Поваренная книга Танит

Мормышка − смешное слово. Так у нас в рыбацких поселках называют рыболовную снасть для мелкой рыбешки: крючок, припаянный к кусочку свинца. В детстве я думала, что это сокращение: мор-мышка, морская мышка. Снасть же в море забрасывают, а любимая мормышка бабушки Таль была треугольная с ушками, как мордочка мыши.

На самом деле это от слова «мормыш». Так называют рачка, живущего в пресной воде; издавна их использовали для наживки. Потом кому-то надоело искать подходящий прудик, просеивать тину на дне, ловить увертливых рачков, насаживать на крючок... Он взял и сделал нечто похожее из кусочка свинца. Может, покрасил в желто-розовый цвет, к которому рыбешка уже привыкла. А потом стал торговать не рыбой, а мормышками, и наверняка нажил целое состояние.

Ага, заметно, что я марранка до мозга костей: все сведу на деньги. Между тем, «Ловля на мормышку» было названием секретной операции, которую Тайная служба собиралась провернуть в Иниссе. Хотя я бы назвала ее «Ловлей на живца», в охотничьем стиле. Кровавое охотничье ремесло, знаете ли, весьма отличается от мирной рыбной ловли.

План операции был неплох, моей безопасности в нем отводилось немало места, но меня все равно потряхивало. Когда-то Ласло, заманивая меня в Тайную службу, говорил, что холодное оружие и акробатические упражнения не понадобятся. Точнее, он сказал, что это далеко не основные инструменты тайного агента. Но, похоже, пришло время и для них. Арисланский шпион по кличке Оса первый начал.

Мы встретились с Ласло тайком, в ателье дамы сердца Гильермо, моего поверенного. Все равно я давно собиралась заказать у нее вечернее платье. Выяснилось, что и повод есть.

− Да-да, вечер криданской поэзии, − невозмутимо повторил Ласло. − Ваш «Золотой лев» − самое подходящее для этого место.

Обида моя на Ласло еще не прошла, и я была несколько более прямолинейна, чем обычно.

− Вы с ума сошли, господин куратор? Против нас работает агент Сараха, а мы будем стишки читать? Может, еще хор организуем или самодеятельный оркестр?

Ласло даже не фыркнул, и я обратила внимание, что выглядит он усталым и осунувшимся. Так ему и надо. Мне тоже было бы не до сна, если бы не патентованное снотворное − похотливый степняк под боком. Днем он тоже отлично успокаивал, скрытно сопровождая меня везде, даже в лавку зеленщика. И сейчас прятался где-то неподалеку от ателье, проверяя, нет ли за мной слежки.

− Детали я оставляю на вас, сударыня Танит: название, программу, список приглашенных, меню. Это вам на расходы, − он положил на стол мешочек с серебром. − Важно только, чтобы вечер состоялся в первый день зимы. И чтобы вы представили в городскую управу вот эти имена в числе приглашенных.

Ах да, разрешение для частных вечеринок не требуется, но хорошим тоном считается извещать городскую управу об их проведении заранее. К тому же, хозяин постоялого двора в принципе обязан докладывать обо всех подозрительных лицах, которые у него остановились, и подавать списки гостей-иностранцев, даже если они вполне респектабельны.

− Операцию назовем «Ловля на мормышку», − продолжал Ласло, и я впилась глазами в список из четырех имен, пытаясь определить, кто из них приманка. Три арисланских имени, одно криданское, все незнакомые мне и ничем не примечательные. Хотя «Амирхан Бадауни, шестидесяти пяти лет» привлекало внимание.

− Господи, ни стыда у вас, ни совести. Зачем втягивать пожилого человека в шпионские игры?

Ласло устало улыбнулся:

− Не беспокойтесь, господин Бадауни не приедет. Он даже не подозревает, что есть в этом списке. Но его имя прекрасно известно Сараху. За ним ведется негласное наблюдение. Незадолго до предполагаемой поездки случится так, что наблюдатели потеряют его из виду. А вот дальше он может оказаться в трех разных местах, включая ваш «Золотой лев». Мы установили три возможных пути утечки информации. Куда за господином Бадауни явятся агенты Сараха, и откроет нам, откуда была утечка.

− Городская управа Иниссы? − я сделала круглые глаза. − Да ладно?

Ласло пожал плечами.

− Все данные о том, кто пересекает границу в Шамсе, поступают в управу Иниссы практически мгновенно. У пограничных чиновников есть книга для записей с магическим дубликатом в Иниссе, ну знаете, человек пишет в оригинале, а в дубликате запись появляется сама собой? Совсем нетрудно было организовать слежку за любой девушкой подходящего возраста, даже если ее беспрепятственно пропустили через границу.

Да, логично. Теперь надо закинуть крючок с наживкой еще раз и подсечь раньше, чем зубастая тварь ее слопает.

− И что только бедный дедуля натворил, что вы решили ловить на него шпионов Сараха? Какой-нибудь отставной агент, да?

− Нет, господин Бадауни никогда не имел отношения к Тайной службе. Он почтенный отец семейства, образцовый гражданин своей страны. Ну, почти. В одном отношении он сплоховал: недостаточно хорошо воспитал младшего сына. Вместо того чтобы прилежно делать карьеру в столице, молодой человек решил вскрыть нарывы, терзающие столичное общество, и написал один скандальный роман, про который вы, без всякого сомнения, слышали...

