2
Сперва они проезжали владения хоббитов — просторный добропорядочный край с отличными дорогами, населенный почтенным народом; время от времени им встречался какой-нибудь гном или фермер, спешившие по своим делам. Потом пошла местность, где жители говорили на незнакомом языке и пели песни, каких Бильбо раньше не слыхивал. Наконец они углубились в Пустынную Страну, где уже не попадалось ни жителей, ни трактиров, а дороги становились все хуже да хуже. Впереди замаячили сумрачные горы, одна другой выше, казавшиеся черными из-за густых лесов...»
Остановка в трактире «Дивные холмы» на большаке была изначально идеей Брехты, нежели Торина, однако, дабы не показать, что он пошел на поводу у какой-то там воровки, вполне себе успешно завоевавшей симпатию большей части отряда, гному пришлось выкрутить ситуацию так, будто он сам устал с дороги и жаждет как следует отдохнуть. Будь его воля, ехал бы до самой глубокой ночи и время не терял, ведь они еще не покинули земель хоббитов, а значит ночевать даже на обочине было бы безопасно, но девица как бы между делом заявила, что травы нужно как следует просушить, а она сама соскучилась по бадье с горячей водой, и вдруг немалой части привыкших к враждебным условиям для жизни гномам тоже надоело спать всего лишь по несколько часов за ночь на сырой земле и захотелось комфорта! Это слово раздражало Торина, привыкшего потом и кровью пробивать себе дорогу в тяжелом мире и уже забывшего, что значит расслабиться телом и мыслями, но выбор был невелик, а потому отряд все же остановился в «Дивных холмах». Стоило заметить, местечко было воистину дивным, еда вкусной, а комнаты просторными, однако платить за все это приходилось куда больше, нежели в какой-нибудь маленькой корчме, что их ожидали дальше по тракту, являясь еще одним поводом для неугасаемого недовольства Короля под Горой. Брехта, разумеется, не выложила ни одной монеты в уплату счета за весьма роскошный ужин, зато согласилась сыграть с одним из постояльцев в карты, где деловито и весьма сноровисто обчистила бедолагу под одобрительный свист Бофура и племянников Дубощита. Торин наблюдал за этой смутьянкой неотрывно и, вероятно, слишком открыто, подмечая за ней все новую и новую деталь. В то время как все гномы ели и пили вольготно, не стесняя себя манерами и приличиями, девица орудовала в тарелке ножом и вилкой. Хлеб отламывала небольшими кусочками, салфетку растелила на коленях и каждый раз, чинно поднося ее к губам, вновь аккуратно расправляла, не швыряя комом как остальные, после чего, в конце трапезы, сложила приборы на тарелке как того требовали нормы этикета. Даже Гэндальф, не распространяющийся насчет прошлого девушки, смотрел на нее с молчаливым одобрением, в то время как в Торине росло напряжение. Когда травница удалилась, дабы наконец понежиться в горячей воде, гном не выдержал и все-таки поспешил удовлетворить свое любопытство. — Кто, во имя Дурина, эта девка?! Волшебник смотрел на него с выражением крайнего удивления смешанного с недопониманием, однако должного эффекта на вопрошающего это не произвело и он повторил вопрос. — И не ври мне, что она простая воровка! Выросшие на улицах не ведут себя за столом так, как она. — И что же примечательного заметил ты в ее манерах? — Их наличие. — Торин косится в сторону Бомбура, который пытался вытащить из бороды застрявший там кусок колбасы, и вновь обращает свой тяжелый взгляд на Гэндальфа. — Уют в лачуге мне не понравился сразу, как и ее расчудесное волшебное пение. Теперь оказывается она еще и трапезничает как настоящая леди. — Это нисколько не умаляет ее достоинств как взломщика, Торин. Более того, перечисленные тобой качества лишь добавляют ее облику новые приятные черты, разве не так? Торин недовольно засопел, но более расспрашивать не стал. Он вновь сел за свой стол, как тут дверь распахнулась и на пороге появился низкорослый мужчина с большими усами, острой бородкой и маленькими поросячьими глазами. Человек сразу привлек к себе внимание, что-то оживленно объясняя трактирщику, повышая при этом свой не самый приятный голос. Как оказалось, он зашел не просто так, а с объявлением, которое повесили прямо на одном из столбов у входа. Корчмарь, слишком занятый для распросов и рассмотрения разложенных перед ним на стойке листов бумаги, просто согласно на все кивал, лишь изредка качая головой, да и то скорее всего невпопад, ибо партия в кости за ближайшим к нему столиком волновала его куда больше, чем коротышка с поросячьими глазами. После незнакомец удалился, а Торин, чувствуя неладное, поспешил проверить, что же столь важное искал неприятный тип, раз поехал распространять листовки на ночь глядя. Он подошел к столбу, сорвал объявление и буквально окаменел. На него, улыбаясь, смотрела Брехта.
