4. Презумпция виновности.
Темно. Очень темно... Веки будто бы налились свинцом. Тело не слушается.
Глубокий вдох. Выдох.
Кажется, в груди что-то оборвалось. Нет, все нормально. Только кажется. Еще одна неудачная попытка открыть глаза. Ничего не вышло.
Вдох. Выдох.
Дышать трудно. Воздух какой-то густой и вязкий. Тяжело. В груди опять что-то больно кольнуло. Кажется, вдох был слишком глубоким. Медленно, но получается чуть приоткрыть глаза. Темно...
Вдох. Выдох.
Глаза болят. В легких что-то болезненно колет. Кулаки сжимаются. Слабость. Тело слушается неохотно.
Вдох. Выдох.
Снова безрассудная попытка открыть глаза. Резкая боль. Вокруг темно настолько, что ничего не видно. Но веки все равно упрямо поднимаются вверх. Тяжело. Больно.
Вдох. Выдох.
Тело уже может переносить боль. Дышать стало гораздо легче.
Вдох. Выдох.
Силы постепенно начинают возвращаться. Тело слушается лучше. Уже не больно. Не страшно. Жить можно.
Мгновение.
Удар. Тело будто озаряется вспышкой кратковременной боли. Кажется, Гарольд даже не смог сдержать стон. После ощущения тепла, которое коконом окутывало его тело, пол, а именно там он внезапно оказался, окатил неприятным холодом. К тому же, эти доски слишком твердые — особенно сильно это ощущается, есть упасть на них с высоты кровати. Казалось, сейчас Винтер чувствовал каждую трещинку на этом чертовом полу.
Так... Стоп.
Как он вообще оказался на полу?
— Из-за тебя и твоей возни я не смог выспаться, Винтер.
Гарольд даже не сразу узнал голос, с опозданием все же осознав, кому тот принадлежал. И едва это осознание его посетило, мальчишка распахнул глаза, проигнорировав легкую боль от яркого света.
Если честно, даже открыв глаза, Винтер плохо понимал, что происходит. Почему он на полу? Хотя нет... это как раз понятно. На пол мальчик упал с кровати — не надо быть гением, чтобы это понять. Вопрос был в другом: «Почему упал с кровати Тома, а не со своей? Что он там делал?». В принципе, ответ на второй вопрос был тоже отчасти ясен — Гарольд спал в кровати своего соседа. Но... Почему? Мальчишка четко помнил, что засыпал в своей кровати. Нет, не засыпал. Он пытался тренировать свои способности. Да, точно. Все было именно так.
Воспоминания накатили в один момент удушливой волной, погребая под собой. Чужое предвкушение и животный ужас вновь затопили его сознание, будто бы Гарольд ощущал это прямо сейчас. Но он прекрасно понимал, что это лишь воспоминание. Просто оно было настолько ярким, что даже сейчас выбивало из колеи.
Винтер не знал, кому принадлежали эти чувства. Однако... Даже не зная этого, был уверен, что ночью что-то произошло. И это «что-то» было чем-то важным.
— Эй! — голос Тома ворвался в размышления мальчишки, возвращая того в реальность. — Ты в порядке?
Нет, беспокойства Гарольд не чувствовал, да и не ждал его. Реддл вообще всегда отличался спокойным фоном эмоций — они едва ощущались. И это была одна из причин, из-за которой Винтер старался держаться рядом с ним — несмотря ни на что, с ним было спокойнее. Мальчику было сложно описать посредством слов то, как сам себя ощущал рядом со своим соседом. Раньше подобного испытывать не приходилось. И странно было не только из-за сложного и необъяснимого ощущения, но ещё из-за того, что испытывал его Гарольд рядом с тем, кого толком не знал. Это как... это как если бы долго ходил по канату, то и дело накреняясь то в одну, то в другую сторону, а сейчас, наконец, ступил на твёрдую землю, которая не осыпется под ним от следующего шага. Да, пожалуй, это точнее всего описывало происходящее. Рядом с Томом Винтер обрёл землю под ногами. Даже то, что Реддл в свое время причинил ему боль, от которой Гарольд едва не потерял сознание, его не оттолкнуло. Подобное было сложно объяснить. Просто... просто рядом с Томом все казалось нормальным. Это странно и совершенно точно ненормально. Но Винтер ничего с этим поделать не мог.
— Я в порядке. Все... все в порядке, — тяжело отозвался мальчишка.
Взять себя в руки все-таки удалось. Гарольд просто постарался сконцентрироваться на эмоциях Тома, следуя подсказкам внутреннего чутья. И... Получилось. Поднявшаяся было паника от избытка чужих чувств в воспоминаниях улеглась. Внутри поселилось уверенное спокойствие — та самая твёрдая и надежная земля под ногами. Мальчик ещё не знал, как к подобному относиться, но это ощущение ему определённо нравилось. О случившемся напоминало лишь сбитое тяжёлое дыхание, не более того.
— В твоих интересах, чтобы так и было, — сказал Том, вставая с постели. — Тащить тебя в следующий раз через всю комнату я не стану.
И Гарольд точно знал, что тот и правда не станет этого делать. Стоило его поблагодарить уже за то, что он помог в этот раз. А следующий... Впрочем, мальчишка сам виноват. Знал же, что есть границы, которые лучше не пересекать. Но все равно их нарушил. Нет, в следующий раз Винтер точно не позволит себе быть таким беспечным.
Больше они не обмолвились ни словом. Утро у них вообще всегда проходило в молчании. Впрочем, не только утро. Оба мальчика никогда и не относились к болтливым, поэтому тихое утро стало чем-то привычным, а разговоры, если таковые случались, были редкостью и, как правило, выбивали из колеи обоих.
Гарольд поднялся с пола.
В приюте всех детей приучали к порядку: кто-то приучался сразу и легко, как это было с Реддлом и Винтером, а кто-то получал нагоняй от воспитательниц. Так что, перед тем как покинуть комнату и отправиться на завтрак, мальчики заправляли постель, как их научили: простыня и одеяло разглажены — ни одной морщинки, уголки аккуратно подоткнуты. Ночные сорочки долой — их сменяет форменная одежда воспитанников приюта. Последний взгляд, на случай если забыли что-то сделать. И только после этого мальчики покидали комнату: сначала Том, потом Гарольд.
И так каждое утро. В приюте Вула очень бдительно за всем следили. И никаких неожиданностей обычно не случалось.
Они как раз шли на завтрак, когда до них донесся крик. И, судя по всему, кричали в общей комнате. Недолго думая, Том и Гарольд направились на звук вместе с другими детьми. Оба оказались не в первом ряду, но все равно видели, что произошло.
Над Билли хлопотали две воспитательницы, как самые настоящие курицы-наседки, пытаясь успокоить — только вместо кудахтанья были причитания. Только самому мальчику, очевидно, это не помогало. Он все плакал, отчаянно натирая своими большими мясистыми кулаками маленькие глаза-щелочки. Плакал и кричал, кричал и плакал...
