Глава 2
Тепло её тела с трудом пробивалось сквозь серую плоть под костюмом, пропитанным гарью и пылью. Воздух в шахте был сухим и плотным, как запечённая глина, — мёртвым для всех, кроме неё. Аника шла осторожно, перебирая пальцами по обветшалым стенам, проверяя их прочность.
Её задание было простым — найти годный лом, фрагменты арматуры, детали, которые ещё можно переплавить. Иногда мастера из столицы присылали точные заказы: сплавы с редкими включениями, куски изолированных труб, проволоку из довоенных распределителей. Ей не нужно было знать зачем. Её дело — найти и вытащить.
Она остановилась у проржавевшей арки, под которой когда-то проезжали грузовые вагонетки. Теперь там царила тишина. Только капли с потолка — медленные, размеренные — звенели в лужах, словно отсчитывали время до чего-то.
— Мастер Рей попросил латуни, — пробормотала она себе под нос. — Латунь, где же ее наскрести.
Она спустилась на нижний уровень по лестнице, у которой не хватало двух ступеней. Прыжок — мягкая посадка. В этом она была хороша. Она умела не оставлять следов. Умела не умирать там, где другие дохли за три вдоха.
В тоннеле пахло старой кровью и минералами. Местами стены трескались, как яичная скорлупа. Под ногами скрежетнули камешки. Где-то в стороне проскреблась крыса-мутант — голая, с выпуклыми глазищами, не заметившая её.
Аника остановилась. Фонарь зацепился светом за знакомый контур — старая распределительная коробка, вывалившаяся из стены. Под ней — кусок проволоки, латунная обмотка. Она присела, осторожно достала инструмент.
— Сойдёт.
Рядом что-то хрустнуло. Не громко — скорее как будто камень сдвинулся сам по себе. Она замерла. Медленно встала, положив добычу в сумку за спиной.
— Никого. Опять привидения, — усмехнулась она.
Когда она подняла глаза, на стене под светом фонаря она заметила надпись — почти исчезнувшую, вырезанную вручную:
"НЕ МОЛЧАТ".,
Аника провела пальцем по буквам. От неё исходил холод.
— Мастера просят латуни, а я тут читаю послания мертвецов.
Она закинула сумку за плечо и пошла обратно. В её мире не было героев. Были только уцелевшие. Она собирала то, что другие боялись даже трогать.
И знала: столица платит только за то, что не осмелятся искать сами.
***
Деревня стояла на границе Радиационной Зоны — неофициальной, не нанесённой на карты. Просто дальше на север начинался мрак. Там, где даже ветер дул по-другому, где земля слабо светилась по ночам, а вода вызывала у младенцев судороги. Люди всё равно жили. Не потому что хотели — некуда было идти.
Аника привычно затягивала защитные ремни. Плащ из многослойной ткани свисал с её плеч, словно старая змея, сбрасывающая кожу. Её взгляд скользнул по склону холма, где из покосившихся домов смотрели голодные окна.
— Ты снова туда? — спросила старуха, чьё лицо было покрыто пятнами ожогов. — В столицу?
— Ага. Таблетки привезу. Как обычно.
— А нам сахар привезёшь?
Голос был тонкий, детский. Из-за дверного проёма выглядывали двое ребят — худые, в обмотках, с глазами, слишком взрослыми для их возраста.
— Один кубик, если найдёшь, — уточнил младший. — Мне брат обещал, что он на вкус как праздник.
Аника улыбнулась. Нехотя. Редко.
— Если меня не сожрут по пути, принесу два.
Старуха хмыкнула, но не спорила. Никто не спорил с Аникой, когда она уходила. Только смотрели. Провожали глазами, как провожают тех, кто уходит туда, откуда не всегда возвращаются.
Она прошла по улочкам, где трава не росла вовсе. Под ногами были кости — не человеческие, звериные. Обугленные. Их давно никто не хоронил. Да и не к кому было обращаться, чтобы это сделал.
У ворот её ждал навьюченный зверь — гибрид грузового мула и чего-то, что родилось после Катастрофы. Глаз у него был один, но работал. Он не боялся пепла. Не боялся радиоактивного ветра.
