Глава 16. Подземный мир. Часть 3
Чжань Чжао долго стоял, застыв на месте, а потом вдруг ударил ладонью по барьеру, затем ещё и ещё.
Барьер был точно несокрушимая крепость, отдача пронзала такой болью, будто сломал запястье, но Чжань Чжао её не чувствовал. Никогда за всю жизнь он не испытывал такой ненависти к тому, что Дуаньму Цуй имела статус бессмертной.
И ко всем доводам, что соответствовали истине, но ранили в самое сердце.
Её слова, безусловно, были справедливы: даже если он выйдет, всё равно не одолеет демонов, и лучше пусть умрёт один, нежели погибнут двое. Но для него любой ценой сохранить свою жизнь под защитой барьера и наблюдать, как она идёт на смерть, было немыслимо, невыносимо.
Поэтому он, заведомо зная, что это бесполезно, продолжал изо всех сил бить по невидимой стене раз за разом.
Спустя какое-то время он лишь почувствовал, как кровь и ци внутри забурлили, пошатнувшись, отступил назад и, опираясь на барьер, едва удержался на ногах. Опустив глаза, он боковым зрением заметил, как мимо барьера проходят неуклюжие причудливые тени, и в горле встал ком, перед глазами всё поплыло.
Время от времени чёрные силуэты налетали на барьер, но, ударившись несколько раз, понимали, что здесь не пройти, медленно меняли направление и двигались дальше.
Похоже, бестолковые чудища совсем не соображали и полагались лишь на грубую силу. Судя по виденному прежде, разве кто-то из них был противником Дуаньму Цуй?
Но сейчас, как назло, любой из них мог с лёгкостью убить её.
Закрыв глаза, Чжань Чжао заставил себя не думать об этом. Когда пламя запала лизнуло его руку, он резко распахнул глаза.
За барьером, прямо напротив него, стоял мертвенно-бледный человеческий труп!
Чжань Чжао прекрасно знал, что монстру до него не добраться, но всё равно испытал огромное потрясение, даже ладони вспотели. Он усилием воли взял себя в руки, поднял запал чуть повыше и обнаружил, что называть это «человеческим трупом» не совсем верно.
Точнее сказать, это был «человекообразный труп», обладающий только силуэтом человека, без явно выраженных черт лица и конечностей, похожий на глиняную статуэтку, забавы ради слепленную ребёнком, который соединил туловище, голову, руки и ноги, но ещё не доделал до конца.
В трепещущем пламени кожа «человекообразного трупа» казалась разбухшей, как от долгого пребывания в воде, и тошнотворно бледной. Подавив отвращение, Чжань Чжао ещё больше встревожился: зачем эта странная тварь подошла так близко?
Только ему в голову пришла эта мысль, как с «трупом» начали происходить необычные изменения.
Кожа и плоть пришли в движение, из голых запястий вытянулись суставы пальцев, изначально совершенно круглая голова беспорядочно меняла форму, пока на ней не проявились черты лица.
Чжань Чжао осознал, что тварь пытается принять человеческий облик, и почувствовал ещё большее отвращение. Отвернулся — но монстр тоже переместился, упорно желая стоять напротив него.
Снова взглянув на странную тварь, Чжань Чжао вдруг заметил, что принятый ей облик ему как будто знаком...
Да что там — прекрасно знаком...
В мгновение ока его конечности похолодели: кто перед ним стоял, если не он сам?
Растянув губы в улыбке, монстр поднял руку, выхватил из воздуха одежду, ничем не отличающуюся от той, что была на Чжань Чжао, и неторопливо надел на себя, вновь пристально оглядел его и, подражая, повязал пояс, затем ленту для волос, перевязь с мечом.
— Кто ты такой? — не сдержавшись, в ярости выкрикнул Чжань Чжао.
Тварь не ответила, однако, похоже, что-то заметила — наклонилась и провела рукой по земле, затем поднесла её к лицу и с интересом уставилась на кровь на кончиках пальцев.
Кровь Дуаньму Цуй.
Посмотрев на неё, монстр медленно открыл рот, высунул кроваво-красный мясистый язык больше чи длиной и облизнул пальцы, сосредоточенно смакуя кровь.
