himera

Сокджин начал задумываться о том, что Али не мог оставить на них дом просто так, еще вчерашним вечером, но только сейчас, стоя посреди коридора и смотря на дивизион стоящих в ряд охранников, он понял, что это их оставили на дом, а не дом — на них.

Страшно, блядь, вообще-то.

Охранники все, как один, темнокожие, высокие, хмурые, но у одного из них, того, что ближе всех к профессору, из-под формы выбивается небольшой животик, и Сокджин хмыкает, потому что ну не так уж и страшно. Солдаты с прессом пострашнее будут, и плевать, что за спинами у этих арабов винтовки.

Пресса-то нет.

Не то чтобы он есть у профессора (он вообще эту войну проиграет, винтовки у него нет тоже), но за две недели его вынужденной командировки вес на боках чуть спал, да и лицо немного похудело. Сокджину худоба не идет совершенно, и пускай это похоже на отговорку, но он хотел бы умереть этаким добрым толстячком, халат на котором не сходится даже при большом усилии, нежели острым, костлявым и грубым стариком, который, вдобавок, чуть не погубил по-молодости целое человечество.

Будь у Сокджина внуки (чисто гипотетически), ему бы было, что им рассказать.

Профессор усмехается себе под нос, и очередное утро — первое из трех перед неминуемым концом — даже получается встретить в неплохом настроении. Вчера они разошлись очень рано, пожалуй, даже раньше, чем обычно. И это было бы глупейшим на свете решением, если бы всем не требовалось хотя бы несколько часов на то, чтобы самостоятельно обдумать сложившуюся вокруг обстановку. Профессор думал тоже — не так глубоко, как Намджун, и всего на одном языке (Хосок, судя по всему, знает несколько, и то, что со своей дислексией он стал полиглотом — действительно поражает), но определенные заключения он сделал и для себя тоже.

Они сейчас в Омане, куда привела их цепочка сначала совпадений, затем неожиданных сходств, а после и весомых фактов из научной экспертизы, про которую профессор на досуге с интересом вспоминает. Было бы забавно, конечно, если они просчитались и вирус сейчас на совершенно другом конце света, но жизнь не может быть к Сокджину настолько жестокой — она и так лишила его кубиков пресса, дальше уже просто попахивает кощунством.

Сейчас они могут быть уверены только в двух вещах: вирус рядом, и нынешний султан Хейсам был тем, кто неплохо так решил подпортить Штатам научную деятельность. Узнать о том, что за латиноамериканцы и какие они имеют сферы влияния в султанате кажется достаточно легкой задачей: по хорошему, это можно бы посмотреть в Интернете, наверняка в свободном доступе есть разного рода реестры или списки, но лорд Ким сказал, что проще сделать это через людей, стоящих слишком высоко для обывателей, но любящих потрепать языком как бесстыдные арабы на базарах.

Сокджин доверяет ему, как не доверял никогда собственной матери. Возможно, все потому, что мать его не знакома с британской королевой, а может просто дело в том, что лорд Ким источает такой дикий и уверенный вайб (профессор Ким считает себя достаточно молодым, чтобы использовать это слово), что ему, как и говорил когда-то давно Намджун, хочется доверить всё, включая ключи от собственной квартиры.

А вот Чону, который творит бесстыдства направо и налево, профессор не доверил бы даже собственные очки: во-первых, ну не дело это, такими важными вещами разбрасываться, а во-вторых, не хотелось бы, чтобы его очки стали умело подкинутым яблоком раздора между какими-нибудь людьми, которых Чон ради любопытства захотел бы схлестнуть между собой. То, что он это может (хотя профессор ни разу подобного не видел), отчего-то кажется очевидным.

Сокджин улыбается унылым арабам самыми уголками губ, благодаря Всевышнего за то, что те стоят только по периметру коридора, прикидывает, кто из них может быть завербован британской разведкой, и неторопливо проходит мимо, преследуемый в спину целым десятком взглядов. Они уже стали настолько родными за эту практически неделю в Маскате, что профессор даже начинает запоминать некоторых, чьи лица по пути в зал встречаются особенно часто.

