Кайфэн. Записки о необычайном

Они долго стояли на месте, каждый в своих мыслях.

Дуаньму Цуй первой нарушила молчание.

— День был тяжёлый, господин Гунсунь, давайте вернёмся.

Вспомнив, что сегодня девушка утомилась и умом, и телом, и до сих пор не сделала ни глоточка воды, Гунсунь Цэ тут же испытал угрызения совести, что не подумал об этом раньше.

— У хозяина Ли уже должны были приготовить ужин, идёмте скорее.

В тереме Собрания гостей и правда уже накрыли на стол.

Хозяин Ли не понимал, зачем сегодня Гунсунь Цэ понадобилось собирать народ, чтобы выкопать такую огромную яму, однако догадывался, что раз они ещё не вернулись, дело совсем не простое. Сам он ничем помочь не мог, но вознаградить их за труды едой и вином ему было несложно.

Ужин протекал тягостно. Гунсунь Цэ несколько раз порывался что-то сказать, но сдерживался, не находя слов, чтобы начать разговор. Чжань Чжао ел мало, что до Дуаньму Цуй, она сидела в оцепенении, взяла палочки, но так и не притронулась к блюдам.

— Дуаньму, еда тебе не по вкусу? — наконец не выдержал Чжань Чжао.

Девушка словно только сейчас осознала, что сидит за столом, откликнулась, подцепила что-то палочками и отправила в рот.

— Это же острый перец, — вздохнул Чжань Чжао.

— Барышня Дуаньму, — несколько потерял самообладание Гунсунь Цэ, — только что я вроде как слышал, что вы в разговоре с кем-то упоминали Подземный мир... Что это за место?

Вздрогнув всем телом, Дуаньму Цуй подняла на него взгляд и тут же опустила голову.

— Подземный мир...

Начав говорить, она вдруг заметила на перекинутой через плечо пряди волос комочки желтозёма, нетерпеливо собрала волосы сзади наперёд и, пригладив, покачала головой.

— Такие грязные, мне надо помыться.

Хозяин Ли как раз зашёл забрать что-то и, услышав её слова, тут же захлопотал.

— Бочка для купания уже в гостевой комнате, я поставлю воду греться. Барышня Дуаньму, ешьте спокойно, к окончанию ужина всё как раз будет готово.

— Не нужно, — покачала головой Дуаньму Цуй, — просто налейте в бочку холодной воды. Я сегодня так долго жгла огонь, мне ничего не стоит согреть ещё и бочку воды.

Поверженный в недоумение хозяин Ли принялся её отговаривать.

— Барышня, как же вы будете мыться в ледяной воде в такую холодную погоду?

Не обращая на него внимания, Дуаньму Цуй поднялась и направилась в свою комнату.

— Молодой господин Чжань, — выйдя из оцепенения, заговорил хозяин Ли, — в цзянху все... такие странные?

— Если судить по ней, то да, — помолчав, ответил Чжань Чжао.

***

Дуаньму Цуй купалась очень долго.

Вообще-то, на самом деле, помылась она быстро, просто большую часть времени в оцепенении сидела, погрузившись в воду.

Она очнулась, только когда вода в бочке остыла до такой степени, что её пробил озноб, снова нагрела воду истинным пламенем Самадхи и опять уставилась в одну точку. Так повторялось несколько раз.

Когда мысли довели её до отчаяния, она прислонилась головой к внутренней стенке бочки, чувствуя, как силы покинули её тело. Иногда, поддавшись непонятно откуда взявшемуся порыву, она вдруг окуналась с головой — глаза щипало и жгло, а слёзы исчезали в воде. Дождавшись, пока не начинала задыхаться, она с плеском выныривала, жадно хватая воздух ртом.

С начала до конца в голове её царил хаос, мысли то разом исчезали, то смешивались, но как бы они ни путались, идея, которой она пыталась избежать, всё более упрямо и яростно захватывала её разум: как Вэньгу Вэйюй смог войти в Подземный мир?

Ещё вчера она так уверенно заявила Чжань Чжао, что Вэньгу Вэйюй не мог спрятаться там, а сегодня утратила самообладание из-за слов Чёрного и белого вестников.

Как же они сказали?