***
— Ты послал гонцов, как я велела? Женщина средних лет, с красивыми, но безумно холодными чертами лица даже не обернулась, когда дверь в ее спальню отворилась и на пороге возникла мужская фигура. — Да, моя леди. — Портрет вышел удачным? — Художник взял на основу тот, что лежал на чердаке, моя леди. — Отлично. Заметив краем глаза движение мужчины к ней, женщина даже бровью не повела, продолжая сосредоточенно смешивать травы и толочь их в ступке. Все должно получиться. — Моя леди, а вы уверены, что она жива? — Уверена. Волшебное зеркало никогда не лжет. К травам прибавляется змеиный яд и толченые грибы, каждый ингредиент в небольших пропорциях, но достаточных для нужного эффекта. — А если ее тетка все же найдет девку первой? — А вот для этого, моя сладкий, я и готовлю эту чудесную настойку. Старуха вспомнила о существовании племянницы слишком внезапно и не вовремя. Но на наше счастье она больна и нуждается в лекарствах. Мужчина обнимает женский силуэт со спины, проведя широкими ладонями от низа живота до полной упругой груди, но тут ему в руки попадает флакончик со светло-зеленым снадобьем, плотно закупоренным пробкой. — Пойдешь к тому знахарю, о котором я тебе говорила и отдашь ему это. Он в конце недели отправляется в Озерный город и отвезет это старухе. — Мне отправляться прямо сейчас, моя леди? Женщина лукаво улыбается, притягивая мужчину к себе и позволяя ему сжимать себя в объятиях. — Служи мне верно и никогда не лги, мой сладкий, — шепчет она ему в ухо, пока он покрывает поцелуями ее гибкую шею, — и тебя не постигнет участь твоего предсшественника. Она садится на стол, где только что готовила свое зелье, и обвивает ногами мужской торс, бросив один единственный взгляд на золотой ларец, в котором лежало некогда любившее ее сердце.
Как часто мы возвращаемся мыслями в прошлое? Как часто мы сожалеем о содеянном, будучи уже не в силах что-либо изменить? Наши воспоминания пожирают нас, мешают двигаться вперед. Ровным счетом как и секреты. У Брехты было немало тайн, что лежали мертвым грузом на ее сердце. Она помнила жизнь на улице, те ужасные годы полные воровства, обмана и страха, преследовавшего ее даже ночами. Она помнила липкие пальцы пьяного мельника, у которого она в один дождливый день просила ночлега, помнила его зловонное дыхание у своего лица и тяжелую мужскую руку, следы от пальцев которой казалось до сих пор горели огнем на щеке девушки. Она ничего не забыла. Но теперь ей выпал шанс на лучшую жизнь, шанс вернуть себе положение, совершить акт возмездия за все поломанные годы, за испорченную юность, и она воспользуется этим шансом, чего бы это ни стоило.
Горячая вода разморила, понемногу стало клонить в сон. Брехта аккуратно вылезает из бадьи и едва успевает взять в руки простыню да кое-как в нее обернуться, как в комнату, без стука, приглашения или иных форм вежливости, влетает сам Торин Дубощит. — Я требую объяснений! Следом за Торином вбегает Балин, очевидно пытающийся удержать своего короля от столь вопиюще вульгарного поступка, но тот был подобен быку, что завидел красную тряпку. Его ноздри трепетали от праведного гнева, глаза горели не менее праведным огнем, а губы были плотно сжаты в узкую линию, и даже вся конфузность ситуации не заставила его, подобно другому гному, прикрыть глаза рукой или хотя бы потупить взор. — Каких таких объяснений и с чего вдруг? — Вспыхивает Брехта, плотнее заворачиваясь в простыню и гордо вскинув упрямый подбородок. — Вы вообще знакомы хотя бы немного с нормами хорошего тона? — Не тебе учить меня хорошему тону! Воровка, к тому же еще и лгунья, за поимку которой назначена награда, как за особо опасную преступницу! Торин швыряет на пол листовку, что все это время сжимал в стальных тисках, и Брехта безошибочно узнает на ней собственное лицо. — Ну? Я слушаю. Девушка слышала в коридоре чье-то недовольное сопение и приглушенные голоса, один из которых точно принадлежал волшебнику, но никто не явился ей на помощь. Не было того избавителя, который мог бы сейчас спасти ее от ответа и той истории, которую она была вынуждена поведать. Это было ее прошлое, Дубощит не имел никакого права заставлять ее выворачивать душу наизнанку, требовать того, что превышало контракт. Так думала Брехта и в том была уверена. Будто читая ее мысли, Торин закрывает за собой дверь, выдворив в коридор прожигающего его насквозь недовольным взглядом Балина, и садится на ближайший табурет, выжидательно глядя на травницу. — Я не могу взять в поход того, кому не доверяю. Я изначально был против этой безрассудной затеи, но теперь эта затея еще и опасная. Потому если ты не расскажешь всю правду, можешь возвращаться обратно в свой лес. У Брехты взгляд уже даже не злой или встревоженный, а усталый, отрешенный и тусклый. Она отстраненно смотрит на листовку, что тонула в небольшой мыльной лужице, разлитой у бадьи, наблюдает, как вода размывала очертания ее портрета, такого далекого, но такого родного, и на лице девушки появляется привычная грустная улыбка. — Моя история, господин Дубощит, чуть менее интересна, чем повесть о ежедневных заботах фермера на своей земле. У меня нет рода, нет семьи, нет друзей. Я нищенка, гонимая с постоялого двора за неуплату жилища. Я воровка, лезущая за чужим добром в карман, чтобы на всю горсть золотых, что удалось умыкнуть из толстого кошелька богача, заказать самый роскошный обед в какой-нибудь корчме и проиграть остатки денег в карты со скупщиками краденого. Я кто угодно, но точно не убийца и не предательница. Резона не доверять мне у вас нет, я подписала договор. Бесприданница сидит рядом с камином, где тихонько потрескивали дрова, объятые огненными всполохами, и даже не замечает, какими глазами на нее смотрит Торин. Он любуется тем, как теплое пламя ласкает ее