Аника закинула мешок на его спину, провела рукой по металлической пряжке и коротко свистнула.
— Вперёд.
Путь до столицы занимал два дня, если повезёт. Иногда пять, если придётся обходить гниющие зоны.
Позади остались дома, в которых больше не рождались дети. Впереди — столица, где за кости и пепел ещё можно было выменять сахар и препараты.
Дорога тянулась медленно — серая, запылённая, живая своей тишиной. Аника ехала на муле, пригнувшись от ветра, который то и дело швырял в лицо пепел и песок. Плащ лип к спине, а солнце обжигало кожу даже сквозь плотную ткань. Мул кряхтел, будто тоже понимал, куда они направляются, но продолжал идти — упрямо, как и хозяйка.
Ни души на горизонте. Только покосившиеся указатели, сорванные бурями, и ржавые остовы машин, в которых иногда слышалось шорохи — лучше не проверять, кто там. Воздух был тяжел, в нём витал запах старой смерти, разложения и чего-то иного… радиоактивного. Иногда над горизонтом вился слабый фиолетовый туман — признак того, что поблизости проснулись залежи токсичных пород. Аника обходила их стороной, хотя путь и удлинялся.
Она ехала молча, но в голове все гудело — мысли, воспоминания, тревоги. Трещины на губах, пыль в ресницах, но взгляд у неё был острым, цепким. Даже устав, Аника не позволяла себе терять контроль. Ведь на этой дороге никто не поможет. Если рухнешь, твоя кость станет очередной меткой на сером шоссе.
Когда впереди ввросли очертания столицы, она не почувствовала облегчения. Только усталость. Столица принимала неохотно, особенно таких, как она. Но у неё были причины. Всегда были. Башни столицы нависали вдалеке — будто гигантские штыри, вонзённые в небо. Но Аника не смотрела на них с восхищением. Она смотрела с расчетом. С холодной злостью. Как на город, где жизнь течёт по иному, более тихому руслу. Где нет нужды убирать чьи-то кости из дверного проёма, прежде чем войти. Где дети не просят сахар в обмен на собственные зубы.
Мул зафыркал, и Аника провела по его шее ладонью. Он как её деревня. Упрямый, измождённый, но живой. Ещё живой. Ради этого она и ехала. Ради людей, которые жили в гнилом кольце Радиационной зоны, с облезшими окнами, с полувыжженной землёй, где зерно не всходит, а рыба в мутной воде светится синим.
Когда-то у неё были братья. И мама. Мама, которая пыталась смеяться, даже когда волосы выпадали клочьями. Даже когда последняя банка антисептика опустела. А потом были кости. Сгорела заживо, оставив их. Белые, гладкие. Очищенные радиацией.
Аника знала: деревни на краю не умирают — они исчезают. Без шума, без новостей. Просто однажды никто не отвечает. Люди в столице говорят — это «естественная убываемость». Она же называла это предательством.
Всё это время она держалась. Потому что кто-то должен. Кто-то должен спуститься в шахты, принести фильтры, лекарства, куски проволоки, батареи. Кто-то должен слушать, как на детских ногах под кожей прорастают пятна, и делать вид, что всё будет хорошо.
Кто-то должен выдержать.
Аника ехала именно за этим. Не за справедливостью. За долей. За тем, что ей причитается. А если придётся обмануть, подставить, соблазнить — она это сделает. Потому что дома ее ждут.
Мул зафыркал, словно разделяя её недовольство, и Аника тихо провела ладонью по его шее.
— Молчи, старик. Осталось недолго.
Её мысли, как часто бывало, вернулись к дому. К Рики и Эллу.
Рики — мальчишка с глазами, слишком взрослыми для своих лет. Он всегда ходил за ней тенью, таская с собой потрёпанный рюкзак с какими-то скрученными схемами и самодельным прибором для измерения радиации. Аника звала его своим «маленьким инженером». Он редко смеялся, но если уж улыбался — то так, что всё вокруг светлело.
Элл — наоборот. Крикливый, нахальный, дерзкий. Его щёки всегда были исцарапаны, а голос — громче сирены. Он однажды сказал, что женится на Анике, если доживёт до пятнадцати. Она тогда хохотала, а внутри сжималась от страха, потому что ему было уже четырнадцать, и по его ногам уже расползались пятна ожога.
