надеюсь, вы его накормили?

— Конечно! Госпожа Агата, вы меня обижаете, честное слово! Неужели вы могли подумать, что я доктора отпущу голодного, без завтрака?

— Простите, Касс. — Агата уже успела приготовить лекарство для барона, сок для Конрада, и настроение от чувства выполненного долга поднялось. — Я просто не привыкла еще к тому, что наконец-то есть на кого положиться!

— Спасибо, госпожа Агата!

— Касс... а чем это так пахнет?

— Творожной запеканкой! С изюмом. Господа не заказывали, но я позволил себе... Будете?

Она редко пила кофе, но сегодня сделала исключение. Ароматный, бодрящий напиток удивительно подходил утреннему кулинарному порыву Касса. Пышная сладкая запеканка просто таяла во рту!

— Касс, вы достойны королевской кухни!

Все было хорошо. Утреннее солнце заглядывало в начищенные окна, Касс что-то напевал, шурша накрахмаленным фартуком, а Агата думала о том, что скоро барон проснется и она отнесет ему лекарство.

— Госпожа Агата, к вам посетитель.

Когда Густав вошел, она уже собиралась отнести приготовленные для Конрада и барона питье.

— Хорошо. Густав, доставьте это, пожалуйста, наверх.

— Конечно. Пойдемте, я сначала провожу вас.

— Нет-нет, я сама. Лучше отнесите лекарства, это важнее.

В гостиной ее ожидал незнакомый благообразный господин с явно военной выправкой.

— Добрый день, — поклонился он Агате. — Слуги, наверное, не правильно меня поняли. Я бы хотел увидеть госпожу Виллу фон Лингер.

— Видимо, перепутали, — улыбнулась ему Агата, понимая, что перед нею, должно быть, тот самый таинственный поклонник Виллы.

— Могу я попросить?

— Конечно.

Агата направилась к выходу из гостиной, думая о том, как хорошо, что Вилла не одна. Ей искренне хотелось, чтобы у мамы Конрада все устроилось. Такой спокойный, приятный мужчина...

С Эриком она столкнулась в коридоре. Бледный, он вырос, словно из-под земли.

— Что случилось?

— Вы зачем вышли к чужому без охраны? — прошипел барон.

— Мне сказали, что меня ждут в гостиной, — испуганно проговорила Агата, настолько неожиданно было недовольство барона по отношению к ней. — Я и не думала...

— Не думали?! После всего, что произошло за последнее время? А может, стоило подумать, как вы считаете, госпожа фон Лингер?

— Эрик...

— Простите, — из-за спины барона выступил Густав. — Виноват. Тот господин на вид был настолько респектабелен, что...

— Уволен, — бросил барон, не отрывая взгляда от растерянной женщины.

Бывший солдат склонил голову и пошел в сторону комнат, где размещалась прислуга.

Внутри стало горячо. Нет, вообще она была очень терпеливым и хорошо воспитанным человеком. Жаль только, что многие это принимали за слабость. Зря...

— Густав, постойте, — окликнула Агата управляющего. — Вы остаетесь. И... будьте добры, пройдите в комнату к госпоже Вилле. Передайте ей, что ее ожидают.

— Это мои люди, Агата.

— Ошибаетесь... Эрик! Это мои люди. Это я наняла их на работу. Я — хозяйка поместья, и мне решать — увольнять управляющего или нет!

— Удивительно...

— И что же вас удивляет, господин... Эрик?

— Где была эта ваша злость все время? Как такую строгую даму практически разорили родственники мужа?

— Госпожа Агата, господин барон... я...

— Не сейчас, Густав!

Последнюю фразу Агата и Эрик выкрикнули вместе так, что Густав, побледнев, поспешил удалиться.

— Вы пили лекарства?

— Вас это сейчас волнует?

— И это тоже! — Женщина топнула ногой, сжала кулаки и вдруг почувствовала теплые ладони у себя на плечах...

— Агата... — голос барона стал ниже, — я бесконечно признателен вам за заботу. Однако солдат, который не выполнил приказ...

— Управляющий! Управляющий, который выполняет распоряжения! Это поместье, а не армия, Эрик.

— Хорошо. Хорошо, пусть так, — руки барона сжали ее плечи еще крепче, — но вы должны пообещать, что никогда, ни при каких обстоятельствах не выйдете к незнакомым людям без сопровождения! Моего или слуг!

— Эрик...

— Пообещайте мне!

— Вы... делаете мне больно.

— Простите...

Барон разжал наконец пальцы и пошатнулся.

— Ульрих! Майер!

Солдаты помогли отвести барона в комнату и уложить в кровать. После нескольких глотков отвара ему стало лучше. Агата сидела рядом, делая вид, что проверяет исправность спиртовки.

— Хватит вертеть ее, Агата! Посмотрите на меня...

Женщина вздрогнула, аккуратно поставила спиртовку на стол и подняла глаза.

— Простите меня. Я вспылил. Напугал вас.

— Нет-нет, вы правы. Вы стараетесь меня защитить, а я своей беспечностью вам мешаю.

— Ну... я тоже не подарок. Лекарства пью не вовремя, и то только те, над которыми вы поколдовали. У меня тяжелый характер, Агата. Я одинокий, старый брюзга. Вам, наверное, скучно со мной...

