Макенахи

                                      «Украсьтесь для дня Великого Предстояния!» Книга праведных.

Следующая тренировка была — одна из самых странных.

Мы шли вглубь разрушенного тоннеля.

Он велел мне остановиться.

— Закрой глаза. Иди вперёд. Слушай только грешное.

Я шёл. С закрытыми глазами. Пол — влажный. Где-то капала вода. Но это не важно.

Важно — жужжание. Где-то сбоку — ощущение зависти. Жгучей, остервенелой. Я свернул туда.

Дальше — злоба. Грубая, как кулак. Как будто кто-то бил по стене. Ещё дальше — похоть. Она липла к коже, как пар.

Я двигался по этим запахам, этим токам, этим тёмным цветам. Иногда я чувствовал, как вдыхаю грех, и он питает меня, как странный дым. Становится моим топливом.

В какой-то момент я остановился. Всё вокруг замерло. Только тьма.

И вдруг — голос Таварека, очень близко:

— Ты нашёл точку. Здесь тонко. Здесь граница. Не шагай дальше, пока не уверен, что умеешь вернуться.

Я открыл глаза.

Передо мной — старая железная дверь. Вроде обычная. Но воздух вокруг неё дрожал, как от жара. На ней были царапины изнутри. Я не знал, что за ней — но тело знало: за ней что-то просыпается.

Я шагнул назад.

— Хорошо, — сказал он. — Ты учишься вовремя останавливаться.

— А что за дверью?

— Когда-нибудь ты откроешь и узнаешь. Если будешь жив.

Я чувствую, как меняется всё. Я стал магнитом. Я ощущаю, как люди боятся. Как лгут. Как сквозь их доброту сочится гниль. А иногда — наоборот: чувствую в нищем силу, в преступнике — боль, в психе — веру.

Я не знаю, что это делает со мной.

Но знаю одно: я приближаюсь к своей цели, я скоро спасу её.

---

— Сегодня мы идём туда, где воздух знает страх, — сказал Таварек, и не улыбнулся.

Уже два месяца я тренировался с ним. Сначала — дышать неправильно. Потом — говорить на мёртвых языках. Потом — думать так, чтобы самому себе казаться чужим.

Мы прошли через старое поле — густой чертополох тянулся до горизонта, будто земля хотела прятать что-то острое и забытое. Над нами — низкое небо, будто нависшая плита. Тишина. Ни птиц, ни ветра.

— Это место закрыто от глаз. Но не от воли, — сказал он. — Здесь стоит храм. Его не видно, пока ты не готов.

Через пару шагов чертополох разошёлся сам. Перед нами — каменный склон. И в нём — вход. Гладкий. Чёрный. Как будто вырезан когтем из самой земли.

Мы вошли.

Внутри — тусклый свет. Стены из чёрного камня, будто обожжённого изнутри. По бокам — колонны, покрытые письменами, шевелящимися, как черви. Под ногами — плиты, от которых веяло старостью и чем-то… живым.

— Это храм сна. Здесь спит демон, — шепнул Таварек.

— И ты хочешь меня привести сюда… зачем?

— Чтобы ты узнал, чего нельзя победить.

Мы прошли длинный зал. Потолок над нами уходил в темноту, как шахта. Вдоль стен — ниши. А в нишах — каменные маски. Каждая была другой. Каждая… смотрела. Я чувствовал это спиной.

— Кто это?

— Те, кто пришли за ним и не вышли.

Я сглотнул. Даже не подумал спрашивать, зачем мы идём дальше. Путь был ясен — чёрная арка, впереди. А за ней — покои демона.

Но Таварек резко остановился. И его голос впервые звучал… тревожно.

— Мы не одни.

Сзади — движение. Я обернулся. Из темноты зала выступили фигуры. Три человека.

Первый — мальчик лет восьми. Глаза абсолютно чёрные. Он ступал босиком, и пол под ним обугливался. На спине — верёвка, привязанная к демону. Без формы. Сгусток тьмы, шевелящийся, как медуза.

Вторая — женщина в чёрном платке. Лицо — как маска. Ни морщин, ни эмоций. А за ней — высокое существо в броне, сделанной из костей. Без головы. Вместо лица — зеркало.