Я ахнула. Кто же не слышал про «Кефейрут»! Настолько игривый и откровенный романчик прославился бы даже сам по себе, будучи издан в Криде. В нем изящно и с юмором описывались злоключения красивого юноши, которого домогаются практически все мужчины, которых он встречает на жизненном пути. Но, конечно, самый смак романа был в том, что действие его разворачивалось в Искендеруне, столице Арислана. Если хотя бы десятая часть описанного была правдой (что фарри, естественно, яростно отрицали), то столица была той еще клоакой, и тайных мужеложцев там было как собак нерезаных.

Автору романа немедленно вынесли смертный приговор − заочно, потому что он был не дурак и вовремя сбежал из Арислана, предположительно в Криду. С тех пор прошло уже лет десять, роман успел выйти во всех крупных издательствах Криды и Марранги (в Илмаэре его, разумеется, тоже запретили), скандал поутих, но не было причин подозревать, что Сарах перестал разыскивать беднягу автора с целью привести приговор в исполнение. Интересно, написал ли он что-нибудь еще? «Кефейрут» был издан под псевдонимом «Искендеруни», что значит всего лишь «уроженец Искендеруна».

Вторым в списке стояло имя «Сабихан аль-Масри, двадцать восемь лет». Учитывая, что героя романа звали Сабихан, догадаться, в чем состоит план Тайной службы, не составило никакого труда.

− Так ко мне приедет сам автор «Кефейрут»? − спросила я с замиранием сердца. − Чтобы тайно встретиться с отцом под прикрытием этого самого вечера криданской поэзии? Хотя погодите, вы сказали, три разных места. Где-то будет настоящий автор, а где-то его двойник? Впрочем, даже двойник не понадобится, никто же не знает, как он выглядит!

Ласло снова улыбнулся, явно довольный моей догадливостью.

− От вас, сударыня, не потребуется ничего, кроме как использовать ваши великолепные организаторские способности и собрать у себя любителей криданской поэзии. Ничего удивительного не будет в том, что на этот вечер приедут гости из Арислана и даже из самой Криды.

− А этого не будет, как его... − я щелкнула пальцами, вспоминая. − Арисланский приятель кавалера Ахайре, который переводил его стихи... Бахрияр Тамани, вот как. Да что мелочиться! Может, самого кавалера Ахайре пригласим?

− Мне нравится ваш энтузиазм, сударыня. − Ласло тихонько похлопал в ладоши, по своей привычке. − Можете ему написать, это придаст мероприятию достоверность. Я пришлю вам его криданский адрес. Но, боюсь, подобных приглашений ему приходит десяток в день, так что максимум, на что вы можете рассчитывать − письмо с вежливым отказом.

− Это будет просто отлично, − я хихикнула и потерла руки. − Прямо во время вечера проведем аукцион. Строчки, собственноручно написанные солнцем криданской поэзии − это же верная тридцатка золотом, а то и все пятьдесят. А можно мне будет взять автограф у автора «Кефейрут»? Хотя он же приедет инкогнито... Ласло, а он действительно такой хорошенький, как его альтер-эго Сабихан? Правда, ему уже явно не восемнадцать...

− Сами увидите. Рад, что вы так загорелись идеей. Охрану вечера мы, естественно, берем на себя, подробности вам знать не нужно, даже противопоказано. Вы должны вести себя так, будто не подозреваете ни о какой опасности для своих гостей. Прикажите Неро быть настороже, но не более того. Пусть выполняет свои обычные обязанности, не отвлекаясь. На самом деле я очень надеюсь, что в «Золотом льве» в этот день ничего не случится, а нападение произойдет в другом месте.

− Лучше всего, конечно, чтобы во всех этих местах были подсадные утки, а молодой человек встретился с отцом где-нибудь в четвертом месте, никому не известном.

− Да, это было бы лучше всего, − рассеянно отозвался Ласло. − К сожалению, господин Бадауни проклял своего младшего сына совершенно искренне, а не для вида, как считает Сарах. Он не желает иметь с ним ничего общего. В прошлом году у господина Бадауни случился сердечный приступ, от которого он еле оправился, но даже на одре болезни он наотрез отказался послать за сыном.

− Господи, и все из-за какого-то несчастного романа!

− Нет, сударыня Танит, все из-за того, что Сабихан − будем так его называть − признался отцу, что предпочитает мужчин.

− Жуть. Надеюсь, мальчик нашел в Криде новый дом, получше старого. Хотя каково это − жить, зная, что никогда не вернешься на родину, всегда под чужим именем, в вечном страхе, что к тебе подошлют ассасинов?

Ласло аж поморщился.

− Танит, вы все-таки чрезмерно, хм, романтичны для марранки. Ну да, без этого не удалось бы привлечь вас на службу. Не знаю, когда вы успели наслушаться баек про длинные руки Сараха и «скользящих в ночи» с кинжалами в зубах, но это именно что байки. И в Криде, и даже за ее пределами Тайная служба вполне способна защитить тех, кого взяла под свое покровительство.

− Как Мадинат, например? − не удержалась я от шпильки. Нехорошо бить по больному, но нечего было обзывать меня «романтичной».

− Досадный промах. Мы недооценили Осу. Вот поэтому мы бросим все силы и всех свободных агентов на операцию «Ловля на мормышку». Вам не о чем беспокоиться.