«Дворец Яньло-вана — не единственное место, куда могут отправиться души умерших, неужели бессмертная забыла о Подземном мире, в древности запечатанном матушкой Нюйва?»

Разумеется, не забыла — каждому небожителю Подземный мир прекрасно известен и в то же время не знаком.

Известен — потому что они много слышали о нём, не знаком — потому что его невозможно постичь.

Как, например, солнце, которое видишь каждый день. Знакомо ли оно тебе? Разумеется. Понимаешь ли ты его? Вряд ли.

Подземный мир был именно таким местом.

Она и сама много раз увлечённо обсуждала его со знакомыми небожительницами, и ещё чаще они говорили о великой эпохе, которая рождалась вместе с ним.

Возможно, со стороны казалось, что династия, во времена которой она родилась, давно стала легендой — как У-ван пошёл войной против тирана Чжоу, как феникс запел на горе Цишань, как демоны пустились в бешеную пляску, как спустились на землю бессмертные, но разве всё это можно сравнить с тем, как рухнуло небо и содрогнулась земля, и даже солнце с луной утратили блеск от ужасного зрелища, когда появился Подземный мир!

В «Хуайнань-цзы» это описывается так:

«Гунгун боролся за владычество с Чжуаньсюем(1) и в ярости сокрушил гору Бучжоушань, небесные столпы переломились, пали земные опоры, четыре полюса разрушились, девять материков раскололись, небо перестало быть всеохватным, земля перестала выдерживать свою ношу, полыхало незатухающее пламя, бушевали неиссякающие воды. Свирепые звери пожирали добрых людей, хищные птицы хватали старых и слабых».

Небеса тосковали и страдала земля, жизнь была ничтожнее былинки, и тогда своевременно вступилась матушка Нюйва: «расплавила пятицветные камни и залатала лазурное небо, отрубила ноги гигантской черепахе и подперла ими четыре полюса», предотвратив беду, спасла людей от воды и огня.

Так написано в книгах смертных, но в архивах Инчжоу эти записи ещё загадочнее.

«Гунгун в ярости сокрушил гору Бучжоушань, и небеса покосились на северо-запад, а земля посыпалась на юго-восток, дворец Яньло-вана развалился на части, и души умерших не могли войти в Жёлтый источник. И собрались в мире смертных подлые мерзавцы, демоны и злые духи, все после смерти стекались в Подземный мир. Мать человечества Нюйва разгневалась, вырвала из груди собственное сердце, дабы стало оно свечой, и зажгла её своей искренностью, свеча поднялась на сотни тысяч чжанов, залив всё ослепительным сиянием, устремила вниз божественный взгляд, и врата в Подземный мир не смогли укрыться от её взора. Запечатала их, чтобы в мире во веки веков воцарился порядок».

Чёрным по белому, яснее ясного: запечатала их, чтобы во веки веков в мире царил порядок.

В представлении Дуаньму Цуй Подземный мир был словно недостоверная легенда — пусть о нём часто говорили, он никогда не являлся взору.

Но неожиданно настал день, когда он и вправду появился.

И не просто появился, а ещё и оказался неразрывно связан с ней самой.

Если Вэньгу Вэйюй правда скрылся там, то она, вне всяких сомнений, должна расследовать это дело.

Бессмертный Инчжоу совершил злодеяние, и раз уж остальные крепко спят, придётся ей самой покончить с бедствиями в мире смертных.

При этой мысли в голове её вдруг возникли два очень редко используемых выражения.

Первое — в доме несчастье.

Второе... вымести сор из дома.

— Вымести сор из дома... — пробормотала Дуаньму Цуй, слегка опустив глаза, губы её медленно изогнулись в необычайно хладнокровной улыбке. — Навести порядок в Инчжоу... это мой священный долг.

Прежние замешательство, страх, гнев и ненависть постепенно отступили, словно схлынули волны прибоя, оставив после себя влажную, ровную отмель, на которой сгущался ледяной холод.

Словно во сне, исчезла тесная и скромная гостевая комнатка, и перед взором предстали просторы с развевающимися на ветру бунчуками и знамёнами, повсюду стоял сильный запах крови, подавляя аромат прорастающих весенних трав. Вдалеке высился стратегически важный город Шан Тана(2) Чунчэн, с крепостных стен, сложенных из чёрных каменных глыб, лилась кровь солдат Сици, слой за слоем застывая на неупокоенных душах павших воинов.