мокрую кожу, по которой то и дело сбегали тоненькие ручейки, капающие с влажных волос, что слегка завились от воды и блестели ярко в свете камина, казавшись мягче любого шелка. Он невольно скользит взглядом по стройным ногам, тонким ключицам и небольшим холмикам груди, скрытым под простыней, и по телу мужчины пробегает волна приятного жара. Брехта будто замечает неладное, внезапно возникшая пауза волнует, и она наконец поднимает взгляд на Торина, ожидая волны гнева от обычно весьма характерного Короля под Горой, а его крепко сжатые кулаки ошибочно приняла за как раз-таки проявление того самого ожидаемого раздражения. — Если, тем не менее, мне нет доверия, я готова уйти... — В этом нет необходимости. — Резко кидает Дубощит, поднимаясь с табурета. — Я услышал не совсем то, что ожидал, но этого вполне достаточно. Пока что. Брехта видит, что гном избегает смотреть на нее, полагая, будто то есть проявление презрения и отвращения к ее персоне после услышанного покаяния, а потому весьма удивляется, когда Торин, дойдя до двери, все же оборачивается и, глядя прямо девушке в глаза, говорит: — Поговаривают, будто в каждом из нас живут два волка. То, каким ты становишься, добрым или злым, зависит от того, какого волка кормишь. Я в эту чушь не верю. На протяжении всей жизни мы кормим обоих волков, а потому никто в абсолютной мере не может быть чист. Не мне тебя судить, однако впредь я надеюсь на большую откровенность и доверие. Желаю доброй ночи, госпожа Брехта. Торин уходит, тихонько прикрыв за собой дверь, и даже не знает, как долго ему вслед молодая травница и какой ураган чувств своими словами он поднял в ее душе.
Они покинули харчевню на рассвете. Весь отряд, до произошедшего накануне небольшого происшествия находившийся в отличном настроении, вдруг стал молчалив и скован неведомым неудобством, мешающим общению, а на травницу вообще не поднимали глаз, особенно Король под Горой. Не чувствуя себя провинившимся, он, тем не менее, не мог легко забыть произошедшее вечером, и, хотя голод телесный еще можно было вполне заглушить, то вот с возвросшим интересом к девушке он ничего поделать не мог. Волшебник, как выяснилось в конюшне, отправился еще ночью куда-то по делам особой важности, о которых не сообщил никому из присутствующих, лишь сказав, что новости, которые он надеется добыть, будут полезны как отряду в целом, так и Брехте в частности.
Местность, что вначале была вполне приятной и гостеприимной, сменилась на малопригодные для ночлега дебри, а усугубилась ситуация отнюдь не извечно капающим дождем, что портил и без того не слишком приятное настроение отряду, и даже не тем фактом, что напуганные взметнувшимися в небо из придорожных зарослей птицы напугали лошадей, те рванули в быстротечную реку и, встав на дыбы, опрокинули в воду поклажу с провизией, а жуткое несварение Бомбура, который казался самым крепким из гномов, но лишь на первый взгляд. Переедание и изобилие жирной пищи сделали свое дело, из-за которого дородный муж проводил в кустах большую часть времени. — Может, вы уже позволите вам помочь? — Не сдержалась Брехта, когда гном снова слез с лошади и направился в овраг. — Это может быть отравление, а у меня есть травы как раз на такой случай. Бомбур, будучи добряком по натуре, все же не доверял Лесной Деве, как травницу прозвали в отряде, отчасти из-за тех наговоров, что регулярно распускал Двалин, так и не проникшись особой симпатией к девушке, но состояние здоровья вынуждало идти на компромисс. — Мы отстаем по времени. — Недовольно цедит Торин, бросая косой взгляд на снимающего на ходу штаны товарища. — Вылечи его и поскорей. Брехта лишь коротко кивает и, спешившись, принимается за дело. Она работала ловко, что-то перетирала в руках, что-то мелко рвала на части, варила, процеживала через бинт, и ни разу за все время не встретилась глазами с Дубощитом, что то и дело бросал на нее косые взгляды исподлобья. — Готово. Это надо выпить. — Брехта замечает, как мешкается Бомбур, принимая из ее рук лекарство, но старательно делает вид, будто столь явное недоверие ее совершенно не заботит. — Но нужно время, чтобы подействовало, а ему, — девушка указывает на гнома, что недовольно скривился, делая очередной глоток, — необходим покой. В обычное время Торин уже разразился бы недовольной тирадой, гневными речами и ехидными замечаниями, но в этот раз отчего-то решил смолчать. Возможно, чувство вины сказывалось на его поведении, возможно, некие ростки симпатии мешали выплескивать на травницу свое возмущение, но Король под Горой велел искать место для ночлега и осмотреть местность. — Можно я пойду? — Спрашивает его Брехта, скармливая коню самое спелое яблоко, которое было у нее в седельной сумочке. — У меня зоркий глаз, я замечу неприятность, если такова будет на горизонте. — Среди нас слепцов тоже нет, куколка. — Бросает недовольно Двалин, скрестив руки на груди. — А ты вроде как воровка, а не следопыт. — А по-моему, это хорошая идея. — Вмешивается Кили, заметив, как зло блеснули глаза Брехты на старшего гнома. — Тем более, мы можем пойти вместе с ней. Фили согласно кивает, становясь рядом с братом, и, почувствовав поддержку со стороны, девушка заметно воспрянула духом, кивнув обоим молодым мужчинам в знак благодарности. Торин молчал, но стоило Двалину вновь открыть рот, дабы в очередной раз сказать что-нибудь малоприятное травнице, выступил вперед, встав между Брехтой и верным другом. — Я доверяю тебе, госпожа взломщик. Ступайте и осмотритесь. Сделав акцент на слове «доверяю», Торин будто бы стер последние границы, уничтожив ростки того недопонимания, что возникли между ним и девушкой. Коротко кивнув главе отряда и одарив Двалина победоносной улыбкой, лесная знахарка и два гнома отправились исследовать местность.
