Тень: Грани Страха

Миссис Коул была уважаемым человеком всю свою жизнь. 

Она родилась осенью в 1907-м году в обеспеченной и уважаемой семье. В пять лет у нее было первое занятие по этикету с нанятой гувернанткой, и с тех пор никому в голову не приходило поучать ее манерам. На все у мисс Катарины Смитерс, именно ею она была в девичестве, был продуманный свод своих правил, которые ее и делали исключительно правильной, почти святой в глазах окружающих. 

В 1917-м, когда Катарине исполнилось десять, была зачислена в «The Royal Grammar School Worcester» в Вустере при Вустерском монастыре. Раньше это была обычная школа для обучения монахов и их родственников. Но еще в далеком 1869-м году, когда Катарина еще даже не родилась, королева Виктория одарила это образовательное учреждение документом «Royal Charter» — это документ, который подтверждает значимость организации для общества и гарантирует королевский патронат. Так что, к тому моменту, когда мисс Смитерс поступила туда, там появился закрытый корпус для девочек, а сама школа была наделена королевским статусом.

Еще со школьной скамьи окружающие Катарину люди удивлялись ее воспитанию: к успеваемости и манерам не придраться, что ни попроси — сделает, правил не нарушает, посещает церковь, помогает готовить для бездомных... 

После обучения в школе Катарина отучилась в Королевском колледже, что был в Лондоне, а затем и в Даремском университете. Девушке было открыто большое будущее. Однако к моменту окончания университета, ранее привыкшая к роскоши, Катарина впервые столкнулась с такими взрослыми проблемами, как нехватка денег — глава семьи был практически разорен. Чтобы как-то упрочить материальное положение семьи, было решено выдать Катарину замуж. 

К слову сказать, к восемнадцати годам девушка совсем расцвела и недостатком поклонников не страдала. Из зеркала на нее смотрела высокая блондинка с удивительно нежной и светлой кожей. Глаза голубые, распахнутые, лучистые. Личико имело форму правильного классического овала с тонкими гармоничными чертами. Красивые кисти рук с тоненькими изящными пальчиками, которые одинаково ловко владели пером, вышивальной иглой и прекрасно перебирали клавиши на фортепиано. А еще у нее был удивительный талант: в зависимости от того, как одета и накрашена, могла выглядеть и бесцветной простушкой, и ослепительной красавицей. Как у такой могло не быть поклонников?

Вышла замуж в 1925-м году, когда ей исполнилось как раз восемнадцать. 

Ее муж не был богатеем, но жил в достатке. Его звали Альберт Коул, ему как раз исполнилось двадцать семь. Высокий, крепкий и широкоплечий мужчина. Волосы темные, но не черные. Глаза светло-серые, «стальные». Недурен собою, но это, скорее, следствие уверенности в себе, чем какой-то особой внешней красоты. И, несмотря на брак по расчету, Катарина смогла его полюбить. 

Однако... 

Каков ее муж на самом деле, девушка узнала лишь через время. Альберта можно было легко назвать циничным мерзавцем — подобная характеристика подходила ему идеально. Он был не отягощен моральными принципами и любовью к человечеству, как и к миру в целом. Хотя стоило отметить и то, что, при желании, мог быть обаятельным — это получалось у него довольно-таки легко и непринужденно. Но жене предпочитал являть лишь невыносимые черты своего характера. Миссис Коул до последнего предпочитала видеть в нем лишь хорошее, закрывая глаза на плохое — такова святая обязанность всех жен, по ее мнению. Азартность и любовь к риску принимала за храбрость и решительность. Да, он был непреклонен в достижении своих целей, с людьми достаточно жесток, но Катарина считала, что он был просто грубо справедлив, вот и все. Но, даже не смотря на ее доброту и выборочную слепоту, скандалы и ссоры в молодой семье были часто. Ссоры еще больше участились, когда выяснилось, что миссис Коул не могла иметь детей. С тех пор иногда даже ее та самая пресловутая слепота не могла перекрыть грубость мужа.