Дуаньму Цуй стояла у военного шатра, глаза её застилала пелена слёз, но силуэт Чунчэна сквозь неё выступал очень отчётливо.

Она знала, что Шэнь Гунбао поднял в Чунчэне мятеж, что всё произошло очень быстро, погибло бесчисленное множество воинов Сици, и что Шанфу потерял отважного полководца.

Только она не знала, что погиб именно он.

Со всех сторон спешили на помощь ближайшие генералы Сици, гнев воинов, словно пламя, взвивался к небесам, однако из шатра Шанфу долго не отдавали приказов.

— Готов идти в бой! — крикнул кто-то, воздев руку.

Эхом вторили ему девять человек, затем сотни и тысячи, боевой клич прогремел по горам и долинам. Перед такой мощью ослепительной ненависти неприступные стены Чунчэна неизбежно содрогнутся от ужаса и падут.

Когда солнце достигло зенита, у палатки главнокомандующего наконец вывесили военную бирку.

Не она рванулась первой — Ян Цзянь опередил её, первым схватив бронзовую военную бирку, но его одним резким движением с силой толкнули, и рука опустела.

Перед глазами мелькнули серебристо-белые рукава военной формы, и он, не поднимая головы, понял, кто отнял у него бирку.

Повернув голову, Дуаньму Цуй слегка изогнула губы в ледяной улыбке, а затем медленно подняла руку.

Тонкие и длинные, бледные почти до синевы пальца мёртвой хваткой сжали иссиня-чёрную военную бирку, едва не раскрошив её.

— Убить мятежного генерала, дабы очистить Сици от сора, — произнесла она, чеканя каждое слово, словно давая клятву на крови, — эту ответственность Дуаньму Цуй берёт на себя.

На миг повисло безмолвие, сменившееся взрывом радостных возгласов, подчинённые Дуаньму Цуй девять раз ударили в боевые барабаны, подняли алебарды к небесам, желая своей командующей успешно захватить Чунчэн.

После полудня всем стало известно, что в следующее сражение под Чунчэном войска поведёт названая дочь Шанфу, дева-полководец Сици, Дуаньму Цуй.

Утекли в небытие две тысячи лет, сотрясавший небеса барабанный бой погребён под прахом древности и сменился неумолкающим нежным напевом флейт и струн Инчжоу.

Упадническая музыка проникала под кожу, въедалась в кости и травила сердце. Она сняла холодные и тяжёлые боевые доспехи, набросила на плечи украшенные развевающимися лентами шелка, её тонкие пальцы блуждали по струнам, касались отверстий бамбуковой флейты, порхали над бумагой и больше не сжимали «Пронзающий сердце лотос», отнимая вражеские жизни.

Неожиданно услышав, что Вэньгу Вэйюй находится в Подземном мире, она вдруг растеряла присутствие духа, испытала страх и была потрясена до слёз — неужели и правда, слишком долго жила беззаботно, и теперь даже былая отвага и героические порывы к истреблению зла похоронены под тяжестью минувших лет?

Прежний доблестный и воинственный полководец Сици превратился ныне в трусливую сердцем и нерешительную бессмертную — узнай об этом Шанфу в загробном мире, наверняка был бы разочарован.

Если не ради иного, то хотя бы ради Шанфу она не может отступить ни на шаг.

С этой мыслью она постепенно успокоилась, глубоко вдохнула и наконец вылезла из бочки.

Надев нательное бельё, она сначала подобрала и развернула своё белое верхнее платье, увидела, что оно и в самом деле ужасно грязное, с досадой отбросила и подошла к лежащему в сторонке узлу с новой одеждой.

Перетряхнув его, обнаружила три платья-жуцюнь и плащ на лисьем меху, все из превосходной материи. Дуаньму Цуй выбрала серебристо-белое с чуть более тёмной вышивкой круглыми узорами, сверху надела сиреневую накидку с серебряной волнистой каймой, повязала поясом шириной в ладонь с блестящими яшмовыми кольцами на шнурах, подошла к бронзовому зеркалу и внимательно оглядела себя.