— Ах, что вы, вовсе нет! Вы прекрасный рассказчик. У вас такое интересное прошлое. Вы... вы можете научить стрелять! Вы — артефактор! Почти волшебник. Если бы не вы, моя книга была бы не правдоподобна. Если бы не вы, меня бы уже...

— Не надо, Агата. Не произносите, пожалуйста, таких страшных вещей. Итак, после взаимного обмена комплиментами согласно протоколу предлагаю мир!

— Договорились?

— Выпьете со мною мое лекарство? Вам оно не повредит, и потом оно действительно вкусное. Ну же. За мир?

— Лекарство — вам! Я выпью гранатовый сок.

— Но он же кислый!

— Ничуть. Просто... у вас тяжелый характер, барон!

— А вы — на редкость любопытная особа!

Они подняли бокалы и чокнулись, не заметив, что дверь в комнату слегка приоткрылась.

Две валльские пастушьи лежали у входа. Собакам стало лучше, и они решили навестить хозяина.

«Видишь... Чокаются люди после того, как говорят друг другу что-то хорошее». — Эльза смотрела на Агату и улыбалась.

«Надеюсь, ты права, Эльза. Потому что выгладит это так, будто они шпаги скрестили в смертельном бою!» — И Грон с тяжелым вздохом опустил голову на лапы.

Глава 17

Она прижала лоб к холодному стеклу, будто хотела вдавить так, чтобы окно треснуло, разрезало лицо и обожгло болью. Эта боль хоть на миг стала бы сильнее той, что внутри.

Стыд. Разочарование. Злость на саму себя.

Стекло не поддавалось. Надо же. Крепкое. Она прижала к нему ладони, надавила изо всех сил — ничего. Интересно, если бы она умерла, он пожалел бы о том, что наговорил?

Она улыбалась собственным мыслям, пока слезы катились по щекам. Детские, наивные мечты — вот я умру, и они будут плакать обо мне! Им будет стыдно, и тогда они пожалеют! Глупые. Глупые дети. Они, наивные, не знают, что Смерть всегда приходит не вовремя. Смерть никогда никому ничего не доказывает.

Немного стыдно, что боль сегодняшняя для нее сопоставима с той... Разве это одно и то же? Нет, конечно.

Так почему же так больно? Так же, как тогда...

Майское солнце, под ногами — надтреснутые плоды шоколадных деревьев, что прятались под толстымслоем опавших лепестков цвета мороженого «лям-боль». Любимое время в году. Она подходила к дому на Цветочной улице...

До сих пор память хранит каждую мелочь. Сладкий запах шоколадных деревьев. С тех пор она его не переносит — тошнит. И как только раньше не замечала, что на самом деле плоды шоколадного дерева пахнут кровью? Сладковато. Тепло. Приторно...

Она помнит. Помнит, будто это было вчера. Полицейских. Оранжево-грязную ленту оцепления. Толпу любопытных. Шепотки... И тело на булыжниках мостовой. Умом понимала — надо уходить, ее схватят. Но так и не смогла пошевелиться, всматриваясь до боли в глазах.

Ее прислали в Оклер связной к этому человеку. Тогда она не знала ни кто он, ни какой он. Это было задание. Смертельно опасное, но необходимое. Слишком ценный агент.

Агент... Ее предупреждали. Никаких эмоций. Никаких чувств и прочих женских штучек! Только работа. Задание! Долг! Долг — прежде всего!

Да разве ж она во все это не верила? Не чувствовала себя роботом, машиной возмездия? Разве не была предана до последней капли крови? Крови, пахнущей шоколадными деревьями, крови, тающей мороженым лям-баль, стучащей в висках каждый раз, когда он к ней прикасался? Нежный, умеющий слушать, любимый ее агент.

Неестественная поза трупа. Кровь. Запах...

Она тогда пришла в себя от голосов:

— Зачем шум подняли? Вся операция насмарку! И вообще — почему не установили слежку, зачем сразу накидываться было?

— Да случайно опознали!

— Какой идиот руководил операцией?

— Может, живой? Высота небольшая.

— Да конечно! Вы что — не заметили? Он капсулу раскусил!

— А выкидываться зачем?

— Что говорят соседи? С кем он жил?

Эвелин сделала шаг назад. Потом еще и еще. Надо уходить. Раз любимый подарил ей такую возможность, его смерть не должна стать напрасной...

* * *

Агата отложила черновик и схватилась за голову. Крики фрау Берты за стеной были просто невыносимы!

— Ты! Потаскуха! Вся в отца! И такая же, как эта... Агата. Совсем совесть потеряли — любовников в дом водите!

Визгливому крику еле слышно вторил жалобный голос Виллы.

Все-таки Агата не понимала фрау фон Лингер. Она же мать. За что она так с Людвигом? Виллой? И почему Ульриху не достается? Странно все это.

Тяжелые шаги она услышала издалека. Вздохнула, но глаз от текста не оторвала. То, что и ее не миновало счастье пообщаться с госпожой фон Лингер, еще не значит, что надо отрываться от работы!

— Агата! — ворвалась свекровь в кабинет, как всегда, без стука.

— Да, фрау фон Лингер.

— Мне не понятно твое поведение.

— В каком смысле?

— Мы с тобой заключили договор. Почему ты еще не отправилась в Орн и не забрала заявление?