В 1926-м году мать Катарины умерла. Врач поставил диагноз туберкулез. Отец надолго ее не пережил, покончив с собой во время белой горячки. Все это осталось глубокой раной на душе женщины. Однако Альберта ее проблемы касались мало. Он имел множество любовниц, которые были, как перчатки — «на сезон». А еще мужчина полностью ушел в азартные игры. И несмотря на талант в ведении собственного бизнеса, фортуна в азартных играх улыбалась ему редко, как следствие, накапливались долги. Катарине пришлось устроиться на работу. Однако выплата долгов мужа была не единственной причиной для подобного решения. Она с тоской вспоминала свою юность и деньки в университете, когда по выходным гостила у родителей, светясь счастьем. Этот свет померк. И ей крайне необходимо было отвлечься. Поэтому за работу в приюте Вула миссис Коул вцепилась обеими руками. Ее нерастраченное желание заботиться о детях, вкупе с желанием и невозможностью иметь собственных, сыграли в ее выборе чуть ли не основную роль. И именно там Катарина нашла частичку того счастья и спокойствия, которые были так ей необходимы. 

Обстановка в семье тем временем продолжала накаляться. Альберт почти не бывал дома. Долги все росли, и за ними всегда приходили к его жене. Сама миссис Коул работала на износ и толком не заметила, как бокал вина за ужином перерос в бутылку. Вино решительно сменилось на виски, когда в мае 1930-го Катарина поняла, что ее муж больше не вернется. Возвращаясь с работы домой, когда уже было за полночь, женщина обнаружила в конверте письмо. На нем не было ни марки, ни каких-либо других опознавательных знаков, кроме написанного от руки «для Катарины». Уже дома она вскрыла конверт. И едва уже поблекшие голубые глаза, которые потеряли свой блеск, коснулись первых строк, женщина тяжело осела в кресло. 

Что там было написано? Всего лишь пара-тройка строк...

«Катарина, 

Я вынужден известить вас, что больше не имею никакого желания и возможностей жить с вами под одной крышей. Я не стану объяснять то, что подтолкнуло меня к подобному решения. Думаю, вам хватит ума понять и разобраться со всем самостоятельно. Квартиру, в которой мы раньше с вами жили, я переписал на вас. Считайте это актом благотворительности с моей стороны. 

Прощайте, Катарина. 

Альберт Коул.»

Что ж... 

Катарине с легким налетом сожаления пришлось признать, что годы брака никак не изменили Альберта. Он был все так же грубо справедлив, как и раньше. Наверное, любая другая женщина на ее месте огорчилась бы, что тот даже не постарался смягчить удар. Но... Миссис Коул отчасти была благодарна за его жестокую правду. В конце концов, жена из нее получилась никудышная, ведь она так и не смогла понести от него. Однако тут уж ничего не поделаешь. 

Только позже женщина узнала, что, кроме письма и квартиры, сбежавший муж оставил ей еще и все свои долги. Так что, квартиру пришлось продать, как и все свои украшения с платьями. Катарина не тронула лишь пару костюмов, что остались ей от матери. И жемчужные сережки с таким же ожерельем — подарок мамы на ее свадьбу. Почти все деньги ушли на оплату долгов, которые так и не удалось погасить полностью. Благо, к этому моменту миссис Коул стала владелицей приюта Вула. Никакой прибыли это ей не принесло, но зато было где жить. 

Сейчас шел 1933-ий год. Дела обстояли совсем плохо. Постоянная бедность стала буквально костью в горле женщины. Катарина из последних сил пыталась свести концы с концами и удержать вверенный ей приют от падения за грань нищеты — отдавала всю себя детям, старалась работать честно, не беря ни копейки в карман, а когда бюджета перестало хватать, чтобы выплатить зарплату уборщицам, стала убирать сама, совершенно не чураясь черной работы, хотя раньше ее ухоженные руки и не знавали тяжелого физического труда. Ведь приют — это последнее, что у нее осталось. И потерять еще и его... нет, миссис Коул просто не могла допустить подобного. Несмотря на трудности, женщина любила всех детей здесь и даже Тома, не теряя надежды помочь ему найти семью, хотя ощущение нависшей угрозы, витающее с тех пор, как подрос сиротка Реддл, не покидало ее.

Месяц назад к Катарине вновь пришли коллекторы. Женщина и без них знала, что должна кругленькую сумму, ведь не все долги мужа получилось вернуть. Конечно, она все выплатит, но ей нужно было время. И его как раз-таки и не было. Двое мужчин в достаточно дорогих, но однотипных костюмах доходчиво объяснили, что если она не начнет платить по счетам, то они уж точно позаботятся, чтобы ее приют закрыли, а дети отправятся в другие дома, где о них позаботятся явно лучше. Эти слова стали ударом для миссис Коул — терять детей, которых она считала своими, не хотелось. Поэтому не удивительно и то, что после ухода коллекторов женщина сильнее обычного приложилась к бутылке. 