— Ми... Мистера Скра... Скрабблса у... ук... укра-а-а-али... — наконец, удалось разобрать хоть что-то из его истеричных всхлипов.
Наверное, Гарольд должен был сочувствовать, сопереживать. Ведь он прекрасно чувствовал все то, что испытывал Билли. Да и... без этого понимал, что кролик был тому дорог. Однако потеря этого ушастого недоразумения нисколько его не трогала. Возможно, потому что сам Мистер Скрабблс ничего для него не значил. Быть может, все из-за отвращения, которое Винтер испытывал. Откуда взяться отвращению? Мальчик просто не переносил слезы: ни чужие, ни свои собственные — от того и не плакал, сколько себя помнил. По его мнению, слезы созданы лишь за тем, чтобы разжалобить кого-то. Такой цели Гарольд перед собой никогда не ставил. Глупо это. К тому же, когда текут слезы, краснеют и чешутся глаза, а после и вовсе болят. Кожа идёт красными нервными пятнами. Губы дрожат. А нос и вовсе начинает напоминать картошку и тоже краснеет, истекая соплями. Плакать — неприятно, как для того, кто видит это, так и для того, кто плачет. Поэтому, глядя на Билли, Гарольд не испытывал положенного сочувствия, лишь отвращение. К слову, в толпе собравшихся вообще мало кто испытывал сочувствие. Почему? Мистера Скрабблса не любили, как и самого Билли, который всех уже изрядно достал своей присказкой: «А Мистер Скрабблс тоже так считает!».
— Твой Мистер Скрабблс, наверняка, сам сбежал, — голос Тома, прозвучавший в момент тишины, был переполнен жесткой насмешкой. — Будь я им, поступил бы именно так.
Гарольд видел осуждающие взгляды, направленные на его соседа. Что ни говори, а слова Реддла были жестокими, да и из-за них Билли разрыдался ещё сильнее. Но лишь Винтер знал, что все были согласны с Томом, даже воспитательницы, просто никто этого не показывал. Они предпочитали быть хорошими хотя бы со стороны.
Лицемерие — черта взрослых. Гарольд не любил ее. Но дети тоже были способны на подобное, беря пример со старших — именно этому их всех, в конце концов, и учили.
— А может, ты его взял и спрятал, а?
Этот голос Винтер узнал сразу. Он принадлежал Чарли. И Смит даже вышел вперёд, явно не страшась высказаться.
Это было необычно. Ведь Гарольд знал этого мальчика. Они с ним из одного приюта. И раньше он не позволял себе сильно выделяться из толпы или обвинять кого-либо в чем-либо. Нет, с кем-то наедине, возможно, он бы и мог высказаться резко, но не перед толпой. Что-то в Чарли изменилось. Винтер заметил это только сейчас. И... Где его очки?
— О чем ты вообще? — голос Тома был холоден, но чувствовалось, что даже он был удивлён подобному обвинению.
— Вчера ты заявил, что кролик умрет. Это все слышали! — Чарли даже оглянулся, слушая согласное гудение других воспитанников.
— По-твоему, я его убил, да? — фыркнул Реддл.
— Я бы не удивился. От тебя не стоит ждать ничего хорошего, — сложил руки у себя на груди Смит, поджав губы. — Откуда мне знать, что ты с ним сделал? Я знаю лишь то, что ты с ним ночью зачем-то шел в сарай.
Эти слова оживили происходящее. Толпа зашепталась. Даже нянечки цепко посмотрели на Смита и Реддла. Винтер ожидал, что заговорят именно женщины. Может, так бы и случилось, если бы не...
— О чем ты? — из толпы вышел Джек, признанный лидер приютской ребятни.
Однако...
Если для приютских он и был лидером, то не для воспитательниц. Те вспорхнули от Билли и осели по обеим сторонам от Чарли, поглаживая мальчика по плечам, видимо, в попытке подарить уверенность, смелость и чувство защищенности — оставаясь все такими же курицами-наседками. Хотя, как для Гарольда, все это ему было не нужно. Смит не выглядел испуганным или нуждающимся в защите, скорее уж, нервным. Джек? А его и вовсе отодвинули снова в толпу.
Чарли, к слову, заговорил далеко не сразу. Винтер даже подумал, что тот решил вообще ничего не говорить больше. Но... Неуверенности в нем все равно не было. Нет, он смотрел на Тома, его губы все еще были поджаты. Да... пожалуй, именно в ту секунду Гарольд понял, что Смит ненавидит Реддла.
— Я... Я не... не знаю... Не уверен... — мальчишка сделал странное движение, будто бы хотел поправить привычно сползшие очки, но именно их-то на нем и не было. — Я ночью захотел... в туалет. В окно... туда... я посмотрел случайно. И увидел Тома... Он... Он бежал к сараю, держа что-то в руках. Я... Я... Я не разглядел, что это было. Не знал...
Воспитательницы тут же стали успокаивать уже его, поглаживая по голове и что-то приговаривая.
Винтер был ошеломлён, если не сказать больше, и с неверием смотрел на Чарли. Тот почувствовал его взгляд, но поспешил отвести свой, как-то странно упрямо поджав нижнюю губу.
Естественно, Гарольд не поверил ни единому слову. Объективных причин для неверия не было. Просто мальчик знал, что Том бы никогда не стал прятать кролика или убивать его. Да, он плохо его знал. Но того, что было ему известно, хватило для подобной уверенности. Мистер Скрабблс не значил для Тома ровным счетом ничего, а значит, было бессмысленно делать с ним что-либо. Реддл просто был таким — не разменивался на мелочи. И если бы хотел навредить Билли, то навредил бы именно ему, а не жалкому комку шерсти. К тому же, Гарольд чувствовал ложь Чарли на своём языке. Ложь и страх... вот, чем пропитался знакомый по прошлому приюту парнишка. К сожалению, мальчик не знал и не мог знать, чего тот так боялся, и что его так напугало. Но своему особенному «чутью» Винтер верил.
Детям не позволили пойти в сарай и проверить правдивость слов Чарли. Воспитательницы пошли сами. Неизвестно, что они там нашли. Однако... Уже через пару часов откуда-то все знали, что кролик был повешен на стропилах в том самом сарае. Создавалось ощущение, что произошедшее видел не только Чарли, а весь приют, так как событие обрастало подробностями. И если раньше Реддла недолюбливали, то сейчас Гарольд четко ощущал от окружающих презрение и даже ненависть к нему. И вряд ли это из-за жалости к кролику, скорее из-за жестокости самого поступка.
***
Гарольду удалось выловить Чарли только к обеду.