А потом, словно сообразив что-то, повернул голову в ту сторону, где исчезла Дуаньму Цуй, и с жуткой улыбкой на лице направился туда, невзирая на все яростные попытки Чжань Чжао привлечь его внимание.
***
Страх бурлил в Дуаньму Цуй, но ничуть не замедлил её — по большей части благодаря болезненной ране от «Пронзающего сердце лотоса». В тот миг наружу вытекла не только кровь, но и её давным-давно сокрытый дух воина и стратега.
Как ни крути, это уже проигранная битва, и кроме жизни, ей больше нечего терять, так что пора обратить взгляд к «противнику».
С древнейших времён и по сей день не слыхали о таком чуде, чтобы одержать полную победу на поле боя, не потеряв ни одного солдата, не зря же есть поговорка: «убить десять тысяч будет стоить тебе трёх тысяч».
Если ей суждено быть убитыми «десятью тысячами», перед смертью она заставит врага заплатить цену.
Идя в непроглядной тьме, Дуаньму Цуй неожиданно улыбнулась.
По правде говоря, Шанфу опасался её норова. Не раз он упрекал её: «Я отпустил тебя на войну, чтобы ты вернулась живой, а не погибла вместе с остальными!»
Она кивала с радостной улыбкой — серебристая форма покрыта пылью и грязью, цепь небрежно перекинута через плечо, и кровь ещё не высохла на наконечнике.
Она кивала и кивала, и в следующий раз по-прежнему племянник нёс фонарь, освещая дорогу дяде — иначе говоря, ничего не менялось.
Когда лазутчики Сици, что разведывали обстановку на фронте, возвращались, упоминая Дуаньму Цуй, всегда ликовали: «Воины Шан шепчутся друг с другом, что стоять против кого из других генералов Сици ещё терпимо, но встречи с генералом Дуаньму лучше избегать, она любое своё поражение превратит в ничью».
Не то чтобы она не знала поражений, но всякий раз, проигрывая в битве, чувствовала, будто ей вырвали сердце, глаза её наполнялись кровью, и она ни за что не желала отступать, продолжая совершать удар за ударом, шаг за шагом, пусть даже не могла изменить обстановку на поле боя — лишь бы нанести шанским войскам столь же тяжёлый ущерб.
Даже когда Шанфу руководил сражением, положение дел не менялось. Из главного шатра на вершине горы наблюдал он за ходом битвы: разбитые наголову войска шанцев бежали, как спадающий прилив, но из расположения Сици неожиданно вырвался отряд и намертво вцепился в недобитого врага. Стоило взглянуть на знамя, становилось ясно, что Дуаньму Цуй наверняка понесла потери и не могла отступить, пока не вернёт долги.
В большинстве случаев он тяжело вздыхал и следовал за ней.
Иногда войска Шан отступали, но не выглядели побеждёнными, и Шанфу, опасаясь, что она пострадает, поспешно отправлял за ней Ян Цзяня.
Уговаривая её, Ян Цзянь постоянно повторял две фразы.
«Были бы зелёные горы, а хворост найдётся. Неужто не успокоишься, пока оползень не устроишь?»
Она прислушивалась к голосу разума и с неохотой, но отзывала войска взмахом верительного флага.
«Вы, женщины, такие мелочные, страшны даже на поле боя».
Эти слова содержали в себе и упрёк, и похвалу, так что она с чувством удовлетворения разворачивала войска.
А когда возвращалась в шатёр, ни разу не обходилось без поучений Шанфу.
«Разве редкость проиграть битву? Когда же ты сможешь подавить своё желание достичь первенства в смелости?»
Она смеялась, обещала быть осторожнее и делала вид, будто образумилась.
Прекрасно зная её характер, Шанфу понимал, что все слова напрасны, и в конце концов тяжело вздыхал: «Дуаньму, с таким отношением в итоге ты потерпишь поражение».
Эти слова стали пророческими.
После осады Чунчэна, длившейся год и девять месяцев, она погибла под Муе.
Редкие и разрозненные упоминания битвы при Муе в летописях гласят: основные силы шанцев отправились в дальний поход на восточных варваров и не успели вернуться, чтобы дать отпор, поспешно собранные из рабов отряды, выставленные перед Муе, обратили оружие против своих, многочисленная армия стремительно вошла в Чжаогэ(1), и Чжоу-ван от безысходности совершил самосожжение в тронной башне.