Я вздохнула. Когда так говорят, самое время начинать беспокоиться.

~ ~ ~

Удивительное дело, совсем недавно все это казалось мне сложным: организовать прием, созвать гостей, обеспечить гору еды и выпивки, чтобы хватило на всех. Коленки даже дрожали, как сейчас помню. Но воспоминание такое далекое, будто и не со мной было. Я всегда очень быстро вживаюсь в свою роль. Через месяц уже кажется, что ничем другим с рождения не занималась.

Ладно, «Золотой лев» уже полгода как открылся, было время привыкнуть. Теперь с закрытыми глазами могу рассчитать, сколько официантов нанять, сколько продуктов закупить, сколько дорогого вина подать к началу банкета, сколько дешевого − к середине, когда гостям уже станет все равно, что наливают.

О, надо официантов нарядить в старинные криданские ливреи, какие носили слуги в лучших дворянских усадьбах. Ну, точнее, в то, что под этим подразумевает инисский городской театр, сдающий костюмы напрокат. А я буду в новом вечернем платье от Надин, которое тоже вполне в криданских традициях − длинное, облегающее, с открытой спиной. Синий шелк, глубокий, текучий, как морская вода под скалами в солнечный день. Я в нем такой стройной кажусь, и глаза прямо отдают синевой, хотя они у меня максимум голубые, а то больше и серые.

Для меня тяжело было довериться Надин с ее тонкими представлениями о прекрасном. У нас ведь в Марранге как − если одежда праздничная, так обязательно яркая, цветастая, с вышивкой, бантами и рюшами. Чтоб дорого и богато, ага. Ну хотя бы юбка длинная и пышная, с парой нижних юбок, чтобы все видели, что ты девушка небедная, денег на материю не жалеешь, не стесняешься собой два стула занять. Неброская элегантность мне в новинку, честно скажу. До сих пор любимое платье − то, красное, расшитое драконами и фениксами.

Но в синем вечернем платье с открытой спиной я себя почувствовала настоящей аристократкой. Покрой такой, что руками особо не помашешь, широким шагом не походишь. Точно-точно, хватит носиться, как угорелая, и совать нос во все кастрюли. У меня прекрасная команда, не надо никого подгонять и стоять над душой. Риццо, приглашенный повар, хлопочет на кухне. Кенджиро, голый по пояс, таскает ящики и бочонки с выпивкой − ммм, вот за кем я беззастенчиво понаблюдала, делая вид, будто считаю бутылки. Кэт в ослепительно белом переднике проверяет скатерти, приборы, таблички с именами, раздает последние указания официантам. Муса наводит глянец на мостовую у въезда в конюшню, потому что в самой конюшне уже все сверкает, и лошади гостей, любовно вычищенные скребком, блаженствуют, засунув морды в кормушки.

Каюсь, на конюшню заглянула − не чтобы проконтролировать Мусу, упаси боже, а чтобы парень не чувствовал себя забытым. Сам-то он редко оттуда выходит. Даже ночует наверху, на сеновале, хотя я отвела ему чудесную комнатку с окном в сад. На сеновале не холодно, потому что за стенкой проходит главная кухонная труба, и лежанку Муса себе сколотил, и занавеску повесил, а у меня душа все равно болит. Я же его не как слугу к себе привезла, а как приемного сына!

Конечно, я с ним поговорила. Еще когда впервые заметила, что он не просто рано встал и сбежал к обожаемому коняшке Дельфину, а вообще у себя не ночевал. Разговор вышел странноватый, потому что я говорила на фарис, чтобы ему удобнее было по губам читать, а он отвечал мне на всеобщем и словами − не зря отправляла его каждый день к Марибет, учительнице для детей с дефектами речи и слуха. И высказываться мне надо было осторожно, потому что Муса любое мое пожелание до сих пор воспринимал как приказ.

Выяснилось, что парню в доме банально жарко и шумно. Что шумно − неудивительно: улицу слышно, даже если окно в сад, и посетителей снизу, особенно по вечерам, когда в обеденной зале все столики заняты. Но с какой это радости теплолюбивому фарри может быть жарко в промозглой осенней Марранге? Потом я вспомнила, что Муса из приграничья, с детства был пастухом, судя по умению обращаться с животными. Пастухи спят в шалашах, иногда и на голой земле, а ночи в степи холодные, сама помню. Ладно, говорю, хоть днем в дом заходи, а ночуй в конюшне. Муса подумал-подумал и заявил: «Люди, много. Руками махать, говорить много, я не понимать. Лошади лучше!» Я хихикнула, сказала, что лошади и вправду лучше некоторых людей, тут не поспоришь, и отстала. Будет мерзнуть зимой − сам прибежит, как миленький.

При виде меня Муса засиял улыбкой, отставил метлу и громко сказал: «Танит!», как в тот раз, когда я приехала его забирать из приюта. Он всегда меня так приветствует, а я целую его в щеку. Учительница Марибет объясняла, что для глухих детей осязательные ощущения важнее, чем слова. Единый боже, парень уже с меня ростом, вон ему и рукава курточки коротки, надо новую купить. Спасибо преогромное, что мамой не называет, а то как бы я объяснила такого взрослого сына? В шестнадцать лет принесла в подоле, да еще от темнокожего фарри?

− Как дела? Не мерзнешь? − спросила я на всеобщем. Муса сам попросил, чтобы быстрее выучиться читать по губам и этот язык.