В голове было пусто, как и в бутылке. Хотя нет... там оставалось на донышке. Необходимое расслабление от алкоголя стало накатывать, наступать на пятки, набрасываться со спины и вгрызаться в плоть, проникая под кожу, рассекаясь по венам. Организм ликовал, конечно, от дозы искусственного и дешевого покоя, но не разум. Разум цинично и злобно насмехался над глупыми и тщетными попытками сбежать из-под его власти. Но... Катарине было все равно. 

Она шла по центру города, слегка покачиваясь. Медленно и неумолимо смуглели небеса. Солнечный диск проваливался за горизонт, разбрызгивая в стороны кроваво-золотистые блики. В зданиях уже зажигали свет. По этажам расползались причудливые геометрические рисунки, созданные бликами от стекол и тенями. Озарялись белым светом вывески кинотеатров и баров, где в этот час уже начинал собираться веселый и шумный народ. Тут же на тротуарах прогуливались семейные пары среднего возраста, держа друг друга под руку и негромко что-то обсуждая — от них так и веяло степенностью и скукой, а ведь женщина тоже когда-то хотела так ходить с мужем по улицам, но... не сложилось. Миссис Коул просто шла вперед, даже не имея четкого представления о том, куда направляется, а в мыслях все крутился разговор с коллекторами, как на повторе: «У вас отберут детей». Женщина как-то глухо рассмеялась, и в этом смехе отчетливо слышался надрыв, приближающаяся истерика.

— У меня не может быть детей, вечно голодные шакалы... — хрипло проговорила она в пустоту. — Есть только сироты. Но вы хотите отнять и их... 

Катарина продолжала идти вперед. 

Вот какой-то парень спешит домой с работы, перебегая дорогу на красный свет. Возмущенно сигналят машины. Все куда-то спешат, что-то говорят, кричат, плачут, смеются... Миссис Коул же шла медленно, слегка запрокинув голову. Глаза полуприкрыты. Блики вывесок каплями стекали по ее серому твидовому костюму, который явно видал лучшие времена. 

Очередная тусклая серая клякса этого города на таком же непроглядном сером фоне, который маляр без особой фантазии нанес сплошняком, не делая пробелов. И одновременно... и одновременно черный косой росчерк, маленький шрамик на безупречно гладком лбу вселенной. 

А Катарина шла дальше, словно бы существовала вне времени. На нее иногда как-то странно оглядывались люди и смотрели, кто с удивлением, а кто с осуждением. Она была другая, не от сюда, собранная из тысячи неподходящих друг к другу кусочков разных пазлов, которые сложили вместе вопреки всему, и смотрелись они не идеально, но особенно, по-своему совершенно точно неповторимо и... несчастно, разбито.

— Не проходите мимо! Не проходите мимо! — незнакомый голос ворвался буром в разморенный разум, разворошив все мысли, как изголодавшийся медведь пчелиное гнездо. — Волшебные амулеты! В них заложена самая настоящая магия! Они уберегут от сглаза, принесут богатство, удачу и любовь! С ними вы сможете наладить жизнь! 

Честно? Даже спустя время Катарина бы не смогла ответить, почему остановилась у уличного торговца. Магия? В эти глупости женщина совершенно не верила. «Это просто сказки для детей, не более того. В мире взрослых ни одну проблему нельзя решить при помощи какого-то заговоренного амулета.» — да, именно так считала трезвая миссис Коул. Вот только трезвости у нее сейчас не было ни в одном глазу. А опьяненный разум ухватился даже за столь глупую возможность попытаться исправить собственную испорченную жизнь. 

Если говорить начистоту, Катарина иногда завидовала своему мужу, а в последнее время все чаще. Пусть он был азартным и любил риск, но нельзя не отдать должное его чутью в бизнесе. Альберт возродил бы этот приют, практически не напрягаясь — в этом миссис Коул была точно уверена. И она отчаянно хотела быть хоть немного на него похожей, — пусть его талант не помог покрыть последствия его же азарта — особенно когда на кону стояли ее дети. 

— Я... — голос не слушался после выпитого. — Я хочу стать... нет, не стать. Я... Я хочу всегда знать, как заработать. Хочу... хочу приумножать деньги. Есть... что-нибудь такое? 

Продавец терпеливо выслушал все, что она сказала. И на миг даже задумался... задумался, видимо, над тем, что ей предложить. 

