Soft Steps
Особняк дышал темнотой.
Глубокой, затяжной, как старая рана, которую никто не зашивал.
Винансио уехал. Селия спала. Доминик — где-то в городе.
Это была её ночь.
Илэйна ступала по холодному мрамору босыми ногами, в одном лишь тонком шёлковом халате цвета мокрого угля. Ткань струилась по телу, цепляясь за изгибы. Сквозь полумрак едва проглядывало: плечо, бедро, линия ключиц.
Она не собиралась прятаться.
Но и не собиралась быть пойманной.
В её руке — ключ-карта, украденная ранее с папки Мануэля.
Цель — архив. Глубокий, старый, запретный. Где, по слухам, даже стены могли рассказать больше, чем живые.
Прошла мимо зала, где шли тренировки. Мимо кабинета.
И направилась в сторону западного крыла — туда, где когда-то работал отец.
Ключ-карта мигнула зелёным.
Треск защёлки.
Тёмная комната впустила её, как вздох.
Запах:
пыльных страниц,
чёрного кофе,
старого лака.
Она включила только настольную лампу.
Свет вырезал её из темноты, обнажив почти полностью.
На стекле шкафа отразилось: она — в халате, с полураспущенными волосами, глаза холодные, как лёд.
Папки. Схемы. Бумаги.
Она искала не имя — она искала его след.
Венансио. Где он был. С кем. Зачем исчез. С кем работал.
— Ты не из этого дома. И не для него.
Но она не услышала этого вслух.
Мануэль стоял в тени.
В коридоре.
Спиной к стене. Глаза — в щёлочку двери. Он видел её.
Видел халат, который мог соскользнуть от малейшего прикосновения.
Видел, как она искала.
Как двигалась, как будто знала, что именно искать.
Он не сделал ни шага.
Не спросил, что она делает.
Не произнёс ни слова.
Он просто смотрел.
Долго.
Глаза его были тёмные, настороженные.
Но не было злости.
Только интерес.
И внутреннее напряжение, как будто он ловил зверя, которого сам же хочет отпустить.
Когда она вышла из комнаты — он уже ушёл.
Не оставив ни следа. Ни тени. Ни вопроса.
Но в ту ночь — он впервые запомнил, как пахла её кожа.
Утро 8:45
В доме было тихо. Непривычно. Как будто особняк замер перед бурей.
Илэйна сидела в кресле, медленно прочёсывая белоснежные шелковистые волосы прядь за прядью. В зеркале перед ней отражалось её лицо — каждая черта, каждая родинка, царапина, шрам. Они были как страницы книги, которую она перечитывала снова и снова, пытаясь вспомнить, кем была и кем стала.
Пальцы задерживались на шраме у виска — тонкая линия, едва заметная, но навсегда оставшаяся на памяти кожи. Глаза отражали усталость и решимость одновременно. Она аккуратно нанесла лёгкий слой помады, затем собрала волосы в небрежный пучок, оставив несколько свободных прядей, которые мягко обрамляли лицо.
Встала, выбрала из шкафа чёрное лёгкое шелковое платье — простое и в то же время элегантное. Лёгкий аромат духов, тонкий и свежий, окутал её, когда она провела флаконом по шее и запястьям. В руках она сжала папку — её молчаливого спутника на этот день.
Она вышла из комнаты и шагала по длинному коридору, где полумрак казался живым. Свет ламп плавно касался стен и теней, создавая игру контрастов. Внезапно её взгляд встретился с глазами Венансио — и время словно замедлилось.
Они посмотрели друг на друга, будто пересеклись в мире между минутами. Взгляды задержались, отражая нечто большее, чем просто признание. Илэйна тихо произнесла:
— Доброе утро.
Венансио даже не поднял головы. Его глаза быстро сместились, пробежали по ней, словно считывая данные, вычисляя что-то невысказанное. Затем он коротко кивнул, едва слышно произнеся:
— Доброе утро.
Он не узнал её. И в этом молчании было больше, чем просто непонимание — словно между ними выросла невидимая стена.
Он ждал её в зале боевых тренировок.
Обнажённый по пояс, в тёмных спортивных штанах, с повязками на запястьях.
Лёгкий блеск пота под лампами. Мышцы, будто высеченные из мрамора.
Он не смотрел, когда она вошла. Продолжал наносить удары по грушe — ритмичные, точные, будто хотел выколотить из себя мысли.
Он провёл ладонью по лицу, остановил дыхание и обернувшись усмехнулся:
— Ну, ты, конечно, по стилю оделась. Прямо на спарринг с дьяволом.
— Не волнуйся. Я же не собиралась драться с тобой.
— Ты знал, что я приду, — сказала она спокойно.
— У меня шестое чувство на женщин, которые ходят по дому босиком, — отозвался он, не прекращая удары.
— И что оно говорит о мне?
Он остановился. Повернулся. Взгляд — острый, тяжёлый, почти колючий.
— Что ты не та, за кого себя выдаёшь.
Пауза.
Она сделала шаг вперёд.
— Ты говоришь это каждую встречу.
Он подошёл ближе. Их разделяло меньше метра.
От него пахло потом, кожей и чем-то горячим, почти диким.
— Я не псих, Илэйна. Его голос был ниже, чем обычно.
— И ты не просто терапевт. Ты ловишь. Оцениваешь. Следишь.
— А ты привык, что за тобой никто не смотрит. Её голос был мягким, но в нём было оружие.
Он усмехнулся.
— Я привык быть на охоте.
— Может, тебе стоит попробовать быть дичью?
Он сделал шаг ближе. Теперь между ними не было пространства. Только жар.
Пульс — у обоих — ускорился. Она почувствовала, как мурашки пробежали по шее.