− Дела хорошо, нет, не холодно, − старательно выговорил он. Хитрый, сложное слово выкинул, заменил легким. Ну и правильно, когда на сложных словах не спотыкается, и не догадаешься, что глухой.

− Молодой гость к тебе не приставал?

Это я про господина аль-Масри. Я еще только в залу входила, чтобы его поприветствовать, а он уже увлеченно щупал Кенджиро за бицепс. Мне руку поцеловал, да еще и стиснул, а Кэт ущипнул за щеку, когда она его провожала в комнату. Его спутник, который представился коротко: «Сункур», − взирал на это безо всякого интереса. Муса встретил их у ворот, так что и его игривый господин аль-Масри мог ущипнуть или шлепнуть по филейной части.

Муса помотал головой и улыбнулся так загадочно, что я догадалась: хотел, но, видимо, не смог. Кенджиро тоже давал Мусе уроки − учил не сколько драться, сколько уклоняться от драки. Я пару раз видела их тренировки: Муса делает легкий, еле заметный шажок в сторону, и загорелый кулак степняка пролетает мимо. Уж наверное, увернуться от загребущих ручонок гостя не составило для него никакого труда.

− Будет приставать, жалуйся мне! А то господин аль-Масри, понимаешь, пристает даже к дверному косяку, когда проходит в дверь! − видя, что Муса чуть сдвинул брови, я повторила последнюю фразу на фарис, и он прыснул. Потому что чистая правда!

Если агент Тайной службы, остановившийся в «Золотом льве» под именем Сабихан аль-Масри, был хоть чуточку похож на героя романа «Кефейрут», не было ничего удивительного, что все в романе пытались затащить его в постель. Удивительно было скорее то, что в романе было несколько персонажей, которые этого сделать не пытались! Ах да, один был его брат, второй слишком старый, а третий вообще женщина. Хотя я вот женщина, но попыталась бы все равно.

Молодой фарри был совершенно неприлично красив, будто сошел со старинной арисланской гравюры: стройный, как лоза, с узкой талией, точеными чертами лица, глазами газели, осененными такими густыми черными ресницами, что глаза казались подкрашенными. Хотя почему «казались», с него станется их подкрашивать! Кожа у него была светлее, чем обычно у фарри − он же из столичной аристократии, которая часто мешала свою кровь с северными народами.

В Арислане считается: чем светлее кожа, тем красивее. Юноши и девушки мажутся осветляющими кремами и часто закрывают лицо платком − не столько от скромности, сколько от желания уберечь кожу от воздействия солнца. Хотя господину аль-Масри в восемнадцать лет следовало закрывать лицо просто ради душевного спокойствия родителей и всех окружающих. И паранджу сверху надеть. И посадить его под замок для верности!

Господин аль-Масри юношей уже не был, но все равно флиртовал направо и налево, невзирая на пол и возраст. При этом он, однако, не забывал периодически прижиматься к своему высокому мрачному спутнику или закидывать руку ему на талию. Руку неприветливый Сункур, впрочем, немедленно стряхивал. Стеснялся, наверное, публичного проявления чувств − он тоже был арисланец.

Имя «Сункур» («кречет» на фарис) ему удивительно шло, потому что он был жилистый, широкоплечий, горбоносый, с хищным взглядом. Хотя кто его знает, может, это было не имя, а прозвище. В моем списке он значился как «Сункур Исфахани, тридцать четыре года». Исфаханский Кречет, ну-ну, как в романе про благородных воинов пустыни.

Приехали они вечером, за сутки до мероприятия, на собственных лошадях и заняли лучшую комнату в «Золотом льве» с двуспальной кроватью. Ужин заказали наверх, да еще бутылку красного вина к ужину, что для правоверного арисланца всего лишь чуть менее неприлично, чем есть свинину.

Я выждала, пока гости поедят и Кэт унесет поднос с грязной посудой, и заявилась к ним с бутылкой хорошего тэтуанского бренди в качестве комплимента от заведения. Судя по румяным щекам, затуманенному взгляду и разболтанным движениям господина аль-Масри, именно он выдул большую часть вина. Мне и бренди он неподдельно обрадовался и заявил, что я просто обязана с ним выпить за процветание «Золотого льва» и успех завтрашнего вечера криданской поэзии. Сункур неодобрительно на него покосился и буркнул, что пойдет проверить лошадей. Наверняка собрался обеспечивать наружное наблюдение.

Я бы совершенно не удивилась, если господин аль-Масри — то есть Сабихан, он настоял на общении без церемоний — тут же перестал разыгрывать опьянение, посерьезнел, назвал условленный пароль и начал бы обсуждать план операции. Но нет, он весело щебетал о всяких пустяках, расспрашивал меня про гостиницу, про жизнь в Иниссе, марранские обычаи и даже про улицу Орхидей, на которой у нас в городе располагались бордели с мальчиками и девочками. Усмехаясь, я предложила организовать ему ознакомительный визит, хоть прямо сейчас.

— Бог с вами, Танит, мой интерес чисто академический! — рассмеялся Сабихан. На всеобщем он говорил свободно, хоть и с легким арисланским акцентом. — Я, конечно, не считаю позорным добиваться своих целей через постель, но брать деньги или платить за любовные утехи — это, на мой взгляд, пошло и унизительно для обеих сторон. К тому же... — он интимно понизил голос и наклонился ко мне, — я предпочитаю партнеров с положением в обществе, с опытом. Тех, кто разборчив в связях, кого не заманишь в постель парой улыбочек. Люблю вызов, знаете ли. —Сабихан улыбнулся именно такой улыбочкой, которая призвана заманивать прямиком в постель. И положил ладонь на мое запястье.