Как жестока была на самом деле битва при Муе!
Да, рабы обратили оружие против своих, но Чжоу-ван ещё не настолько помутился рассудком, чтобы полагаться лишь на них. Шанская армия состояла из трёх частей: рабы играли роль живого щита, военнопленные, покорившиеся Шан-Инь, препятствовали атакам воинов Сици, а замыкали строй отборные войска шанцев, с мечами и алебардами наготове — и сражались они не на жизнь, а на смерть!
В «Книге песен» есть строки: «Иньские, шанские — всюду отряды видны, лесу подобные, строятся рати солдат(2)», летописи называют их число — семьсот тысяч, тогда как в войсках Сици, что пошли войной на Чжоу, было «триста боевых колесниц, три тысячи отборных храбрецов и сорок пять тысяч воинов в доспехах», и хотя в Мэнцзине к ним присоединилось множество племён, разница в соотношении сил оставалась по-прежнему огромной.
Более того, для Чжоу-вана от исхода этого сражения зависела судьба Шан-Инь, ему нужно было лишь протянуть достаточно долго, чтобы дождаться возвращения большого войска из карательного похода против восточных варваров или же подмоги от отправившегося на север Фэйляня(3), а до того момента ему вряд ли удалось бы повернуть ход битвы.
Поэтому в сражении при Муе от числа убитых горы и реки изменили цвет, и боевые дубины плавали в потоках крови. Более сотни тысяч рабов, переметнувшихся на сторону врага, оказались зажаты между двумя армиями и, едва не падая, кидались то вправо, то влево, и только создавали трудности войскам Сици, и так находившимся в невыгодном положении.
Даже глаза Шанфу покраснели от ярости.
«Пробейте мне путь!» — взревел он тогда.
Было легче сказать, чем прорваться сквозь несметные, точно кишащие муравьи, войска шанцев, но приказ главнокомандующего незыблем, как горы, и десятки всадников острыми клиньями вонзились глубоко во вражеский строй.
Построение клином нельзя удержать надолго, и численность шанских воинов была слишком велика. С трудом пробившиеся отряды походили на тонкие ручейки, просочившиеся в пустыню, войска противника накатывали волна за волной, быстро отрезали их и брали в окружение, а затем уничтожали до последнего.
Дуаньму Цуй кричала от горя.
Все прорвавшиеся через строй шанцев, но в итоге окружённые и погибшие, были воинами и полководцами её головных отрядов.
В пятнадцать она повела войска, шесть лет погоняла коня и размахивала саблей. Вышедшие из Сици воины, служившие ей верой и правдой, готовы были жить и умереть вместе с ней, точно братья и сёстры, и теперь одному за другим им рубили головы — разве могла она стерпеть?
С яростным криком её быстроногий скакун, подобно водяному дракону, рванулся вперёд, и стоявший рядом знаменосец со стягом сначала остолбенел, а потом без колебаний поклялся до смерти следовать за ней.
Знаменосец — дух генерала. Куда ведёт главный стяг, туда следуют и войска. Едва знамя Дуаньму Цуй двинулось, следом за ней немедленно устремились её воины, с саблями и алебардами наперевес. С мощью тигра, что спускается с гор, с рёвом, подобным раскату грома, вырвались они вперёд.
В огромном потрясении Ян Цзянь уже собрался отозвать Дуаньму Цуй, как за спиной послышался вздох Шанфу: «Пусть идёт».
Обернувшись, он увидел в свирепых глазах Шанфу печаль.
Ян Цзянь сразу всё понял.
Сейчас Шанфу больше всего нуждался в яростном отряде, что не страшится смерти, чтобы он проложил кровавый путь для армии Сици любой ценой — пусть даже понимал, что она больше не вернётся.
Она не разочаровала Шанфу.
Войска под её командованием ударили со всей мощью, как острый топор раскалывает гору, пробили второе построение шанской армии и немедленно принялись рубить налево и направо. Так вражеские войска не сумели их окружить, и сплочённый строй второго расположения превратился в беспорядочную бойню двух армий.
Боевой порядок изменился, разве можно было упустить благоприятную возможность? У-ван немедленно послал приказ: «Запрячь быстрых лошадей в тяжёлые колесницы!»