Она оставила им маленькую банку консервов, когда уезжала. Пообещала привезти не только лекарства, но и сахар. «Целый кубик», — крикнул ей Рики вслед, размахивая рукой. «А лучше два!» — добавил Элл, поправляя свою самодельную маску.
Дорога оставалась пустой, вытянутой жилой мёртвой земли. Только ветер, да хруст гравия под копытами мула. Аника натянула капюшон плотнее — не столько от холода, сколько от одиночества. В такие минуты разум продолжал копаться в старом.
Она вспомнила, как впервые увидела их.
Они стояли на краю деревни, будто выросли из пепла: высокие фигуры в тёмных накидках, словно из ночного кошмара. Один — худой до прозрачности, с лицом, которое напоминало полупереваренное мясо; второй — коренастый, с массивным черепом, будто броня. Тогда их назвали просто: Альфа и Шип.
Жители зашарахались, кто-то схватился за вилы. Дети спрятались. Только Аника подошла ближе.
— Вы что-то ищете? — спросила она, сжимая в кармане нож.
— Выживших, — ответил тот, что был Альфой. Голос у него скрипел, как тронутый ржавчиной металл. — И розетку. Есть в деревне такая роскошь?
Вскоре стало ясно: они не враги. Шип молча чинил старую бурильную станцию, пока Альфа сидел часами у обломков генератора, водя пальцами по схемам. Они не просили еды. Только обломки металла и старые аккумуляторы.
— Если всё получится, — сказал однажды Альфа, закручивая гайку, — мы дадим свет. И воду. Сначала — вашей деревне. Потом — всем.
Аника тогда впервые за долгое время рассмеялась. Это был горький, почти беззвучный смех.
— Вы хотите спасти этот мир? Вы?
— Нет, — отозвался Шип. — Мы хотим, чтобы он перестал умирать. Хотя бы, чтоб наши смогли пожить подольше.
Аника слегка усмехнулась воспоминантю, подгоняя мула.
Может, всё ещё не потеряно. Пока у неё есть путь. И они — на конце дороги. По другую — Столица.
Столица…
Город, построенный на костях. На выжженных мечтах и телах тех, кто не прошёл отбор. Они называли его Цитаделью Надежды. Те, кто там жил, называли его просто Домом. А для таких как она — это была лавка обмана. Место, где за кровь и муку тебе протягивали монету и смотрели, как ты радуешься.
Сборщик. Вот кем ты стала, Аника.
Профессия для тех, кто не боится умирать. Кто умеет находить ценное в местах, где всё потеряно. Кто не задаёт вопросов, даже когда под ногами мягко хрустит не камень, а череп.
Сборщики не жалуются. Они ищут. И приносят. И надеются, что в этот раз хватит — на пропуск, на лекарство, на тайный долг, о котором никто не спрашивает вслух.
Сколько раз она возвращалась туда?
В столице её ждали как необходимое зло. Как напоминание о том, что на той стороне Стены ещё существует жизнь — хрупкая, изломанная, но упрямая. Её глаза видели то, от чего у столичных офицеров дрожали руки, когда она вываливала на стол мешок с находками.
Они боятся нас. Мы призраки их ошибок.
Аника провела рукой по гладкой поверхности фляги. Внутри — вода. Дорогая, как сама жизнь. Когда-то она верила, что можно вырваться. Подняться. Быть не просто сборщиком — быть кем-то.
Теперь она знала: столице не нужны герои. Ей нужны грязные руки и чистые отчёты.
— Но всё равно я иду. Потому что кто-то ждёт сахар.
Зверь фыркнул. Аника взглянула вперёд. До заката оставалось часа три. Впереди маячили остатки древнего туннеля. Она сжала ремень мешка покрепче.
К полудню она была у стен. Толстые ворота величественно возвышались над дорогой. Стена столицы, гладкая, словно вырезанная из одного куска металла, не имела ни трещин, ни зазоров. И всё же за ней билась жизнь, в которую Аника вновь пыталась попасть.
Очередь двигалась медленно. Повозки скрипели, вояки лениво проверяли документы, иногда вскидывая глаза на очередного торговца, наемника или сборщика. Когда подошла её очередь, Аника без слов протянула кожаную папку.
