Глава 9
Стоило мне спуститься в гостиную, вцепившись в перила, как ко мне подскочил Сплендор и сжал в объятиях. Он что-то бормотал, но я не разбирала слов — в ушах активно кровь зашумела.
— Спленди, умоляю, отпусти меня... — прохрипела я, чувствуя, как опасно захрустели рёбра. Объятия разжались. Я потёрла ладонями бока. Опять синяки будут...
— Я никогда-никогда себя не прощу! Никогда, слышишь?!
Весельчак продолжал истерику, нервно подёргивая пальцами: видимо, ему хотелось потискать меня снова. Я улыбнулась, глядя на это.
— Успокойся. Я жива. И я остаюсь с вами! — Конец фразы был адресован Слендеру. — Но на одном условии. Я помогу вам, а вы в свою очередь будете охранять меня от Кабадатха.
Самой тошно стало. Я понимала, что это чистой воды шантаж, но умирать мне как-то не хотелось совсем. Они — гарантия моей безопасности.
— Мы согласны, — голос Слендера всё также застаёт меня врасплох.
— Ура!!! — завопил Сплендор, всё-таки не удержавшись от очередных объятий.
Я обвила руками его шею, прикрывая глаза. Не понимаю... Я ожидала более холодного отношения к себе после этакого предложения. Но нет, Трендер чуть-чуть подпрыгивал на месте, Оффендер радостно щерился, Сплендор сейчас меня давит, а Слендер... Он подошёл ко мне и коснулся ручищей моей головы. Холодно... Я и так не успела как следует отогреться, а тут ещё и он! Но не это главная причина моего колотуна. Меня до сих пор трясло в его присутствии. А тут он так близко... Нет, думаю, никогда я к Слендеру не привыкну.
— Ты голодна? Пойдём-ка на кухню! Кто ж тебя ещё накормит, если не я?
С этими словами Оффендер утащил меня за собой. У меня в мозгу мелькнула гаденькая мыслишка — уж не человечинкой он собрался меня кормить?.. Ох, кажется, надо в срочном порядке придумать отговорку...
* * *
Как оказалось, опасения мои были напрасными. Маньяк действительно очень и очень вкусно готовит! Да так, что я не смогла оторваться, пока не умяла три тарелки какого-то воистину божественного супа.
— Оффендер, это... это... у меня даже слов нет!
Неожиданно он зарделся. Вероятно, я переборщила с благоговением во взгляде. Мужчина молча забрал у меня тарелку и принялся тщательно её намывать.
— Эй, ты чего такой?
Во мне мелькнуло беспокойство. Не замечала за Оффендером такого рвения в мытье посуды...
— Ничего. Всё хорошо, — как-то неопределённо буркнул он.
«Не верится, что-то...»
Я встала из-за стола, уперевшись в него руками, и подошла к маньяку. Он ещё ниже склонил голову.
— Слушай, — я положила ладонь ему на плечо, — если вы хотите, чтобы я вам помогла, вы не должны ничего скрывать от меня. Понимаешь? Не бойся меня...
Оффендер тяжело вздохнул и выключил льющуюся понапрасну воду — тарелку он уже не мыл, — упёрся руками в раковину, отворачиваясь от меня.
Мы простояли так где-то минуту. Маньяк упорно молчал, явно не горя желанием откровенничать. Я вздохнула, стискивая зубы — даже стоять на одном месте для меня было болезненно.
— Ладно... Если вдруг захочешь поделиться — только скажи.
Я вышла из кухни. Сразу же послышался шум воды, полившейся из крана.
* * *
Таким манером прошёл где-то месяц. Поначалу я не знала, что мне следует делать. Как лечить их? Поэтому сначала решила проводить с ними больше времени, чем раньше. Но наладить по настоящему хороший контакт мне так ни с кем и не удалось. Хоть братья и были довольно добродушны ко мне, но до конца раскрываться не спешили. И как, спрашивается, я могу помочь им, если они настолько замыкаются в себе?
Вскоре я решила сменить тактику. Если раньше я пыталась как-то подбить их на разговоры, то сейчас я просто сидела рядом. Молча. И путём такого вот наблюдения выяснила, что братья не так просты, как кажутся. У каждого из них свой собственный мир, свои эмоции.
