Макенахи

                               «В глубине зимы я наконец узнал, что во мне живёт непобедимое лето» Альбер Камю.

К концу нашего пути я много думал: «Что же я такого принёс в наш дом, что она так страдает? Неужели это возможно? Это психологическое… моральное заражение? Разве это возможно? Что с ней на самом деле? Бедняжка, я не знаю, что тебя осмелилось коснуться. Я помню, как ты начала впервые говорить, как впервые побежала, как рассказывала мне о своих приключениях в школе: «А этот мальчик… он вообще какой-то плохой. Тебе тоже не нравится этот недоумкий мальчик? Пойду завтра и скажу, что у меня есть большооой Самир, хаха».

Большой Самир. Большой Самир разберётся. Большой Самир не оставит в беде.

Наше быстрейшее путешествие длилось… я не знал, сколько мы так летим.

Начал замечать что-то огромное вдалеке. Это похоже на… плато. Возможно, это и есть те врата в мир времени.

Плато выглядело мёртвым. Ни травы, ни пыли. Только камень, гладкий, как застывшая вода, и дрожь, которую я чувствовал ступнями. Я не знал, как далеко мы шли, сколько времени прошло — иронично — именно перед тем, как увидеть то, что стояло в центре мира.

— Эй, Таварек, скажи, откуда ты всё знаешь? Ты что, в прошлом был здесь?

— Нет, — демон странно улыбнулся.

— А откуда ты всё знаешь?

— По рассказам Величайшего. — Его сверкающие глаза наполнились гордостью и фанатичным блеском.

«Величайший», — подумал я. «Потом спрошу у него, кто это».

Мы приблизились к основанию Часов.

Часы.

Они были не башней, не артефактом. Они были системой. Механизм диаметром с городской квартал. Вросший в землю, будто мир сам породил его как отросток. Металл — тусклый, с вкраплениями чего-то похожего на стекло, но внутри него шли волны, как по глади воды. В центре — круглая плита, на ней вращались кольца. Неравномерно. В разные стороны. Некоторые — почти не двигались, будто думали.

И в самом центре — трещина. Вертикальная, узкая. Не дверь. Не щель. Что-то, что казалось болью в структуре самой реальности. Я смотрел на неё и чувствовал, как сердце начинает сбиваться.

— Они чувствуют нас, — сказал я.

Таварек стоял рядом. Тихий. Сдержанный. Даже его плащ не колыхался.

— И им всё равно, — ответил он.

Я сделал несколько шагов. Воздух плотнел. Будто стал вязким, как если бы сквозь него пробирались те, кого ты не видишь.

— Это и есть они? — спросил я. — Те самые Часы?

— Это не они. Это их образ. Они не в месте. Они в сути.

Я подошёл к трещине. Свет внутри был неподвижным. Холодным. Он не сиял — он пульсировал. В унисон с чем-то, что шло глубже, чем кровь. Я протянул руку и коснулся металла рядом с разломом.

Словно кто-то вдохнул.

Трещина дёрнулась. Свет внутри вспыхнул. Плита под ногами зазвенела. Я почувствовал, как пальцы ног онемели.

Трещина раскрылась. Не как дверь — как рана. Из трещины вылилась чернота в чистом виде. Внутри — движение.

— Ты со мной? — спросил я.

Он не ответил сразу. Его взгляд был направлен не на разлом, а на меня.

— Я не пройду дальше первой ступени. Это не моя территория. Но я дойду до края.

Я кивнул. И шагнул внутрь.

---

Я падал.

Не вниз, не вперёд. Просто — падал, как обрывок смысла в голове умирающего. Меня не било ветром. Меня не вращало. Был только один звук — дрожание костей.

А потом — свет.

Желтоватый. Тусклый, вязкий, как свет от старой лампы в подвале. Он не освещал — он окрашивал всё в туманную безнадёжность. Я не касался земли. Я появился там как ошибка.

Мир был огромен. Необъясним. Пространства не было — были направления. Десятки. Тысячи.

Вокруг меня — движение. Вихри, орбиты, кольца. Миллионы светящихся ядер, каждое — в центре собственной системы. Внутри каждого — душа. Не образы, не люди, не тени — именно души. Сгустки света, сжатые до боли. Каждая — окружена сферой, прозрачной оболочкой, несущейся с невозможной скоростью по изогнутым траекториям.