У меня аж рот приоткрылся.

— Постойте, но вы же предпочитаете мужчин!

— С чего вы взяли, дорогая Танит? — пользуясь моим замешательством, он поднял мою руку и поднес к губам. Губы у него были нежные и горячие. Меня как кипятком обдало.

— Эээ... Ну... — я потянула руку назад, пытаясь мыслить ясно. — Ваш спутник, например, с которым вы явно состоите в близких отношениях!

— Да, мы с Сункуром очень близки, от него в прямом смысле зависит моя жизнь. У меня много врагов, а он мой верный телохранитель. Ночует в моей комнате исключительно из соображений безопасности.

Я подумала: «Только не рассказывай, что ты с ним не переспал хотя бы разок!» — и спрятала улыбку в бокале с бренди. Сабихан продолжал тискать мою ладонь и целовать ее тыльную сторону, но его соблазнительная магия немного развеялась. Зря он сказал, что любит вызов. Чувствуешь себя каким-то спортивным трофеем.

— А зачем же вам было покидать Арислан, если мужчины вас не интересуют? — спросила я, сама перехватила его руку и сжала. — Судя по всему, вы уже очень давно живете за его пределами.

— Вот! Вот именно этот образ мыслей и заставил меня сбежать со своей зашоренной родины! Не люблю правила, границы, ярлыки. Если не предпочитаешь мужчин, значит, предпочитаешь женщин, как будто третьего не дано. Зачем ограничивать себя одним полом? В жизни все надо попробовать.

— Например, совратить хозяйку провинциальной гостиницы, — с иронией заметила я. — Особенно если у нее имеется красивый спутник жизни. Немного слишком очевидно было интересоваться, не присоединится ли к нам Кенджиро, еще когда я разливала бренди.

Я состроила укоризненную гримасу и оттолкнула его руку — дескать, нам подачек не надо. Сабихан улыбнулся мне широко, без малейшего смущения. Он закинул руки за голову и потянулся, и будь я проклята, если мои глаза совершенно против моей воли обшарили его изящную фигурку.

— Должен же я был хотя бы крючок закинуть! Имейте в виду, предложение остается в силе: кровать, я, вы, ваш степняк. Держу пари, вы никогда не занимались любовью с двумя мужчинами одновременно. Неужели упустите такой шанс?

— Ваше бесстыдство, Сабихан, совершенно очаровательно. Да, тройничка в моей жизни еще не было. Но знаете, если я когда-нибудь окажусь в постели с двумя мужчинами одновременно, один из них не будет профессиональным соблазнителем, делающим это из спортивного интереса.

— Ах, как больно! — Сабихан схватился за сердце и скорчил такую смешную рожицу, что я фыркнула. Расстроенным он не выглядел. Я тоже не особенно опечалилась.

Ну да, приятно было бы прыгнуть в постель с таким красивым молодым человеком. Пари держу, он был бы искусным и внимательным — долгая практика, богатый опыт. Можно было бы начать без Кенджиро — дескать, докажите сначала, что нам стоит отвлекать от дел моего виночерпия.

Но зачем пробовать что-то чисто ради того, чтобы попробовать?

Секса мне, слава богу, хватало. Кенджиро как-то еще не успел надоесть. Что греха таить, мысль посмотреть, как они с Сабиханом целуются, отозвалась жаркой волной по всему телу. Но мне и воображения достаточно! В конце концов, на завтра запланирован важный прием, и надо выспаться. А если господин Кречет заявится в разгар веселья? А если ассасины из Сараха?

Я допила бренди и поспешно встала.

— Не пожалеете, Танит? — проворковал коварный соблазнитель и расстегнул пару пуговиц на рубашке.

— Пожалею, конечно! — честно призналась я. — Но мне приятнее будет вспоминать, как я не стала одной из ваших побед. Да и вам я так лучше запомнюсь.

Он рассмеялся и пожелал «неспокойной вам ночи».

~ ~ ~

На следующий день с утра прибыл криданский гость Даниэле. Он оказался корреспондентом трианесской газеты «Путешественник» — не самой крупной, но довольно известной. Презентовал мне выпуск месячной давности с собственной статьей про фестиваль молодого вина в Ламассе. Статья была не на первой полосе и даже не на второй, так что вряд ли господин корреспондент занимал важное место в штате. Но тем больше он будет стараться сделать себе имя на каком-нибудь скандальном происшествии — например, на попытке агентов Сараха захватить автора «Кефейрут» в суверенной Марранге. Пароль он тоже не сказал, пока мы беседовали за стаканчиком подогретого вина, и я решила, что корреспондент он самый настоящий.

Хоть с ним можно было отвлечься от истинной цели приема и поговорить о том, что служило камуфляжем — о криданской поэзии. Я, конечно, больше люблю прозу, особенно криданские любовные романы. «Тигр в зарослях» Белет-Цери уже упоминала. Но кридане любят писать и романы в стихах, и чувственную эротическую лирику, и оды правящим монархам, которые читаются как признания в любви. Даниэле процитировал кое-что на память красивым звучным баритоном, и я упросила его выступить на вечере с любым отрывком по выбору. Я, конечно, пригласила одного профессионального чтеца — театрального актера, — и певицу, которая должна петь песни криданских авторов, но не могла перестать волноваться, что гостям будет скучно.