Честно сказать, после всех приключений Агата забыла о том, что надо куда-то ехать. Да и после нападения было страшно выходить из дома. Все это, конечно, можно было просто сказать фрау Берте. Но что-то надломилось у нее внутри с некоторых пор.

Принципы хорошего воспитания барышни, которая никогда не будет впрямую говорить о столь низменной субстанции, как деньги, вдруг перестали быть незыблемыми.

— Прежде всего потому, что я не видела чека, подписанного вами.

Агата оторвалась от текста, посмотрела на свекровь и очень искренне улыбнулась.

— Ах...

Фрау фон Лингер схватилась за сердце, словно туда попал заряд от огнестрела, безошибочно опустилась на стул, оказавшийся ровно позади нее, и закрыла глаза. Голова безжизненно повисла, рука безвольно упала. Труп. Розовощекое, пышущее отменным здоровьем бездыханное тело...

Агата пожала плечами, и стала вставлять в печатную машинку лист бумаги. Дело это было нелегким, потому что прокручивались старые валики, которые то и дело норовили зажевать лист. Машинка издавала возмущенные звуки, намекая, что тревожить ее покой не стоило уже последние лет пять как.

— Агата... — К свекрови между тем вернулся дар речи.

— Ххххрг, — ответила машинка.

— Как ты можешь? Ты что, намекаешь на то, что я тебе денег не отдам?

— Нет. Я ни на что не намекаю. — Агата полюбовалась на вставший в каретку лист. И напечатала пока что рабочее название: «Последнее задание». — Просто мне надо выплачивать жалованье нанятым работникам. И заехать оплатить долг ресторану, который этот месяц поставлял в поместье еду.

— Я отдам чек Людвигу.

— Тогда Людвиг, когда появится, и будет разбираться с полицией и младшим братом.

— Ты мне мстишь. Это подло.

— Возможно. — Агата задумалась — куда запропастились листы с главами, которые она писала в поместье барона? — Но... фрау Берта, неужели вас это удивляет?

— Что ты имеешь в виду?

— А чего вы ожидали от меня? Воровки, цинично использующей дар вашего мальчика в собственных интересах? Потаскухи, что на ваших глазах водит в поместье любовника, будучи замужем? Змеи, что поставила перед собой цель извести вас и всю вашу семью? Я ничего не перепутала?

— У тебя жестокое сердце.

— С нас довольно и того, что у вас оно доброе.

Фрау Берта выбежала из кабинета, а Агата нашла то, что искала. Листы рукописи лежали на столе, за пачкой чистой бумаги.

Левая сторона клавиш привычно западала. Но сегодня Агату это не огорчало. Настроение после разговора с фрау Бертой неожиданно поднялось, и работать захотелось еще сильнее!

Стук в дверь заставил зарычать — почти как Эльзу. Ей дадут сегодня работать или нет?

— Да! — стиснув зубы, заставила себя отвлечься писательница.

Агата размяла пальцы и повернулась к двери — там стоял Эрик Странно, но она видела его настоящее лицо через личину. Или он забыл ее надеть?

— У вас машинка грохочет. Как будто стреляет, — проворчал господин барон.

Он ведь шел в кабинет к Агате совершенно за другим. Но, увидев ее за столом... Серьезную, поджавшую губки, с забавным локоном над упрямой морщинкой, совершенно растерялся.

Неяркое зимнее солнце, подглядывая из-за светлой занавески, откровенно смеялось над самим бароном фон Гиндельбергом, бывшим канцлером, правой рукой его величества, артефактором и прочая, и прочая, и прочая...

— Понимаете, тут надо клавиши сильно нажимать. Иначе она капризничает, — смутилась Агата.

Эрик перевел взгляд на тонкие пальчики. Подумал, что будет, если он их поцелует. Или хотя бы согреет — они же наверняка холодные.

Агата поймала его взгляд. Покраснела. Засуетилась, стала заправлять машинку. Резкое, нервное движение — и лист все-таки смялся.

— Давайте помогу, — предложил Эрик.

— Вы умеете?

— Увы, нет. У меня были секретари. К тому же таких раритетов я и не припомню уже. Министерство давно перешло на машинки последней модели. Артефакторы специально изобрели печатное устройство, работающее на магических кристаллах: «ЗНАК-4». Не слышали о таком?

— Слышала. — Еще бы она не слышала, да она видит это чудо во сне практически каждый день!

— Вы зря так недоверчиво. Их хвалили. И усилия прикладывать не надо, когда печатаешь. И исправить ошибку можно. Там как-то хитро сделано — на панели можно увидеть, что получилось, до того, как текст проявится на бумаге.

Агата грустно улыбнулась. Покупка-мечта, на которую не было денег. Стоила, кстати, такая машинка в половину мобиля не самой старой модели.

— Надо было в Лаутгарде купить, — пробормотал барон, вспомнив, как Агата покупала там гранатовый сок.

— Эрик, — нахмурилась Агата, — вы опять ставите меня в неловкое положение. Мы это уже обсуждали, кажется.

Барон фон Гиндельберг опомнился. И замолчал. Не то чтобы он собирался позволить Агате и дальше убивать пальцы об этого монстра. Но спорить с дамой — зачем? Он просто распорядится, и машинку доставят.