Сегодня он целенаправленно идет до негласно приватизированной ими комнаты (Хосок в каждом краю зала, где ему довелось посидеть, оставил по тарелке, поэтому да, они буквально пометили территорию), потому что Намджун поймал его вчера на выходе из обеденного зала и позвал разобрать с ними снаряжение. Профессор, не будучи пацифистом в силу профессии, но побаиваясь оружия из-за собственной человечности для приличия пару секунд поломался, но о чем вообще можно думать, когда зовет Намджун? За ним удивительно хочется идти на край света, Сокджин не знает, в курсе ли политик о такой своей способности, но напомнить ему об этом не мешало бы.

Опасно, как-никак.

Сколько бы раз профессор не подходил к этой двери, а каждый раз — как первый. Он видел многое за её пределами, поэтому мысленно подготовился ко всему, чтобы не встать, как оно бывает, на пороге столбом. Будь там даже оргия арабских жен или, прости Господи, наркопритон, Сокджин не поведет и бровью.

Всё оказывается не так плохо, как наркопритон, но и не так хорошо, как содомская оргия.

Стоит только замку щелкнуть за профессорской спиной, как взгляд его моментально опускается к полу, где под пыльной темной тканью стоят три огромных металлических ящика. Они темно-зеленые, со странными номерами, будто бы нанесенными через армейский трафарет, и сцарапанными до серебра боками. Около одного из них (единственного открытого), прямо на полу, сидит профессор Мин, разложив между ног какие-то железные приблуды, издалека напоминающие профессору магазины для патронов.

Сокджин берет свои слова назад, лучше бы, блядь, наркопритон.

Он краем сознания понимал, что слово «снаряжение», оно как бы должно включать в себя то, о чем говорил Чонгук, но видеть своими глазами настоящее оружие, которым наверняка уже стреляли в людей, Сокджин все-таки оказывается не готов.

— Расслабьтесь, профессор, — говорит Чонгук, сидящий на диванчике с бронежилетом на коленях; он в одних только спортивных штанах, босиком, вместо футболки на груди у него цветастые татуировки, из-за чего Сокджин допускает мысль о том, что Чон только совсем недавно встал с кровати, — никто никого убивать не собирается. Это на всякий случай.

Какой в сраку может быть «всякий случай», когда на полу, неподалеку от магазинов, блестит черным железом ручная винтовка, профессор отказывается понимать.

Чонгук разве что хмыкает да переворачивает жилет, проверяя, как внутри распределен наполнитель. В этот момент Сокджин замечает и Намджуна, перебирающего длинные ленты проводов около торшера, ближе к свету. Он поворачивает голову на голоса и улыбается дружелюбно, с ямочками, и профессор на секунду даже думает, что оружие — это не так уж и плохо, много кто пользуется оружием. Полицейские, например.

— Рад видеть тебя, профессор, — Ким наматывает провод на пальцы, сверкая морщинками в уголках глаз и стеклами бликующих под лампой серебряных очков, — как настроение?

— Весьма себе можно жить, — неоднозначно отзывается Сокджин, проходя в комнату глубже, но опасливо огибая по широкой траектории ящики со снаряжением, — что в них?

— Залог жизни тех, кому придется лезть за Химерой, — с нотками веселья отвечает Мин, сгибая колено и укладывая на него острый локоть, — бронежилеты, оборудование для связи, которое ещё нужно настроить, но Хосок, ащеул чертов, спит, и автоматические винтовки. Где-то ещё валялись ножи. Вроде даже был пистолет.

— Откуда у вас это? — интересуется у профессора Мина Сокджин, бросая любопытные взгляды на содержимое ящиков.

— В фавелах каждый уважающий себя мужчина имеет оружие, — отвечает Юнги, со звоном высыпая из небольшой металлической коробочки длинные золотистые патроны и принимаясь заряжать ими очередной магазин.

— У вас его, — сконфуженно подмечает Сокджин, — много.

Чонгук усмехается:

— Юнги компенсирует им размеры своего члена.

Если бы закатывая глаза можно было увидеть свой мозг, профессор Мин бы прямо сейчас это сделал. Сокджин не удерживается от сдавленного смешка.

— Уже есть новости? — спрашивает он, когда понимает, что Юнги отвечать на нападки не собирается.

— Короб действительно сделан, — радует профессора Намджун, откладывая оборудование на ящик и полностью отвлекаясь на разговор, — его погрузят на самолет этим вечером.

— Они успеют доставить?