Третий — старик в алом одеянии, с глазами, выжженными светом. Его демон был внутри — из-под кожи ползали руны.

— Они пришли за силой, — сказал Таварек. — Их послали. Или они шли сами. Всё равно.

— Мы можем уйти?

— Назад — тьма. Вперёд — страх.

Я понял. У нас нет выбора. Только вперёд. К нему.

Мы вошли в покои демона страха.

Это был не зал — а бездна. Воздух исчез. Шаги не звучали. Свет — не отражался. Всё вокруг будто было проглочено. Лишь в центре — исполинская форма, лежащая, свернувшись кольцом. Ни глаз. Ни лица. Только спина, покрытая письменами. Как горный хребет.

Это он. Спящий. Дыхание его было тихим, но каждый вдох вибрировал в костях. Как набат.

Мальчик сзади вдруг заговорил — голосом, не своим по возрасту:

— Я требую силы. Откройся. Я избран.

Таварек замер.

— Нет… — прошептал он. — Он нас слышит.

Из центра зала донёсся скрип. Каменный, болезненный, как треск позвоночника. Величественная масса в темноте сдвинулась.

Тот, кто спал — проснулся.

И всё изменилось.

Не было взрыва, не было света. Только одно — гравитация. Она вдруг упала на нас. Как будто весь мир усилился в тысячу раз.

Я рухнул. Не упал — вдавился в пол. Лицом в камень. Плечи горели, рёбра сжались. Дышать стало невозможно. Вены вздулись, глаза наполнились кровью.

Я услышал крик женщины — сдавленный, рвущийся. Её демон захлебнулся собственной тенью и исчез. Старик захрипел, пытаясь вытянуть руку — к чему, зачем — никто не знал.

А мальчик…

Он поднялся на шаг, попытался идти к центру.

— Я достоин!

Послышалась громкая, издевательская, искажённая и жестокая усмешка.

— Ты пришёл с пустыми словами.

Мальчик закричал.

Не от боли. От осознания.

Он больше не мог двигаться. Тело его стало стеклянным, трещины пошли по коже, как по льду.

— Ты ничего не знаешь о боли. И всё же жаждешь её?

Мальчик разлетелся.

Не в кровь — в прах. Без взрыва. Без следа. Просто исчез, как иллюзия.

Тишина была страшнее любого звука.

— А вы, оставшиеся глупцы, что вы здесь искали у меня дома?

Я корчился на полу, не в силах поднять голову. Только слышал:

— Сила — не цель. Сила — это знание, что вы — ничто.

Каменные маски на стенах начали крошиться. Одна за другой. Как будто стыдились смотреть.

— Тот, кто не боится — мёртв. Тот, кто жив — боится.

Я хотел кричать. Хотел встать. Не мог.

Таварек рядом тяжело дышал. Он был на коленях, впервые — ниже меня. Его лицо было искажено чем-то… настоящим.

Страхом.

Демон продолжал:

— Ты… — он говорил уже мне. — Ты пришёл не один. Ты носишь в себе другого. Лгуна. Ты думал, он защитит тебя?

Пауза. Воздух сгустился.

— Пусть он заговорит.

Таварек приподнял голову. Лицо его посерело.

— Я здесь, — прошептал. — Мы не хотим битвы.

— Тогда слушайте. Я ещё не закончил.

Мы замерли. Храм дрожал.

Мы лежали на камне, как марионетки.

И только голос говорил:

— Выступать. Дышать. Поднимать взгляд… без приказа?

Тело отказывалось слушаться. Таварек в моём сознании — тише шелеста.

А потом — я заговорил.

— Я… Я…

— Я НЕ РАЗРЕШАЛ.

И в следующее мгновение — резкая боль. Словно… язык вырвали.

Мир залился кровью.

Я упал лицом на камень, задыхаясь. Рот — пустой. Только тепло, как будто внутри — расплавленный металл.

Таварек, бледный в сознании, прошептал:

— Молчи. Терпи. Он смотрит, но не видит всё.

Секунда. Минута. Вечность.

А потом — пауза.

Тишина, как перед погребением.

— Ложь. Ложь была чиста. Красиво. Впервые — не скучно. Ты остаёшься.