Однако напоминание о том, что он не имеет никакого официального права на заботу об этой женщине, неприятно его резануло. Любая забота со стороны будет выглядеть не более чем покровительство, бросающее тень на репутацию госпожи фон Лингер.

Говорила ли она тогда о разводе серьезно? Или так, сгоряча, в обиде? Может статься, вернется Людвиг, выставят его сумасшедшую мамашу — и все образуется?

— Я категорически против того, чтобы мы с вами ехали в город, — вспомнил он наконец, зачем пришел.

— Да я и сама не хочу, — призналась Агата, воюя со следующим листом.

Эрик подошел, отстранил женщину. Подумал. И следующий лист встал в каретку. Сразу, без капризов. Как по волшебству.

— Хочу просто писать книгу, — призналась Агата, как будто в этом было что-то преступное.

— Я попрошу следователя Майнца захватить документы. Вы все подпишете в поместье. Если вам, конечно, так уж необходимо освободить несчастного Ульриха.

Агата посмотрела на господина барона. И поняла, что он такой поворот весьма и весьма не одобряет.

— Фрау Берта обещала покрыть убытки.

— Вы думаете, Ульрих фон Лингер на этом остановится?

— Не знаю. Но пусть с этим разбирается Людвиг.

— Да поймите же, Агата! Вы сами поощряете...

Стук в дверь перебил пламенную речь Эрика.

— Да! — ответили они хором.

— Я... — Конрад был явно напуган их совместной раздражительно-недовольной реакцией. — Простите... Не вовремя, да?

— Ты встал зачем? — Агата поспешила к мальчику, усадила на диван. — Что-то случилось?

Конрад помолчал. Потом зажмурился и выпалил:

— Я хочу сознаться!

— В чем? — Эрик и Агата снова произнесли это хором.

На этот раз они это наконец заметили и теперь с удивлением смотрели друг на друга. Но недолго, потому что то, что произнес Лингер-младший, заставило забыть обо всем:

— Госпожа Агата. Это я. Я отравил вас!

— Конрад...

Писательница, прижимая ладони к щекам, во все глаза смотрела на побледневшего юношу.

— Простите. — В ярко-голубых глазах стояли слезы. — Простите меня... Вы были... так добры ко мне, а я...

Агата села рядом с Конрадом на диван. Она смотрела на заплаканного мальчика и не могла во все это поверить.

Какие красивые у него глаза — синие, яркие... Надо же. У Виллы глаза — чайного цвета, такие же, как у Берты и Людвига. Только Ульрих был зеленоглазый. А тут... лазурь! Ей вдруг пришло в голову, что мальчик совсем не похож на Лингеров. Может быть, именно поэтому она никогда не воспринимала Конрада как нечто к ним относящееся. Ей приятно было о нем заботиться. Она... действительно его искренне любила. Тем более что своих детей пока не было. Так за что же...

Бывший канцлер молчал. Смотрел на все это... И молчал. Его нервная система, похоже, попросту дала сбой в окружении этого сумасшедшего семейства. Впервые за свои сорок лет жизни, а за это время каких только ситуаций не было, он не знал, как реагировать...

Барон фон Гиндельберг смотрел на женщину и восемнадцатилетнего мальчишку, что рыдали в обнимку, и ждал, пока к нему вернется самообладание.

— Так... — проговорил он, наконец. — Конрад!

Кто бы его еще слышал!

— Агата!

— Мне так стыдно! Я не хотел... — всхлипывал мальчишка.

— Довольно! — рявкнул Эрик, на мгновение вновь став канцлером Отторна. От его голоса, бывало, и у боевых генералов сердечные приступы случались, а тут...

Агата посмотрела на него с осуждением, что еще больше разозлило барона. Ну конечно, бедный мальчик, ему «стыдно»! Давайте жалеть бедняжку.

— Агата, сядьте, пожалуйста, за свой стол!

Получилось резче, чем он планировал. Конечно, лучше было бы вовсе выставить госпожу фон Лингер за дверь на время допроса. Но добровольно она не пойдет. Поэтому...

Хорошо бы просто вызвать следователя Майнца — и пусть тот разбирается с этим отравителем! Химик... Юный гений! Практически «Черную мантию» создал, блестящее будущее обеспечено! И вот зачем было этому мальчишке... Зачем?

— Зачем? — проговорил он вслух.

Барон взял стул и уселся на него верхом. Неприлично в присутствии дамы, но во время допроса подавляет задержанного. Особенно если смотреть в глаза. Но вместо глаз он видел перед собой только вздрагивающую вихрастую макушку, которую — вот парадокс — хотелось погладить.

— Я не хотел, — выдавил из себя Конрад.

— Допустим. Как тогда это получилось?

— Случайно.

Барон вздохнул, пытаясь успокоиться. И проговорил:

— Рассказывай. Подробно. По порядку. Это очень важно, Конрад. Мне нужна каждая мелочь, каждая деталь. Понял?

Мальчишка вздрогнул, поднял голову. И тут вмешалась Агата:

— Погоди! Тебя же в поместье не было!

Эрик посмотрел на нее недовольно. Мальчишка — обреченно. Но подсказкой, как можно выпутаться, не воспользовался и тихо проговорил:

— Я случайно.

— Как можно «случайно» добавить в чай смертельный яд? — Эрик зло выговаривал каждое слово.