И этого времени вполне хватило, чтобы изучать уличного торговца. И, честно говоря, для человека своей профессии он выглядел довольно странно. На нем был какой-то черный халат. Нет, не халат, точнее, мантия, которая была запачкана словно бы химикатами. На сгибе локтя свисал маленький котелок. А за пояс была воткнута какая-то странная деревяшка, больше похожая на отполированную палочку. Катарина не знала для чего она, но предположила, что та для самообороны или что-то вроде того. Странный торговец... Хотя может все это из-за алкоголя, и у нее просто галлюцинации? Все возможно. 

— Это вам подойдет, — наконец, подал голос он. — Уж поверьте, с этим амулетом вы заработаете много денег. Он изменит вас и вашу жизнь до неузнаваемости, — и протянул товар. 

Катарина хоть и была сейчас практически нищей, но родилась в богатой семье. И даже на пьяную голову узнала не просто камушек, а ограненный алмаз чистой воды слабого зеленовато-синего оттенка. Примерно в тридцать карат. И это не просто камень, а серебряная брошь с таким вот бриллиантом. Никаких узоров или украшений на ней не было, но и без этого подобная безделушка будет стоить дорого. Это ей не по карману. 

— Извините... Я... Я не могу себе это позволить, — проговорила Катарина. — У меня нет столько с собой.

— А сколько есть? — продавец как-то воровато оглянулся, словно бы боялся чего-то, но потом снова сосредоточил свое внимание на покупательнице. 

Катарина растерялась на мгновение, словно бы не ожидала такого вопроса. Потом поставила бутылку на землю, хотя смысла таскать ее с собой уже не было, ведь та была пуста уже довольно-таки давно. А потом зарылась в свой клатч, который чудом не потеряла. В нем оказалась лишь жалкая смятая десятифунтовая бумажка, сиротливо ждущая своего часа. 

Сжав ее меж двумя пальцами: указательным и средним, и вытащила из кошелька, демонстрируя продавцу. 

— Всего десять фунтов, — сказала Катарина. 

— Пойдет, — чересчур быстро согласился торговец, а через мгновение отобрал последнюю купюру, всучив в опустевшую ладонь брошь. 

— Но... Как же это... — растеряно проговорила она, гипнотизируя взглядом украшение. 

Однако... 

Ей так никто и не ответил. Когда же Катарина подняла взгляд, то ни странного продавца, ни его самопальной лавочки уже не было, будто он ей и вовсе приснился пару мгновений назад. Только вот тяжелое украшение в руках напоминало, что если это и был сон, то до жути реалистичный.

***

За месяц дела приюта немного улучшились. Как оказалось, Альберт умер где-то в Париже. Оказывается, мужчина застраховал свою жизнь. А так как Катарина все еще оставалась его официальной женой, несмотря на то, что их дороги разошлись, то получила большие деньги по этой страховке. Все долги покойного мужа погасить не удалось, зато часть удалось выплатить — коллекторы немного успокоились. 

После той прогулки по центру Лондона вообще многое изменилось. Например, пришло понимание того, что Том мешает благосостоянию приюта. Это понимание пришло не сразу — Катарина двигалась к нему медленно, постепенно, можно сказать, что шаг за шагом. Но сейчас появилось ощущение того, что женщина, наконец, открыла глаза. Этих детей любить нельзя, если она хочет, чтобы приют удержался на плаву. Вот и все. 

Сейчас миссис Коул сидела в своем кабинете с бокалом виски — сегодня это была не привычная бурда, женщина впервые купила виски подороже. И ничуть не жалела об этом. Зачем экономить на себе, раз дети, наконец, стали приносить доход? 

Кончики пальцев, свободной от бокала руки, в мимолетной коснулись броши с бриллиантом, которая уже месяц красовалась на ее воротнике, радуя Катарину своим блеском — женщина носила эту брошь, не снимая. 

— Теперь все будет хорошо... — в пустоту проговорила она.

...а на утро стало известно, что мистера Скрабблса повесили на стропилах...

_____________________________________

Если бы не Том Реддл, Чарли Смит мог по праву считаться самым умным и сообразительным ребенком в приюте Вула. И именно это и не давало покоя мальчику. 