Историки говорят, что основная причина быстрого разгрома армии Шан, несмотря на её численное превосходство, крылась, разумеется, в низком боевом духе, но больше всего на исход сражения повлияло огромное преимущество вооружения Сици.
Армия Сици использовала самые передовые для того времени тяжёлые орудия — боевые колесницы.
Если провести аналогию с вооружением современности, то тогда боевые колесницы были сродни нынешним танкам, сила их удара потрясала воображение, и шеренги шанской пехоты были по-настоящему уязвимы перед подобной атакой.
Замысел У-вана был ясен без слов: выпустив три сотни боевых колесниц, раздробить первое построение, быстро сломить мораль шанских бойцов, вывести второе построение из боя и обратить в бегство потерпевших поражение, а затем вновь использовать переметнувшихся рабов, чтобы разрушить строй отборных войск в арьергарде.
Тогда вражеская армия в подлинном смысле слова будет разбита, как рухнувшая гора.
Но при такой тактике основное войско Сици не могло взаимодействовать с Дуаньму Цуй, её воины должны были противостоять отборным бойцам шанцев и в то же время не имели возможности уклониться от свистящих стрел, тучами летевших с боевых колесниц.
На доске для вэйци они были жертвой.
Шанфу тяжело вздохнул, однако голос его прозвучал без малейшего колебания: «Боевым колесницам — занять позиции!»
Под ярким утренним солнцем на широкой равнине при Муе боевые колесницы атаковали по всей линии фронта, тяжело стуча, непрерывно вращая колёсами — словно весь горизонт затянули огромные чёрные тучи, и со всех сторон задрожала земля.
В огромном испуге шанцы с горестными воплями бросились врассыпную. Когда Дуаньму Цуй оглянулась, в её глазах отразились летящие дождём стрелы.
В миг этой роковой ошибки в груди у неё похолодело — бронзовый клевец пронзил её сердце и был тотчас безжалостно вырван вон.
Невесть отчего в этот миг её охватило необыкновенное спокойствие. Она выпала из седла, и в ушах эхом раздалась душераздирающая скорбь её защитников, полководцев и воинов.
Последним она увидела, как переломился её главный стяг, и знамя в чистых и тёплых лучах солнца медленно опустилось за землю, словно прозвучала протяжная, постепенно затухающая траурная песнь.
Почему в последние дни она постоянно вспоминает о давно минувших делах Сици? Неужели и правда близок её смертный час?
И тут перед глазами у неё вдруг просветлело.
Возможно, не ожидая столь яркого света, Дуаньму Цуй неловко отступила назад, снова погрузившись во тьму.
Её сердце дрогнуло. Поразмыслив, она не спеша переместилась чуть вперёд.
И правда, свет.
Голубовато-изумрудное, будто призрачное, свечение окутывало крутые стены огромной пещеры, и хотя вокруг было по-прежнему темно, но всё-таки гораздо лучше по сравнению с кромешной тьмой, оставшейся позади.
Склонив голову, Дуаньму Цуй медленно вытянула руку.
Сначала виден стал только кончик среднего пальца, следом за ним — все пять, изящных и длинных, а затем показалась половина тыльной стороны ладони.
Она вновь медленно отвела руку назад, и кисть постепенно исчезла.
Слегка нахмурившись, Дуаньму Цуй встала боком, чтобы в тусклом свете оказалась половина её тела.
И точно — опустив взгляд, только её и увидела.
Похоже, там, где она сейчас стоит, и находится вход в Подземный мир.
В нём есть свет, но до того странный, что начисто отсекается на входе, так что ни единый лучик не проникает наружу.
Она слышала, что снаружи Подземный мир окутан плотным чёрным туманом — это объясняет, почему, когда он проявился, они с Чжань Чжао не могли ничего разглядеть.
Тогда куда же делся свет утренней зари?
Свечение в Подземном мире — не лучи рассвета, снаружи густая, непроглядная, непроницаемая тьма.
Неужели несмотря на всю свою яркость, рассвет всё же сильно уступает сиянию сердца, вырванного из груди богиней Нюйва, поэтому не сумел за короткий срок пробиться сквозь мглу, окружающую Подземный мир?
По дальнейшему размышлению, не из-за того ли, что рассвет не проник сюда, она не может творить заклинания?
Похоже, нельзя исключать такую вероятность.