— Что вы! Я этого не делал!

— Значит так. Ты рассказываешь мне все по порядку. Госпожа Агата молчит! Или я запру тебя в подвале до приезда следователя Майнца! И запрещу госпоже Агате тебя навещать!

— Эрик! — возмутилась было Агата, но, споткнувшись о взгляд канцлера, кивнула: — Хорошо. Я буду молчать.

— Я не подсыпал яд. Я спрятал в чае реактивы.

— Какие реактивы?

— Те, что стащил у отца.

Значит, все-таки замешан отец Конрада. Военный инженер, преподаватель военной академии. Ему-то что не трудилось спокойно!

— То есть ты разлил реактивы в чайном сборе? — уточнил Эрик.

— Нет. Я сунул две целые колбы в банки с чаем. И... все. Должно быть, они разбились, когда...

— Стой, — у Эрика заломило висок, — что за реактивы?

— Усиление роста кристаллов. Это один. И трансформатор плетения кристаллической решетки. Они не такие редкие, но...

— Запрещенные. Особенно всяким неучам! — рыкнул Эрик. — И неспроста, как мне кажется! А ты точно знаешь, что было в колбах? Может, ты думал, что там реактивы, а там...

Мальчишка бросил на господина барона снисходительный ВЗГЛЯД:

— Я не мог перепутать. Или взять что-то не то. Я у отца в лаборатории пасусь с десяти лет. И все там знаю! К тому же мне нужны были именно эти реактивы. Я все лето опыты с ними проводил. А потом — мне уезжать было надо. И... надо было их просто вылить! А я пожалел.

— Ну, хорошо. Допустим! А в чай-то зачем?

— Спрятать вовремя не успел. Вошла бабушка. Я и сунул Агате в шкаф. В зеленую такую баночку. Думал, перепрячу потом, и забыл! А тут... вспомнил. Колбы, наверное, треснули, и...

— Еще один вопрос. — Эрик понял, что мальчишка тут ни при чем. Да и отец его, похоже, тоже. — Вещество в колбе было каким?

— Жидким. Эти реактивы сохраняют свои свойства только так.

— Ага. Ну, что я могу тебе сказать. Молодец, что сознался. Больше так не нарушай правила техники безопасности. Но Агату ты не травил.

Долгое молчание. Тихий шепот Агаты:

— Всеблагие...

Неожиданно Конрад вскочил и закричал:

— Как это — не травил?!

— Расстроен? — усмехнулся барон.

— Нет! Конечно, нет. Но... Я подумал...

— Колбы, несомненно, разбились, когда слуги, или кто там в этом еще участвовал, громили кухню. Но... Мы знаем, какое отравляющее вещество было использовано при покушении на госпожу Агату. И это — не твои реактивы.

— Кстати, в зеленой банке — лимонная цедра. И я к ней не прикасалась за все это время, — проговорила Агата.

— А какое это было вещество? И... кто же тогда мог вас отравить? — Конрад уже порозовел и теперь с любопытством вертел головой, заглядывая в глаза то Эрику, то Агате.

Было видно, что он просто счастлив!

Агата рассмеялась. От огромного облегчения. От того, что у нее есть гениальный племянник, который не замешан в покушении и похищении «Водяной Смерти», а значит, можно жить дальше...

Эрик же смотрел на мальчишку — и узнавал в нем себя. Восемнадцать... Возраст, когда кажется, что все возможно. Стоит лишь захотеть.

— Я отправлю тебя обратно в университет, — сообщил он Конраду. — Как только доктор Фульд разрешит — поедешь в столицу. Обратно на химический факультет.

— Но там культурология! Это скучно. А я тоже хочу участвовать в расследовании!

— Это тебе будет наказание, — безжалостно отвечал господин барон. — За нарушение правил техники безопасности, реактивы в пищевых продуктах и взрыв.

Конрад поник, низко опустив голову, но возразить на справедливые доводы Эрика ему было нечем.

— Я дам тебе рекомендательное письмо к моему учителю. Профессору артефакторики.

— Вы артефактор? — У Конрада загорелись глаза.

— Ну... почти.

— А с «Черной мантией» у меня что не так?

— Думаю, у тебя с ней все так. Взрыв произошел как раз потому, что у тебя получилось.

— Я... не понимаю.

— Ты порезал палец. Твоя кровь попала на кристалл, и решетка взорвалась.

— Почему?

— Потому что ты — артефактор.

— Что? Этого не может быть! В нашем роду не было артефакторов!

— Профессор Вольф Аппель возьмет тебя в ученики.

— Вы шутите?! Он же легенда! Говорят, он лично учил самого канцлера его величества, барона фон Гиндельберга!

— А ты откуда знаешь?

— Да это все знают! Канцлер — сильнейший артефактор. Это он создал...

— Ладно, потом расскажешь, — усмехнулся барон фон Гиндельберг.

— Конрад, — Агата подошла к мальчику и обняла его, — спасибо, что все рассказал. А теперь — иди, отдыхай. Тебе нужно восстановиться. Выпей гранатовый сок и приляг. Обещаешь?

— Конечно! Спасибо, госпожа Агата! И вам спасибо. Большое. Вот только... Можно еще вопрос?

— Последний. — Барон постарался сделать очень строгое лицо.