И снова — темнота. Не обморок. Переход.

Мы вышвырнуты были наружу, как выдышанные души. На землю. На грязь. На небо, которое больше не казалось родным.

Я лежал. Рот забит кровью. Внутри — пусто.

Таварек сидел рядом, бледный, с дрожащей улыбкой:

— Ты ему понравился. Почти. Не до конца.

— …

— Ничего, — сказал он. — Я вырастил тебе новый язык. Он пока как у младенца, но со временем станет острым.

Я посмотрел на него.

Он усмехнулся:

— Ну, разве ты не хотел запомнить эту встречу?

---

Прошло трое суток с момента встречи с демоном страха. Мы ушли оттуда живыми, но не целыми. Внутри что-то повредилось, как кость после удара — не сразу видно, но болит при движении. Мы не говорили о том, что случилось. Мы вообще мало говорили.

Я тренировался. Руки дрожали, но я всё равно чертил круг. Знаки стали сложнее. Некоторые теперь — живые. Один из них зашипел, когда я его провёл неправильно, и оставил на полу ожог, будто меткой.

Ночью я видел глаза страха. И его голос — он не звучал, он происходил. Как обрушение шахты.

Я проснулся с рвотой.

— Ты не задал ни одного вопроса, — сказал Таварек на четвёртый день. Он сидел на заборе, разглядывая закат, как будто был не демоном, а поэтом на пенсии.

— Я не хочу знать, — буркнул я.

— Боишься?

— Устал.

Он слез, подошёл. Мы стояли на заброшенном складе, крыша звенела от ветра. С деревьев падала чёрная листва, как сгоревшая бумага.

— Самир, — сказал он вдруг. — Как ты собираешься её спасать?

— Я… — я сбился. — Я думал… ты… ты сказал, ты поможешь.

— Я обещал путь. Но не обещал лёгкого пути.

Он подошёл ближе. Смотрел прямо, в лицо. Без обычной своей усмешки.

— Ты ни разу не спросил, чем она больна.

— Мне всё равно. Главное, чтобы она жила.

— Глупость. Ты не спасаешь абстракцию. Ты спасаешь человека. Тело. Душу.

— Ладно! — я шагнул вперёд. — ЧЕМ?! Чем она больна?!

Таварек посмотрел на меня с неожиданной усталостью. Словно услышал этот вопрос от тысяч до меня.

— Она заражена.

— Чем?

— Скорее не чем, а от кого.

Я не сразу понял. Он продолжил.

— Когда ты был на войне — не только ты вернулся. Что-то пришло с тобой. И её это зацепило. Это не рак. Это не порча.

— Говори проще.

— У неё болезнь, для исцеления которой требуется эликсир. И не просто зелье. Это очень дорогостоящая субстанция. Она готовится тридцать два года. Без пауз. Без ошибок.

— ЧТО?!

Я подошёл, схватил его за ворот.

— Ты псих! У меня нет ТРИДЦАТИ ДВУХ лет! У неё их нет!

Он не сопротивлялся. Лишь мягко, как ветер, прошептал:

— У неё есть четыре.

Пауза. Мир застыл. В моей голове что-то треснуло.

— Что?

— Через четыре года она умрёт. Без боли, скорее всего. Просто уйдёт. А ты — останешься. И будешь жить с этим. Или…

Он отошёл. Ветер подхватил пыль.

— Или мы найдём способ изменить ход песочных часов.

— Ты имеешь в виду…?

— Время. Мы должны остановить его. Где-то. Когда-то. На достаточно долго. Чтобы оно не успело её убить.

Я сел. Просто опустился. Земля была холодной. Губы пересохли.

— Я не… я не умею…

— Научишься. Это то, ради чего ты здесь.

— Почему ты мне сразу не сказал?

— Потому что ты бы сдался. Или побежал. Или начал торговаться.

Он сел рядом.

— Но теперь… у тебя нет выбора.

Мы долго сидели молча.

В небе что-то промелькнуло. Возможно — птица. Возможно — шрам.

Я прошептал:

— Я всё равно спасу её.

— Я знаю, — сказал демон. И в его голосе не было ни издёвки, ни лжи.

---