***
Все казалось тихим и спокойным. Разговор о рынке, товарах и игре в карты занимал всех участников беседы в достаточной мере, чтобы полностью отвлечься от каких-либо неприятных дум и с наслаждением провести время. — А где твои родители? — Вдруг спрашивает Кили, сорвав с куста боярышника ягоду и не без удовольствия ее проглотив. — Они... — Брехта на мгновение замялась, облизнув вмиг пересохшие губы. — Умерли. — Ох, прости, мне очень жаль... — Ничего страшного. Как говорится, это было давно и неправда. А Торин, значит, ваш дядя? — Да. И кое-кто из нас, — кивает Кили в сторону брата подбородком, — его прямой наследник. — Вот как? — На губах Брехты расцветает яркая улыбка и она легонько толкает Фили локтем в бок. — Разрешите вести торговлю в ваших землях, Ваше Величество? — Ради прекрасной дамы — все, что угодно. — Отвешивает шуточный реверанс старший из братьев, галантно поцеловав девушке руку. Шутя и смеясь, они поворачивают обратно и с чистой совестью докладывают Торину о том, что местность чиста. На небольшой поляне уже развели костер и стали готовить ужин, но тут в кустах слышится резвое копошение и весь отряд сразу напрягается. — Твое лекарство такое эффективное, что Бомбур уже, наверное, извозил все портки! — Смеется Двалин, но улыбка тотчас покидает его уста, когда на поляну выбегает Глоин, с ошалелыми от испуга глазами. — Что стряслось, бородач? — Лошади! Они пропали! — Как пропали? — Вскакивает с места Торин, блеснув сердитыми очами в красном отблеске костра. — Я же велел их привязать! — Мы хотели, я как раз шел за этим, но конек нашей взломщицы такой норовистый, что невозможно сладить, а другие будто с него пример брали и тоже перестали близко подходить. Я тогда пошел за веревкой подлиннее, чтобы... Торин не стал даже дослушивать, возведя очи горя и сжав кулаки до такой степени, что даже побелели костяшки. — Вы же сказали, что местность чиста! — Почти бросается гном на травницу и племянников, с трудом сдерживая привычное для него желание властно прикрикнуть, заставив стоящего перед ним трепетать от страха и пиетета. — Так и есть, мы никого не встретили на своем пути. — Начинает было оправдываться Кили, но дядя прерывает его взмахом руки и сам устремляется в кусты на поиски лошадей. Но стоит ему сделать несколько шагов по направлению к тропинке, по которой предположительно животные устремились глубже в лес, как на его плечо ложится рука, легкая и почти воздушная, будто кто-то боялся прикоснуться к Королю под Горой, как если страшился спугнуть наваждение. Дубощит оборачивается и видит Брехту, что смело смотрела на гнома извечным прямым, но на сей раз обеспокоенным взглядом. — Я пойду искать лошадей. Возможно, пением сумею их приманить. Кроме того, это я проглядела вероятную опасность, мне за это и отвечать. Гордячка делает шаг вперед, стараясь обойти Торина и первой ступить на тропу, но настала ее очередь быть пойманной за руку, отчего по телу травницы пробежала волна приятных мурашек. — Пойдем вместе. И это не обсуждается. Еще какое-то время Дубощит держит девушку за запястье, не разрывая с ней зрительного контакта, но потом, словно придя в себя, отпускает ее, шагая вперед навстречу затаившемуся в ночи врагу...
***
Они идут по следам поломанных сучьев и изрытой чьими-то тяжелыми следами от стопы аномально большого размера земли, пока вдалеке вдруг не слышатся чьи-то голоса.