— Разрешение действительно, — пробормотал охранник, пролистывая страницы. — Но с сегодняшнего дня сбор для временного входа увеличен. Инфляция, говорят.
Он повернулся, бросил взгляд поверх её плеча, явно ища, не стоит ли за ней кто влиятельный.
— Семьдесят две. В серебре.
Аника медленно моргнула.
— На прошлой неделе было пятьдесят.
— Сегодня уже не прошлой неделей живём. Хочешь — жди до смены, может, следующая смена сделает тебе скидку. А может и нет.
Он отдал папку. Без злобы. Просто — чужой человек, выполняющий работу.
Она отступила в сторону, опустилась на край бетонного блока. Пыльный плащ соскользнул с плеч. Руки по локоть в потёртых перчатках. Глаза в затенённой тени капюшона метались по лицам проходящих.
Семьдесят две. У меня осталось сорок восемь.
Достаточно, чтобы выжить, но недостаточно, чтобы быть частью этого мира. Она слышала, как кто-то за её спиной жаловался на цену сахара. Другой — на спирт.
Аника опустила голову.
Они думают, что мы придём на коленях. Что мы сдадим свои находки, свои руки, свои души — за право пройти через их ворота. А если не сдашь, то подохнешь снаружи. Так работает их баланс. И всё же… кто-то должен привезти сахар. Кто-то должен вернуться.
Она подняла глаза. На стене — флаг столицы. Чёрный щит с золотой линией. И под ним — один из офицеров. Он смотрел прямо на неё. Нет, не узнал — просто оценивал. А может, всё же узнал?
Аника встала с бетонного блока, расправила плечи и, накинув капюшон чуть глубже на лицо, уверенно пошла обратно к воротам. Очередь рассеивалась, вечер поджимал, и стражники уже явно мечтали о смене караула.
— Что, передумала? — усмехнулся тот же офицер, прищурившись. — Всё-таки найдёшь монетки на вход?
— Конечно, — ответила Аника с безмятежной улыбкой. — Но не свои.
— Что?
— Подними глаза. Видишь вон ту телегу? С грузом меди? — она кивнула на повозку, отъезжающую внутрь ворот. — Через пять минут её возможно развернут обратно, потому что у водителя поддельный штамп в манифесте. А у тебя в смене уже два таких прокола. Я могу дождаться вечера и сказать об этом следующей смене. Или ты сделаешь вид, что меня не видел.
Он прищурился. Секунда — две. На лице — холодный расчёт. Потом губы дёрнулись:
— Блефуешь.
— Может быть, — Аника склонила голову набок. — Но ты же не уверен, да? А теперь представь: я захожу в город, никого не трогаю. Ты отдыхаешь спокойно. И никто не копается в твоих бумагах. Этот косяк будет на плечах следующей смены, когда эта телега будет покидать стены. Выгодно обеим сторонам.
Он сжал челюсть, потом откинул голову с коротким смешком.
— Ты ведь сборщик, да? Эти штучки ваши — торг, угроза, глаза-без-души...
— А ты страж, да? Эти штучки ваши — дубина, лень и девяносто пять процентов уверенности, что вас никто не проверит.
Он развернулся, махнул кому-то наверху.
— Пропустить. Срочный допуск.
Ворота за спиной захлопнулись с глухим звуком. Аника поправила ремень с сумкой и шагнула на широкую улицу, укутанную в вечернюю пыль. Слепящее закатное солнце рисовало длинные тени — город жил своей военной жизнью, словно не замечая, что под его сапогами тонет остальной мир.
Она пересекала плац, когда увидела его.
Фигура в тени бронетранспортёра. Высокий, мощный, словно вытесанный из стали. Чёрная форма сидела на нём, как броня, а взгляд — тяжёлый, холодный, острый — скользнул по ней, будто оценивая опасность.
Ройс, кажется.
Они встретились взглядами на одно, короткое мгновение.
Она не сбавила шага. Только чуть дернула уголком губ — не в приветствии, а скорее в лёгкой насмешке. Он тоже не пошевелился, только глаза сузились, как будто в глубине что-то щёлкнуло. Ни слова. Ни кивка. Лишь короткое, молчаливое напряжение.