После той истории с кроликом мальчишка был буквально нарасхват. Каждый считал своим долгом подойти к нему и спросить, правда ли то, что он видел Тома, и может, тот видел что-то ещё и боялся рассказать. Сама история, подхваченная сплетнями, слухами, длинными языками и дополненная домыслами, что создавались чьей-то неуемной фантазией и неограниченным воображением, обрастала все новыми подробностями. Пожалуй, впервые за все время мистер Скрабблс стал настолько популярен и знаменит. Также, в список знаменитостей вошли Чарли, Билли и Том. Все было слишком абсурдно и смешно, как на взгляд Винтера. Ведь, насколько он знал, Билли и его мистер Скрабблс раздражали практически всех, но после случившегося не нашлось почти никого, кто испытывал бы к ним раздражение, наоборот... все буквально воспылали к ним любовью и сожалением, в то время как к Тому ненависть только окрепла.
Честно? Гарольд и раньше задумывался о феномене мнения большинства. Люди и правда зависели друг от друга, а когда эта стадная связь укреплялась и усиливалась, то они глупели. Создавалось ощущение, что у них один на всех разум, одно сознание. Это пугало, а ещё вызывало жалость и даже почти разбирало на смех. Получается, что если бы тот же Джек заявил бы вдруг, что Том хороший и тот ещё добряк, придумав пару историй, где тот спасает его от бравых хулиганов и переводит старушку через дорогу, то все бы в это поверили, не попросив никаких доказательств. В общем-то, они поверили бы в любой бред, который бы им рассказал Джек. Почему? Потому что он главный среди них. Да и... Поверить в то, что Том повесил кролика, и правда легко — такое уж впечатление о нем складывалось. Никто не станет разбираться и все выяснять. Зачем? Ведь это не противоречит ожиданиям от Реддла.
Только Гарольд и пытался выяснить, почему Чарли соврал. А в том, что он соврал, лично у него не было никаких сомнений.
Дождавшись того момента, когда Смит придёт в комнату и останется там один, в то время как Джек отправится на свои очередные «подвиги», а Билли окончательно закрепится на одной из коек в местном лазарете, Винтер зашёл в комнату без стука, мягко прикрывая за собой дверь. Чарли сидел на своей кровати и заметил гостя сразу, но говорить что-либо не спешил.
— Чарли... — обратился к нему Гарольд.
На самом деле, он не так уж хорошо помнил этого мальчишку. Тот ведь никогда особо не выделялся. И хоть они с Винтером прожили в одном приюте почти семь лет, разговаривали лишь раз.
Смит же в ответ как-то странно прищурился. На мгновение уголок его губ дернулся, словно претендуя на усмешку, но лишь на мгновение. От самого мальчишки понесло удушающей горечью — из-за этой внезапной и сильной волны эмоций Гарольду даже показалось, что воздуха в помещении резко поубавилось. Однако эта волна схлынула так же быстро, как и накатила. Осталось лишь едва ощутимое глухое отчаяние, которое неприятным осадком пощипывало кончик языка.
— Почему... почему ты сказал все это? — спросил Винтер.
— Что именно? — склонил голову на бок Чарли.
Это его непонимание было наигранным. Гарольд чувствовал это. Смит прекрасно понял, о чем его спрашивали. Об этом особо ярко говорила странная кривая холодная усмешка — он к ней явно ещё не привык, слишком не прижившейся она выглядела на фоне его простоватого лица.
— Я о том, что ты сказал утром, — проговорил после небольшой паузы Гарольд. — Почему ты соврал?
— Соврал? — удивление было искренним не до конца. — Тебе разве не говорили воспи... воспитательницы, что врать не хорошо? — ему все так же плохо давались длинные слова. — Я сказал правду.
Это его внешнее спокойствие до ужаса раздражало Гарольда. Чарли никогда раньше не был таким. Он был жутко правильным для воспитателей, но за спиной любил говорить гадости и при этом не выделялся. Но... От него раньше не веяло таким холодом. Казалось даже, что Смит стал каким-то ломанным и карикатурным отражением Реддла. И это вызывало дрожь... отвращения? Отчасти. Ещё было чёткое ощущение неправильности. Как будто частички собранного пазла вытащили, оставив зияющие дыры, разломали, а потом склеили, правда, как-то неправильно. И вроде картинка собралась и снова стала цельной, но... резала глаза своей внезапной и странной изломанностью, уродливостью.
— Том не выходил ночью из комнаты. Я знаю это. Я видел, — продолжил Гарольд, когда все же смог успокоить внутреннее раздражение.
— Ну, а я видел, как твой... — почему-то выделил последнее слово он, проговорив его с каким-то странным нажимом. — ...Том ночью вышел из комнаты и напра... направился в недо... недостроенный сарай, что-то сжимая в руках. Я знаю это. Я видел, — издевательски повторил слова Винтера Смит, практически выплевывая их.
Он врал. Совершенно точно... врал. Гарольд был в этом уверен. Но не знал, что ещё сказать, чтобы тот прекратил врать и обманывать. Ведь это... это просто не честно.
— Так нельзя... — ещё одна попытка достучаться. — Это... это просто не честно.
— Нельзя... не честно... — теперь в его словах сквозила злость и какая-то усталость что-ли. — Раз это так не честно и так не пра... правильно, то... почему ты не рассказал никому о том, что ты якобы знаешь и якобы видел, а, Винтер? — Чарли посмотрел ему прямо в глаза, щурясь из-за плохого зрения. — Ведь если ты говоришь правду, а я вру, то поверить должны тебе, верно?
— Я...
Гарольд уже думал об этом. Он и правда мог пойти к воспитателям и сказать, что Том ничего не делал, что тот был в комнате всю ночь. Однако... Пусть Винтер и мог это сказать, но ему вряд ли поверят. В этом приюте мальчишка являлся таким же сомнительным пятном, как и сам Реддл. Его слова воспримут лишь как попытку выгородить своего соседа по комнате. Чарли же был послушным ребёнком, который не нарушал правила, не врал. На фоне версии, которую высказал Смит, слова Гарольда будут пустым звуком.
И...
Мальчишка, сидевший напротив, прекрасно об этом знал.
— Ты знаешь, что мне не поверят, — руки Гарольда сжались в кулаки. — Это ты виноват, что все так думают о Томе. Ты соврал! Соврал и знаешь об этом! Поэтому именно ты и должен помочь все исправить!
Чарли ответил на этот выпад не сразу. Он даже прикрыл глаза, как если бы вдруг устал и решил перевести дух. Однако эта пауза длилась не так уж долго.
— Знаю, — открыл глаза. — Но ты не думал, что это не моя проблема? О Томе «так» думали и до моих слов. Даже если бы я про... промолчал и кролика нашли, то все подумали бы именно на него. И после этого... ты все ещё уверен, что это я виноват? Нет, это вина Тома и никого больше.
— Но ты должен...
— Я никому ничего не должен, Винтер. Тем более, Тому. Запомни это.