— Вчера баранина, сегодня баранина. Видно, и завтра придется жрать эту треклятую баранину! — Успокойся, я притащил кое-что повкуснее баранины. Брехта, что до сего момента насвистывала мелодию, дабы привлечь животных, вмиг замолкает, а Торин, шествующий в паре шагов впереди нее, тотчас напрягается и достает из ножен свой клинок. — Конина? Не хочу конину! На лице девушки отражается весь диапазон эмоций начиная от ужаса, заканчивая ничем неприкрытым гневом, но сильная мужская рука, что вновь схватила ее, собирающуюся рвануть вперед спасать лошадей, мешает ей пойти на поводу у чувств, притягивая ближе к земле. Почти ползком они добираются до соседних кустов, где, укрытые с одной стороны валунами, а с другой буреломом, сидели тролли, мешающие воду в огромном котле, что уже вовсю кипел над большим костром. — Мы должны что-то сделать! — Шипит Брехта, заметив среди украденных животных своего коня, что был привязан сильнее всех, а возможно и вовсе был ранен. — Не спеши, нужен план. — А он у меня есть. Торин даже не успевает среагировать. Ловко перепрыгнув через поваленное дерево и вновь припав к земле, девица направилась прямиком к привязанным лошадям, оставив гнома в полной растерянности и ощущением нарастающего гнева в крови.
Не люблю лошадей. Гадость и жира мало. — Всё лучше, чем старый тощий фермер. Его кости застряли мне поперек глотки! А из этих лошадей выйдет отличное жаркое. Брехта крадется осторожно, с присущей ей по роду деятельности аккуратностью, невольно вспоминая те дни, когда приходилось проникать в дома богатых купцов через открытые окна и потом, уже с мешком добычи на спине, исчезать с места преступления никем не замеченной, что удавалось отнюдь не всегда. Вот и сейчас, припадая низко к земле, она старалась слиться с окружающим ее ландшафтом, находя свое спасение в покрове ночи, однако никогда прежде ей не грозила подобная смертельная опасность, ибо тролли все же могли учуять ее, а потому липкое, противное ощущение страха, холодным ручейком пота струившемся по ее спине, делало ее движения несколько резкими и не такими ловкими, как прежде. Это не к спящему торгашу в амбар зайти или сунуть руку в карман зазевавшемуся завсегдатаю кабака! Тролли как назло то и дело вставали с места, толкались и просто кидали взгляды на коней, ожесточенно споря между собой, как будут их готовить, что делало задачу воровки весьма трудновыполнимой. Она всем сердцем надеялась, что Торин не проявит свое воистину ослиное упрямство и не пойдет за ней следом, хотя испепеляющий взгляд в спину она чувствовала вплоть до того момента, пока не подошла вплотную к загону, где держали лошадей.
Нож, который был при девушке всегда, засунутый в голенище сапога, оказался слишком маленьким для того, чтобы споро разрезать веревку, а испуганные животные, чувствовавшие инстинктивно опасность и возможную скорую погибель, вели себя шумно, что также привлекало внимание троллей. — Давай уже варить их живьем! Надоело мне слушать их ржание. — Я не люблю жрать кишки. Надо их выпотрошить. Брехта замирает, держа в одной руке разрезанную больше чем на половину веревку, а в другой орудие своего труда, которое уже была готова метнуть в тролля, если потребовалось бы. Но судьба, выразив к ней свою благосклонность, вновь заняла существ спором гастрономического характера, и девушка сумела завершить работу до конца. Лошади были напуганы, но лесную травницу все же слушались и выходили из загона по одной, держа направление в соседние густые кусты можжевельника. Все шло по плану, почти все животные оказались на свободе и в безопасности, но внезапно приключилось нечто весьма неожиданное. Завидев, что ее вороной не ступает на переднюю ногу и держит ее на весу, Брехта подошла к нему ближе, нутром чувствуя неладное. Отличаясь состраданием к братьям нашим меньшим, а также горячим сердцем, она потеряла всяческую осторожность, осматривая ногу коня, и не заметила, как один из троллей уже поднялся с места и подошел совсем близко к коновязи. — А это что тут у нас? Человек! — Нагнувшись, существо злобно оскалилось, явив обзору гнилые пеньки зубов. — Она освободила лошадей! Возможно, человек, выросший в иных условиях или обладавший иной натурой, уже сбежал бы, бросившись наутек, закричал от страха, упал в обморок или просто онемел от ужаса, как поступили бы высокородные дамы из высшего общества. Но Брехта была слеплена из иного теста. Действуя скорее инстинктивно, нежели следуя за здравым смыслом, она перехватывает нож в руке и, недолго думая, кидает его в глаз троллю, очень надеясь, что не промахнется. И не промахнулась. Слышится истошный вопль, подобно острому лезвию прорезавший