Она припомнила, что прежде Ян Цзянь упоминал: в иньских, осквернённых злом местах небожители, со своей чистой волшебной силой, могут испытывать некоторые затруднения с сотворением заклинаний. Подземный мир сформировался в глубочайшей древности, тысячелетиями неустанно накапливал зло, так что ничего неожиданного, что её заклинания сильно ослабли или вообще утратили силу.
В сердце Дуаньму Цуй разгорелась надежда.
Если всё, как она предполагает, то ей нужно лишь немного потянуть время, подольше остаться в живых, дождаться момента, когда свет зари проникнет в Подземный мир — и тогда всё вновь будет под её контролем.
Наметив план действий, Дуаньму Цуй больше не колебалась. Оторвав полосу от юбки, она наспех перевязала раненое запястье и сделала пару шагов в Подземный мир, снова поразмыслив, остановилась, оторвала ещё полосу ткани и замотала поплотнее, затем, принюхавшись, убедилась, что точно не пахнет кровью, и только тогда двинулась дальше.
Демонов в этом месте — что деревьев в лесу, легко обнаружить себя смертным духом или запахом крови. Будучи бессмертной, она могла не беспокоиться о первом, ей лишь требовалось хорошенько скрыть запах крови и отыскать укромное местечко, чтобы спрятаться и переждать немного времени.
Дуаньму Цуй ступала очень-очень тихо, двигалась крайне осторожно, тщательно осматривая всё вокруг, и время от времени прикладывала ухо к каменным стенам, вслушиваясь в звуки.
Вообще-то в стенах Подземного мира порой попадались причудливо вздымающиеся камни, выбоин и впадин тоже нашлось немало, и отыскать укрытие было не так уж сложно, просто Дуаньму Цуй вознамерилась выбрать безупречно надёжное место, поэтому отметала почти все и углублялась всё дальше и дальше.
Через некоторое время взору её предстала огромная куполообразная пещера, окружностью больше десяти чжанов. Путь, по которому она вошла в тёмный подземный мир, здесь разделялся на три. Ведущие от развилки петляющие тропы вели в неизвестность, откуда исходила сильная призрачная энергия.
Поколебавшись, Дуаньму Цуй опустилась на колени и приникла к земле, прислушиваясь к шорохам и звукам. Оценив обстановку, она быстро укрылась за стоящим неподалёку камнем высотой в половину человеческого роста и беззвучно опустилась на землю.
Раз в этом месте разветвляются пути Подземного мира, значит, здесь наверняка проходит главная дорога, а по таким стремительно движутся всадники, кареты и повозки, всегда перемещаются толпы людей. Обычно для засады выбирают коварные места вроде горных лесов, озёр и болот, и большинству невдомёк, что у большой дороги куда вероятнее застигнуть врага врасплох и добиться поразительного успеха.
Понятное дело, Дуаньму Цуй укрылась в этом месте вовсе не для того, чтобы неожиданно напасть на противника, ей просто казалось, что спрятаться прямо под носом у демонов куда лучше, чем в любом тщательно выбранном закутке.
С некоторой точки зрения, она и в самом деле сделала ставку на сокровище.
Почти сразу же послышались тяжёлые, медленно шаркающие шаги, и Дуаньму Цуй поняла, что это, должно быть, тени, виденные за пределами подземного мира. Не удержавшись, она чуть наклонилась вбок и посмотрела в ту сторону.
Подождав немного, она и правда увидела, как оттуда вышли двое очень высоких существ, с руками и ногами, вооружённых копьями и щитами — они ничем не отличались от людей, кроме того, что из нижней челюсти у них торчали жуткие на вид длинные резцы, похожие на долото. Дуаньму Цуй опознала в них монстров, что водились в южных болотах при жизни Хуан-ди, охотились на людей и пожирали их. Назывались они «цзаочи»(4). Сердце её заколотилось: по легенде, всех цзаочи в горах Куньлуня убил стрелок Хоу И, а оказалось, часть из них выжила в Подземном мире.
После цзаочи показалась группа людей в простой одежде, с мертвенно-бледными отрешёнными лицами и потемневшими глазами, двигавшихся точно деревянные механизмы. Когда Дуаньму Цуй посмотрела вниз, обнаружила, что их ноги совсем не касаются земли, повиснув над ней на добрый цунь. Хотя она уже догадывалась, что души умерших в Сюаньпине затянуло в Подземный мир, но, увидев их сейчас, всё равно испытала потрясение. По примерным подсчётам их было около тридцати.