***
Признаться честно, Гарольд верил, что у него все получится. Чарли никогда не был лжецом. И Винтер надеялся, что тот к нему прислушается и поможет Тому. Но... Он так и не согласился. Словно... словно бы Смит затаил какую-то злость на Реддла, хотя, если так подумать, эти двое толком и не пересекались и особо в открытую не враждовали. Может, Гарольд чего-то не знал? Впрочем, это и не важно сейчас. Значение имело лишь то, что он так и не смог помочь своему соседу, хотя хотел этого.
Вернулся в комнату Винтер только после ужина, отчего-то оттягивая момент встречи с Томом один на один после случившегося утром до последнего. Возможно, все от того, что ему было стыдно смотреть в его глаза, ведь он так и не смог ничего сделать. Похоже, Реддл оказался прав. Сейчас Гарольд чувствовал себя самым настоящим жалким слабаком. И от этого чувства становилось тошно, даже не столько от этого, сколько от самого себя.
Но...
Когда Винтер вошёл в комнату, Тома там не оказалось. Видимо, он решил прогуляться или... его задержала миссис Коул. Но Гарольд определенно испытал облегчение от того, что не встретил здесь Реддла — он ещё к этому пока был не готов. Нужно было заняться чем-то, что поможет ему отвлечься и успокоиться.
И...
Занятие найдено было быстро.
Мальчишка остановился напротив зеркала, всматриваясь в собственное отражение на стеклянной поверхности. Что тут сказать? Винтер со вчерашнего дня совершенно не изменился. Он и не думал, что что-то изменилось. Собственно, замер перед зеркалом не ради своего отражения — и так помнил его до мельчайшей детали.
Гарольд прикрыл на мгновение глаза. Глубокий вдох. Шумный выдох. Распахнул глаза, чуть приподнимая уголки губ. Те вяло и неохотно подчинялись, будучи явно не привыкшими к чему-то подобному. Но мальчишка не останавливался. Продолжал упрямо растягивать губы в жалком подобии на улыбку. Выглядело и правда жалко.
Зачем ему все это? Просто мистер Брок же сказал ему: «Улыбайся почаще, общайся с другими больше. Может, и друзья на новом месте появятся.». Возможно, он бы и не вспомнил об этом. Но разговор с Чарли заставил всерьёз о многом задуматься. Например? Например, о том, что он ничего не смог сделать. А ведь если бы мог открыто улыбаться, как другие дети, то смог бы убедить воспитателей, что Том ни в чем не виноват — Гарольд не раз видел, как другие дети умудрялись одной улыбкой выпросить у той же кухарки второе яблоко, хотя им всем положено по одному на каждого. Но, к сожалению, улыбаться-то как раз Винтер не умел — все как-то повода не было научиться, да и причинами улыбаться похвастаться тоже как-то не мог.
Для Гарольда это было впервые. «Это»... стараться так ради кого-либо. И хоть Том был никем для него — их даже друзьями назвать сложно. Но все это было нужно. Просто... просто впервые Винтер был не один. Он больше не был единственным странным и единственным ненормальным. Мальчишка-то и раньше не стремился быть единственным в своём роде — в этом ничего хорошего не было. Но с прибытием в этот приют Гарольд нашёл того, кто был на него похож. И инстинктивно тянулся к нему, хотел быть рядом и помогать. Объяснял же себе подобные необычные порывы тем, что «так должно быть», «иначе никак» и «должен» — подобное вполне подошло, в качестве своеобразного оправдания/объяснения на первое время, а дальше видно будет.
Том зашёл в комнату как раз на момент очередной гримасы перед зеркалом. Мельком брошенный взгляд, и он проходит вглубь комнаты, никак не комментируя происходящее. Ему и не нужно. Его взгляд был красноречивее любых слов: «Какой же ты всё-таки идиот...» — вот, что прочёл там Винтер. Впрочем, Реддл мог ничего такого и не подумать. А что? Это могли быть и мысли самого Гарольда при взгляде на себя со стороны.
— Ты как?
Винтер первым нарушил тишину, поскольку знал, что Том вряд ли сам начнёт разговор. Возможно, поразмыслив немного, Гарольд бы промолчал, вот только... слова сами сорвались с его языка.
— Я? — кажется, Реддл и правда удивился этому простому и неожиданному вопросу. — Нормально. А что?
— Просто все случившееся... — Винтер отчаянно старался подобрать верные слова, помня о вспыльчивости соседа, но не получалось.
— Повесился кролик, а не я. Так что, все не так плохо, как могло бы быть, поменяйся мы местами, — на удивление спокойно проговорил Том. — Чем больше об этом думаю, тем больше склоняюсь к тому, что этот мистер Скрабблс сам повесился. По крайней мере, если бы я был таким же тупым, бесправным, мелким и пушистым, и будь у меня такой хозяин, то я бы точно сам влез в петлю.
Гарольд был удивлён. Да, все было именно так и никак иначе. Он ожидал столкнуться с разозленным Томом. Но... Столкнулся лишь с его полным безразличием к произошедшему. Реддл даже шутил, что было ещё страннее. И Винтер не представлял, как к этому относиться и как на это реагировать.
— Но ты же не виноват! — неожиданно горячо для себя возразил Гарольд. — Этот Чарли... Он все наврал!
Том на это только вздохнул, садясь на кровать. Пятерней тонких пальцев взъерошил свои волосы и посмотрел на своего неожиданно сверхэмоционального соседа.
Со стороны могло показаться, что подобная сверхэмоциональность ему была нужна меньше всего. Впрочем, почему «могло показаться»? Все именно так и было.
— Ты не устаёшь от того, что постоянно лезешь в мои дела? — Реддл посмотрел на него утомленно.
— Но...
— По-твоему, не я убил кролика? — подпер голову кулаком, умостив тот под подбородком.
— Нет, — уверенно ответил Гарольд. — Чарли все наврал. Я знаю. Ты никуда не ходил и никого не вешал на стропилах. Ты просто не мог.
— Ну, почему же? — усмехнулся. — Ты вроде спал ночью, нет? А значит, ты не можешь знать, выходил я или нет, вешал я кого или нет. Ты дрых, как убитый. А значит, не проснулся бы даже если бы я повесил самого Билли прямо в нашей комнате, а не где-нибудь на стропилах. Уверен, он бы визжал как свинья.
На удивление Гарольд не стал протестовать или отрицать. Не стал утверждать, что он знает единственно верную правду.
— Именно поэтому ты и не мог этого сделать, — уверенно припечатал Винтер. — Тебе просто не зачем было этого делать. Ради развлечения убивать кролика? Ты не так глуп. Хотел причинить Билли боль? Ты бы ее причинил самому Билли. Ты бы просто не обратил внимание на какого-то там кролика.
Гарольд и правда так считал.