Чарли мог стать для кого-то идеальным сыном — так он думал. И у него были для подобного все основания. Смит был очень сообразительным, умным и талантливым ребенком. Мальчик раньше всех в приюте научился читать. Умел считать. У него даже получалось складывать столбиками трехзначные числа. К сожалению, у него не было музыкального слуха. А еще были проблемы с дикцией, но последнее было поправимо. Чарли мог бы считаться очень одаренным, если бы... если бы не появление Тома Реддла в его жизни. И хоть Смит и научился читать раньше всех, это утверждение не совсем верно. В приюте Вула Реддл освоил это раньше. Он тоже умел считать и складывать трехзначные числа. А еще у Тома не было никаких проблем с дикцией или с тем же зрением. В этом, пожалуй, и была проблема Чарли. Пока в этом приюте был Реддл, самого Смита будто бы не существовало, он был лишь тусклой тенью, не более. 

Хотя если бы дело было лишь в этом, то все, может, и не выглядело бы таким тупиком. Всего-то и надо, что найти занятие, которое Чарли по силам, а у Тома не получается. Из-за этого мальчишка серьезно задумался о рисовании, ведь было хорошо известно, что Реддл и не пробовал рисовать. Сам Смит хорошо помнил свои каракули на листах, что иногда к нему попадали, и сомневался, что что-то с того времени изменилось. Но его грела мысль о том, что Том не умел рисовать. Только вот... Пара занятий с воспитательницей все расставили на свои места — Чарли не умел рисовать. Совсем. Это не сильно его расстроило только потому, что с действительностью примиряла мысль о том, что Реддл тоже не умел. От этого становилось легче, но ненамного. 

Мысль о том, что он лишь тень, появилась, когда они перебрались в этот приют. Смит стал соседом Джека Брауна. По первости, это даже его расстроило — ему не нравились такие активные сверстники, которые голове предпочитают кулаки. Но с этим мальчишка тоже смирился. Смирился, когда узнал о существовании Тома. О том, что тот научился читать раньше него. Умел считать. У него складывать столбиками трехзначные числа получалось легко. У Реддла не было проблем с дикцией или со зрением, а еще у него был музыкальный слух. Все стало гораздо тяжелее, когда Чарли узнал, что они родились не только в один месяц, но и в один день. Осознание этого не давало мальчишке покоя. 

Может... Смит и правда лишь тень? И... Быть может его и вовсе не существует? 

В прошлом приюте все было иначе. Да, там Чарли тоже не был лучшим, но Гарольд... он никогда не кичился тем, что умел что-то лучше других. Скорее, Винтер просто старался держаться от всех подальше, что устраивало любого из приюта. Любого, кроме самого Смита. Мальчишка хотел подружиться с этим странным светловолосым ровесником. Это казалось чем-то правильным. Умные должные держаться рядом с умными, иначе перестанут являться таковыми. Однако любые попытки сблизиться с Гарольдом оказались тщетными — тот просто никого к себе не подпускал. Но и тут Том обошел Чарли. Винтера поселили именно к нему. И этот странный одиночка стал общаться с Реддлом. Он не подпускал никого, но этого... этого монстра подпустил, что было ясно по тому, как за него заступился. 

А ведь Чарли до сих пор помнил единственный разговор с Гарольдом. Этот разговор случился еще до переезда в приют Вула.

«Гарольд появился внезапно. Он всегда так появлялся — словно бы был соткан из воздуха и оказывался рядом, когда его меньше всего ждали. Хотя, может, все дело в его бесшумных ногах? Чарли не знал. Ему было плевать. Его снова назвали глупым очкариком. И если «очкарик» почти не трогало Смита, то слово «глупый» задевало гораздо сильнее, ведь именно что глупым мальчишка себя никогда не считал. Поэтому он и размазывал злые, горькие и обидные слезы по щекам, как какая-то девчонка. Еще, как назло, напротив висело чистенькое зеркало, в котором прекрасно было видно зареванное лицо какого-то ничтожества, слабака, в котором со стыдом мальчишка признавал самого себя, из-за чего слезы становились еще более горькими на вкус. 

— Ненавижу зеркала, — голос Винтера рядом звучал хрипло. 

Если честно, так уж вышло, что Чарли впервые слышал его голос. Многие в приюте вообще были уверены, что тот немой — настолько редко он разговаривал. Смит, конечно, знал, что Гарольд умел разговаривать. Но... Тот ни разу с ним лично не говорил, только с воспитательницами и только из необходимости. 

Стыдно признаться, но Чарли ничего ему не ответил. Просто не сразу сориентировался, не смог найтись с ответом и тем более не понимал, к чему эта фраза. Но, казалось, незваный гость в его комнате и вовсе не ждал ни ответа, ни реакции. Смит готов был поклясться, что Гарольд, даже находясь напротив него, не до конца осознает, что он не один. Странное ощущение... 