Раньше в Инчжоу она всегда носила сотканные Ткачихой из небесного царства одеяния небожителей. В «Записях о божествах и духах. О Го Хане» говорится: «платье небожителя создано без иголки и нитки», а потом выражение превратилось в «одеяние небожителя не имеет швов», поэтому наряд, пошитый такими тонкими и мелкими стежками, был для неё внове. К тому же, одежда времён династии Сун сильно отличалась от той, что носили в конце династии Шан — более утончённая и нежная, украшенная развевающимися лентами верхняя накидка придавала изящества. Покрутившись перед зеркалом, она с удивлением обнаружила, что наряд ей и впору, и к лицу.

«Напрасно я обидела Чжань Чжао, — подумала обрадованная Дуаньму Цуй, — сказав, что он не умеет выбирать одежду».

Но затем она хорошенько поразмыслила: чтобы хорошо выглядеть в красивой одежде, человек тоже должен быть хорош собой, красивый наряд — заслуга портного, а красота человека — по большей части заслуга матери и отчасти собственные усилия, так что, как ни крути, к Чжань Чжао это всё не имеет никакого отношения.

Когда она вышла из комнаты, вокруг было тихо — должно быть, час уже поздний, и все легли спать.

Проходя мимо комнаты Чжань Чжао, она вдруг заметила пробивающийся сквозь щель снизу луч слабого жёлтого света и невольно удивилась: он что, ещё не спит?

Дуаньму Цуй уже хотела было постучать, но ещё не коснувшись двери, отдёрнула руку — в голову ей пришла идея напугать Чжань Чжао, и, с озорной улыбкой в глазах, она сложила пальцы в заклятии, позволяющем проходить сквозь стены.

Кто же знал, что пройдя сквозь дверь и ступив на пол, она не услышит ожидаемого потрясённого возгласа? Чжань Чжао был в комнате, вот только уже крепко заснул за столом, подложив одну руку под голову, а в другой по-прежнему сжимая какую-то книгу.

Дуаньму Цуй мысленно вздохнула, немного расстроившись, что её план не удался: «Ну что за человек, если хотел спать, надо было лечь в кровать, как положено, он же притворился студентом, что читает ночью при свете лампы, а сам заснул, из-за него только силы потратила, напрасно проходя сквозь стены».

Она в раздражении развернулась было уходить, но вдруг вспомнила что-то и потрогала одежду Чжань Чжао. И невольно нахмурилась: «Так легко одет в такой холод, ради кого только красуется».

Вообще-то Чжань Чжао был одет не так уж легко, просто дневная одежда для холодных зимних ночей казалась недостаточно тёплой.

Окинув комнату взглядом, Дуаньму Цуй увидела на кровати аккуратно сложенное одеяло и, невольно улыбнувшись, протянула руку и поманила, заставив его подняться, затем указала на Чжань Чжао и слегка изогнула руки, изображая объятие.

Как ни странно, следуя её жестам, одеяло и правда медленно развернулось, покачиваясь в воздухе, опустилось на Чжань Чжао и слегка подогнуло уголки, укрывая его.

Но Дуаньму Цуй всё ещё была недовольна — если небрежно набросить одежду на плечи, остаётся много неприкрытых мест, и сам не заметишь, куда денется всё тепло — поэтому продолжала жестами указывать одеялу сдвинуться правее и выше и удовлетворилась лишь когда завернула его словно младенца в пелёнку.

В мягком сиянии свечи в глаза ей бросились его брови вразлёт, прямой, точно выточенный из яшмы, нос, словно тронутые киноварью губы... Сердце Дуаньму Цуй дрогнуло: «Не думала, что Чжань Чжао такой красивый».

Ей вдруг расхотелось уходить, она уселась на табурет рядом с ним, подперла щеки руками и уставилась на него, не сводя с него своих прекрасных глаз, только длинные ресницы трепетали, словно крохотные веера, когда она моргала.

Не подумайте, будто Дуаньму Цуй так потрясла внезапно открывшаяся ей глубокой ночью красота Чжань Чжао, что она не могла сдвинуться с места. Ошибка, большая ошибка! Сейчас её беспокоило слишком многое.