— Вы уверены, что у меня способности артефактора? Ошибки быть не может? И... как же все-таки это может быть, если...

— Я уверен, Конрад. Иди. Хотя... Стой.

— Да?

Синие глаза с любопытством смотрели на мужчину, а тот, слегка покраснев и бросив выразительный взгляд в сторону Агаты, вдруг спросил:

— Скажи... Вот ты пообещал госпоже Агате выпить гранатовый сок.

— Да, я выпью.

— Но... он же кислый?!

— Что вы, господин Эрик! Как можно не любить гранатовый сок? Это вкусно!

— Кувшин стоит в твоей комнате, Майер отнес его туда. Один стакан сейчас, один — перед сном. Хорошо? — Женщина с трудом сдерживала смех.

— Да, госпожа Агата! Спасибо вам.

* * *

Августовские вечера коротки. Не успеешь оглянуться, как за жарким огненным закатом приходит ночь. Прохладная, в недалеком будущем обещающая холода, шторма и дожди...

Мама смеется. Эрик знает, что все это ему лишь снится, но... Становится легче. Хотя бы во сне.

— Какие же вы все-таки мальчишки!

Король и его канцлер переглядываются. Смешно и очень похоже надувают губы. То ли сказываются родственные связи — восьмиюродные братья все-таки; то ли за без малого десяток лет бок о бок успели перенять многое друг от друга.

Только сейчас, во сне, Эрик понимает, насколько Карл в тот момент был потерян. Как хотел услышать слова поддержки от него. Своего верного канцлера.

Как же так случилось, что тогда, в тот августовский вечер, он этого не заметил?

Жаль...

Они сидят на террасе, пьют ароматный чай, собственноручно заваренный канцлером. Подсвечивающие кристаллы дарят теплый, мягкий свет. Мама ставит на стол вазочку с ореховым вареньем. Баронесса фон Гиндельберг всегда доставала его, когда приходил Карл. Любимое лакомство короля. На ней темно-изумрудное платье. Как оно ей шло!

В этот вечер никому не хочется говорить о делах. Тревогой и сомнениями портить его неповторимое очарование.

Хочется забыть обо всем и просто наслаждаться. Теплым ветерком, ароматом отцветающих лаций, улыбкой баронессы и близкими, любимыми людьми рядом.

Очень хочется. Но не получается.

— Тетушка, а вы? Вы тоже считаете, что я не прав? — горячится король Карл. — Что мой брак — вопрос здравого смысла и расчета? А если я заикаюсь о любви — или хотя бы нежной, искренней сердечной привязанности, то это лишь глупость и ребячество?!

— Карл! Я так не говорил, — возмущается Эрик.

Баронесса фон Гиндельберг грустно улыбнулась. Ложечка в ее руках застыла над ажурной вазочкой валльского фарфора. Она перекладывала орехи в прозрачно-карамельном сиропе, и свет, отражаясь, делал их похожими на драгоценные камни.

Долгое молчание. Никто из них не смеет мешать, если мама задумалась. Наконец, наполнив вазочку для Карла, она говорит тихим, но уверенным голосом, как всегда четко выговаривая каждое слово:

— Каждый, конечно, решает сам. Мы знаем немало примеров счастливых браков по расчету, как и несчастных по любви. Но... любовь — это самое ценное, что есть на свете.

Эрик возмущен. Еще мгновение — и он сорвется на баронессу, как на какого-нибудь нерадивого министра. Но... ловит на себе ее насмешливый взгляд и молчит.

А мама уже смеется. Треплет его по голове, как мальчишку. Переводит взгляд на Карла, в глазах которого тоска.

Обнимает и его. Что-то шепчет на ухо, и его величество светлеет. Склоняется над руками баронессы, но не целует, как положено, а лишь прижимает к щекам.

— Спасибо, тетушка...

Грохот, похожий на взрыв. Ваза с вареньем разбилась на тысячи осколков, терраса исчезла... Эрик просыпается.

«Напали!» — бьется в голове мысль.

Быстро обувается. В эту ночь он спит одетым, как и все солдаты в доме. Ждут нападения. Берет огнестрел. Выходит в коридор.

Тишина.

Странно. Неужели... ему приснилось? Или это Агата грохочет на своем печатном монстре?

Заглянуть к ней в спальню. Неловко, конечно, но безопасность прежде всего. Скорее бы Эльза поправилась! Хотя... увидеть женщину, разметавшуюся по постели, позволить себе представить, что... Он вдруг понял, что ожидает возвращения Людвига фон Лингера с нетерпением.

Глупца, что не сберег такое сокровище. Посмотреть, как она примет явление блудного супруга. И наконец, понять, может ли он надеяться... хоть на что-то. Хотя бы на заботу, не унижающую достоинство госпожи фон Лингер.

А если придется уйти, чтобы не нарушать ее покой? Сможет ли он? Отступить, признавая, что Агата выбрала не его...

«Любовь — самое ценное, что есть на свете...»

Только сейчас он понял, насколько матушка была права...

Сама возможность коснуться любимой. Обнять. Погладить по щеке, пробежаться кончиками пальцев по волосам, догоняя скользящий по локону лучик солнца...

Сколько мыслей, оказывается, можно передумать, пока бежишь по коридору, стараясь ступать как можно тише.