К черту. Волноваться — как раскачиваться в кресле-качалке, вроде как и занят, но никуда не движешься. Будет скучно — прикажу подать еще вина или чего покрепче и устрою танцы.

Какая жалость, что Даниэле так и не пришлось читать стихи! Выступил-то он блестяще, только не с художественной речью, а с публицистикой. Впрочем, обо всем по порядку.

Приглашенные собрались все без исключения — никто не прислал вежливых извинений или просто без объяснений не явился. Ну да, летний банкет в честь открытия «Золотого льва» удался на славу, его еще долго обсуждали в Иниссе, как доносили мне сплетницы из общества любителей криданской культуры. Бог с ней, пищей духовной, но мое жаркое из оленины и отличный криданский мускат притягивает всех, как магнитом.

Госпожа Бранвен тоже явилась не запылилась. Уже не в мундире, а в светском платье из белого шелка. Она выглядела в нем невероятно стройной и привлекала внимание с любой точки главной обеденной залы, как горящая свеча, с этими своими рыжими отблесками в каштановых волосах, уложенных в высокую прическу. Как я была счастлива, когда Сабихан спикировал на нее и намертво вцепился коготочками своего сексуального обаяния. Он не отлипал от нее весь вечер, и на Кенджиро она даже ни разу не взглянула. Насколько я могла судить, он на нее тоже. Зато меня полапал за голую спину, когда подошел с вопросом, вскрывать ли четвертый ящик вина.

— М-м-м, — сказала я, закатывая глаза и кусая губы. Со стороны, наверное, казалось, что он шепчет мне в ухо непристойности. Певица на сцене тоже закатывала глаза и пела о любви простолюдина и дворянки. Сабихан прочно завладел рукой госпожи Бранвен и периодически подносил ее к губам. Многие гости уже наклонялись слишком близко к своим соседям и соседкам посимпатичнее, брали их под локоток или касались коленом колена. Совершенно нормальная атмосфера криданской поэзии, особенно после чтения поэм кавалера Ахайре.

— Понял, вскрываю, — деловито сказал мой степняк. Лицо у него было совершенно непроницаемое, и только шаловливые пальцы, невидимо для всех скользящие по моей коже, выдавали, что волнует его отнюдь не выпивка. — Если так дальше пойдет, она уволочет парня к себе домой, и как за ним приглядывать?

Тьфу. Как ведро холодной воды на голову.

— До его номера ближе. Я могу улучить момент и предложить ей ключ от другого номера, вроде как просто переночевать, чтобы домой не тащиться. Отличное, кстати, прикрытие. Пока он с чиновницей городской управы, никто не решится ничего предпринять.

Как я ошибалась! Кенджиро еще даже не успел вскрыть пресловутый четвертый ящик, как в двери, ведущие на улицу, забарабанили, и вечер перестал быть томным.

— Откройте, городская стража! — раздалось из-за дверей.

Ну ничего себе! Такое со мной точно впервые. Хотя моментов, когда я была близка к встрече с городской стражей, было не так мало, до собственно встречи ни разу не доходило.

Оставалось надеяться, что это провокация арисланской разведки. Я сама могу и не такое соврать, чтобы только двери отперли.

Певица замолчала, все гости тут же забыли, с кем они любезничали, и стали вопросительно переглядываться. Я показала Кенджиро глазами на дверь, и он нарочито неторопливо пошел открывать. Я заметила, как Сункур занял позицию у окна, а двое крепких официантов перетекли поближе к двери.

Так, какой смысл ломиться в запертые двери на улицу с громкими криками, когда можно незаметно войти с черного хода через кухню? Я обернулась, но из кухни не ползли ассасины с кинжалами в зубах, только Риццо выглядывал с неподдельным любопытством.

Кенджиро отпер дверь, и никакой свалки не случилось. Вошел десятник городского патруля, и с ним еще четверо стражников. Остальных он наверняка оставил на улице и у черного хода, как раз по трое. У десятника в подчинении, как можно догадаться, именно десять человек.

Он козырнул и представился по форме, как полагалось, но это было совершенно излишне, потому что десятника городской стражи Тойво Рыжего знали абсолютно все присутствующие, за исключением гостей из других городов. Он был молод, пронзительно рыж и конопат, дневал и ночевал на работе, надеясь выбиться в сотники. Тойво явно чувствовал себя не в своей тарелке, потому что в свои редкие выходные любил захаживать в «Золотой лев» на пиво с креветками.

— Уважаемые дамы и господа, прошу простить мое вторжение, но дело не терпит отлагательств. Есть ли среди вас господа, именующие себя Сабихан аль-Масри и Сункур Исфахани? Попрошу следовать за мной.

Вопрос господина десятника был явной формальностью, потому что смотрел он прямо на Сабихана. И то верно, что единственного из полусотни гостей молодого красивого арисланца сложно было не опознать.