Потому что её вдруг подумалось: у Чжань Чжао теперь нет красной нити, с какой же девушкой лучше его связать?

Прежде это не казалось ей такой уж трудностью, подошла бы любая барышня из хорошей семьи, теперь же проблема усложнилась — такому красавцу ведь придётся подыскать и невесту под стать?

Углубившись в размышления, она решила, что одной выдающейся внешности недостаточно, нужен ещё мягкий характер, а язвительные и мелочные девицы, будь они прекрасны, как Си Ши и Ян Юйхуань(3), не годятся ни в коем случае.

Что же до происхождения, то слишком высокое тоже нужно хорошенько обдумать — скверно получится, если такая барышня, опираясь на могущество своей семьи, станет помыкать Чжань Чжао. И вот ещё вопрос: должна ли она владеть боевыми искусствами? Лучше бы владела хоть немного, иначе ему будет непросто всегда заботиться о ней.

В придачу она должна уметь хорошо готовить — Чжань Чжао всегда занят расследованиями, с ветром приходит, с дождём уходит, терпя невзгоды, как можно вынести, чтобы он, вернувшись домой, жевал соленья да чёрствый хлеб? Ох, точно, и в шитье ей бы тоже иметь сноровку — Чжань Чжао частенько приходится сражаться, на одежде неизбежно будут прорехи, и хорошо бы рядом был человек, способный их заштопать, не зря же говорят, что одежда три года новая, три года старая, а как залатаешь — так ещё три года прослужит... Ещё лучше, чтобы она и в четырёх занятиях учёного разбиралась, так с ней будет интереснее...

Чем дольше Дуаньму Цуй размышляла, тем более придирчивой и требовательной становилась, пока не дошла уже и до того, что будущая госпожа Чжань должна взять на себя плотницкие работы, подметать полы, красить стены и укладывать черепицу, обосновывая такие требования тем, что Чжань Чжао всё время трудится над расследованиями, приглашать мастеров со стороны слишком хлопотно, и будет замечательно, если госпожа Чжань обойдётся своими силами.

По окончательным подсчётам в свете реальности мечты потерпели крах: где же найти такую девушку, что была бы искусна в трёхстах шестидесяти ремёслах? Тут и небожительница не справится...

Подумав об этом, она потеряла всякий интерес и, поразмыслив ещё немного, решила скинуть эту головоломку на старшую госпожу Чжань.

«Как мать, ты должна позаботиться о сыне и сделать правильный выбор».

Придя к этой мысли, она почувствовала, как на душе стало легче, и от безделья снова остановила взгляд на книге в руке Чжань Чжао.

— Видимо, не сумел прочесть труды какого-нибудь мудреца, что за околесицу он там читал украдкой, глубокой ночью при слабом свете свечи... — бормотала она себе под нос, пытаясь вытащить книгу у него из-под руки, дёрнула раз, другой — даже не сдвинулся.

Охваченная подозрением, Дуаньму Цуй посмотрела на книгу, затем перевела взгляд на гвардейца.

— Чжань Чжао, ты ведь уже не спишь?

Тот не пошевелился, но уголки губ едва заметно приподнялись.

— Ещё притворяешься? — в гневе скрипнула зубами Дуаньму Цуй. — Хочешь верь, хочешь нет, а я тебя так заколдую, что в этой жизни уже не проснёшься.

Перед угрозами господин Чжань никогда не испытывал ни малейшего страха, поэтому по-прежнему наслаждался мирным и крепким «сном».

Стиснув зубы, Дуаньму Цуй решила довести дело до конца и как следует пнула круглый табурет, на котором он сидел.

Иногда приходится играть грубо, и пинком она наконец добилась от него отклика.

Вслед за грохотом опрокинувшегося табурета, Чжань Чжао, подобно ястребу, изящно перевернулся в воздухе, уверенно приземлился на ноги, только качнулись рукава, и ловко поймал соскользнувшее с плеч одеяло. При взгляде на Дуаньму Цуй глаза его заблестели.

— Красиво, — улыбнулся он.

— Я красивая или платье? — зыркнула та.

— Ты, конечно, — не замедлил с ответом Чжань Чжао и многозначительно добавил: — Барышня Дуаньму — настоящая красавица, в любом наряде хороша.