Я видел, как они мчатся. Не по рельсам, не по линиям. Они двигались, как частицы в ускорителе. Некоторые — шли по спиралям. Некоторые — по кругам. Некоторые — взрывались. Но без звука. Без света. Просто гасли. Как будто мир вздыхал и отпускал их.

Это было не то, что описывал Таварек.

Это не тоннель. Не пустота между жизнями.

Это похоже на атомную систему. Но вместо протонов и нейтронов — судьбы.

Я пытался дышать. И понял, что мир уже знает, что я здесь.

Первая душа промчалась мимо, задев мою тень. Я почувствовал, как мои зубы свело болью. Вторая — почти ударила в грудь. Волна пошла по рёбрам.

Я — инороден.

Они пытались меня сбить. Неосознанно. Или осознанно. Они неслись через меня, будто я должен был исчезнуть, чтобы не мешать потоку. Я уклонялся, изгибался, приказывал себе растворяться, сжиматься. Один из ядерных потоков прошёл сквозь мою спину — и я на секунду перестал помнить, кто я.

Я увидел первый обломок.

Душа.

Сломанная. Не движущаяся. Она не имела орбиты. Только дрейфовала — медленно, как рана. Рядом с ней — ещё одна. И ещё.

Они не говорили. Не кричали.

Они приближались.

Самоубийцы. Я закричал в пространстве вне течения времени. Они олицетворяли собой величайшую печаль и ужасы мира. Они были заточены и по шею купались в какой-то жидкости, подобии чернил или смолы. Некоторые доставали свои головы и всхлипывали, пытались что-то сказать мне.

Я сразу понял. Это не те, кто просто умер. Это те, кто сорвался. Их орбиты больше не существуют. Только они — обломки, выброшенные в зону между. В их глазах — если это были глаза — плавала мольба и печаль, которую нельзя описать.

Они не касались меня. Только тянулись. Всё ближе. Один приблизился так близко, что я почувствовал: в нём нет даже желания вернуться. Он — внутри крика, в котором живёт вечно.

— ЧТО ВАМ НАДО?... НЕ ИДИТЕ, ОСТАНОВИТЕСЬ, ИСЧЕЗНИТЕ!

Они молчали.

И продолжали дрейфовать.

Между ними — другие. Те, кого я не знал. Не души. Не демоны. Что-то… вылепленное из последствий. Существа, вытянутые в длину, как проволока памяти. Они не имели лиц. Подобия червей. Они скользили между душами, как рыбы в пруду из боли. И один из них остановился.

Он замер. И всё вокруг замерло.

Я стоял, дрожа, и смотрел в пустой овал, где должно было быть лицо. Вдруг — вспышка. Не внешняя. Внутри меня. Я вспомнил утро в больнице. Взгляд сестры. И эта вещь… впитала его. Взяла. Сожрала.

Я кричал.

Мир вздрогнул. Я не успевал защищаться от постоянно проносящихся мимо душ.

В тот момент я думал, что конец. Всё. Я не выдержу.

Последний обломок мчался прямо на меня. Я не успел его отбить, не смог, позволил.

Я закрыл глаза и… услышал громкие звуки разрушения, как будто бы дом сносили прямо перед моим лицом.

Таварек. Его появление испугало меня сильнее всего.

Просто — излом пространства. Прорезь в свете. Его шаг — разрез. Его дыхание — команда.

Он схватил меня за плечо и выдернул.

Мы снова были в движении. Уносились, скользили, резали этот бешеный, прекрасный, мёртвый хаос.

— ЭТО НЕ ТОННЕЛЬ… НЕ СКАЗОЧНЫЕ ПОЕЗДА, КАК ТЫ ОПИСЫВАЛ! — я говорил, крича сквозь громкие звуки повсюду. — ЭТО… СТРУКТУРА…

— Это — Межрельсовое пространство, как оно есть. Это обитель мук в чистом виде. Это истина.

Я обернулся.

Души-самоубийцы всё ещё плыли за нами. Они не отставали. Не приближались. Просто были. И этого было достаточно.