Например, Сплендор видел всё, как говорится, сквозь розовые очки. Видел во всём только хорошее и светлое. Порой, даже там, где этого нет. Но была в нём и другая сторона. Та, которую он изо всех сил старался прятать как можно глубже. Сплендор оказался злопамятным. Он помнил всё, что сказали или сделали его братья или другие люди. Помнил, как его называли уродцем и смеялись над ним. Помнил все те шпильки, что подкладывали ему братья. И не мог до конца простить. Хоть и понимал, что это груз, но всё равно не мог. Из-за этого порой у него случалась депрессия. В такие моменты Спленди слонялся из комнаты в комнату и вздыхал так, что у меня сердце кровью обливалось. Он не стеснялся меня, но братьям показываться не хотел. Очень непривычно и дико было видеть его в таком состоянии. Тем более что тогда он сам казался себе уродцем и злопамятной сволочью. Тяжело держать такой груз в себе, не имея хорошего собеседника, которому можно выговориться. Братья не поймут его страданий. Поэтому таким вот собеседником и стала для него я.
Трендер оказался на удивление живым. Всё время мог рассказывать о каких-нибудь пустяках. Причём настолько увлечённо, что я, заслушавшись, не замечала, как пролетали часы. Ещё у него, как и у всех братьев, был на удивление красивый голос. Мягкий и какой-то по-девичьи звонкий. Бывало я приду к нему всего на полчаса, а потом, взглянув на часы, ахала, замечая, что прошло часа четыре. В его мастерской на чердаке было очень уютно и пахло разными тканями и нитками. Меня успокаивали эти запахи, голос Трендера и мерный стук колеса швейной машинки. Но проблема была в том, что таким весёлым и жизнерадостным модник был только там. Стоило ему выйти за порог своей мастерской, как вся его радость и жизнелюбие таяли на глазах. Он замыкался в себе настолько, что порой из него и одного слова вытянуть было невозможно.
Я не могла понять, как его, такого тихого и ранимого, могут мучить неконтролируемые вспышки гнева. Но потом увидела его творения... Невиданные фасоны, странные сочетания фактур и цветов, обилие немыслимых мелочей, которые только портили казалось бы хорошую вещь. И до меня дошло, что всю свою агрессию, всю свою невысказанную злобу Трендер выплёскивает, когда шьёт. Моя догадка получила подтверждение. Энергию необходимо куда-то девать. И Трендер, осознанно или нет, нашёл выход.
Оффендер. Вот с кем мне пришлось помучиться вдоволь. А всё, потому что его почти невозможно было застать дома. С наступлением темноты он уходил «на промыслы», возвращался под утро и почти весь день отсыпался. Я не рисковала подходить к нему довольно долгое время, боясь сказать что-нибудь не то. Помог случай.
Моему удивлению не было предела, когда я, услышав шум в одной из дальних комнат, толкнула дверь и заглянула внутрь. Оффендер даже не заметил моего прихода. Оказалось, что не только у Трендера есть своя мастерская. Все стены были уставлены холстами с работами в разной степени законченности. Я не могла закрыть рот, разглядывая каждую. Кто бы мог подумать, что у маньяка такие способности к рисованию! Когда Оффендер увидел меня, он сначала застыл. Я сжалась в комок и зажмурилась, предвкушая гневные отзывы в свой адрес. Но, приоткрыв один глаз, заметила счастливую улыбку на его лице. Не оскал, как обычно, а именно улыбку. И так потеплело на душе... С тех пор я каждый день захожу к нему и любуюсь на его работы. Даже взяла с него обещание, что он научит и меня рисовать! До сих пор помню, как этот маньячина смеялся. Затем потрепал меня по волосам и дал добро.
Приступы гнева прошли сами собой, как только Оффендер начал рисовать. Он говорил, что впервые в жизни почувствовал умиротворение, радость, которой раньше он не испытывал. Он был рад, что я тогда вломилась к нему в мастерскую. Братьям он не решался рассказать. Боялся, что те не поймут. Да уж, я бы точно не поверила. А ведь всё началось с невинной срисовки читающего Слендера...