За душами умерших следовали несколько десятков грязных и уродливых карликов, похожих не то на баранов, не то на свиней, с тяжёлыми, неуклюжими телами, издававших невнятные звуки. Дуаньму Цуй не сразу узнала их, но, услышав, что монстры говорят по-человечески, вдруг вспомнила: это тоже чудища из глубочайшей древности, под названием «ао»(5), легенды гласят, что они живут под землёй и пожирают мозги мертвецов, умеют говорить, а убить их можно, пронзив их мозг веткой кипариса.
Что цзаочи, что ао Дуаньму Цуй не принимала всерьёз — просто сейчас обстоятельства были не в её пользу, и хотя её сердце кипело ненавистью, ей пришлось сдержаться и, не шевелясь, наблюдать, как души жителей Сюаньпина увели под стражей по крайней правой тропе.
Когда звук шагов удалился, она наконец перевела дух: пусть на сей раз для неё не было ни неожиданности, ни опасности, но она оставалась напряжена, как натянутая струна, не смея проявлять легкомыслие — иначе, оказавшись в лапах цзаочи и ао, и правда погибла бы бесславной смертью.
Радуясь про себя, она краем глаза заметила, как из главного прохода снова кто-то вышел. Со сжавшимся в тревоге сердцем Дуаньму Цуй присмотрелась внимательнее — и остолбенела от изумления.
Как мог... Чжань Чжао... тоже войти в Подземный мир?
Голову Дуаньму Цуй мгновенно заполнили бесчисленные мысли.
Неужели с тех пор, как она лишилась способности творить заклинания, прежде созданный барьер тоже утратил силу, и поэтому Чжань Чжао удалось уйти?
Не сходится — ведь только что, за Пределами подземного мира, он был надёжно заперт.
Но теперь он стоял перед ней, и трудно было не поверить.
Пока она медлила, Чжань Чжао уже прошёл перед ней и направился в крайний правый проход.
Дуаньму Цуй побоялась, как бы он не наткнулся на цзаочи и ао, и, не успев хорошенько подумать, выскочила из укрытия.
— Чжань Чжао, — торопливо окликнула она.
Тот остановился и медленно повернулся к ней.
На душе у неё стало немного легче, она быстро подошла к нему и схватила за плечо.
— Скорей идём со мной.
Дуаньму Цуй развернулась идти, но вдруг её запястье сжали, земля ушла из под ног — он безжалостно дёрнул её на себя, и она врезалась ему в грудь, больно ударившись виском.
— Ты что творишь? — прошипела она со злости.
Не ответив, Чжань Чжао одной рукой схватил её за плечо, а другой насильно поднял её перевязанное запястье. Дуаньму Цуй почуяла недоброе и хотела было вырваться, но в физической силе уступала ему — как ни сопротивлялась, он поднёс её запястье к губам.
Слегка опустив голову, Чжань Чжао принюхался и вдруг с силой сжал руку, так что Дуаньму Цуй охнула от боли и увидела, как из-под повязки потекла кровь.
При виде крови его глаза загорелись странным блеском, он наклонил голову и слизнул её. Если до сего момента Дуаньму Цуй не понимала, что происходит, то теперь уверилась, что перед ней — чужак. В страхе она резко высвободила другую руку и крепко ударила по лицу монстра, принявшего облик Чжань Чжао. Тот как будто застыл, уставившись на образовавшуюся пустоту. Воспользовавшись моментом, Дуаньму Цуй вырвалась и без колебаний бросилась бежать.
Чуть не падая, она добежала до главного прохода. Монстр не погнался за ней, и невесть отчего, чем тише становилось за спиной, тем больший страх её охватывал. Наконец она исполнилась решимости и, опираясь на каменную стену, обернулась.
Человекообразный монстр спокойно стоял на том же месте с таким лицом, будто наслаждается представлением.
При виде его выражения лица Дуаньму Цуй поняла, что ей не сбежать, а от его насмешки в ней разгорелась ярость: «Сегодня я готова умереть — и только, — подумала она. — Я — Дуаньму Цуй, грозная бессмертная, и ни за что не потеряю достоинство, спасаясь от тебя, мерзкая тварь!»