— Что с вами? — Агата застыла, когда он рывком распахнул дверь ее комнаты.

Запыхавшийся. Небритый. И даже без галстука. Женщина кинула взгляд на часы — четверть пятого.

Зато в руках господин барон сжимал огнестрел.

— Мне почудилось, будто что-то загрохотало, — признался Эрик.

— Нет... Все тихо. Разве что... У меня упала тут... Вот... Папка... — Стараясь не делать резких движений (барон с перепугу направил на нее огнестрел да так и застыл на месте), Агата подняла папку с пола.

— Я подумал, что взрыв, — смутился мужчина и опустил огнестрел. — А вы... печатали?

Агата посмотрела обиженно. Что же она — совсем из ума выжила: ночью грохотать!

— Понятно, — кивнул барон, признавая, что так сильно его напугала всего лишь папка с бумагами. — Вам не спится?

— Книга идет. — Она кивнула на стопки бумаг, которыми был завален весь стол.

— Вы и вовсе не собирались спать этой ночью?

Писательница упрямо задрала подбородок. Эрик рассмеялся:

— Слукавлю, если скажу, что не понимаю вас, Агата. Я и сам не одну ночь провел без сна над созданием артефакта. Бывало... И все же. Вы устали. Вам необходимо поспать!

Агата повела затекшими плечами. Откинулась на спинку кресла и виновато улыбнулась. Улыбнулась... ему одному!

Нестерпимо захотелось подойти, стащить с нее шаль, расстегнуть блузку, гладить затекшие мышцы шеи и спины, пока она не расслабится под его руками. А потом...

— Я, пожалуй, заварю вам чаю, — сказал он. — Чайных церемоний не получится, но что-нибудь поддерживающее я сделать сумею.

Господин барон вышел. Агата грустно усмехнулась. Надо же... На мгновение ей показалось, что он хочет подойти. Обнять. И...

Женщина замотала головой, прогоняя дурные мысли. Что она такое о себе возомнила? Совсем разум потеряла?

Он — барон, бывший канцлер. Красив. Надежен. Заботлив. Холост. С ним будет хорошо любой женщине. Любой, на которую падет его взор! Еще бы... Такая завидная партия! Наверняка это будет перспективная невеста. Знатная. Хорошо воспитанная. А вдруг будущая баронесса не полюбит собак?

Эльза и Грон... Она ведь слышит их мысли, понимает их взгляды, она... Знает, что они любят яблоки! Кто будет таскать низерцвейгам лакомство в кармане? Делать барону лекарство?

Да что ж это, в самом деле? Какое-то наваждение. Она замужем. Собирается разводиться. Разорена. И... пишет книги. Разве такая женщина может быть рядом с бароном фон Гиндельбергом? Артефактором? Бывшим канцлером его величества? Конечно, нет.

А жаль...

— Что-то вы загрустили, — улыбнулся Эрик, заходя в комнату с подносом в руках.

— Сцена печальная, — хрипло ответила Агата.

— Удивительно, как вы умеете переживать за придуманных вами же людей. Может, не стоит? Ведь их судьбы в ваших руках?

Агата посмотрела на Эрика с подозрением: не смеется ли он над ней? Но барон был серьезен.

— Вы позволите? — Он кивнул на пачку исписанных листов бумаги.

Агата смутилась:

— Там... Эвелин — главная героиня...

— Разведчица, я помню...

— Она услышала разговор, который ее огорчил.

— Какой разговор?

— О роли женщин на войне. Речь шла о том, что все, что они могли, — предавать мужчин. Пусть и врагов. Пользоваться их слабостями, чтобы добыть информацию.

— И это делать приходилось, — кивнул Эрик. — Потому что главное — победа.

Агата кивнула:

— Но Эвелин вспоминает тех, кого она знала. Девушек, с которыми она обучалась в школе разведчиц. Она одна осталась в живых. Из всего выпуска.

Эрик медленно кивнул. Удивительно. Молодая женщина. На войне не была. Но так... правдиво писать об этом. Интуиция? Работа с архивами? Боль от потери собственных родителей? Наверное, все вместе, но то, что он успел прочесть (какой у нее красивый, аккуратный почерк!), по-настоящему тронуло.

— Понимаете, Эвелин... — продолжала Агата. — Ей горько. Обидно. Потому что они все... Шли добровольцами. Откликнулись. Отдали жизни. А их называют падшими женщинами. Соблазнительницами, что искали приключений!

— Главный герой? Как его — Курт? Это он высказался?

— Нет. Ее попросили помочь разобраться в одном деле. В академии происходят непонятные смерти. Курт — ректор. А это был разговор коллег.

— Слушайте, Агата... А можно вас попросить? — прищурился Эрик.

— О чем?

— Сделайте преподавателя, который это говорит, таким... — господин барон изобразил руками что-то явно склизкое и мерзкое, — эстетом, который и не служил толком.

Агата кивнула:

— Вы читаете мои мысли! Эвелин вызовет его на дуэль!

— Не получится, — тут же откликнулся Эрик.

Улыбку сдержать не удалось. Столько романтического огня и задора было в ее идее! Тоже мне... Дама с огнестрелом. Хотя стреляет она, надо признать, действительно неплохо. Это при том, что ее никто не учил. Удивительная женщина...