— Должны успеть, — мягко пожимает плечами политик, снова оглядываясь на провода, — если нет, то нам придется забирать вирус с ящиком.

— Попахивает сорванной спиной, — без улыбки иронизирует Чон, потому что все прекрасно понимают, что первый претендент на срыв спины — именно он; затем смахивает раздраженно кучерявый виток челки, упавший на глаза, и уточняет, — представим абстрактно, что мы знаем, где находится вирус. Ломиться туда толпой бессмысленно.

Сокджин в принципе против того, чтобы куда-то ломиться. Он вообще из тех людей, кто спрашивает разрешение перед тем, как вытереть ноги об ковер перед дверью, потому что, ну, не его же ковер. Именно поэтому профессор молчит: ему в этой спецоперации уготовлена роль комнатного растения.

И, слава Богу, собственно.

— Нам нужно, чтобы кто-то появился на скачках вместе с Али, — задумчиво прикидывает Намджун, возвращаясь к скручиванию проводов, — и у нас только два комплекта снаряжения. Профессор Мин, я слышал, что ваш муж умеет стрелять.

— Он пойдет куда-то с Чонгуком только через мой труп, — предупреждающе щурится Мин, с резким щелчком заправляя в магазин последний патрон; затем ловит насмешливо приподнятые брови Чонгука и снова закатывает глаза, — я не доверяю тебе.

— Пиздишь.

— Возможно, — не отрицает Юнги.

Сокджин переводит взгляд с одного на другого, впервые вспоминая тот самый разговор недельной давности, когда они только думали над тем, чтобы поехать в Бразилию. До сегодняшних событий профессор от чего-то забыл об этом, но сейчас, когда поднялась тема доверия, в голову неожиданно ударило осознанием, что...

Чонгук ведь когда-то спас Чимину жизнь.

Судя по всему, достаточно давно, но профессор Мин до сих пор об этом помнит. И, несмотря на свои слова, доверяет, иначе бы не сидел сейчас в окружении оружия, терпя глупые шутки про собственные гениталии. Сокджин смотрит на то, как оба весело усмехаются, глядя друг на друга, и ловит себя на мысли, что те, похоже, друзья.

Такие, которые в любое дерьмо за тебя впрягутся, будь ты хоть тысячу раз неправ.

— Профессор Ким, есть ли еще что-то, — неожиданно окликивает Намджун, — что мы должны знать о вирусе?

Сокджин поворачивает на него голову и задумчиво облизывает губы. Что им обязательно нужно знать?

— Самое главное — не разбить пробирку.

— У Химеры есть температурные границы?

— Да, но небольшие, — тут же отвечает профессор, — верхняя планка шестьдесят градусов по Цельсию, дальше вирус просто погибает. Нижняя приблизительно такая же.

— Значит, донесем в руках, — Чонгук откладывает в сторону проверенный бронежилет и упирается локтями в колени, — если они и собираются сделать что-то с вирусом в воскресенье, то счет пойдет на минуты.

— Обсудим это, когда милорд нашепчет нам хорошие новости, — Мин звонко захлопывает коробочку с патронами и, не забывая прокряхтеть что-то на своем странном профессорском языке, поднимается на ноги. Очередная его вырвиглазная рубашка с ярким принтом элегантно смялась прямо посередине, ровно вдоль складки на животе.

Когда Юнги отряхивает джинсы на худосочной заднице, случайно цепляясь кольцом за карман и становясь похожим на кота, который цапнул сам себя за хвост и поперхнулся шерстью, два коротких стука в дверь отрывают его от истеричных попыток не сломать себе спину.

— Помяни черта, — усмехается Мин, сталкиваясь с бесовскими зелеными глазами лорда Кима, перешагивающего через порог. Тот молча щурится, приподняв уголок губ, но на остроту так и не отвечает, предпочитая вместо нее низкое грудное:

— Доброе утро.

Профессор Ким с его приходом весь подбирается, обостряет слух и даже начинает нетерпеливо дергать ногой, потому что тот явно принес новости, будь они плохие или хорошие. И хотя по лицу милорда понять его настроение оказывается как-то сложно, Сокджин уверен — тот просто не выспался.

— Выглядишь отстойно, милорд, — подмечает Юнги, все-таки удачно отцепив кольцо от штанов.