Он смотрел ей вслед ещё пару секунд. Потом медленно выдохнул и обернулся к бойцу, стоящему рядом:
— Кто она?
— Сборщица, из южного сектора. Только что вошла. Пропуск оформлен странно, но вроде всё чисто.
— Хм.
Быстро передав заказ, она пересчитала монеты в мешочке и направилась к старому приятелю.Бар «Гильза» прятался в боковом переулке, под сенью полузасыпанных зданий довоенной эпохи. Внутри пахло табаком, гарью, дешёвыми спиртными напитками. Лампы под потолком дрожали в ритме старого генератора, отбрасывая сдадыцн свет на деревянные столы, обитые пластиком.
Аника вошла, отбросив капюшон, и огляделась. В углу играло радио, вещая о «успехах зачистки зоны 6». За барной стойкой стоял плотный мужчина со шрамом от уха до ключицы. Увидев Анику, он коротко улыбнулся.
— Сдохни-привет, мышка. Ты всё ещё не научилась приносить мне сувениры?
— Привет, Таг. У меня для тебя есть одна минусовая линза и мешок торговых историй. Подойдёт?
— Линза приятно согрела мне сердце — он усмехнулся, протирая стакан тряпкой, в которой уже больше грязи, чем ткани. — А истории сейчас согреют уши.
Аника плюхнулась на табурет и бросила на стойку несколько жетонов.
— Мне сладкого. И говори: что случилось за две недели?
Таг налил мутноватый, но крепкий коктейль с явной ноткой мёда и склонился ближе.
— Слышал, что мутанты стали слишком тихими в зоне 7. Подозрительно тихими. Совет нервничает. Призвали целую группу новобранцев. Один уже сдох — от передоза адреналина, говорят.
— Передоза? — прищурилась Аника.
— Вроде всем одинаково колют, а этот уже кони двинул. Ещё Ройс вроде как вернулся в зону раньше срока.
Аника медленно крутанула стакан в пальцах.
— Видела его у ворот. Видимо строже сейчас будет с пропусками. Хм. Сколько здесь стоит эта информация, Таг?
— Тебе? Ровно один кубик сахара, — он подмигнул.
Она усмехнулась, бросила на стойку кубик и встала.
— Тогда передай, если кто будет спрашивать: «мышка» была здесь, ничего не слышала, ничего не видела — и ушла по своим делам.
— Как всегда, — пробурчал Таг. — Только смотри, мышка. Кошки нынче в столице другие. С когтями длиннее, чем раньше.
— Услышала, Таг. Я уезжаю через день. Ещё встретимся.
Когда Аника вышла из бара, прохладный воздух столицы обжёг щёки. Она уже собиралась свернуть за угол, как из тени у входа в «Гильзу» донёсся глубокий, с чуть охрипшей усмешкой, голос:
— Не могу поверить, что такой трофей уходит без провожатого.
Она повернулась. К стене прислонялся мужчина в военной форме с расстёгнутым воротом. Гладко выбритый, с завораживающе красивыми чертами лица — даже в пьяном состоянии его улыбка была почти опасной. На лацкане — знак командира зоны 3. Его пальцы сжимали металлическую флягу.
— Проводил учёт поставок, — добавил он с ленивым смешком, — но потом понял, что куда интереснее наблюдать за поставками неофициальными.
Аника приподняла бровь, глядя на него с издёвкой.
— И ты в каждом мешке ищешь себе приключения?
— Только в тех, что прячут глаза за капюшоном и пахнут… — он втянул носом воздух, — …радиевым потом и наглостью.
Она хмыкнула и пошла мимо, но он сделал шаг, загораживая дорогу.
— Позволь хотя бы представиться. Командир Эллар Нейс. А ты, подозреваю, та самая «мышка», о которой шепчутся в узких кругах.
— Ну вот и поговорили, автографы не даю,— бросила она через плечо, — теперь можешь шептать ещё громче.
— А я надеялся, ты захочешь узнать, кто натравливает Совет на твою территорию. Или кто в этот самый момент подписывает приказ, что усложнит тебе следующий проезд в Столицу.