— Мне часто снится один сон, — продолжил тем временем Винтер. — Я в комнате, в пустой комнате. В центре стоит зеркало, — говорил он. — В зеркалах всегда отражаемся мы сами. Они ведь только так и работают. Но в том зеркале был совершенно точно не я. Такое возможно? — Гарольд говорил словно бы сам с собой. — Проснувшись, я много думал. И вспомнил сказку. Про девочку Алису. Ты ее читал? — взгляд, пущенный на Смита, был сосредоточенный, с прищуром и напоминал собою пущенную с силой стрелу. 

— Д-да... 

Чарли было неуютно под этим взглядом. А еще ему было странно слышать слова одиночки о своих снах. Да, Смит хотел с ним подружиться. Но никогда не думал, что тот просто подойдет к нему и заговорит о таких странных и даже личных вещах. Никогда раньше мальчишка не был настолько близок к тому, чтобы согласиться с расхожим слухом о том, что Гарольд сумасшедший. 

— Там девочка... Она... Она попадает в другой мир через... через зеркало... — на автомате повторил краткий сюжет Чарли. 

— Именно, — согласился Винтер. — Я подумал, что, может, это не совсем сказка. Если в зеркале есть другой мир, то можно предположить, что там есть и я. Просто не совсем я. Я даже стал чаще заглядывать в зеркала, чтобы поймать момент, когда «другой я» туда не смотрит. Пока ничего не вышло. 

— О чем ты? 

Чарли не мог понять, о чем он. К чему говорить о снах и зеркалах? Причем тут другие миры? Смит совершенно точно знал, что других миров не было и быть не могло, тем более в зеркалах. 

— Тебе пока лучше избегать зеркал. 

И ушел. Ушел, не сказав больше ни слова, ничего не объяснив.»

После произошедшего тогда Чарли еще больше захотел подружиться с Гарольдом. Но... Винтер больше так ни разу с ним не заговорил. Хотя мальчишка старался даже подстроить с ним случайные встречи и столкновения, но все было тщетно. У Смита остались лишь воспоминания об этом странном разговоре, который мальчик прокручивал в голове снова и снова, пытаясь понять, что имел ввиду Гарольд. Он даже убедил себя в том, что это был какой-то шифр или загадка — эдакий тест, только пройдя который, можно рассчитывать на дружбу. Винтер ведь был уникальным. А с уникальными людьми всегда так: чтобы приблизиться, нужно пройти ряд испытаний — по крайней мере, Смит был в этом уверен. Реддл же, наверняка, с Гарольдом разговаривает. Не может не разговаривать. В конце концов, они в одной комнате. Прошел ли он этот тест? 

Так Чарли и думал о Томе и Винтере. Думал до тех пор, пока в приют Вула не заявился странный человек. Сначала Смит предположил, что он пришел усыновить кого-то из них, но быстро это предположение отмел. Почему? Этот мужчина был не похож на того, кто хотел бы стать родителем. А потом мальчишка узнал, что тот и вовсе никого толком не видел кроме тех, кто был тогда в общей комнате: Чарли, Билли Стаббс, Джек Браун, Эми Бенсон, Денис Бишоп и еще Эрик Уолли. Том и Гарольд всегда проводили свободное время на улице или в своей комнате. Другие дети? Тоже были чем-то и где-то заняты. Поэтому незнакомый и богато одетый мужчина вскоре был забыт. 

Однако... 

Как выяснилось позднее, забыл его Чарли очень зря. 

Миссис Коул вызвала к себе Смита тем же вечером. Именно от нее мальчишка узнал, что того мужчину звали «Мистер». Конечно, он понимал, что это даже не имя, но это все, что ему сказали о нем. Потом женщина вдруг сообщила, что Чарли должен после десяти вечера прийти в домик для гостей — он был на территории приюта, но детей туда никогда не пускали. И честно признаться, сам Чарли был крайне удивлен, что должен не просто пойти туда, но и остаться там до утра. Миссис Коул правда добавила, что там будет этот загадочный «Мистер», которого Смит должен слушаться во всем и выполнять все его просьбы, а если он хоть в чем-то мужчину ослушается, то потом будет наказание. И это наказание будет жестоким, что позволит ему навсегда запомнить то, что взрослых нужно слушаться. Мальчишка боялся того, что его ждет. И, видимо, женщина это почувствовала. Она сказала ему, что то, что он сделает, спасет приют и сделает жизнь тут лучше. Тогда Чарли с легко уловимой злостью спросил, не подойдет ли для этого Том или Гарольд. Возможно бы и подошли, но тот «Мистер» их не видел, он видел только нескольких ребят из общей комнаты и среди них выбрал лучшего — его. Услышав, что он лучший, Смит впервые ощутил себя не тенью, а реально существующим человеком. Сконцентрировался только на том, что «лучший», выбросив из головы, что лучшим стал лишь потому, что не было Реддла или Винтера. Так давно хотел это услышать хоть от кого-то... 