Сокджин пробегает по Тэхёну внимательным взглядом, затем ещё раз, потом ещё и ещё, но так и не понимает, что Мин имеет в виду. Лорд Ким всё такой же: у него прямая спина, гордо расправленные плечи, выглаженная рубашка с подкатанными рукавами, часы, блестящие на расслабленно опущенной в карман брюк руке.

— Взаимно, — отвечает тот со смешком, уверенно подходя в комнату глубже.

— Вы с новостями? — спрашивает Намджун, усаживаясь на край закрытого ящика, где разложены все те технические приблуды, с которыми он возился до этого.

— С новостями, — подтверждает Тэхён, останавливаясь по центру комнаты и скрещивая руки на груди, — вам понравятся.

Только говорит так, что Сокджин мгновенно становится уверен:

Не понравятся.

— В Омане работает несколько транспортных компаний, — заходит издалека милорд, перенося вес с ноги на ногу; уголки губ его будто бы постоянно напряженно удерживаются от того, чтобы взметнуться вверх, — самые крупные занимаются морскими грузоперевозками. Первая — в Швейцарию.

Сокджин припоминает большие цветастые контейнеры, которые конструктором укладывают на огромные корабли, курсирующие вдоль континентов по всему миру.

— Вторая — в Гонконг.

Чонгук откидывается назад, упираясь рукой в спинку диванчика. Он опускает голову, задумчиво почесывая пальцем кусочек татуированной кожи на животе, и поднимает только тогда, когда лорд Ким завершает:

— Третья — в Колумбию.

Знакомая страна.

Возможно, Адам знает что-то по этому поводу? Хотя профессор не видел его с момента окончания приема, они с Намджуном продолжают отправлять в министерство ежедневные отчеты. А может и его семья знает что-нибудь, Сокджин помнит, что они достаточно обеспеченные. У них даже есть...

далматинцы.

Лорд Ким смотрит в глаза Чонгуку, пока тот медленно, будто покадрово, расплывается в понимающей усмешке. Профессор тоже понимает, но усмехаться ему не хочется.

Хочется, блядь, плакать.

— Последняя компания принадлежит достаточно известному южноамериканскому предпринимателю, — улыбка с лордовских губ пропадает в ту же секунду, как он переводит свой взгляд на Намджуна и будто бы скрежетом ножа по металлу отрезает, — его зовут Айнез Рóса.

Профессор клянется, что он слышит, как шумный вдох невольно срывается с напряженных губ политика.

— На севере Маската есть крупный морской порт, — продолжает Тэхён, — в воскресенье в Боготу с него отправится груз.

— Вот дерьмо, — усмехается Мин, по глазам которого можно понять, что осознал он всё только сейчас.

— Это может быть совпадение, — торгуется Намджун, между бровей которого тенью пролегла хмурая складочка.

— Может, — не отрицает лорд Ким.

— Мне нужно выйти.

— Мятежный самосуд сейчас ни к чему не приведет, — предупреждает его Мин, уловив тонкие искорки изменений в обрушившемся настроении. Намджун, вопреки его словам, быстро поднимается с места, откладывая провода в сторону, и направляется в сторону выхода.

Профессор Ким, не контролируя себя, подскакивает за ним.

— Идите, — говорит лорд Ким, кивая на ускользающую в дверном проеме спину политика, — поговорите с ним.

Сокджин кивает и тут же, будто бы получив какое-то необходимое благословение, срывается с места. Дверной замок глухо хлопает, и зал вновь оказывается наполнен только тихим журчанием воды в фонтане.

Тэхён медленно оборачивается обратно, устало возвращая руки в карманы брюк и сталкиваясь взглядами с Чонгуком, всё еще развалившимся неподалеку от ящиков в одних только своих серых штанах. Он смотрит пытливо, туманно и как-то искушающе, когда наклоняется вперед и с азартным придыханием зазывает:

— Не хотите поиграть на бильярде, милорд?

***

Профессор настигает Намджуна практически на выходе из дома, когда остается лишь переступить через дверной порог и пробежать вниз по мраморной лестнице, ведущей прямо в павлиний сад. Сокджин дышит часто и громко, больше даже от волнения, нежели от внеплановой пробежки, но его сухонькое ученое сердце точно попросит сделать в ближайшее время остановочку, если такие пробежки еще и с прокуренными легкими будут повторяться снова и снова.

