Глава VII: Пожар
Китти хотела выехать с утра, но с самой ночи не унимался ливень. Он прекратился лишь к полудню, но тучи не отступали.
Как только погода более-менее наладилась, Китти пошла седлать лошадь. Варфоломей возражал, уговаривая странницу переждать непогоду, но лишь позже он понял, что занимается неблагодарной работой.
Китти дернула узду, проверила седельные сумки, ремни. В этом не было нужды, но она делала это чисто механически, не зная, что сказать.
— В столицу не лезь — обдерут тебя как липку. Езжай на побережье. Сейчас как раз сезон: после зимы всякая нечисть повылазила, так что разживешься денежками, а там...
— По поводу денег, — Китти ощупала свои карманы и, выудив оттуда мешочек, сунула Варфоломею. Она не особо хотела делать это, но знала, что так будет правильно. — Держи. За неудобства и хлопоты.
— Убери сейчас же, — знахарь фыркнул, скрестив руки на груди. — Твои гроши мне ни к чему, а вот тебе — в самый раз. Это, так сказать, страховка: не пойдешь грабить селян.
— Невысокого ты мнения обо мне.
— Как и ты, впрочем.
Китти заметила, как начинает собираться люд. Их заинтересованные взгляды раздражали её, и Варфоломей это заметил.
— Был рад принимать тебя в своей лачуге, — знахарь своей огромной лапищей стиснул ладонь Китти.
— Спасибо тебе. Спасибо за все. Но не могу же я одной благодарностью расплатиться...
— Меня будет тешить мысль, что где-то по миру бродит подруга, которая по совместительству — охотница на чудовищ, — он лукаво подмигнул, косясь на селян.
— Будь здоров, Варфоломей.
— Будь здорова, Китти.
Она вскочила на лошадь и пустила ее рысцой, выезжая со двора. Она не приостановила кобылу, подъехав к скоплению людей, и они рассыпались по сторонам, недовольно восклицая. Один мужик, не выдержав мины странницы, прокричал «ведьма» и плюнул в её сторону. Китти лишь хмыкнула и пришпорила лошадь.
Весь оставшийся день и вечер ей в спину дул ветер с моря, будто подгоняя. Она не поехала на побережье, а была намерена отправиться вглубь Севера.
Китти чувствовала горькое удовлетворение: она уже привыкла к знахарю, но понимала, что остаться не могла. Она — охотница на чудовищ, как бы ей это бы не нравилось, а охотница не может быть сподручницей деревенского алхимика. И для неё было непривычным возвращаться к кочевой жизни, которая сразу же осточертела после первых недель вне Убежища.
Деревня лежала в лощине, и, порядочно отъехав от нее, Китти оказалась на холме, с которого открывался вид на близлежащие земли. Она различила в сумерках пригорок, где прежде гнездился грифон.
Ночь обещала быть безлунной, темной, поэтому Китти решила устроить привал: она не хотела рисковать, а тратить силы — нецелесообразно. Разводить костер было бесполезно: ливень, поливавший утром, промочил валежник. Странница, выбрав более-менее сухое место у дерева в скудной рощице, накинула на землю плащ и расположилась на нем, заранее привязав лошадь.
Она долго не могла сомкнуть глаз, беспокойно ворочаясь на уже успевшем подмокнуть плаще. Подняв взор к темному, испещренному звездами небу, Китти вдруг заметила поднимающийся дымок и, приподнявшись, обнаружила огонек в лощине. Она вышла из рощи и пыталась разглядеть, что же происходит. В деревне что-то полыхало. Потом Китти поняла, что горят дома.
Она не могла сообразить, что же случилось. «Неужели у Варфоломей ацетилениды подорвались?» Но Китти знала, что это невозможно: знахарь был очень внимателен к реагентам. Неужели мужики решили расправиться с ним? Она не планировала долго раздумывать: вскочив на коня, она стремглав помчалась обратно в деревню.
Ветер снова завыл, и странница выругалась: огонь распространится стремительнее, а подоспеет она только к утру.
Сонливость рукой сняло: её взбудоражили страх перед неизвестностью и гнев. Осознание того, что сейчас льется кровь, подстегивало еще сильнее.
Она гнала лошадь не щадя, и под ней вздымались лужи и размякшие в грязь дороги. Стылый ветер дул в лицо, прогоняя незваную гостью, но Китти не намеревалась отступать.
***
С утра вновь полил дождь, унимая пламя, охватившее почти всю деревню. Китти, въехав, обнаружила первые трупы. Мужиков порубили, как скот, а баб, что, похоже, защищались, умертвили вместе с мужьями. От почерневших домов отходил вязкий, едкий дым, и вся деревня будто находилась в удушливом дурмане. Не было слышно ничего, кроме шипящего огня, доплясывающего на хатах.
Китти соскочила с лошади и ступила на землю с хлюпаньем. Пройдя дальше, она обнаружила новые трупы: все те же мужики в одних рубахах, но рядом с ними уже валялись другие, в мундирах из вареной кожи и колец кольчуги.