В его голове не осталось ни Тома, ни Гарольда. Он впервые после того разговора годичной давности посмотрел в зеркало, хотя раньше слушал Винтера и избегал смотреть на свое отражение. С зеркальной поверхности на него смотрел самый обычный мальчик семи лет. Карие прищуренные глаза скрыты треснувшими очками. Волосы необыкновенно пышные, светло-русые, кудрявые и густые. Он был бы похож на тех ангелов из детских книг, если бы не очки. Однако эти самые волосы Чарли всегда ненавидел, считая, что умному человеку такая шевелюра ни к чему. А так... Нескладный, не высокий, тощий — самый обычный. 

Но... 

Сейчас, пожалуй, Чарли впервые мог согласиться с теми странными словами Гарольда об отражениях. Сейчас из зеркала на него смотрел явно кто-то другой, а не он сам. Этот «другой Чарли Смит» стал будто на голову выше, значимее и взрослее. И ему определенно нравился этот «другой Чарли Смит», чем тот жалкий, каким он был до разговора с миссис Коул. Больше не тень! Мальчик сделает жизнь всех лучше и свою собственную тоже. Может, он так сильно приглянется «Мистеру», что тот сделает его своим сыном. Наконец, все изменится... 

Когда все закончилось с наступлением утра, Чарли больше не чувствовал себя Тенью Тома Реддла. Это правда. А еще он больше не смотрел в зеркало — не хотел видеть того самодовольного дурака в отражении, который решил, что он лучший, что найдет отца, что стал значимым. Слишком глупо.

Через пару дней Чарли снова позвали в домик для гостей. Это была пятница — любимый день всех приютских детей, потому что только в этот день, если повезет, тебе достанется кусок яблочного пирога. Смит тоже любил этот день и ждал его всю неделю вместе со всеми. Но... Даже этот день у него забрали. Когда мальчишка вернулся из домика для гостей, пирога больше не было, да и не хотелось есть. Нужен ли этот пирог? В голове мальчика были совершенно другие мысли: «Позовут ли его в тот проклятый домик снова?». Он гадал, облизывал ли «Мистер» свои губы, предвкушая его слезы? Будет ли снова тискать его или сразу поставит на колени? Станет ли тереться своим жирным животом об него? Слишком много вопросов, на которые знать ответы не хотелось. А еще у Чарли разбились очки — и если раньше это могло стать огромной потерей, то после всего он был даже рад этому происшествию. 

Однако больше его не вызывали. Мальчишка не знал, уехал ли этот «Мистер» или его выбор пал на кого другого. Может, это и эгоистично, но Смит был бы рад, если бы тот выбрал кого-то другого, если бы... если бы тот отвратительный мужчина выбрал Тома. Неосознанно, со временем, мыслей в голове мальчика стало больше.

«Чарли, он не видел Тома. Ни Тома, ни Гарольда не было с вами в общей комнате. Он выбрал тебя. Выбрал лучшего.»

В его голове звучали слова миссис Коул. Только теперь он слышал не только лишь то, что был лучшим. 

Чарли все чаще стал задаваться вопросами. Почему именно в тот день «Мистер» не столкнулся с Томом? Они ведь могли встретиться случайно в коридоре. Могли ведь? Могли. Но этого не случилось. «Мистер» не попал в аварию по пути в приют. У него не появилось никаких срочных дел. Ничего не случилось, ничто не помешало ему... никто не помешал. Он попал в приют именно в этот день. Именно в тот час оказался в общей комнате. И выбрал. Нет, ни Джека, ни Билли со своим чокнутым кроликом, ни Эми, ни Денниса и ни Эрика. Чарли. Он выбрал именно его. Чарли Смит впервые оказался лучшим. И... Впервые отдал бы все, сделал бы все, чтобы стать тенью того же Билли. Однако... Все случилось так, как случилось. 