Спина Намджуна тоже вздымается с бешеной скоростью, но здесь, Сокджин уверен, дело далеко не в скачке адреналина. Он зол, наверняка зол, но лучше бы это было просто здравое возмущение, которое как быстро загорелось, так быстро и погаснет, чем острая, липкая, похожая на черный мазут ненависть. Профессор боится даже предполагать, но подойти ближе все-таки решается, потому что оставлять Намджуна одного с противным осознанием предательства, которое холодной змеей повисло над всеми, было бы едва ли менее подло.

Ким наверняка уже уловил топот шагов за спиной. Профессор хочет было прокашляться, коснуться его спины ладонью или просто хоть как-нибудь обозначить свое присутствие, но это оказывается не нужно — Намджун последний раз амплитудно вздыхает, наклоняется, чтобы подтянуть брюки на коленях, и усаживается прямо так, задницей, на прогретый мрамор белых ступеней. Когда он хлопает пару раз по месту рядом с собой, Сокджин, так и не прочистивший горло, неуклюже падает следом.

В этот раз хоть сел на не мокрое, и на том...

— Спасибо, что решил пойти следом.

Профессор поворачивает голову к Намджуну, упрямо всматривающемуся в дрожащую от зноя линию горизонта, и легонько кивает.

— Нет проблем.

Намджун как-то невесело усмехается:

— Проблемы, как раз таки, есть.

— Это действительно может быть простое совпадение, — настаивает Сокджин, перебирая в голове варианты, — и Адам может просто не знать. Не стоит раньше времени устраивать самосуд, профессор Мин сказал правильно.

— Я уже не в том возрасте, чтобы осуждать за что-то людей, профессор Ким.

— И не нужно, — Сокджин все-таки опускает ладонь тому на спину, проглатывая собственный тошнотный ком: убедить кого-то не переживать оказывается легче, чем справиться с собственными душащими чертями, — вне зависимости от того, кто и где замешан, если он поможет нам вернуть Химеру, остальное будет уже не так важно.

— Твоя правда, — протяжно выдыхает Намджун, по-прежнему замерев взглядом на светлой полосе южного неба, — полностью твоя.

Сокджин поворачивается к линии горизонта, вдоль которой темными тенями иногда летают птицы, и смиренно расслабляет плечи. Почему он не догадался об этом раньше? Почему не вспомнил про далматинцев еще тогда, посреди приема?

Какого черта вообще творит этот придурок Адам?!

Если он действительно все это время работал на два фронта, то дело Химеры в огромной заднице, и черт знает, что они смогут сделать до воскресенья, чтобы вернуть вирус обратно. Профессор тревожно зажевывает нижнюю губу, постукивая подушечками пальцев по гладким мраморным ступеням.

Сейчас у них нет обходных путей: либо они разговаривают с Адамом напрямую, либо пытаются врать, собираться втайне, дезинформировать, но это — детское и совершенно неоправданное поведение, которое может все только ухудшить.

Ситуация патовая, и никак нельзя допустить, чтобы она стала для них фатальной.

— Кстати о возрасте, — улыбается уголками губ Намджун, — сколько тебе?

Сокджин с всепоглощающей радостью ловит осознание, что рациональность все-таки оказалась тем, что в голове политика одержало победу над чувствами, и готовится признаться, что он, похоже, в компании самый младший.

Потому что забавно же, ну.

Тему колумбийцев они больше не поднимают.

***

В комнате, куда он заходит, нет окон, но есть слабые резные светильники на стенах и крупная восточная люстра, висящая прямо над большим бильярдным столом из красного дерева. Пахнет сандалом, дорогой древесной мебелью и чем-то терпко-восточным, прожигающим ноздри.

В золотом полумраке тихо, словно бы и нет этой комнаты во дворце: она на смешении пространств, времен и мест, в ней из звуков — тихие шаги и будто бы фантомный стук шаров друг о друга. Тэхён следит за бликами витражных торшеров на зеркальном полу, ступает негромко на темный ковер, которым застелена поверхность под бильярдом, и поднимает голову.

Так нормально и не оделся, придурок.