— Так и знала, что ты это скажешь, — закатила глаза Дуаньму Цуй. — Чжань Чжао, ах ты злопамятный котяра, я сказала, что ты хорош в любой одежде, и ты не успокоился, пока не припомнил мне это.

— Что поделать, меня так матушка научила — с невинным видом возразил Чжань Чжао. — Когда я был маленьким, она часто говорила, что, встретив незнакомца, следует называть его красивым, даже если он уродился страшненьким...

Договорив, он с удовлетворением заметил, как Дуаньму Цуй от возмущения лишилась дара речи, и тут же ощутил приятную бодрость.

Нет, постойте-ка, почему её выражение лица смягчилось, а в улыбке таится опасность? Чжань Чжао смутно почувствовал, как волосы на голове становятся дыбом — в некоторых ситуациях по лицу Дуаньму Цуй можно было предсказывать погоду, и сейчас на нём было написано, что она готова превратить поражение в победу, перевернув небо и землю.

И точно, она удивлённо воскликнула:

— Чжань Чжао, да разве это твоя матушка говорила, а не моя? Когда моя матушка успела стать твоей? Неужели ты решил называть мою матушку своей? Но у моей матушки не было такого сына как ты, разве что станешь ей зятем, но тогда должен сначала получить моё согласие.

Всю эту длинную тираду, без конца сравнивая «твою матушку» и «мою матушку», Дуаньму Цуй выпалила как на духу, слова слетали с её языка отчётливо и звонко, как стучит просеянный через сито горох.

Чжань Чжао сначала оторопел, а когда дошло, только и мог хватать ртом воздух, то краснея, то бледнея, наконец ощутив на себе, каково испытать сокрушительное поражение.

К счастью, Дуаньму Цуй, будучи полководцем, прекрасно понимала принцип «не преследуй противника, загнанного в угол» и, радостно хихикнув, сменила тему.

— Чжань Чжао, а когда ты проснулся?

— Если мастер боевых искусств не почувствовал, что кто-то к нему приблизился, он никуда не годится. — Он вернул одеяло на кровать. — Кстати говоря, зачем ты так долго сидела за столом и бормотала себе под нос?

— Разумеется, повторяла заклинания царства небесного, — не моргнув глазом, соврала Дуаньму Цуй. — Мне скоро сражаться с Вэньгу Вэйюем, нужно заточить пику — не станет острее, так хоть заблестит.

— Так ты прибежала ко мне в комнату в третью ночную стражу, чтобы напротив меня повторять заклинания? — не поверил Чжань Чжао.

— Остальные уже легли, только у тебя горит свет, — нахально заявила Дуаньму Цуй. — Ты спал, как убитый и напрасно жёг свечу, что же удивительного, что я решила ей воспользоваться?

Если рассуждать таким образом...

Доводы пестрят прорехами, но по тщательном размышлении и возразить-то нечего — может, Дуаньму Цуй и правда за осознанную бережливость.

Видя, что Чжань Чжао всё ещё сомневается, она нанесла рискованный удар.

— Ты же не думаешь, будто настолько красив, что я глаз не могла оторвать?

Дамы и господа, наилучший способ обмануть человека состоит не в том, чтобы нагородить ерунды и напустить тумана, а в сочетании лжи, хвастовства и пустословия. Барышня Дуаньму же достигла ещё более высокого мастерства: правду вкладывала между вранья, так что утверждение выглядело как истинным, так и ложным — для этого следовало говорить ложь с искренним выражением лица, а правду произносить притворно, тогда сложно будет различить, где истина, а где ложь, и в итоге можно выдать правду за ложь, а ложь — за правду.

— Похоже, сегодня ночью у тебя отличное настроение, — горько усмехнулся Чжань Чжао, — даже боевой задор только поднимается, как лодка с приливом, слова всё острее, уж лучше я не стану налетать на выставленные копья.

Затем он как будто вспомнил о чём-то, вытащил из-под подушки свиток и вручил Дуаньму Цуй.

— Господин Гунсунь нарисовал портрет прежнего императора, чтобы ты сотворила то заклинание.