Том может и был основательным, но не был при этом мелочным. Кролик его раздражал, как и всех, но только в те моменты, когда Билли говорил: «Мистер Скрабблс тоже так считает.». Именно в эти моменты Реддл вспоминал про существование мистера Скрабблса, в остальное же время его не существовало. Просто кролик был слишком малозначим для Тома, а раз так, то тот бы не стал тратить на него время. Тем более, Скрабблс не мог как-либо считать. Как недавно сказал сам Реддл, этот питомец был безволен и слишком глуп. У кроликов вообще не могло быть собственного мнения. Все это время слова: «Мистер Скрабблс тоже так считает.», принадлежали именно Билли и никому другому. И если уж Том и решил бы кого повесить, то самого Билли. Вот и все.
— Слишком натянуто, — через пару минут тишины сказал Реддл. — Как будто у тебя запор.
— Что?.. — не совсем понял Гарольд и даже немного растерялся.
— Ты улыбаешься слишком натянуто. Не надо так сильно растягивать губы, — продолжил он. — Поэтому у тебя и не получается ничего.
__________________________________________________
Иерархия — природная закономерность. Именно об этом прочитал как-то Том в одной из книг приютской библиотеки. Там, конечно, говорилось о животных, которых считали лишенными цивилизованности, разумности и прочих «чисто человеческих» качеств, а ещё о пищевой цепи, но, как оказалось, это применимо и к людям. Поэтому люди делятся не только по видам, но и по возможностям. Никто не согласится сидеть в самом низу вечно, а значит, ухватится за любую возможность подняться. Что же это за «возможность»? Как оказалось, иногда достаточно обгадить другого человека, убедить, что ты лучше, чем тот, кто раньше был на ступеньку выше. И все... Считай, ты на пьедестале. Вот и все. Все просто и примитивно, причём, настолько, что поднимется даже идиот. Впрочем, именно этим люди и отличались от животных. Да, не цивилизованностью и разумностью — это все вторично. Дело в том, что животные знают своё место и ничего не пытаются изменить. А люди... люди всегда пытаются забраться повыше, старательно топя тех, до кого могут дотянуться.
Как ни странно, Том поддерживал подобный подход, но не тогда, когда все делается так глупо, криво и косо.
Видел Чарли все... Ну, конечно! Неужели только Реддл заметил, что на Смите не было его вездесущих очков? В темноте и с острым зрением иногда сложно что-то разглядеть, тем более кого-то на неосвещенной дороге к сараю. Этот же придурок без очков и свои ботинки зашнуровывает лишь на ощупь. Наверное, заполненный до отказа мочевой пузырь и желание отлить обострили его зрение до предела, ведь иначе никак не объяснить того, что он что-то там увидел. Смешнее всего то, что няньки вроде взрослые люди, а поверили в такую откровенную чушь. Впрочем, наверное, так было легче.
Том никогда не питал иллюзий насчёт того, как к нему относятся другие дети из приюта. Они его не любили, боялись и даже не пытались этого скрыть. Хотя, признаться честно, Реддл сам ко всему этому приложил руку. Он это прекрасно осознавал, но... не жалел и не пытался заслужить чью-либо любовь здесь. Зачем ему любовь и уважение всякого мусора? Половина из этих детей станут очередными никчёмными серыми взрослыми, а другая половина не доживет и до тридцати. И чего тогда стараться? Нет, Том знал, что ему тут не место. Может, он и сирота, но уж точно не из семьи пьяниц или каких-то неудачников. Мальчишка верил, что особенный и уникальный по всей своей сути. И раз так, то Реддла точно не должно волновать то, что о нем думает кучка каких-то глупых и никчемных оборванцев.
Так что...
Все происходящее не слишком-то удивило Тома. Наоборот, чего-то подобного и стоило ожидать по его мнению. Был ли он обижен? Задет? Нет, все не так. Скорее уж, зол. И далеко не потому, что его обвинили в том, чего он не совершал. Тогда... почему? Всеобщая глупость вызывала раздражение, которое буквально бурлило внутри мальчика. По их мнению, повешение глупого и жирного кролика — это все, на что он способен? Смешно. И... мелко. Какой прок вообще вешать кролика? С учетом того, как Билли раскормил своего питомца, то это уже не кролик, а свинья. Да он даже вырываться практически не способен! Вот это... вот это все и правда злило, как и то, что все поверили в очевидно лживые россказни Смита. Такое ощущение, что его окружали одни идиоты.
Реддл даже вырываться не стал, когда одна из нянек грубо схватила его за руку и потянула в кабинет миссис Коул. Мальчишка только как-то отстранённо подумал о том, что теперь на его запястье точно будет синяк, такой же уродливый, как и ладонь этой старухи Софии. Он ещё помнил, как именно ее руки брали жесткую губку и тёрли его тело в ванной, оставляя мелкие царапины — кажется, она ещё тогда приговаривала, что мальчишки всегда слишком грязные, а значит, им нельзя позволять мыться самостоятельно, ведь они обязательно будут трогать себя. Нет, эта София точно была ненормальной: ее даже другие дети за глаза называли «Безумная София». Впрочем, в приюте Вула все были далеки от нормальности, даже миссис Коул.
— Почему все плохое, что происходит в приюте, связано с тобой, Том? — именно с этого начала хозяйка приюта, когда они с Реддлом оказались одни в ее кабинете.
Все плохое, что происходило в приюте, связано именно с ним? Ну... Мальчишка поспорил бы с этим утверждением. То, что няньки часто издеваются над воспитанниками, никак не связано с Томом Реддлом. То, что повара забирают часть еды себе, тоже никак не связано с Томом Реддлом. То, что Джек поколачивает каждого второго, опять же никак не связано с Томом Реддлом. Конечно, многие происшествия все же оставались на его счету, как например умершая два года назад собака — мальчишка на нее змею натравил, проверяя свои способности. Впрочем, не сделай он этого, та бы скончалась через пару месяцев, ведь если верить словам миссис Коул, у той было что-то с печенью. Самое смешное в том, что именно в смерти собаки его никто не обвинял, а вот в убийстве кролика... Люди и правда в большинстве своем крайне слепы — предпочитают верить лишь в ту «правду», которая удобна им.
На вопрос миссис Коул Реддл ничего не ответил. А смысл отвечать? Он был риторическим. К тому же, женщина выглядела слишком вымотанной, а значит, на долгий разговор явно не настроена.
— Зачем ты повесил кролика Билли Стаббса?
Вот и все. Миссис Коул даже не потрудилась спросить, что Том об этом знает или думает. Не спросила, что он делал ночью. Она даже не вызвала других детей, чтобы подтвердить или опровергнуть версию о том, что Реддл убил кролика. «Зачем ты повесил кролика Билли Стаббса?» — этот вопрос и не был вопросом. Он звучал уже как приговор, который не подлежал обжалованию.
Тому захотелось запрокинуть голову и рассмеяться. Потому как все происходящее напомнило дешевое кукольное представление, которые мальчишка так не любил.
Но...
Он сдержался.
— Просто захотелось, — равнодушно пожал плечами мальчишка.
— И все?
— Он меня раздражал. И не меня одного, — сказал Том. — Но, похоже, только я смог решить общую проблему. Не так ли?
На пару минут воцарилось молчание.