Чонгук стоит, оперевшись руками о свой край стола, и медленно, вдумчиво, покусывает изнутри щеку. Взгляд его черный, неуловимо бликующий светом от ламп, и Тэхён чувствует, как медленно сгущается что-то тянущее и вязкое в животе. Поправляет подкатанный рукав у рубашки, неторопливо расстегивает часы, ощущая раздражительно мелькающие перед глазами цветные пятна, и откладывает их в итоге на широкий деревянный бортик, краем глаза улавливая секундную стрелку на квадратном циферблате.

Та будто бы совсем замерла, и даже мерное тиканье французских механизмов становится едва ли различимо.

— Мы никогда до этого не играли вместе в бильярд? — негромко спрашивает Чонгук, и голос его, низкий, мелодичный, тут же растворяется в приятной и теплой тишине комнаты.

— Не играли.

Тэхён проводит кончиками пальцев по шероховатому зеленому сукну и медленно берет в руки свой кий, один из двух, призывно лежащих на столе. Второй, зацепив за узкий конец, протягивает в руки Чонгуку.

— В американку? — Чон принимает кий и кивает головой на бильярд, где ровной пирамидой выложены пятнадцать белых шаров, отливающих приятным молочным глянцем. Тэхён проводит по сухим губам языком и незатейливо кивает, мол, почему бы и нет, шумно втягивая носом приятный терпкий запах лакированной деревянной мебели и цепляя с края стола небольшой мелованный кубик.

В теплом свете ламп татуировки на груди Чонгука оживают, поддаваясь движениям кожи и сокращению мышц. И хотя в комнате жарко, даже несколько душно, Тэхён уверен, что причина не в этом, а приподнятый уголок губ Чона тому лишь тихое и острое подтверждение.

— Разбивай, — предлагает он благодушно, указывая ладонью на ярко-красный одинокий шар, стоящий посреди стола.

Напряжение вокруг обжигает, накатывает горячими волнами, когда милорд с учтивой улыбкой принимает предложение, натирает конец кия кубиком голубого мела, мягко наклоняется к столу, почти прижимаясь к его поверхности грудью, и со звонким стуком разбивает пирамиду. Шары прокатываются по столу врассыпную, мелькая перед глазами молочными пятнами, пока не замирают, так и не попав ни в одну из луз.

Тэхён негромко выдыхает:

— До первых восьми?

— До первых восьми.

Чонгук легонько подкидывает в руке кий, перехватывая его удобнее за основание, пару раз проходит по кончику таким же кубиком мела и наклоняется к столу, прямо со своего места собираясь ударить по ближайшему шару.

— Как вам сегодняшние новости? — на наигранно-вежливое обращение, которое Чонгук всегда мурчаше-довольно (будто бы ничего и не было) чередует со своей обычной речью, Тэхён только устало выдыхает. Удар, звонкий стук и тихое шуршание сетки — шар ловко закатывается в лузу, пока Чон распрямляет спину и сосредоточенно оглядывает зеленую столешницу.

— Они не новости еще со вчерашнего дня, — хмыкает Тэхён, двигаясь вдоль стола следом за Чоном, — отчего-то мне кажется, что ты знал об этом раньше.

— Когда я был в Картахене, — начинает Чонгук, неторопливо натирая кий, — по работе, может быть, десять лет назад? Познакомился на курорте с одним колумбийцем.

— Да ты смеешься, — неверяще усмехается Тэхён.

Шары звонко ударяются друг о друга, затем тише — об бортик, но не попадают, и лорд Ким с готовностью принимает свой ход.

— Мы пили водку с клюквенным соком и разговаривали о жизни. У меня тогда уже были планы переехать в Японию, у него — взрослый сын, учившийся на юриста где-то в штатах.

Тэхён встает на углу стола, внимательно слушая и ловко выцепляя из общей массы белых шаров тот, который гарантировано получится загнать в угол. Наклоняется, перед этим поднимает голову на Чона и решает дослушать историю, прежде чем сделать удар:

— И кем он оказался?

— Не помню уже, давно это было.

Издевательски искрит глазами, и Тэхён громко цокает, примеряясь кием и прицельно делая удар. Сразу два шара, один — как было задумано, другой — чистой воды везение, залетают в лузы, и Ким шумно выдыхает, тут же хищно щурясь:

— А если честно?

— А если честно, то я почти купил акции транспортной компании, но у меня тогда, к счастью, не было денег.

Тэхён хмыкает, и принимается самостоятельно обходить стол.