Видя, что она не двигается с места, монстр устремил на неё жуткий взгляд, словно в некотором изумлении, но быстро пришёл в себя и вдруг растянул губы в усмешке.
Из открытого рта высунулся красный мясистый язык, стремительно вытянулся в несколько чжанов длиной и, не успела Дуаньму Цуй опомниться, как липкая плоть трижды обернулась вокруг её талии.
Мясистый язык?
Она быстро вспомнила: это же аоинь.
В «Книге о чудесах духов. Каталоге Западных пустошей(6)» говорится: «Аоинь — диковинный зверь, подобен человеку, питается человеческими мозгами и печенью, имеет длинный язык, способный вытягиваться на десятки чжанов, выдаёт себя за других».
Жутко хохотнув, аоинь резко задрал голову, и с этим движением его мясистый язык волнообразно дёрнулся вверх, Дуаньму Цуй не сумела устоять на ногах, её подбросило в воздух, так что кровь и ци заклокотали в груди, а затем, сменив направление, монстр свирепо швырнул её оземь.
Дуаньму Цуй стиснула зубы: мерзкое отродье хочет размозжить её насмерть!
В мгновение ока она чуть согнула спину, опустила голову, насколько возможно, к груди, одной рукой прикрыла затылок, другой заслонилась спереди, и, пожертвовав одной из них, избежала гибели.
Едва коснувшись земли, она почувствовала сильную отдачу и услышала хруст — кость сломалась.
С неё градом катился холодный пот, перед глазами почернело, и она едва не потеряла сознание — благо, вспомнила, почему пошла на такие меры. Оттолкнувшись сломанной рукой и коснувшись земли согнутой спиной, она не разбилась, а покатилась, но, хотя смягчила основную силу удара, всё же содрогнулась всем телом, ощущая, будто разваливается на части.
Не успела она отдышаться, как услышала за спиной низкое рычание — оказалось, двое цзаочи, что прежде ушли по развилке, прибежали на шум. Дуаньму Цуй увидела, как их клыки, подобные острым ножам, устремились к ней, и её словно окатило ледяной водой: похоже, все её старания быть осторожной и осмотрительной пропали втуне.
Едва клыки коснулись её одежды, раздался яростный рёв аоиня. Переглянувшись, цзаочи, похоже, испугались и попятились, но на мордах их проступило недовольство, они медлили, не желая уходить. Кажется, монстры в подземном мире разделились на лагеря и не соглашались работать сообща. Дуаньму Цуй горько усмехнулась: она стала пищей, которую они оспаривали друг у друга.
Что ж, пусть оспаривают — если бы они питали друг к другу сердечную привязанность и искали общей выгоды, её бы уже разделали и съели.
---------------------------------------------
(1) Чжаогэ — столица династии Шан.
(2) «Шицзин - Книга песен», раздел «Великие оды», «Ода о царях Вэнь-ване и У-ване и о покорении царства Инь-Шан», цитата приведена в переводе А.А. Штукина.
(3) Ин Фэйлянь — влиятельный чиновник династии Шан, доверенный человек Чжоу-вана, когда войска чжоуского У-вана атаковали, он выполнял поручение своего правителя на севере.
(4) Цзаочи (букв. «зубы-лезвия») — мифическое существо, упоминается в «Каталоге гор и морей»: «Охотник [И] бился с [чудовищем] Зубы-Лезвия в долине Вечного расцвета (Шоухуа). Охотник поразил его стрелой из лука к востоку от горы Куньлунь. Охотник держит лук и стрелы. Зубы-Лезвия держит щит. Иные говорят: [держит] дротик» (перевод Электры Яншиной).
(5) Ао — мифическое существо, упоминается в «Записках о поисках духов» Гань Бао:
«Во времена Циньского Му-гуна некий житель Чэньцана копал землю и вырыл какую-то зверушку, овцу не овцу, свинью не свинью, и повел ее, намереваясь преподнести Му-гуну. По дороге встретил двух отроков.
— Эта тварь зовется Ао, — определили они, — обитает она в земле и пожирает мозг умерших. Кто хочет ее убить, должен проткнуть ей горло туевым суком.» (перевод Льва Меньшикова)
(6) «Книга о чудесах духов» — сочинение Дунфан Шо.