— Почему? — нахмурилась писательница. — Потому что она — женщина?

— И поэтому тоже. Во-первых, этот слизняк просто откажется с ней стреляться. Во-вторых... Она же бывшая разведчица. И сейчас на задании. Следовательно, не будет светиться. Ее задача — слиться с коллективом. Стать незаметной.

— По этой же самой причине и Курт не вступится?

— Увы.

Агата задумалась. И, похоже, потерялась в своих мыслях.

Эрик пил чай и смотрел на нее. Под веками залегли тени. Бледная. Усталая. Надо вытащить ее на прогулку, дышать свежим воздухом. И просить пить вместе с ним гранатовый сок, раз уж он такой вкусный, ароматный и совсем-совсем не кислый!

После долгих уговоров она все-таки разрешила ему почитать неоконченный роман. А сама ушла за стол. Писать.

Камин почти потух, когда ему на плечо опустилась ладонь.

— Светает... Вы... Вам надо выпить лекарство и лечь в постель!

— Хорошо. Во-первых, я уже закончил. А во-вторых, вы пообещаете мне, что после завтрака тоже пойдете в постель!

— Хорошо. Но вы мне дадите оценку прочитанного.

— Мне понравилось.

— Правда? — Она бросилась к креслу, что стояло у стола, и придвинула его к камину быстрее, чем он успел ей помочь.

Усевшись напротив, писательница вцепилась в подлокотники и подалась вперед, всем своим видом показывая, что готова слушать дальше.

— У вас настоящий талант, Агата. Вы так описываете природу. Звуки, запахи. Перед глазами возникают картины. Ассоциации. Например, тот майский трагический вечер. Знаете, я вспомнил:

Как много летит лепестков с цветущих деревьев весною.
Закроешь глаза, сладкий запах напомнит — это не снег...

— Жемчужина Чи-джо-ида. Красная Книга Духов. Авторство собранных в ней более тысячи онки так и не установлено до сих пор. — Агата проговорила это, не отрывая удивленного взгляда от бывшего канцлера.

— Да. По одной из версий авторство приписывают жене Второго императора Ри-Хунна.

— Эпоха «Цветущих гор», еще до Великой войны.

— Я не сомневался, что вы знаете литературу. Но ваши знания истории приятно удивляют.

— Скорее, я должна удивляться, господин фон Гиндельберг!

— Эрик! Агата, мы же договорились. Даже наедине! Не разочаровывайте меня. Вы же доказываете, что женщины — разведчицы не хуже. Стреляют из огнестрела. Хладнокровны и не любопытны.

Агата прищурилась, но сделала вид, что пропустила насмешку мимо ушей.

— А какую еще поэзию вы любите, Эрик? Эпоха перемен? Райрих Берр? Может быть, Вестники? Йоханн Зифф? Или онки Чи-джо-ида — единственная ваша страсть?

— Я вспомнил Книгу Духов... случайно. Увы, я не знаток поэзии. Так, в общих чертах, не более. Боюсь, что касается литературы, вы — единственная писательница, к которой я проявил интерес.

— А я люблю стихи. Но сама, увы, бесталанна совершенно. Знаете, что удивительно. Я ведь действительно вспомнила любимое стихотворение, когда описывала ту сцену! Вы же прочли онки... Интересно, правда?

— Какое? Прочтите мне его.

— Ну... я не очень хорошо читаю... — Она покраснела, смутилась и стала еще более очаровательной.

— Пожалуйста! Я же прочел вам онки!

— И прекрасно прочли.

— Перестаньте. — Он засмеялся, прикрыв глаза рукой.

— Между прочим, я знаю, о чем говорю! Нас, студентов, профессора зазывали в «Синий след бродячей кошки», если считали, что там будут выступать стоящие авторы. И среди наших сокурсников были начинающие поэты. Мы их поддерживали. Так что я не голословна.

— «Синий след бродячей кошки»?

— Поэтический клуб. Он и сейчас существует, насколько я знаю.

— Не заговаривайте мне зубы, Агата! Я жду...

— Ну, хорошо, хорошо. Я прочту. Это поэт второй волны Вестников, Генри Островитянин, один из моих самых любимых:

В мае запах шоколадниц снится,
В воздухе кружится над Землей...
Мне бы целовать твои ресницы,
Слышать, как ты шепчешь: «Мой король!»
Котелок подхватит ветер в небо,
Локон русый упадет в ладонь,
Я таким счастливым был, наверно,
В пять, когда попробовал «лям-боль»!

В дверь постучали.

— Да?

— Госпожа Агата, вам зав... трак...? — Ульрих стоял навытяжку, переводя взгляд то на барона, который снял личину, то на хозяйку...

Агата не выдержала и расхохоталась. Эрик, бросив на женщину осуждающий взгляд, медленно принял личину охранника и, повернувшись к солдату, очень серьезно произнес:

— Ульрих, будьте так добры, распорядитесь насчет завтрака прямо сейчас. Подавать сюда. Завтрак должен быть плотным. Госпоже Агате — ягоды и творог. Гранатовый сок. Кофе не нужно. И, пожалуйста, проследите за тем, чтобы до обеда госпожу Агату никто не беспокоил! Она всю ночь писала книгу и читала стихи...

Как только за солдатом закрылась дверь, они рассмеялись уже вместе.