Больше «Мистера» Смит ненавидел после всего лишь Тома. Том Реддл научился читать и считать раньше него. Он умел складывать столбиком трехзначные числа. У него был музыкальный слух. И не было никаких проблем ни с дикцией, ни со зрением, хотя и не умел рисовать. А еще... еще его не оказалось в общей комнате, когда он должен был там быть.

***

Вообще Чарли не собирался этого делать. Он любил животных. И раньше думал, что когда вырастет, заведет собаку. Скорее всего, далматинца — ему они нравились больше всего. Нельзя было сказать, что других животных он ненавидел. И уж тем более мальчишка не хотел никого убивать, тем более кролика... даже чокнутого мистера Скрабблса. Однако... Все случилось так, как случилось — с недавних пор Чарли любил так думать. 

Смит в тот день тогда лежал в постели в своей комнате — сидеть было все еще тяжело. Джек тоже был тут, как и его вечный подпевала Билли со своим кроликом. 

Конечно, Джек давно заметил то, как морщился Чарли при каждой попытке сесть. И не мог не поинтересоваться тем, что произошло. Не заметил только то, как мальчишка запнулся, говоря, что его выпороли за сквернословие — ничего лучше он придумать так и не смог. Парой мгновений позже Смит понял, что, по сути, Брауну было плевать, за что его могли выпороть и выпороли ли. Услышав скучный для себя ответ, он выкинул его из головы. Впрочем, иного от него Чарли и не ожидал. 

— Я тут подумал... А Чарли ведь похож на Тома, — слова Билли прозвучали, как гром среди ясного неба, заставив самого Смита вздрогнуть всем телом. — У него тоже не будет родителей. Мой мистер Скрабблс тоже так считает. 

Чарли замер единым монолитом. Уж лучше бы его назвали глупым. Но... Билли сказал то, что сказал. А Чарли? Он просто не нашелся с ответом. Так и лежал неподвижно, как статуя. 

— Не пори чушь, — Джек отвесил толстяку подзатыльник, из-за чего тот ойкнул. 

— Но мистер Скрабблс... 

— Я сказал заткнись, — хмуро проговорил Браун. — Иногда ты бываешь таким идиотом... 

Но... 

Чарли не слышал слова Джека. В его голове застряли лишь слова Билли: «А Чарли ведь похож на Тома. У него тоже не будет родителей. Мой мистер Скрабблс тоже так считает.». Эти слова засели глубоко... так, что не выковырять. 

Мальчишка не помнил, о чем они говорили дальше. Не помнил и того, как Билли ушел, как погасили свет. Не помнил, как выбрался из комнаты и пробрался в общую, где и держали кролика, пока Билли спал. Ничего не помнил. Только шесть слов раз за разом грохотали в его голове: «Мой мистер Скрабблс тоже так считает». 

Чарли стоял в недостроенном сарае и смотрел, на мертвого кролика, который качался на стропилах. Еще мгновения назад он помнил, как затягивал веревку вокруг шеи зверька, который бешено скреб повсюду, пытаясь освободиться и вдохнуть. Смит же чувствовал предвкушение. Мистер Скрабблс вырывался, пищал, в его глазах блестели слезы, и в этот момент он сильнее всего напомнил Чарли его самого в том гостевом домике. Мальчику не нравилось это воспоминание, совершенно точно не нравилось. В одно мгновение, рывком, веревка затянулась еще туже — раздался хруст. Кролик был мертв. И теперь безразлично ко всем качался из стороны в сторону, хотя лапки еще мелко подрагивали. 

И нет, о содеянном Смит не жалел, хотя и до конца не мог понять, как вообще решился на подобное. Но... Мистер Скрабблс, в любом случае, получил по заслугам — так считал мальчишка. Все случилось так, как случилось. И он не жалел, совершенно точно не жалел. 

— Мистер Скрабблс больше никак не считает, — эти слова Чарли проговорил едва слышно в своей комнате и облегченно вздохнул в конце.

***

На утро во всем обвинили Тома. Но Чарли не вмешался. Наоборот, он подтвердил, что слышал ту угрозу Реддла за ужином. Смит заметил странный взгляд Гарольда, но даже это ничего не изменило. Мальчишка не собирался сознаваться в содеянном. Ему даже пришлось по душе, что его проступок лег на Реддла. Впервые, Том был там, где должен был быть, и получил то, что заслуживал. Чарли стало немножечко легче. 

А еще... еще в приют доставили новые обои, шпаклевку и прочее. Пару дальних комнат отремонтируют, и приют Вула станет чуточку лучше. 

Новых очков Смит так и не попросил у миссис Коул.