Аника остановилась. И посмотрела на него уже не как на флиртующего офицера, а как на источник возможной пользы.
— Удиви меня, Эллар Нейс.
Он усмехнулся, почти не скрывая торжества.
— Сначала выпей со мной. Потом я скажу, что знаю. А дальше... всё зависит от твоих вкусов.
Она задумалась. И на мгновение её губы дрогнули в загадочной полуулыбке.
— Ты мне не нравишься, Нейс.
— Это ещё не повод не слушать. Прошу за мной.
Аника вновь зашагала по коридору бара «Гильза», следуя за уверенной походкой Эллара Мейса. ВИП-зал бара находился за массивной металлической дверью, где приглушённый свет просачивался сквозь тонированные стеклянные вставки. Внутри пахло дымом дорогих сигар, крепким ромом.
Она машинально поправила ремень сумки на плече, откинула капюшон и провела рукой по вискам. По чему он пристал к ней? Ее спутанные тёмные волосы небрежно упали на плечи. Мимолётно, она глянула в отражении в оконном стекле. Черты лица как всегда резкие, словно выточенные: высокая скула, прямой нос, чуть прищуренные карие глаза — не столько красивые, сколько опасные. Кожа — загорелая, испечённая солнцем Радиационной зоны, а губы постоянно поджатые, будто весь мир был немного не к месту. Она не носила украшений, только потёртую бронированную куртку с застёжкой наискосок — слишком практичную, чтобы быть модной, слишком удобную, чтобы её не любить.
Эллар открыл ей дверь и сделал приглашающий жест, как будто она была не просто сборщиком, а представителем Совета.
— Добро пожаловать в зону откровений, как я её называю, — сказал он и усмехнулся, отпивая из фляги. — Расслабься. Тут не арестовывают. Почти никогда. Таг хорошо выполняет свою работу.
Аника прошла внутрь и огляделась. Стены из красного дерева, мягкие кресла, в углу — музыкальный автомат. Здесь даже не пахло армией.
— Ты всё же скажешь, зачем я тебе? — спросила она, усаживаясь напротив и скрещивая ноги.
— Скажу. Но сперва хочу понять, правда ли ты такая, как говорят. Слишком умная, слишком дерзкая, слишком… не своя.
Она сдержанно усмехнулась, не отводя взгляда.
— А ты, похоже, слишком уверен, что тебя это не сожжёт.
Эллар откинулся на спинку кресла, поставив ноги на низкий стол между ними. Его мундир был расстёгнут, ворот распахнут, а взгляд опасно расслаблен. Впрочем, Аника уже поняла: это поза охотника, прикидывающегося котом у очага.
— Ты ведь знаешь, что такие, как ты, долго в столице не задерживаются, — сказал он. — Их или приглашают на балконы совета… или выносят из города в мешках.
— Тогда я, выходит, редкая счастливица. Меня пока только зовут в бар, — парировала Аника, потягивая тёплую воду с лимоном.
Алкоголь она не пила — разум должен быть ясным, особенно когда в городе кругом столько мужчин с медалями.
— А я хочу, чтобы ты осталась. В столице. Дольше. Гораздо дольше, — Эллар наклонился чуть ближе, его голос стал ниже. — Я вижу в тебе больше, чем просто сборщика. Ты слышишь, Аника? Вижу. И могу сделать так, чтобы и остальные тоже увидели.
— Тебе не кажется, что с такими предложениями обычно становятся на колено и достают кольцо ? — прищурилась она.
Он усмехнулся:
— А ты опасно красива, когда щуришься. Но, к слову, я вовсе не о романтике. Хотя… если она случится — я не против. Но меня интересует, что у тебя есть. Что ты видела в Пустыне. Что ты слышала. Может, ты даже знаешь, кто сейчас тайно сливает артефакты мимо Совета нашим недругам?
Аника на секунду затаилась. Его глаза впились в неё, и флирт превратился в щупальца, лезущие под кожу.
— А если бы знала, ты думаешь, я сказала бы? Тебе?
— Возможно, если бы я пообещал тебе пропуск. Не на один день, как у тебя. А постоянный. Ворота столицы всегда будут открыты.
Она молчала. Потом медленно поднялась.