Разбойничий налет? Но кто же грабит весной, когда все припасы съедены, а сезон ловли только-только начинается? Китти уже не особо волновали причины. Она целенаправленно шла на другой край деревни.
Раздался хлопок, а позже мутный гул. Взрыв. Китти побежала. Её самые худшие ожидания оправдались: это были реагенты. Вся хата Варфоломея разлетелась в щепки.
— Сука! Твою ма-а-ать!
Она не решалась подойти ближе: неизвестно, все ли прореагировало. Китти надеялась, что Варфоломея не оказалось в хате в тот момент.
Она вернулась в деревню и пристальнее стала приглядываться к трупам.
Китти заметила, что на месте, где была таверна, разбросаны щепки и ошметки — характер обломков такой же, как при взрыве. Она услышала прерывистый хрип. Кто-то еще сохранил жизнь.
Звук исходил из-под обломков. Китти горячо желала, чтобы там оказался Варфоломей. Отодвинув балку и откинув ошметки, странница обнаружила окровавленное лицо в мятом шлеме. Выпученные глаза с мольбой глядели на неё.
— Г-г-госуда-а-рыня...
— Ты кто такой? — рявкнула Китти. — Твоя шайка напала на деревню?!
Раненый со страхом глянул на неё и, прижав губы, скривился. Китти не желала возиться с ним и, схватив его за шкирку, прорычала:
— Немедленно рассказывай все, что тут случилось. Вы напали на деревню?!
— Д-д-да, — просипел налетчик. — После зимы у нас ничего не осталось, и мы решили напасть на какую-нибудь деревушку... Они не хотели отдавать еду и одежду, и нам пришлось порубить недовольных. Но недовольными оказались все мужики. Мы убили их. Потом атаман засел в таверне вместе с братией, а остальных послал шарить по домам. Тут на нас налетели бабы... Их мы тоже зарубили. Я пошел доложить атаману, но вдруг таверна взорвалась, и...
— Кто подорвал ее?
— Н-не знаю...
«Наверняка Варфоломей».
— Видел огромного бородатого мужика?
Налетчик вновь скривился, и из его глаз хлынули слезы, а из уголка рта вновь потянулась струйка крови — лишь своим еле заметным движением она обличала себя на окровавленном лице.
— Видел, — его голос надорвался. — Вместе с другим амбалом. Лысым.
— И что с ними?
— Мертвы. Их наши зарубили. — Он закусил губу, зная, что после этих слов ему не миновать смерти. И он оказался прав.
Китти обеими руками схватила его за глотку и, надавив, задержала. Долго стараться не пришлось: тонкая шея уязвима, и налетчик быстро умер. Странница чертыхнулась: нужно было заставить урода помучиться. Внезапно ей вспомнились слова Джека, и она, глянув на еще, как оказалось, юного разбойника, подумала, что и сама бы могла закончить подобным образом.
У неё не было сомнений, что Варфоломей подорвал таверну с врагами. Но сделал он это не сам: видимо, приказал какой-нибудь кухарке кинуть бомбу или, что вероятнее, ацетиленид, который при малейшем ударе взрывается. Сам же он пошел громить остатки банды. И слег.
Китти осматривала каждый труп, рыскала, как хищный зверь. В грязи, перемешанной с кровью и мочой, лежали селяне; к ним она не испытывала и толики сочувствия, лишь отвращение. Но до тех пор, пока она не видела их лицо, странница ощущала гложущий, гадкий страх и отчаяние. Она знала, что вскоре найдет Варфоломея, но истово не хотела видеть его.
Она обнаружила знахаря рядом с мужиком, который плюнул в неё — из его головы торчал топор. Варфоломей лежал на боку, и Китти, перевернув его, прошипела: из груди торчала рукоятка кинжала, и одежда была изрезана и окровавлена. Странница судорожно проверила пульс на запястье, на шее, в ложбинке ключиц, будто забыв о кинжале в груди знахаря, будто слыша его дыхание и сердцебиение. Будто забыв о словах юного разбойника.
Вновь завыл ветер, унося дым, гарь и тошнотворные запахи реагентов, крови и экскрементов. Небо прояснилось, и вскоре солнечный диск осветил лощину. В это время Китти копала могилу вдали от деревни. Глаза жгло от слез.
Странница погребла Варфоломея, соорудив курган. Долго стояла, не понимая происходящего. Она, словно бестелесный дух, находилась под палящим весенним солнцем, не чувствуя ничего, кроме бури ярости и отчаяния.
Её душила злость. Она не смогла оплатить убийцам сполна — они уже мертвы.
Варфоломей не заслуживал смерти. Не он, добрый, придурковатый альтруист. Не он, спасший Китти. Многие и волоса его не стоили, но они посмели зарубить знахаря как скотину. Этот мир лишен всякой справедливости.
— Таково твоё предназначение? — еле слышно сказала Китти, сев у кургана. — Таково предназначение всех светлых, добрых людей? Сгинуть от рук падали, что гниет свой долгий век?
Мысли странницы начали кружиться вокруг отца. Ярость и уверенность все крепчали, перемежаясь со скорбью, усиливая друг друга. Потом, через много лет, она вспомнит этот день. День, когда она решилась уплатить давний долг.