тишину ночи, и тролль резко отскакивает от девушки, закрыв раненый глаз рукой. Будучи существом от природы неуклюжим, он сносил собой все, что попадалось на пути, в том числе и кипящий котел, который предназначался для пойманной животины. Однако его сотоварищи не были столь же нерасторопны и быстро окружили воровку, ни с места не сдвинувшуюся от своего коня. Один из них хватает ее за шиворот и хорошенько встряхивает, отчего мир на какое-то мгновение казалось перевернулся вверх дном. — Тебя, маленькая гадина, я буду очень медленно жарить на костре, чтоб ты помучилась. Брехта не успевает даже вскрикнуть. Она висит в воздухе, подобно тряпичной кукле, абсолютно беспомощная и обезоруженная, глядя в мерзкие злобные зенки тролля, когда на поляне вдруг появляется тот, кто явился спасать ее жизнь. Торин пришел не один, а вместе со всем отрядом, и так отчаянно гномы не рубились с весьма далеких времен, а в особенности их король, первым делом ринувшийся к тому троллю, что держал Брехту. Лесная травница, долгое время знавшая лишь один тип мужчин, который встречала в питейных заведениях, никогда не видела настоящего воина. Того героя, которого воспевали в легендах и романах, сильного и смелого, отважного, а потому лицо Торина, искаженное гримасой гнева и боевой ярости, показалось ей самым чистым и прекрасным, что довелось увидеть за всю ее жизнь. Дубощит рубит с плеча, перерезав троллю сухожилия на одной ноге, и, ловко отскочив от поваленного дерева, рассек ему внутреннюю часть бедра. Существо взвыло от боли и, пытаясь остановить кровь руками, отпустило Брехту, которой пришлось бы падать на голую землю, если бы не один герой. — Все-таки мне пришлось спасать кисейную барышню. — Ворчливо басит гном, опуская девушку. Она не успевает сказать ему спасибо, ибо Король под Горой вновь кидается в самую гущу сражения, придя на помощь своему отряду, сражавшемуся против двух троллей, что были весьма дееспособны и пытались изловить мужчин или затоптать ногами. Но внезапно раздается низкий громоподобный голос, идущий словно откуда-то издалека, с самих небес, который заставляет всех сражавшихся замереть на месте: — Рассвет идёт, и смерть вас ждёт! Брехта первая видит Гэндальфа, первая замечает розовеющее небо, выглядывающее из-за огромных валунов, на которых стоял волшебник. Он ударяет своим посохом лишь единожды, но и этого удара хватило, чтобы расколоть камни и пустить восходящее солнце на поляну. Крик троллей заполонил пространство, и с первыми же лучами светила каждый из них обратился в огромный булыжник причудливой формы, застыв в той позиции, в которой солнце его застало. — Гэндальф! — Ликуют гномы, подходя ближе к волшебнику. — Мы думали, тебя не будет еще несколько дней. — Я явился так скоро, как смог. И у меня новости для нашей взломщицы. Но взломщице было не до новостей. В то время, любое повреждение конем конечностей зачастую обрекало его на верную смерть, а тем более в походе, где условий для отдыха и лечения попросту не было. Девушка сидела рядом со своим вороным, сдерживая горькие слезы, что так и норовили хлынуть рекой. Конь не мог сделать шага, тыкался носом в шею хозяйке, будто прося ее о помощи, но травы, в которых она так хорошо понимала, не могли излечить его травму. Торин, как и присуще мужчинам его положения и жизненной закалки, редко давал волю эмоциям, и с годами сердце его очерствело. Он вообще не помнил, чтобы когда-то позволял другим видеть свои истинные чувства, а после того, как воровка, не спросив его разрешения, рванула на встречу с опасностью, и вовсе с трудом подавил свой гнев, ставший для него чувством привычнее нежности, но глядя на уже содрагающуюся в тихих рыданиях девушку, которая, с недавних пор, стала ему симпатична, он не может остаться в стороне. — Гэндальф, — говорит он, подходя к волшебнику ближе, — ты же можешь что-то сделать, не так ли? Торину не нравится легкая улыбка на губах старца, не нравится и его прозорливый взгляд. Остальные гномы уже собрались вокруг травницы, не зная, подойти ли жалеть ее или оставить в покое, но тут их всех расталкивает волшебник и, положив руку Брехте на плечо, шепчет ей что-то на ухо. Дубощит действительно считает ту улыбку, что он увидел на заплаканном лице, одной из самых красивых, что довелось лицезреть на этом свете, в жизни, полной смертей и испытаний на прочность. Он тоже слегка улыбается, когда конь, после ворожбы Гэндальфа, гарцует по поляне меж окаменевших троллей, что почти умудрились съесть его на ужин, но больше всего ему нравится легкий смех Брехты, звенящий будто колокольчики морозным утром, и то чувство легкого трепета, что рождает ее близость.