Аника лениво обвела взглядом интерьер вип-зала, будто уже скучала. Её пальцы скользнули по стеклу с водой, а глаза — по лицу Эллара, изучая, измеряя.
— Пропуск? — переспросила она с полуулыбкой, склонив голову. — Щедро. Особенно если учесть, что ты даже не спросил, как меня зовут. Хотя, впрочем, неважно. Ты ведь и так всё узнаешь, да?
Эллар усмехнулся, но в его взгляде мелькнуло сомнение.
— Я наблюдательный. А имя я узнаю позже, в постели. Сама скажешь.
Аника подалась вперёд. Её голос стал тихим, почти интимным.
— Эллар Нейс. Командир третьей зоны сегодня на проверке. Учёт поставок, значит? — сказала она, поднося бокал воды к губам. — И где же твоя тетрадка, комендант?
Эллар расплылся в ленивой, наглой улыбке. Он облокотился на спинку дивана, вытянув ноги, и хлопнул себя по карману.
— Всё здесь, — подмигнул он. — Память у меня отличная. Особенно на стройных, дерзких девушек с острым языком.
— Дерзких? — переспросила Аника, наклоняясь ближе. — Это ты сейчас сделал попытку флирта или в поклонники записался?
— Зачем выбирать? — усмехнулся он. — Я многозадачный. Могу и флиртовать, и восхищаться.
Аника откинулась на спинку и сцепила пальцы.
— Многозадачность — главный признак посредственности. Люди, которые умеют всё понемногу, обычно не умеют ничего хорошо. Хотя… в твоём случае, может быть и исключение.
Эллар рассмеялся, громко и заразительно.
— Вот за это я тебя и заметил. Остальные улыбаются и просят вина, а ты вонзаешь вилку прямо в мою печень.
Аника холодно прищурилась.
— Только если это заслуженно. А ты, Эллар, пока держишься в живых исключительно по причине моей хорошей воспитанности. И того факта, что мне сегодня скучно. Слишком скучно.
Она поднялась, накидывая плащ.
— Не беспокойся, я не останусь. Слишком душно от запаха самодовольства. Сомневаюсь, что ты мне скажешь что-то, чего я не выясню своими способами. А на десерт держи от меня подарок: закрой четвёртый контейнер на складе. Он пуст. Если не хочешь, чтобы кто-то повыше начал задавать неудобные вопросы об неожиданной потери сам знаешь чего.
Эллар, неожиданно посерьёзнев, приподнялся с кресла.
— И откуда ты это знаешь?
Аника повернулась на пороге, её глаза блеснули:
— Потому что я не провожу учёт, напиваясь в баре. Я работаю. Хотя тебе, может, это слово незнакомо.
И, чуть склонив голову, добавила с издевкой:
— Ты хотел узнать моё имя. Запомни: та, кто ускользнула, пока ты щёлкал языком.
Дверь закрылась.
Эллар остался в тишине. Затем выдохнул с лёгкой улыбкой:
— Чёрт… вот это женщина.
Он ещё несколько секунд смотрел на закрытую дверь, будто надеясь, что она снова откроется. В бокале дрожала недопитая жидкость, отражая мерцание ламп.
Он сел обратно, провёл рукой по волосам и откинулся в кресле.
— Та, кто ускользнула… — повторил Эллар, почти шепотом. — И оставила за собой след.
С его лица исчезло показное веселье. Он быстро достал из внутреннего кармана планшет, пробежался по спискам недавних прибытиев в столицу, затем открыл раздел *“Внештатные поставщики”*.
Женских имен там не значилось .
— Интересно…
Он откинулся в кресле, глядя в потолок. Но в следующую секунду раздался резкий электронный сигнал — сообщение от одного из внутренних аналитиков штаба.
Эллар поднёс устройство ближе и прочитал вслух:
«Зона 7. Незарегистрированная активность в шахтах. Зафиксировано: импульс нестабильного происхождения. Возможны потери.»
Он медленно опустил планшет.
— Ну что ж, мышка. Видимо, мы ещё встретимся.
Он достал из бокового кармана жетон — старый, с потёртой гравировкой. Подбросил в воздух, поймал. И положил обратно, ближе к сердцу.
— Вопрос в том… на чьей ты стороне?