План операции «Ловля на мормышку» городскую стражу категорически не предусматривал. Однако я вспомнила о своей роли хозяйки заведения, приосанилась и решительно вступила в игру:

— Дорогой мой Тойво, к чему такой официоз? Если у городской стражи есть вопросы к моим гостям из Арислана, я буду счастлива завтра же с утра доставить их к вам. Очень прошу не портить нам вечер. В конце концов, это что, дело государственной важности, которое не может потерпеть до утра?

— Сударыня Танит, простите великодушно, но я не уполномочен сообщать детали. У меня есть приказ доставить вышеуказанных господ куда следует, и я должен его исполнить.

— Хорошо-хорошо, — сменила я тактику. — Исполните свой приказ, только немножечко позже. Присоединяйтесь к нам — у нас тут вечер криданской поэзии. Посидите, выпьете с нами, а когда вечер закончится, наши арисланские гости последуют за вами «куда следует». А то давайте, я отопру приватный салон, и вы сможете побеседовать с ними там, в обстановке полной приватности!

Будь на месте Тойво Рыжего его начальник, сотник Арнетти, мне бы удалось как минимум пошатнуть его решимость. Но Тойво с его амбициозностью был непробиваем.

— Сударыня Танит, я при исполнении служебных обязанностей! — чопорно сказал он и щелкнул каблуками. — Прошу господ аль-Масри и Исфахани немедленно следовать за мной, иначе я буду вынужден применить силу!

Вот тут все зашумели, а я уперла руки в боки и сказала тоном оскорбленной невинности:

— Господин десятник, это переходит всякие границы! «Золотой лев» — благопристойное заведение, а не какая-нибудь пивнушка! Вы не имеете права просто так врываться сюда и уводить моих гостей! Я буду жаловаться! Что далеко ходить, госпожа секретарь городской управы, может быть, вы поставите на место излишне ретивого десятника стражи?

— Простите, я представляю исполнительную власть нашего города, а господин Тойво — судебную. Не имею права вмешиваться, — спокойно ответила госпожа Бранвен.

Вот же тварь. А то я не знаю случаев, когда чиновники из управы вмешивались без всякого на то права!

Я лихорадочно соображала, что делать. Даже если тут присутствует десяток замаскированных агентов Тайной службы и пара боевых магов, одной левой они со стражниками не справятся. Будет потасовка, пострадают невинные люди и — я была бы не я, если бы не подумала об этом — мой довольно свеженький ремонт. Опять же у городской стражи возникнут ко мне закономерные вопросы: кто эти люди, которые под видом простых инисских обывателей наваляли городской страже, и откуда они взялись в моей гостинице.

Может, кто-нибудь покажет золотого льва на ладони и рявкнет: «Тайная служба!»? Ага, сейчас. После этого мне можно вывеску вешать: «Криданский резидент»!

На помощь мне внезапно пришел Даниэле. Хотя почему внезапно, Ласло ведь знал, что делал, когда приглашал его от моего имени. Не за приятный же баритон и умение читать стихи.

— Корреспондент из Трианесса, газета «Путешественник», — представился он, показывая свое редакционное удостоверение. Ха-ха, да это пострашнее золотого льва на ладони! — Господин стражник, мы что, каким-то образом переместились в Арислан или еще в какое-нибудь государство, не признающее за своими гражданами никаких прав? Мы в свободной, демократической Марранге, где никто не может быть арестован и брошен в тюрьму иначе, как по решению суда и при наличии судебного постановления. Предлагаю вам принести извинения и мирно удалиться, или завтра же цивилизованный мир узнает о том, как городская стража Иниссы врывается на мирный поэтический вечер и тащит его участников в каталажку. Что это, провокация против Криды или против Арислана? Уверен, обе державы будут крайне заинтересованы в ответе на данный вопрос!

Даниэле картинно скрестил на груди руки. Я прямо-таки любила его в этот момент, и не только я — остальные повскакивали с мест и зааплодировали.

Тойво побледнел, но своих позиций не сдал.

— Я пригласил господ аль-Масри и Исфахани на беседу исключительно для того, чтобы не портить репутацию этого, как вы верно выразились, госпожа Танит, благопристойного заведения. Но если вы настаиваете... — он кивнул своим стражникам на Сабихана и Сункура. — Арестуйте этих господ по обвинению в мошенничестве, скупке краденого и подделке документов. Вот судебное постановление. — Он достал из-за обшлага мундира свернутый документ.

Повисла тишина. Я растерянно взяла бумагу и пробежала ее глазами: все именно так, как он сказал, и все печати на месте. Интересная деталь: арестованных предполагалось передать в Арислан, где будет проходить судебный процесс. Если подделка, то высшей пробы и сделана не в участке и даже не в судейской палате Иниссы.

— Какой ужас! Они обыкновенные мошенники! — воскликнула я. Ничего другого не оставалось — именно так полагалось вести себя добропорядочной хозяйке гостиницы. — Спасибо, господин Тойво, что стоите на страже закона! Пожалуйста, заберите их отсюда и не забудьте обыскать — страшно представить, скольких серебряных ложечек я могу недосчитаться!

Сабихан спокойно позволил надеть на себя наручники. Даже улыбнулся и пошутил, что любит бондаж и мужчин в форме. Сункур гневно зыркнул глазами и дернул плечом, когда ему завернули руки назад, но тоже не сопротивлялся. Тоже мне телохранитель! Хотелось бы верить, что если мне начнут выкручивать руки, Кенджиро будет вести себя несколько по-другому.