Слендер... Он единственный, к кому я так и не нашла подхода до сих пор. Вспышки гнева у него случались каждую неделю. А всё, потому что Палочнику некуда было девать накопившиеся злость и ненависть к этому миру. Поэтому он, что называется, отрывался на том, что было в данный момент под рукой. В девяти из десяти случаев у него под рукой оказывалась я...
Кстати, оказалось, что в то утро, когда я чуть было не утонула в сугробе, Сплендор не помогал мне только потому что Слендер так ему сказал. Он так и не объяснил, почему наказал брату сделать это. Но это было уже неважно — Сплендор сжалился надо мной. Добрая душа...
Слендер никогда не извинялся передо мной за побои. Мотивировал это тем, что такой уж он есть. Я-то понимала. Но вот бока болели слишком сильно...
Я решила, что этому Валуеву срочно нужно найти что-то, куда можно будет направлять свою энергию. Очень срочно. Только вот проблема в том, что Слендера ничто не привлекало. Он считал, что этому миру нечего ему предложить. Как пафосно... Что ж, я не отстану!
На перевод поэмы ни времени, ни сил не оставалось. Да и, честно говоря, я сомневалась, что какой-то листочек со стишком, пусть даже и на латыни, сможет снять с меня проклятие. Да... И вообще в библиотеку я не заходила. Слишком много плохих воспоминаний у меня с ней связано. Кажется, у меня уже что-то вроде фобии...
* * *
— Оффендер... — жалобно позвала я.
— Ммм?..
Тот стоял около мольберта с кистью в зубах. Услышав, что я зову его, он слегка повернул голову в мою сторону.
— А можно мне пойти подышать воздухом? — я постаралась вложить в голос всю силу умиления.
— Если хочешь дышать, можешь выйти на крыльцо. Мы же там специально для тебя скамейку поставили, — ответил художник, снова погружаясь в созерцание чистого холста перед ним.
— Ну, пожалуйста! Мне осточертело сидеть взаперти!
Я даже руки к сердцу прижала, словно в подтверждение своих слов.
Оффендер всё-таки отвернулся от мольберта. Опустился передо мной на корточки, задумчиво жуя ручку кисти. Я изогнула брови как можно более жалостливо.
— У братишки снова «эти дни». Ты понимаешь, что если Слендер заметит, что тебя нет, тебе попадёт?
Я хихикнула на словах «эти дни». Сказать кому — не поверят...
— Мне всё равно. Тем более, я скорее сама на себя руки наложу, чем проведу ещё один день в четырёх стенах. — Я опустила голову, рассматривая сапоги Оффендера. Неужели ему самому не надоело сидеть дома и наблюдать каждый день почти одну и ту же картину? И вечно брюзжащего Слендера?
— Пусть он и невыносим, но он ведь мой брат, — ответил моим мыслям маньяк, вынимая кисть изо рта. — К тому же у меня есть любимое занятие...
Тут я уже не вытерпела и бухнулась перед ним на колени.
— Ну, пожалуйста, умоляю! Я свихнусь так, честное слово! Хоть на пять минут, прошу... брат...
Я не ожидала, что у меня из глаз брызнут слёзы. Да ещё и с языка сорвалось предательское «брат». А вдруг он решит, что я попыталась им манипулировать?..
Я уткнулась лбом ему в колени, всхлипывая. Неожиданно в Оффендере что-то заклокотало, а в следующее мгновение он рывком поставил меня на ноги.
— Если ещё раз так сделаешь — в библиотеке ночевать будешь, — прорычал он, крепко сжимая мои плечи.
Меня пробрала дрожь. Нет, уж лучше со Слендером в одной комнате...
Маньяк же тем временем развернул меня лицом к двери и слегка подтолкнул в спину. Я сделала шажок и с опаской оглянулась на Оффендера. Тот снимал свой плащ со спинки кресла... Минутку, он что, идёт со мной?
— А ты как думала? Одну я бы тебя никуда не отпустил, — не глядя на меня, пробасил художник.
Я нерешительно улыбнулась. Почему-то потеплело на душе от мысли, что даже этот нарцисс заботится обо мне. Правда, непонятно, что же ему не понравилось — то, что я встала перед ним на колени или же то, что я назвала его братом?..