Разговор явно зашел в тупик. Видимо, миссис Коул не ожидала, что Реддл так быстро признает вину. Думала, что тот будет все отрицать? Скорее всего. И мальчишка не винил ее в этом. В конце концов, окажись на его место кто-то другой, то все пошло бы по заезженному сценарию. Но тут был именно Том Реддл. И он не видел смысла отрицать того, что уже на него повесили.
Интересно...
А как бы повел себя Гарольд на его месте? От чего-то казалось, что тоже не стал бы отрицать собственную вину. Даже больше... Винтер, скорее всего, не проронил бы ни слова, просто покивав в нужных местах. Что ни говори, а они были в чем-то схожи — это раздражало. Том ненавидел сходства, как и не любил ставить кого-то на свое место. Он один такой. И его место тоже одно — его никто не займет, как бы ни старался.
— Ты заставляешь меня беспокоиться о тебе, Том, — вновь заговорила миссис Коул. — Так поступать нельзя. И меня огорчает, что ты этого не понимаешь, — ее покровительственный тон только ухудшал ситуацию, как на взгляд мальчика. — Я хочу тебе помочь. Но без твоего содействия у меня ничего не выйдет. Понимаешь? — продолжала она. — И поэтому я должна спросить тебя... Не хочешь ли ты что-нибудь рассказать мне? Мы вместе во всем разберемся.
Разберутся они... Ага... Как же!
Доверять взрослым глупо. Даже если они не хотят навредить, иногда они хуже детей — в этом и крылась вся опасность. На свете нет ничего опаснее и изощренней, чем детский ум. Дети способны творить зло, даже не подозревая об этом. И то, что миссис Коул выше и старше, не служило поводом доверять ей. Возможно, зла случайно или специально она и не сделает. Это не та проблема, о которой женщине стоило бы беспокоиться. Что тогда? Проблема миссис Коул в том, что у нее и без этого хватало проблем. И одна из них... безразличие.
Да, именно оно. Пусть она и говорит все эти: «Ты заставляешь меня беспокоиться о тебе, Том», «Меня огорчает, что ты этого не понимаешь», «Я хочу тебе помочь», «Расскажи мне, что тебя беспокоит», «Мы вместе во всем разберемся», но ей плевать. Даже ее взгляд оставался таким же по пустому усталым, да и запах перегара не уменьшился ни на йоту.
Смешно...
Ей он должен что-то рассказать? А смысл?
— Нет, мэм. Ничего, — ровным голосом отозвался Том.
— Тогда ладно... — вздохнула. — В качестве наказания ты на месяц лишаешься ужина. И... каждый день в течении месяца будешь проводить по два часа в чулане перед сном.
Ну... Не такое уж и страшное наказание. Честно признаться, Реддл ожидал чего-то большего. Но, видимо, кролик и правда всех довел до точки кипения. Хотя тут был более вероятен тот вариант, что миссис Коул было просто плевать на кролика, а наказание было назначено — потому что так надо. С каждым днем эта женщина становилась все более странной, но почему-то это замечал лишь Том.
— Иди к себе.
Том покинул кабинет миссис Коул, пропуская внутрь какого-то джентльмена. Но даже не обратил на него внимание. В конце концов, его это не касалось.
***
О Томе всегда ходило множество слухов. Один из наиболее популярных о том, что он любит внимание и ходит по приюту, как принц, считая себя выше всех.
Что ж...
На самом деле, сложно сказать, как Реддл относился к вниманию. Пожалуй, он и сам толком этого не знал. С одной стороны, ему не нравилось внимание, а особенно то, которым мальчишка был не обделен сейчас, когда шел по коридору — взгляды и перешептывания сопровождали его. Но с другой стороны... внимание к своей персоне Том любил. Хотя тут, наверное, все сводилось к тому, кто это самое внимание к нему проявляет. Если бы был кто-то достойный... Но откуда ж такому взяться в приюте, где одни оборванцы? Такое внимание, наоборот, вызовет раздражение и стыд.
Да и... пусть многие слухи не подтверждались ничем хоть сколько-нибудь обоснованным, но один слух о Реддле был именно что достоверным фактом. Мальчишка и правда считал себя выше и умнее всех в этом приюте. И по его далекому от скромности мнению, миссис Коул он тоже во многом превзошел.
Куда сейчас направлялся? Как ни удивительно, но в тот самый недостроенный сарай, где произошло происшествие, за которое в итоге оказался в ответе именно Реддл.
Он не был особо сентиментальным. И ему было совершенно плевать на мистера Скрабблса и произошедшее здесь. Но... Именно тут его не станут искать. Именно здесь мальчишка может побыть наедине с собой без лишних глаз и ушей.
Войдя в сарай, Реддл вздохнул. Вдохнул вечно влажный воздух Туманного Альбиона... вдохнул глубоко, наполняя себя им без остатка. Задержал его в себе на пару-тройку мгновений. А после... шумно выдохнул, прикрывая глаза.
Был еще один слух... Том Реддл не испытывает эмоций. Порой так и было. Даже он сам пытался себя в этом убедить. И получалось. Мальчишка верил в это настолько, что этот слух почти стал правдой. Но... Именно что почти. Эмоции от этого не канули в небытие. Они всегда были у него, просто Том старался их прятать так глубоко внутри себя, чтобы даже самому забыть об их существовании. И они копились... копились постоянно. Скручивали все внутри него неразрывным жестким узлом, наполняя его, перехватывая спасительный воздух, забивая глотку. И когда свободного места не оставалось, Реддл переставал бороться с собой, сдаваясь, отдавая себя той слабости, которую считал недостойной. Ведь ему должно было быть все равно на все, что происходило вокруг. И мальчишка и правда почти убедил себя в этом. Но весь секрет в том, что безразличия не было. Вот только эту его тайну никто не узнает.
Кулаки непроизвольно сжались. Короткие ногти впились в детскую кожу, раздирая ее до крови. Хотелось закричать! Злость буквально сжигала его изнутри и не хватило бы всего этого треклятого знаменитого британского вечного дождя, чтобы затушить ее. Угольки злости и горечь отчаяния всегда были в нем, но сейчас Реддл именно горел.
«Но они не правы. Ты не такой, как они говорят!»
Слова Гарольда звучали в его голове. Он хотел помочь. Да кто его вообще просил об этом?! Неужели Реддл настолько слаб, что нуждался в помощи того, кто и за себя толком не мог постоять?!
Доски сарая противно заскрипели, будто бы стонали от той волны голой и необузданной силы, что затопила недостроенный сарай.
«Моя тетя пожелала обзавестись отпрыском.»
Желание обзавестись отпрыском... Как будто он породистый пес, чтобы им обзаводиться... Семья это не выводок глупых болонок, которых заводят себе домохозяйки для личного успокоения. Ее не заводят. И Том уж точно не красивая диковинная зверушка, родившаяся на этот свет только за тем, чтобы стать чьим-то ценным приобретением.