Дуаньму Цуй растерялась — состязаясь в остроумии с Чжань Чжао, она восторжествовала, но совсем позабыла о важном. Только когда он заговорил о деле, она вспомнила о Вэньгу Вэйюе, и тут же на душе стало тягостно и радость на лице померкла.

— Господин Гунсунь видел отца императора? — спросила она, развернув свиток. — Похож он на портрет?

— По его словам, никогда не видел, — покачал головой Чжань Чжао. — Портрет нарисован по описанию старого дворцового слуги, должен быть более-менее похож.

— Так или иначе, это подделка, — вздохнула Дуаньму Цуй. — Сойдёт, чтобы припугнуть императора.

С этими словами она коснулась изображения и медленно провела по очертаниям Чжэнь-цзуна, слегка шевеля губами — видимо, читая какое-то заклинание — и наконец легонько стукнула по свитку согнутым пальцем.

— Ступай к своему сыну-императору и убеди его поскорее снять оцепление с Сюаньпина, — прошептала Дуаньму Цуй.

Не успела она договорить, как бумага разлетелась облаком пепла, из которого выскользнула неясная фигура в насыщенно-красном одеянии и императорской шапке и, прежде чем они успели её толком разглядеть, унеслась, просочившись сквозь стену.

Заклинание не потребовало много сил, но Дуаньму Цуй несколько поникла — на неё снова нахлынули прежние многочисленные переживания о Подземном мире. Она долго таращилась в пустоты, рассеянно взяла книгу, лежащую на столе, и пролистнула — оказалось, это потрёпанные «Исторические записки. Основные записи о деяниях дома Чжоу».

Сердце Дуаньму Цуй дрогнуло — в голове крутилась мысль, но ухватить никак не получалось.

— Вечером узнал от господина Гунсуня, что ты пожертвовала собой за Сици, а я мало что знаю о временах династий Шан и Чжоу, вот и попросил хозяина Ли одолжить мне эту книгу.

Девушка невнятно отозвалась, чувствуя лишь, что из глубину души просится наружу какой-то ответ, но всё ускользает и ускользает. Её охватило беспричинное волнение: да что же это такое, что?

В ответ на её молчание Чжань Чжао улыбнулся.

— Хорошо, что остались записи о делах далёкой древности, иначе откуда бы нынешние люди узнали...

— Поняла! — не дав ему договорить, вскрикнула Дуаньму Цуй. — Неудивительно, что Вэньгу Вэйюй сумел открыть Подземный мир, в Инчжоу он следил за древними архивами, изо дня в день сидел в обнимку со свитками, да найдётся ли что-то, чего он не знает?

С этой мыслью, казалось, вдруг раскрылись непроходимые заросли, и всё, что она никак не могла понять, растаяло, словно льдинки, омытые весенними водами. Чувства нахлынули на неё, точно волны.

— Дуаньму, ты уже столько раз упоминала Подземный мир, что же это за место? — мягко спросил Чжань Чжао.

На сей раз она не стала оставлять его в неведении и, чуть помедлив, в общих чертах объяснила происхождение Подземного мира.

— Ты только что сказала, что матушка Нюйва «вырвала из груди собственное сердце, дабы стало оно свечой» — это обязательно, чтобы отыскать Подземный мир?

— Это ужасно странное место, — улыбнулась Дуаньму Цуй, — в нём скапливается вся грязь и мерзость, туда стекается вся иньская, пагубная, порочная, отвратительная и вредоносная энергия со всей Поднебесной, однако он не имеет ни цвета, ни запаха, ни видимой формы, ты не почувствуешь его, даже если окажешься на расстоянии локтя рядом с ним, он проявляется лишь в божественном свете, поэтому в небесном царстве есть поговорка: хочешь войти в Подземный мир, сначала заставь его показаться. А если не сумеешь, но какими бы невероятными талантами не обладал, будешь биться как безголовая муха, напрасно потратишь всю жизнь, но даже краешка его не коснёшься.

— Я не об этом спрашиваю, — чуть слышно вздохнул Чжань Чжао. — Я хотел узнать, обязательно ли следовать примеру матушки Нюйва и вырывать себе сердце, чтобы войти туда?

Поразмыслив, Дуаньму Цуй сообразила, что он имеет в виду, и улыбнулась.