После того опасного для жизни проишествия, что приключилось с героями, едва не угодившим в лапы троллям несколько ночей назад, между главой отряда и его взломщицей возникло если не взаимное притяжение, то во всяком случае доверительное отношение друг к другу. Торин, в силу характера не терпящего каких-либо ассоциаций себя любимого с сентиментальными проявлениями симпатии, старался не выказывать своего расположения напрямую, но каждый гном заметил, насколько разительно отличалось его поведение по отношению к спутнице от того недоброжелательного настроя, который он демонстрировал ей изначально. Выяснив, что девушка умеет метать ножи и делает это весьма недурственно, Король под Горой будто бы невзначай предложил ей усовершенствовать мастерство, во время каждой стоянки проводя в упражнениях с молодой особой много времени, до самого отбоя ко сну. Брехта в свою очередь силилась объяснить мужчине свойства некоторых трав, которые носила в седельной сумке и на поясе в мешочке, но сколько бы она не распиналась перед горе-учеником, тот категорически отказывался запоминать более посильного, скрывая, что на самом-то деле кое-какие растения давно ему известны, но признание означало бы сокращение времени проведенного с травницей, что шло в разрез с интересами Дубощита. Он подолгу рассматривал девушку, сравнивая ее с женщинами своей расы, порой оценивающе, порой воистину очарованно, подолгу вел с ней в дороге разговоры о делах насущных, но всякий раз, как обоим предоставлялась возможность открыться и явить свое прошлое друг другу, они либо переводили тему, либо замыкались, что, разумеется, не способствовало открытости диалога и сближению напрямую. Так, Брехта не соизволила поведать, что именно сообщил ей волшебник, вернувшись после недолгой отлучки, а Торин не ценил заинтересованности Лесной Девы, как лекарку уже официально прозвали в отряде, в сокровищах, спрятанных в недрах горы, полагая, что излишний интерес особы к его богатствам не сулит ничего хорошего, ведь она так и не знала ничего про главное достояние его народа, которое стоило куда больше, чем все королевства на свете. Еще больше настораживало внезапно появившееся стремление девушки найти более короткий путь и тем самым сократить время, поскольку ранее подобного рвения в ней не наблюдалось, а с недавних пор Брехта более чем спешила скорее попасть в Озерный город, что было невозможно, ибо отряд и без того шел самой короткой дорогой из возможных.
Очередная стоянка, в не слишком дружелюбном на первый взгляд месте, началась с того, что Фили растянул спину, снимая поклажу с лошади, и это вызвало среди закаленных тяжелым физическим трудом и жизненными невзгодами гномов лишь смешки и подначки, ведь племянник Торина был прямым наследником его титула и владений, а это накладывало определенные обязательства, соответствие требованиям, среди которых выдержка и сила были на первом месте. Тот факт, что молодой гном еще после битвы с троллями испытывал болевые ощущения в районе поясницы мало кого заботило, да и не жаловался наследник престола на физическое недомогание, зная, что может подвергнуться насмешкам за немощь столь несвойственную стойкой и не склонной к разного рода заболеваниям расе. Но Брехта категоричностью гномов не обладала и предложила свои услуги, достав из седельной сумки баночку с мазью, взятую с собой как раз на случай подобного неудобства. Массаж спины, произведенный рядом с костром да еще и при свете луны, показался всем членам отряда процессом столь интимным, что многие отчего-то поспешили удалиться и отвернуться, за исключением, разумеется, Кили, который был вероятно единственным гномом среди прочих, кто отнесся к увиденному с абсолютной непринужденностью. Оин пробурчал что-то про нынешнюю молодежь, сказав это столь, как ему показалось, тихо, что услышал бы даже глухой, припомнив недостойное гномов и принцев поведение братьев еще до похода, на что те лишь легонько рассмеялись, продолжив рассказывать Брехте про свои приключения на больших трактах. Травница же, с учетом своего опыта трудовой деятельности, и вовсе не понимала, отчего ставший с ней любезным Торин смотрит на нее гневным, испепеляющим взором, стоя неподалеку и наблюдая за происходящим лечебным процессом. Вдруг послышался какой-то шум, отдаленно напоминающий карканье воронья и вой волков одновременно, и девушка напряглась, вся обратившись в слух. — Что это? — Орки. — Пробормотал Фили, лежа лицом на кафтане и полностью разнежившись от умелых прикосновений женских рук к своей спине. — Их в долине целые дюжины. — Орки? — Недоуменно вскинула брови Брехта, скривив губы. — Кто это? — Убийцы. — Кили нагнулся чуть ближе к травнице, понизил голос для большей убедительности и даже грозно свел брови к переносице. — Как ты могла о них не слышать? Они нападают ранним утром, быстро и тихо, без криков — только реки крови! Изумление и толика испуга мигом отразились на лице девушки, не ожидавшей такой вести, и, глядя на столь растерянную спутницу, молодые гномы не смогли сдержать смешков, на что Брехта, как и стоило ожидать, весьма оскорбилась. Но вдруг в разговор вмешался Торин, что слышал каждое слово, и его ледяной громоподобный голос был страшнее любых рассказов про орков. — Дураки! Думаете, это смешно? По вашему, ночные набеги орков — это шутка? Вы всего лишь дети, ничего не знающие о мире! Фили и Кили тотчас замолкли, и тяжелое молчание повисло в воздухе. Самую сильную неловкость отчего-то испытывала именно Брехта и, споро закончив массаж, поспешила удалиться к реке дабы искупаться перед сном, а главное — избежать проникающего буквально под кожу взгляда Торина, от которого ей было и жарко, и