Глава VIII: Возвращение домой и расплата
Китти искала безустанно. Вспоминала давние дороги, тропки, ориентиры, которые за столько лет не стерлись из её памяти. Она стала терпеливее, хитрее и злее, уподобилась хищнику. От предвкушения так давно желанной мести её встряхивало от горького восторга, доводя чуть ли не до исступления. Она жаждала крови всеми фибрами своей души.
Наконец, она нашла поселок. Немногое изменилось после её отъезда: поставили парочку новых домов, отремонтировали своеобразную ратушу, и над ней теперь реял флаг инквизиции.
Народ глядел на неё со здоровым интересом — поселок стоял на перепутье, и чужеземцы не были редкостью для них, — но многие морщились: они помнили, как каждый новоприбывший в этот поселок приносил одни лишь беды. Вот и в этот раз смотрели на Китти с недоверием.
Она остановилась у постоялого двора, намереваясь выведать всю нужную информацию.
Стояло позднее утро, и в таверне почти не было посетителей, кроме двух пьянчуг, прилипших к столу. Стойку протирал старик; Китти ухмыльнулась — этот мужичок еще во времена её детства все стоял и начищал эту проклятую стойку.
Корчмарь глянул на посетителя.
— Здравствуйте, милая государыня! — приветливо сказал он; хоть и относясь к старожилам поселка, он, как владелец постоялого двора, должен был с учтивостью обходиться с клиентами. Особенно новому посетителю. Посему он недоверия не выказывал. — Чего изволите?
— Где Устин? — грубым голосом спросила Китти. Ей не хотелось вести игру и выведывать по крупице информацию — этим она и не славилась. Она хотела как можно быстрее добраться до ублюдка.
— Кто... А-а-а, этот, Устин?.. Вроде говно свиное чистит. Смена у него.
Китти ухмыльнулась. Достойное для курвы занятие.
— И где он живет?
— Все на том же месте, где он с Авророй жил — да упокой Господь ее душу...
Китти похолодела. Она впилась взглядом в корчмаря, и тот, недоумевая, сказал:
— Так это ж давняя история! Лет так семнадцать тому назад пришел один странник в наши края, ну и обнаружил обгрызанное волками тело Авроры. Ну, а её дитя себе забрал. Как у нас в селе горевали... такая баба хорошая, да и с этим упырем связалась, всю кровь из нее высосал. Мы-то все знали, что к чему у них в семье: поколачивал Устин ее. После смерти Авроры у нас мужики ему возмездие решили устроить: помяли его хорошенько, да и хотели выкинуть восвояси, курву такую. Но, как ты поняла, до сих пор здесь живет он и чистит за свиньями. Как-то так.
— И когда он домой возвращается? — лязгнула Китти.
— Да как все — ближе к вечеру... А у вас к нему что, милая государыня?
— Не твое дело, — быстрым шагом она направилась ко входу.
— Ой, как я не завидую Устину... — задумчиво сказал корчмарь и начал натирать стойку.
***
Китти нашла свой старый дом. Покосившаяся лачуга — в её детстве она выглядела ненамного лучше, чем сейчас. Полусгнившие доски, вместо двери — две сколоченные дощечки, а в дырявой крыше хлопал ветер — видимо, вместо дерева Устин решил залатать прореху полотном. Если бы не исхудавшая свинья в загоне, она бы подумала, что этот дом заброшен.
Соседей у Устина осталось мало: половина из них давно умерла, и их дома родственники растащили на стройматериалы; другие халупы просто перенесли на другой край села.
«Так даже лучше, — подумала Китти. — Никто не увидит».
Она вошла внутрь, и тут же на неё хлынули запах сырости, плесени и псины. Из мебели остался стол, табуретка да соломенные нары. На полу валялись бутылки, клочки ткани и мелкий мусор, ковром застилавший хату. Печка из белой превратилась в бурую. Китти поморщилась.
В ней постепенно затягивался клубок змей, выворачивающих все наизнанку, выдавливающих из странницы старую обиду, гнев и горечь, с которой она так давно мечтала расстаться. И яро надеялась, что сегодня все случится.
Она вышла из хаты и вернулась с охапкой дров из сарая. Кинула в печь и зажгла огонь. Дерево затрещало.
Китти намеревалась ждать отца дома.
***
Наступил вечер.