— Если ты охотница. Прошептал он,
— то зачем медлишь?
— Потому что самые опасные звери не сразу бросаются на цель, — ответила она, глядя прямо в его глаза.
— Они ждут. И делают вид, что не хотят убивать.
Он опустил взгляд на её губы. Потом на ключицы.
Глаза скользнули по её телу, будто оценивая: насколько близко он может подойти, прежде чем она оттолкнёт.
Но она не оттолкнула.
— Ты же знаешь, — произнесла она тихо.
— Это последний сеанс.
— Да.
— Что мы будем делать с тем, что между нами?
Он не ответил.
Просто положил ладонь на её шею , немного придвинул к себе и легонько сжал
Как будто хотел почувствовать, бьётся ли сердце.
— Ты хочешь, чтобы я сказал «оставайся»? — его голос был шепотом.
— Я хочу, чтобы ты не говорил ничего, — выдохнула она.
— Чтобы ты действовал.
Вен в её висках бился с бешеной скоростью.
Он провёл пальцами по её ключицам — так медленно, что у неё перехватило дыхание.
— Ты всегда такая... холодная? Или только со мной?
Она ответила, не моргая:
— Только с теми, кто может меня разогреть.
В этот момент всё было на грани.
Один вдох — и они бы столкнулись.
Один взгляд — и вспыхнули бы.
Он хотел шагнуть ближе, уже почти наклонился, его взгляд стал жёстче, тяжелее.
Но в последний момент она отодвинулась — медленно, точно, без страха.
Два шага назад.
Резкий толчок скамеечки каблуком.
Села. Закинула ногу на ногу
Разворот. Щелчок папки.
— Сеанс, — произнесла она, листая страницы.
Голос ровный, почти холодный.
— Всё как ты хотел. Только давай обойдёмся без театра. Начнём с самого грязного.
Он смотрел на неё, сжав челюсть.
Ноздри дрожали от сдерживаемого огня.
Вся его сила, злость, жар — рассыпались о её спокойствие.
— Ты не боишься меня, да? — тихо бросил он, подходя ближе.
— Я вообще мало чего боюсь, — сказала она, не поднимая глаз.
— Тем более, когда знаю, кто сидит напротив.
Она перевернула страницу.
— Вопрос первый, Мануэль. Когда ты в последний раз бил кого-то не кулаками... а словами?
Он усмехнулся, провёл рукой по шее.
— Я предпочитаю удары, которые оставляют шрамы.
— Не все шрамы видны на коже, — отрезала она.
Тишина.
Воздух между ними был густой, как ртуть.
Он медленно опустился на скамью напротив, всё ещё не отводя взгляда.
Они сидели друг против друга. Как две противоположности, которые знают — столкновение неизбежно.
Он всё ещё дышал тяжело. После тренировок — или после неё. Не разобрать.
Эмида сидела прямо, как будто на приёме у министра обороны.
Папка — раскрыта. Лист перелистнулся, и по залу прошёл шорох бумаги, будто выстрел глушителя.
— Этот сеанс — последний, — сказала она, спокойно.
— Я не психиатр. И ты не пациент.
Мы просто два человека, которые притворяются, что им не нужно говорить вслух.
Он посмотрел на неё с усмешкой:
— Слушай, принцесса , я сюда не за исповедью пришёл. Ты хотела понять, кто я? Спроси. Но ты не сможешь вынести правду.
Она кивнула, словно приняла бой.
— Когда тебе было пятнадцать... твой отец сломал тебе нос за то, что ты не донёс до конца бетонные плиты.
У тебя был жар. 39. Ты падал в грязь. А он называл тебя бабой. Это правда?
Тишина. Он не ответил. Только сжал кулак. Вены вздулись.
— Ты не сломался. Но потом три ночи не спал. Боялся моргнуть, чтобы снова не оказаться под его ботинком.
Он посмотрел в сторону. Не на неё. В стену.
Сквозь стены. В прошлое.
— И что ты хочешь услышать? Что мне было страшно? Было. Но я благодарен. Он сделал из меня того, кто выжил. Я же жив, да?
— А когда тебе было двадцать, — продолжила она, холодно, без эмоций, — ты работал на людей, чьи имена не печатают. Один раз тебя нашли с пробитым боком и разрезанной грудной клеткой. Ты сам себя зашил.
Он усмехнулся, но глаза остались пустыми.
— Там не было выбора. Или ты, или — ты на асфальте, как мясо.
— Ты продолжаешь драться, Мануэль. Даже когда войны уже нет. Ты ставишь людей на мушку — но на самом деле хочешь, чтобы хоть кто-то... просто остался рядом.
Он резко встал.
Массивная фигура поднялась, как гроза.
— Заканчивай, — прорычал он. — Ты не имеешь права говорить это.
Она тоже встала. Глаза в глаза.
— Это не я сказала. Это ты выдохнул между строками.
Я просто первая, кто осмелился это повторить вслух.
Тишина. Гулкая. Почти слабо слышен звук капающей воды где-то в углу зала.
— Знаешь, — выдохнул он, чуть сбившись с тона, — ты единственная, кто может довести меня до точки, где я не знаю — хочу я тебя убить... или просто остаться с тобой наедине.
Она улыбнулась — устало, чуть печально.
Закрыла папку.
— Всё. Сеанс окончен.
Она прошла мимо, на секунду остановилась рядом и добавила тихо:
— Жаль, что ты решил всё разрушить... прежде чем мы успели построить хоть что-то.
Дверь зала закрылась за ней с коротким щелчком.
Он остался один. В тени. В своём ринге. Среди боли, пота и мыслей.
Последний сеанс — закончился.
Но война внутри только начиналась.