— Чжань Чжао, ты что, боишься, что я не смогу выжить с вырванным сердцем?

Она изобразила руками, будто вонзает в себя нож, наклонила голову набок, закатила глаза, высунула язык и уже собралась взвыть «Я мертва», как неожиданно заметила искреннюю заботу во взгляде Чжань Чжао. Растрогавшись, она перестала гримасничать и села прямо.

— Я не настолько глупа, чтобы пожертвовать собой ещё до того, как войти в Подземный мир. Хотя сила матушки Нюйва была беспредельна, всё-таки она была божеством из очень древних времён, и следующие поколения небожителей придумали множество менее затратных способов, так что нет нужды проходить через такие тяготы и вырывать себе сердце.

Короче говоря, время не стоит на месте, как развиваются наука и техника, так и бессмертным тоже не чужды инновации.

Только теперь Чжань Чжао успокоился.

— Тогда каким способом ты заставишь его проявиться?

— Нужно лишь завладеть самым ярким лучом света между небом и землёй. — Глаза Дуаньму Цуй засияли. — Чжань Чжао, подумай-ка, что может быть этим светом?

— Самый яркий луч света? Вспышка молнии? — поколебавшись, нерешительно предположил он.

— Разве какая-то шумная и недолговечная вспышка молнии достойна называться самым ярким лучом света между небом и землёй? — поджав губы, презрительно отмахнулась девушка.

Улыбнувшись, он снова задумался.

— Чжань Чжао, если не можешь догадаться, просто признай своё поражение, в своё время я тоже не сразу додумалась...

Не успела она закончить фразу, как он с лёгкой усмешкой медленно подошёл к окну и не спеша открыл створку.

В глаза бросилась непроглядная тьма, в комнату ворвался ледяной ветер, и Дуаньму Цуй невольно вздрогнула от холода.

Чжань Чжао с улыбкой повернулась к ней и сделал приглашающий жест.

— Что, хочешь сказать, свет луны или звёзд? — фыркнула девушка.

— Ни то, ни другое, — покачал головой Чжань Чжао. — Прояви терпение, и через большой час его можно будет увидеть.

Сердце Дуаньму Цуй пропустило удар.

— Ты догадался? — тут же обрадовалась она.

Он лишь молча улыбнулся и снова посмотрел в окно. Через мгновение Дуаньму Цуй тоже подошла, но только ещё сильнее замёрзла, не выдержав, обхватила себя руками и прислонилась к Чжань Чжао.

— Я в своё время долго не могла догадаться, — обратив к нему лицо, сказала она. — Чжань Чжао, как ты так быстро сообразил?

Опустив голову, он встретился с ясными глазами Дуаньму Цуй, уловил слабый запах мыльного корня с её волос и явственно ощутил, как его захлёстывают чувства. Поспешно приведя мысли в порядок, он отвёл взгляд.

— Сам не знаю, просто в голову пришло.

Она не стала больше допытываться. Они стояли у окна, глядя в утекающую ночь, совсем позабыв о холоде.

Невесть отчего у Чжань Чжао вдруг защипало глаза.

Первый луч утренней зари, пронзающий ночную тьму — вот самый яркий луч света между небом и землёй.

Быть может, он не такой палящий, как солнечный свет полудня, и не такой прекрасный и нежный, как закат над Хуанхэ, но если бы не утренняя заря, встречающая густую мглу и мрак, то что сдёрнуло бы необъятный покров ночи, открыв взору кипучую и процветающую Поднебесную?

— Дуаньму.

— М-м?

— С рассветом ты отправишься в Подземный мир?

— Да.

— Я провожу тебя.

— ...Ладно.

-------------------------------------------

(1) Гунгун — бог воды, изображающийся с телом змеи, лицом человека и красными волосами на голове. 

Чжуаньсюй — один из Пяти императоров, мифический правитель Древнего Китая, почитаемый как первопредок, также упоминается как бог Полярной звезды.

(2) Шан Тан — легендарный основатель династии Шан.

(3) Си Ши (период Вёсен и Осеней) и Ян Юйхуань (также известная как Ян-гуйфэй, дин. Тан) — две из четырёх великих красавиц древности.