Странница увидела, как Устин с опаской подходит к дому, заметив дымок из печной трубы. Он метнулся в сарай и, взяв топор, стоял, боясь подходить. Китти ждала.
Хозяин гусиными шажочками подходил к халупе, озираясь по сторонам, надеясь на проходящих мимо селян, что могли бы помочь в случае нападения. Но улицы были пусты.
Устин, шумно вздохнув, с ноги распахнул дверь, держа топор наготове. Увидев высокую, худощавую, в красном плаще девушку, он, отшатнувшись, рванул наружу, испуганно вопя.
Китти приблизилась к нему двумя подскоками и, схватив за шиворот, потащила обратно в хату. Она грубо кинула Устина на пол, и тот, ноя, прикрикнул:
— Ты кто такая? Что тебе нужно от меня-я-а-а-а?..
Китти встряхнуло: перед ней на полу сжался дряхлый, никчемный мужичок, блеклыми, опухшими глазами глядевший на неё. Его беззубый рот кривился в крике и стенаниях. Сам он весь трясся от страха, и Китти с отвращением отметила, что от него разит спиртом, потом и дерьмом.
«Как такое ничтожество могло заставить нас с матерью страдать?»
— Бери все, что хочешь, — взмолился Устин. — У меня тайник есть в подвале, золото! Забирай их, но не трогай меня, прошу! Хату мою хочешь? Пожалуйста! Я сейчас же уйду и свинью оставлю. Не трогай! Только не трогай!
— Думаешь, ты откупишься своей халупой? — взбесилась Китти, подходя ближе; Устин отползал. — Ни деньги, ни доски, ни свинья не окупит твоей жизни! Ничто не окупит страдания Авроры!
Китти пнула его под ребра и по лицу, каблуком расквасив нос. Устин с ужасом глядел на неё.
— Не я ж ее убил: это был несчастный случай! Столько лет прошло! Да какое тебе дело до неё? Кто ты такая?!
— Ты её выгнал из дома! — взревела она и сев сверху, Китти принялась кулаками лупить его по лицу. Китти била, била, наблюдая, как кровь растекается, марая её руки. Каждый удар был все яростнее, упоительнее. Она раззадорилась еще сильнее. Когда лицо стало напоминать кровавое месиво, странница, встав, проскрежетала:
— Я скажу тебе, кто я! По твоей милости я осталась сиротой. По твоей милости меня забрал странник, сделав монстром! По твоей милости я побиралась, питалась всяким дерьмом, спала на улице, терпела от всех оскорбления! По твоей милости я стала убийцей чудовищ! По твоей милости твоя дочь вернулась, чтобы убить тебя голыми руками!
Устин прохрипел; не в силах встать и убежать или хотя бы отползти, он отвернул лицо.
— Смотри на меня! — крикнула Китти. — Смотри на меня, паскуда!
Отец подчинился. Его глаза застлала кровь, но, как странница надеялась, он видел свою погибель.
Хрустели кости и хрящи, мерзко хлюпала кровь. Китти каблуком дробила лицо, чувствуя, как он постепенно, с каждым ударом углубляется все больше и больше.
Ей было плевать, что будет, если кто-нибудь обнаружит её за убийством. Ей было плевать, что будет, когда найдут тело отца. Её главной задачей было размозжить череп этого ублюдка, а остальное не имело значения.
Когда каблук полностью стал входить в глазницу, Китти остановилась, осматривая свою работу. Мучитель, душегуб, из-за которого умерла мать, замертво лежал на засратом полу.
Она вышла из хаты. Закат, золотисто-алый, постепенно затягивался сизыми тучами. Они не успели застлать угасающий диск солнца, как хлынул ливень, на удивление теплый. Китти, прикрыв глаза, позволила ему омыть себя. Пятна крови сходили с лица, одежды, кровь ручьем смывалась с ладоней. Ярость и негодование отступали, оставив убаюкивающее успокоение.
Если бы Китти была поэтессой, то сказала, что сама природа оплакивает её страдания, страдания матери. Что этот ливень — их горькие слезы. Но она — странница, и она скажет, что долг её оплачен.
Китти повернула на задний дворик. Пройдя дальше, вглубь рощи, она, развязав кобылу, вскочила на нее и, выехав с другого края рощи, оказалась на длинной дороге.
Было позднее лето. Она намеревалась вернуться за своим мечом, а после — отправиться куда глаза глядят.