— ПОЧЕМУ… ОНИ… МЕНЯ НЕ ТРОГАЮТ?

— Потому что ты ещё жив. Пока ты идёшь — ты их надежда.

Я замер.

Он отпустил моё плечо.

— Мы должны найти её. Она близко. Но если ты упадёшь — если остановишься — ты станешь одним из них. Навсегда.

— Я… ПОНЯЛ.

— Тогда слушай. Не разумом. Слухом. Найди её. Она отличается. Потому что страдает.

Я закрыл глаза. Сосредоточился.

Отличить её структуру посреди всего этого безумия было самым трудным. Но я нашёл её. Я уверен, это она. Я услышал её не ушами.

А ритмом. Глубоким, как удары сердца под водой. Музыка, но не мелодия — пульс движения, в котором было что-то родное. Страдание. Попытка жить, когда всё остальное — умирает.

Я смотрел вниз.

Там, в глубине, среди бесконечного хаоса, система, несравнимая с остальными. Как если бы все остальные души были искрами, а она — светилом. Её ядро было гигантским — в несколько раз больше любого, что я видел. Вокруг — десятки спутников. Маленькие души. Они вращались, как лунные сны. Некоторые вспыхивали, некоторые гасли. Некоторые стремились приблизиться — и отлетали прочь.

— Это она, — сказал я.

Говорить было страшно. Всё тело сопротивлялось. Это ядро не должно было быть здесь. Оно было перегретым.

— Почему она такая? — спросил я. — Почему её система… растёт?

Таварек долго молчал.

— Потому что ты каждый день кормишь её судьбу. Своим грехом. Своей волей. Она держится. И распухает. Но она не выдержит долго.

Мы начали приближаться. Медленно. Обходя внешние потоки, будто подбирались к зверю, который не знает, что он — зверь. Я видел её душу. Не лицо. Просто — сжатую болезнь, пульсирующую в центре системы.

Я вытянул руку вперёд, как будто жест мог что-то значить.

— Ещё немного, — прошептал я.

В этот момент всё пошло не так.

Мир — взорвался. Не громом. Скоростью. Нас отбросило. Не назад. Нас просто вытащили, как нитку из ткани. Меня вывернуло. Крик не успел вырваться, потому что не было воздуха, не было тела, не было пространства.

Один миг.

И мы стояли перед Часами.

Снова.

Я упал на колени. В горле — ржавчина. В ушах — звон. Всё внутри дрожало.

— Что… что это было?

Таварек выдохнул. Руки тряслись.

— Нас выкинули. Вырвали. Как вирус.

— ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ? Мы ведь… мы ведь… почти дошли, почти всё получилось. Она была рядом…

Он смотрел на структуру Часов, сжав челюсть.

— Её ядро… закольцовано. Само время не даёт к ней прикоснуться. Слишком нестабильно. Оно боится, что ты сломаешь баланс. Её душа — как заноза, она должна исчезнуть. А ты не даёшь.

Я встал.

— ТОГДА КАК?

— Успокойся. Заткни на минуту свой громкий рот. Я ошибся. Она не заражена временем. Но эликсир всё равно необходим. Теперь мы можем обойтись без времени. Пора возвращаться, Самир.

Я замер.

— Мы вернёмся?

Он медленно кивнул.

— Но дорога назад — уже не та же. Мы были там, где не должны были быть. Мир… будет сопротивляться.

Мы летели обратно через слой Часов. Сквозь рельсы, души, обломки, сквозь пустоты и искры. Всё менялось. Пространство крошилось, как старая плитка. Я терял ориентацию. Нас разбрасывало. Я чувствовал, как время сопротивляется. Как оно злится.

— Что-то не так, — крикнул я.

Таварек скривился.

— Мы теряем якорь. Земля — уходит.

— Что это значит?

— Мы не просто возвращаемся. Мы проваливаемся.

Я открыл глаза.

Вокруг — чистый космос, без планет, без звёзд, без астероидов, без ничего.

«Главное, что мы уже на полпути к спасению. Остальное неважно», — подумал я.

На этот раз я проник в тело Таварека, как дьявол, нашептывающий безумие.

Он ускорялся с невиданной мощью. Я позволил себе не мешать ему своими вопросами. Путь будет длиннейшим.

---