не по себе одновременно. Она спустилась к реке осторожно, периодически оглядываясь по сторонам, но даже с ее аккуратностью и бдительностью, она не заметила приближения к ней одинокой фигуры с остроконечной шляпой на голове, ореол клубящегося дамы от трубки которого неустанно следовал за странствующим волшебником. — Насколько я смею предполагать, ваше общение с Торином Дубощитом слегка перешло грань, оговоренную в контракте. Брехта не любила разговоры о своей личной жизни и на данный момент вообще не считала, что происходило нечто стоящее обсуждений, а потому лишь повела плечами, продолжая сосредоточенно смывать мазь с рук. — Ты должна знать, что у него не простой характер, и то, что заинтересовало этого смелого, вне всякий сомнений, достойного гнома, по его мнению, должно пренадлежать лишь ему одному, а твой нрав, жаждущий свободы и независимости, вряд ли идеально подойдет такому храброму, но своенравному мужу, как он. — Да с чего вдруг такие толки? — Взъерепенилась девушка, резко вскочив на ноги. — С чего друг ты решил, что между нами может быть хоть что-то заслуживающее внимания? — Воля твоя считать, будто ваше общение и совместное времяпровождение лишь дружеская, а может светская беседа, однако ж мое дело тебя предупредить — Торин Дубощит не является глупеньким сыном богатого купца, которого можно расположить к себе с целью завладевания его имуществом. Он не простит предательства, а для него это понятие имеет множество значений. — А я и не считаю Торина сынком богатого купца! И я не собираюсь его обманывать! Гэндальф усмехается, сидя на камне и покуривая любимую трубку, и лукавая улыбка на его губах заставляет девушку невольно покраснеть. — Значит, господин Дубощит уже успел завоевать определенное место в твоем сердце, раз ты выделяешь его средь прочих? — О, стоило догадаться, к чему ты клонишь! Нет, я не влюблена, но и отрицать, что мне симпатичен этот мужчина не буду. Тебе ли не знать, каких витязей я встречала на своем пути... — Верно. — Медленно кивает волшебник, внимательно глядя на Брехту из-под кустистых бровей. — Но и об этом витязе ты знаешь мало. — Что именно я должна знать? — Брехта устало садится рядом с Гэндальфом на соседний валун, и в ее глазах не меньше сосредоточенности, чем у великого мага. — Расскажи мне что-нибудь про его прошлое, ибо он о том отказывается мне поведать. И волшебник рассказывает о великой битве, где пали лучшие войны, о кровавой сечи, во время которой король Трор попытался отвоевать королевство гномов, Морию, и выступил со своим войском против самого Азога Осквернителя, но пал смертью героя на глазах у сына и внука. Он поведал, как молодой принц бился в одиночку с чудовищным противником и, лишившись оружия, защищался дубовой ветвью словно щитом, явив своей отвагой и несокрушимостью духа пример остальным воинам, сплотив их и придав сил для решающего удара. Брехта слушала затаив дыхание, и ее глаза горели воистину детским восторгом, представляя в своем воображении того прославленного героя, который, как оказалось, был к ней действительно неравнодушен. Но на том Гэндальф не закончил свой рассказ. Он нахмурил чело, придвинувшись ближе к девушке, и сказал то, что потом преследовало травницу вплоть до рассвета. — Однако имеется в герое том недостаток, который словно скверна разъедает его душу — любовь к золоту. От этой болезни сгинули многие, и боюсь, что Торина поразит тот же недуг, когда он войдет в гору. А потому, дитя мое, я очень надеюсь, что твое мужество и стойкость, а также приятные мне душевные качества благотворно подействуют на него и не дадут славному мужу пасть перед слабостью его рода. — Я не могу обещать, что смогу повлиять... — Тебе и не нужно. Все произойдет само собой, если тому суждено будет случиться. Торин — отважный герой, но порой даже самым великим из нас требуется чья-то поддержка и добрый совет, не так ли?
А потом Гэндальф уходит, напоследок одарив Брехту своей излюбленной лукавой улыбкой и оставив одну с мыслями о прошлом и будущем, что терзали девушку куда сильнее, нежели когда-либо.
***
— Мы видели чародея. Моложавая женщина будто бы неохотно отрывается от созерцания себя в зеркале, лишь слегка повернув голову к подошедшему слуге, преклонившему колено у входа в покои. — Вы уверены? — Да, миледи, как и показало зеркало — старик в остроконечной шляпе. Он был здесь несколько ночей назад, выискивал что-то, а в руке у него была бумага о розыске вашей падчерицы. Женщина недовольно кривится, ударив кулаком по ладони, и какое-то время тишину, воцарившуюся в зале, нарушает только стук каблучков по дощатому полу. Слуга, казалось, припадает еще ниже к земле, уж вовсе не глядя на госпожу, чьи глаза буквально метали молнии от переполняющей изнутри злости, и незаметно отползает ближе к выходу, зная неуравновешенный в порыве ярости нрав своей хозяйки. — Даже если ему удалось выведать, что именно я плачу за ее голову, сути это не меняет, Брехта ничего не сможет сделать, лишь скрываться, как крыса в норе, что, собственно, она и делала столь долгое время. А вот если она поспешит к родственнице, все может пойти прахом. — Женщина замирает, задумчиво закусив губу, и ее взгляд падает на миску с яблоками, красными и сочными, как всегда любила... Брехта. — Как только мой верный мальчик явится обратно, незамедлительно вели ему спешить ко мне в башню — там и сам меня ищи в случае нужды. — В башне, миледи? — Именно, мой золотой. Мне не нужны наемники, чтобы избавиться от этой девки, я и сама сотру ее с лица земли. Слуга уходит, а женщина берет в руки самое наливное яблоко, подбрасывая его на ладони, и на губах у нее играет злобная, но безумно довольная улыбка.