Стоит ли говорить, что вечер был безнадежно испорчен. Не успели двери закрыться за стражниками, как все гости мигом засобирались домой. Последними ушли Гильермо и Надин, рассыпаясь в выражениях сочувствия и заверяя меня, что произошедшее не бросит тень на мою гостиницу, а сделает ее в два раза привлекательнее. Гильермо советовал готовиться к наплыву посетителей на следующий день.

Даже Даниэле поспешил к себе в номер — без всякого сомнения, набрасывать статью о том, как криданская поэзия способствует поимке опасных преступников. Набранные на вечер официанты, повар, певица и актер-чтец — все разошлись. Это было очень кстати, потому что стоило только уйти последнему из непосвященных, как в дверь черного хода тихонько постучали.

Я открыла и даже не ахнула. Всегда ждала чего-нибудь эдакого, в стиле шпионских романов. Растрепанный Сабихан, начисто утративший свою изысканность, в куртке на голое тело, поддерживал бледного Сункура с наспех перевязанным плечом. Было очевидно, что на бинты он пожертвовал свою батистовую рубашку.

— Госпожа Танит, не находите ли, что сейчас самое время обсудить своеобразную, полную дикой красоты поэзию горцев Хаэлгиры? — сказал он, сияя улыбкой.

Это был условленный пароль. Я чуть подзатыльник ему не отвесила. Чертов шутник! Рявкнула громким шепотом:

— Да, особенно творчество Ли Тая и Гао Юя, чтоб вам провалиться! — это был отзыв, ну кроме последней фразы, естественно. — Что случилось? Где стражники? Зачем вы явились сюда, здесь же вас станут искать в первую очередь!

— У вас должна быть магическая заживляющая мазь для экстренных случаев. Этот придурок потерял слишком много крови, а все потому, что позволил надеть на себя наручники, как баран! Я говорил, надо было бросить меня и прыгать в окно!

Судя по всему, Сабихан повторял это уже в двадцатый раз, потому что Сункур устало заметил:

— Если бы я выпрыгнул в окно, они бы оставили тебя здесь под охраной, а сами кинулись меня ловить. А так я сработал чисто, подальше от гостиницы.

— Ага, и получил мечом по плечу, пока выдирался из наручников! — огрызнулся Сабихан, и стало заметно, что он переживает за своего мрачного телохранителя. Кажется, я поторопилась назвать его бесполезным, да и отношения их оценила не совсем верно.

Кенджиро отстранил Сабихана, подставил Сункуру свое крепкое плечо и отвел его в кухню Заживляющая мазь в моем тайнике была. Я промыла рану, смазала (кровь мгновенно остановилась) и перевязала чистым полотном. Завтра уже затянется, но плечо у мужика еще неделю будет ныть.

— Что вы сделали со стражниками? — спросила я без особого желания услышать ответ. Тойво мне нравился.

— Господи, Танит, за кого вы нас принимаете? Все с ними нормально, если не считать синяков и шишек. Хотя господину десятнику я, кажется, сломал руку. Надеюсь, вы пришлете ему корзинку фруктов или цветы, только не надо говорить, что от моего имени. — Сабихан открыл зубами начатую бутылку вина, неплотно закрытую пробкой, и сделал хороший глоток. — Надо торопиться, по моим прикидкам они должны были уже очнуться. Вы правы, здесь будут искать в первую очередь. В номере у нас ничего ценного нет, вещи мы забирать не будем. Надеюсь, вы снабдите нас деньгами, документами и теплой одеждой?

— Если вы хорошо попросите! — усмехнулась я.

Сабихан пожал плечами, поманил меня пальцем, как будто собирался что-то сказать на ухо, и запечатлел на моих губах горячий поцелуй.

Вот тогда я дала ему подзатыльник, а он только рассмеялся:

— Признайтесь, Танит, вы будете вспоминать меня ничуть не реже, чем я вас!

Таким я его и запомнила — разрумянившимся от вина, растрепанным, хохочущим, в одной куртке на голое тело, безбожно красивым и безбожно несерьезным для агента Тайной службы.

~ ~ ~

Ласло признал операцию успешной. Сабихан и Сункур благополучно выбрались из Иниссы — их даже не особенно разыскивали, потому что на следующий день выяснилось, что судебное постановление было вполне настоящим, а вот ориентировка из Арислана на поимку опасных преступников, на основе которой было выпущено постановление, — поддельной. Ее подкинули в стопку настоящих донесений, списанных с магической книги в управе, когда писарь куда-то отлучился.

Узнала я об этом от сотника городской стражи Арнетти — он лично явился ко мне в гостиницу принести извинения. Тойво, бледный, печальный и с рукой на перевязи, его сопровождал. Я заверила обоих, что извинения не требуются и что я высоко ценю рвение городской стражи по защите горожан. Тем более что арисланские гости ведь оказали сопротивление при аресте? Значит, совесть у них была нечиста, и может быть, они и правда были не теми, за кого себя выдавали! Так что я с радостью отослала десятнику на дом корзинку фруктов.

Журналист Даниэле переписал свою статью и добавил туда «руку Арислана» и «попытку расправиться с диссидентами с помощью обмана доблестных стражей порядка демократической Марранги» — потрясающе близко к реальному положению дел.

А мне пришлось примириться с мыслью, что арисланские шпионы пробрались даже в городскую управу Иниссы.

И что я позорно упустила возможность потрахаться с двумя мужиками одновременно.