Стропила стали мелко подрагивать.
«Том, медсестра сказала, что видела сильные гематомы у тебя на теле. Сколько раз я тебе повторяла, что ты должен скрывать все, что происходит с тобой здесь. Нам не нужны неприятные слухи о приюте. Ты же не хочешь, чтобы сюда перестали приходить? Тогда ты, так же, как и другие дети, потеряешь шанс получить семью.»
И после подобных слов женщина еще заикалась о доверии к ней? Смешно. Ее желание помочь такое же лживое, как все вокруг. Чертов мыльный пузырь... И вроде считается, что это лишь детская забава. Но от чего-то взрослые не замечают, что сами надувают мыльные пузыри вокруг почти так же часто, как дышат. Просто они обходятся без мыла. Но итог-то один... В этих мыльных пузырях бесконечных обещаний и предложений помочь ничего нет и никогда не будет. И они еще удивляются, когда им не верят и отказываются принимать помощь! Пустота может породить лишь пустоту — даже дети это знают, пускай и не все.
Желтая пыль строительного песка тонула в небольших завихрениях.
Том и правда переполнился. Он чувствовал это. Его сила... она выходила из-под контроля. Даже сейчас... несмотря на эмоции, затопившие его, разум оставался ясным, ничто его не затронуло. И Реддл понимал, что его время на отпуск самого себя подошло к концу. Если он позволит себе еще немного подобного, то здание вместе с этими чертовыми стропилами рухнет ему на голову. Наверняка, все в приюте сочтут подобное чем-то забавным. А что? Повесившего кролика на стропилах убили эти самые стропила.
Кулак с силой врезался в пол. Еще и еще... еще и еще... И так до тех пор, пока разбросанный в этом месте строительный песок не стал окрашиваться в красный.
Боль...
Именно боль способна затолкать все эмоции обратно, вглубь себя, туда... куда и солнечный свет с воздухом никогда доберутся.
И...
Вовремя.
Окончательной точкой в его срыве стал скрип дверей в сарай. Кто-то вошел.
Реддл поднялся, пряча руку в карман, и обернулся.
Ничего тут больше не скрипело. Песок и вовсе лежал мертвым грузом на полу, будто и не вплетался пару мгновений назад воздух, смешиваясь с пылью и кружа по помещению, будто бы в попытках сымитировать песчаную бурю.
Это оказался... Чарли Смит, собственной подслеповатой персоной.
— Том? — мальчишка даже замер.
Его глаза смешно расширились. А в голосе четко слышалось удивление. Он определенно не ожидал столкнуться с Реддлом здесь, раз даже не осмелился продолжить движение. Нет, он застыл. И хватило его лишь на то, чтобы прикрыть дверь.
— А ты ожидал тут встретить мистера Скрабблса? — уголок губ Тома дернулся в усмешке, стоило ему заметить, как едва уловимо поджалась нижняя губа Смита, когда прозвучала кличка того самого кролика, а лишенный очков взгляд мазнул по стропилам, сам же Реддл смотрел на мальчишку прямо, уверенно, не отводя взгляд.
— Про... просто не думал, что тебе хва... хватит совести прийти сюда, — Чарли, наконец, посмотрел на своего неожиданного собеседника, но, не выдержав направленного на него прямого взгляда, спасовал и отвел свой.
— Ну, тебе же хватило, не так ли?
Смит не спешил с ответом. Звуковой вакуум окутал пространство вокруг, абсолютное безмолвие. От чего любой шорох слышался громче обычного.
И слух Реддла не упускал ничего. Ни шорох ткани — руки Чарли как-то нервно дернулись. Ни вдруг его потяжелевшего дыхания... Том даже мог поклясться, что слышал его учащенный пульс.
— Скажи... — Реддл позволил себе посмотреть вверх. — Он вырывался, когда ты затягивал петлю на его шее? — голос звучал как-то насмешливо. — Читал, что у животных гораздо более сильный инстинкт самосохранения, чем у людей. Наверняка, вырывался он до последнего. Ты ведь тоже читал об этом, верно? Захотел проверить лично?
Чарли сдался довольно быстро. Даже не попытался что-либо отрицать или хотя бы удержать интригу. Это... разочаровывало.
— Я хотел... хотел, чтобы ты почу... почувствовал, ка... каково это быть никем! — закричал Чарли, сжав кулаки. — Хотел, чтобы тебе было... было больно! Я хо... хотел...
Том слушал его и смотрел на него, и все это... больше смешило, чем злило. Подобное и правда было смешно. Слезы, застывшие в его глазах. Покрасневшее лицо. Отчаяние наполняло даже само дыхание Смита, от него разило отчаянием — это зловоние слабости и бессилия пропитало его с головы до кончиков пальцев ног. И именно это было забавным.
Он так старался... Бедный. Наверное, сутками не спал, чтобы придумать этот план. Жалкий оборванец. Даже не смог придумать что-то поумнее. Впрочем, чего еще было от него ждать?
— Мне плевать, — оборвал его Реддл.
— Но я...
— Что «ты»? — Том снова не позволил ему продолжить. — Хочешь поделиться со мной своими... мотивами? Рассказать, как все было? — бровь вопросительно изогнулась. — Это попытка похвастаться и погордиться сделанным? Или... ты хочешь, чтобы я оценил твои старания?
— Я...
— Не трудись, — он поднял руку вверх, останавливая его очередные жалкие заикания раскрытой ладонью. — Мне не интересно.
Казалось, Смит ожидал совсем не этого. Ведь от прозвучавших слов мальчишка даже пошатнулся, как если бы Том его ударил наотмашь. Его рот то открывался, то закрывался. Но... Не вылетало ни звука. Чарли будто бы задыхался, смотря на пугающее безразличие напротив.
Тому и правда было плевать. Наверное, поэтому редко кто пытался что-то ему сделать. Ведь даже если Реддл падал, он поднимался и уверенно шел дальше, словно бы ничего не случилось. Он шел дальше по телам своих глупых обидчиков, что падали на колени, сраженные не силой и не ответными ударами, а пугающим до дрожи безразличием, которое и делало их идиотами, а их попытки что-либо сделать ему бессмысленными. И если раньше Чарли не понимал, почему весь приют в открытую не выступил против Тома, то сейчас, наконец, понял. Просто мало кто хотел оказаться под ногами Реддла. Подобное не унижало, а уничтожало под корень и... ломало.
— Хотел, чтобы меня ненавидели? — спросил Том. — Надеюсь, ты старался не только лишь ради этого? — на губах появилась усмешка. — Я бы понял, если бы ты хотел стать на моем фоне лучше. Ну, знаешь... доложил обо мне, утешил беднягу Билли... После такого бы весь приют носил тебя на руках, — продолжал он. — Но если ты только хотел заставить всех меня ненавидеть, то мне тебя искренне жаль.
— Но ты... Ты! Никто сейчас даже не заговорит с тобой! От тебя все отвернулись! Ты один! — закричал на него Смит, видимо, в попытке доказать осмысленность своего поступка, осмысленность своей «гениальной» мести.
Доказать Тому? О, нет... Реддлу это было не нужно. И где-то глубоко внутри Чарли понимал все. Этот его крик... Нет, сейчас он доказывал существование хоть какого-то смысла не тому, кого ненавидел, а самому себе. Потому как из них двоих только ему и нужен был смысл.
Наверное, печально стараться, приложить столько усилий, перешагнуть через себя и свою суть, наступив себе на горло, поставить на кон все, а потом понять, что во всем этом просто не было смысла. Подобная «печальность» убивает вернее, чем веревка на шее, но не физически. И... Сейчас понимали это оба. Именно поэтому Чарли кричал, пытался удержаться. Прямо как мистер Скрабблс... он скреб своими маленькими и слабыми лапками в тщетных попытках избавиться от веревки, но Том лишь затягивал ее сильнее.
— Да оглянись ты! — Том со странной, отчасти по-искреннему веселой, улыбкой на губах раскинул руки в стороны. — Меня всегда ненавидели, Смит. Никто не пытался заговорить со мной. Я всегда... был один, — улыбка стала шире. — Вот только... это всегда был мой выбор. И ты... — сделал небольшую паузу. — Ты хотел думать, что ты лишил меня всего, да? Ну, прости. Возможно, это для тебя новость... — Реддл сократил расстояние между ними. — ...но мы сироты. И у нас изначально ничего нет. Терять нам тоже... нечего, — склонил голову набок. — Однако ты всегда можешь утешиться тем, что отнял то единственное, что было у Билли. Ты, наконец, сделал нас всех равными, — положил руку ему на плечо. — Поздравляю.
— Я... Я не хотел... Все... все не так... не то...
Взгляд Чарли был расфокусированным. Слез не было. И он в раз настолько ослаб, что рука Реддла на его плече оказалась неподъемным грузом, который мальчишка не мог удерживать. Смит рухнул на колени прямо у ног Тома, смотря куда-то вперед. Наверное, именно так и выглядят люди, потерявшие всякий смысл, осознав всю тщетность своих глупых попыток добиться чего-либо.
— Все именно так, Смит. Ты сделал то, что хотел. И раз осмелился сделать что-либо, прими то, что получил, — холодно сказал Реддл, смотря на него сверху-вниз. — Хотел изо дня в день наблюдать за ненавистью, которую якобы вызвал? Но добился лишь того, что я буду смотреть на твои дрожащие руки и потерянный, полный вины взгляд каждый раз, когда ты будешь рядом с Билли. Хотя... — Том убрал свою руку с его плеча и вытер ее о ткань рубашки Чарли, будто бы испачкавшись. — Вы ведь живете в одной комнате, да? Похоже, будет забавнее, чем я думал, ведь ты теперь сможешь каждый день любоваться тем, чего достиг. Ты же так... старался, верно?
Продолжать разговор со Смитом уже не было никакого смысла. Тот даже едва дышал. И... Вряд ли способен сказать что-либо умное. Впрочем, он и так уже в достаточной мере развлек Реддла.
Том уже хотел уйти, но... был остановлен. Пальцы Чарли ухватились за штанину мальчика в каком-то слепом отчаянии, таком же слепом, каким он и сам являлся.
— Ты... ты не... не отомстишь?
— Нет, — припечатал Том. — В этом нет смысла. Ты прекрасно справился с этим сам и без моей помощи.
Он просто пошел дальше. Прочь из сарая, вырвав ткань штанины из ослабевших пальцев Смита.
***
Придя в свою комнату, первое, что увидел Реддл, это то, как странно кривлялся Гарольд перед зеркалом. Именно поэтому он и не задержал на нем взгляд. Чужая глупость сейчас раздражала особенно остро.
Тишина в комнате оказалась недолгой, хотя Том до последнего надеялся на обратное.
Вопрос Винтера прилетел ему прямо в спину.
— Ты как?
— Я? — Том и правда удивился этому вопросу.
— Нормально. А что?
— Просто все случившееся... — Винтер отчаянно старался подобрать слова, видимо, остерегаясь возможной реакции Реддла или боясь его задеть.
— Повесился кролик, а не я. Так что, все не так плохо, как могло бы быть, поменяйся мы местами, — спокойно проговорил Том. — Чем больше об этом думаю, тем больше склоняюсь к тому, что этот мистер Скрабблс сам повесился. По крайней мере, если бы я был таким же тупым, бесправным, мелким и пушистым, и будь у меня такой хозяин, то я бы точно сам влез в петлю.
Дальше последовали ожидаемые слова Гарольда о том, что Том не виноват. Подобные слова все чаще вылетали изо рта его соседа. Однако... Было то, чем Винтер все же смог его удивить. Его слова... «Тебе просто незачем было этого делать. Ради развлечения убивать кролика? Ты не так глуп. Хотел причинить Билли боль? Ты бы ее причинил самому Билли. Ты бы просто не обратил внимание на какого-то там кролика.» — эти слова заставили иначе взглянуть на вечно лезущего в его дела соседа.
— Слишком натянуто, — через пару минут тишины сказал Реддл. — Как будто у тебя запор.
— Что?.. — не совсем понял Гарольд и даже немного растерялся.
— Ты улыбаешься слишком натянуто. Не надо так сильно растягивать губы, — продолжил он. — Поэтому у тебя и не получается ничего.
Кажется, Винтер даже растерялся, явно не ожидая услышать совет от Тома. Возможно, это можно было считать своеобразной благодарностью за то, что тот объяснил свою веру в него не безотчетной слепотой, а тем, что и правда понял, что Реддл не будет растрачивать себя на каких-то там кроликов. Слишком мелко.
— Кстати, — неожиданно заговорил Винтер. — Меня вызывала миссис Коул.
— М?
— Мы в субботу должны будем после десяти вечера прийти в домик для гостей, — продолжил Гарольд.
Реддл знал про этот домик. Он находился на территории приюта. И воспитанников обычно туда не пускали. Там принято было останавливаться взрослым, чтобы поближе познакомиться со здешними воспитанниками и выбрать из них одного для усыновления. Любопытно было, почему их приглашали туда после отбоя и вдвоем. И это было... действительно странно. Что задумала миссис Коул? Это часть наказания? Но причем тут тогда Винтер?
— Она сказала, что мы должны будем остаться там до утра. Там будет дорогой гость. И мы его должны слушаться, если не хотим получить наказание, — все продолжал и продолжал Гарольд. — Она еще сказала, что этим мы спасем приют и сделаем жизнь тут лучше.
И чем больше он говорил, тем больше напрягался Реддл. Ему совершенно не нравилось то, что он не мог раскусить сказанное и добраться до сути, до смысла. В одном Том был уверен точно, ничего хорошего им ждать не стоило — предчувствие его редко обманывало.