— Я думаю, что нам повезло. Будь вирус где-нибудь во дворце, забирать его оказалось бы сложнее.

Чонгук пожимает плечами и опирается руками на широкий деревянный бортик, выдыхая незадачливое:

— Всё равно забирать его пришлось бы мне.

— Говоришь так, будто это не важно.

— А это важно?

Смотрит томно, внимательно, и танцующие черти в его глазах тоже замирают — будто бы ждут, чтобы получить новое разрешение на свою дьявольскую вакханалию. Тэхён чувствует, как ком в животе расширяется и начинает поддавливать на сердце, но отвечает честно, уверенно:

— Да. Это важно.

И шальные черти в черных глазах заходятся в танце с новой силой.

Тэхён бьет по шару, но промахивается, смиренно опуская основание кия на пол и наблюдая, как задетые шары медленно откатываются в разные стороны. Тени от них расплываются темными пятнами на зеленом сукне, когда Чонгук, смазав мелом кий, Эдемским змеем выдыхает:

— Так и будем играть на интерес?

Нехорошее чувство начинает комом подбираться к горлу. Тэхён понимает, к чему все медленно тянется, но только отходит от освещенного стола чуть в тень, отвечая насмешливо:

— Ты уже однажды сыграл не на интерес.

«И где мы сейчас?» — шепчет Иудой подсознание, но милорд не слышит, будто бы даже специально заглушая голоса в голове новым громким смешком.

Только ему не весело совершенно, потому что напряжение вокруг сгущается опасными грозовыми облаками, и они далеко не тревожные, нет. От тревоги внизу живота так не тянет, и жар по шее не распространяется стремительными волнами. Тэхён сетует на лампы, дышит негромко в тени и смотрит на Чона, который легко загоняет в лузу свой второй шар, сравнивая счет и попутно предлагая с придыханием:

— На желание, милорд. Если ты выиграешь, я верну принцу Монако то, что у него украл.

Ким недоверчиво щурится. Это потрясающая возможность и крайне удачный шанс, который рыжей лисицей машет перед лордовским носом хвостом, а тому бы снять с души грех да забыть о блеске камней, трепетно спрятанном в собственном доме. Он вспоминает алмазные россыпи, переплетенные на бархате золотыми нитями, и думает о цене, которую Чон потребует в обмен за победу.

— А если нет?

А если Тэхён проиграет? Если не поймает лисицу за хвост, что будет тогда?

Чонгук наклоняется вперед. Медленно, долго оглядывает Кима с головы до ног, закусывая щеку изнутри, и отвечает, выбивая из Тэхёна воздух:

— Я трахну тебя в этом колье.

Колени неожиданно подкашиваются, и Тэхён опирается рукой на край стола, судорожно хмуря брови. Сердце заходится, будто бы бешенное, и нельзя, неправильно, это просто чертова провокация, но возможность вернуть колье, которое уже как несколько недель стоит лорду поперек горла, призывно щекочет что-то в животе.

— Я когда-нибудь обманывал тебя, милорд? — он уже отвечал на этот вопрос.

Никогда.

— Принц даже не заметит, что колье уже появилось у него в доме.

Чистой воды манипуляция. Тэхён опускает глаза на бильярдный стол с рассыпанными по его поверхности шарами, и снова нервно проходится языком по губам. Слова льются мёдом в уши, закрыть бы их, чтобы не слышать, но внутренний голос предательски подстегивает, толкает, говорит, что другой возможности не будет.

Глаза зеленые блестят решительно, когда подстегнутый азартом лорд Ким бархатно выдыхает:

— По рукам.

— Я помню, что ты не любишь секс, — Чонгук улыбается, — поэтому мы займемся любовью.

Возможно, на радостях, а может и просто не рассчитав, он бьет по шару, но промахивается, и никакие из оставшихся так и не попадают в лузы. Тэхён прикрывает глаза, потому что не так они договаривались.

— Что вы собираетесь делать, когда все закончится?

Снова тихий вопрос, снова формальный тон, снова неоправданное желание закатить глаза, но Тэхён лишь сосредоточенно кладет кончик кия на большой палец, прицеливается, сделав два пробных поступательных движения, и следующим сильным толчком загоняет в угол свой третий шар.

— Я всё еще работаю, Чонгук, — на мгновение распрямляется, — принц Чарльз наверняка захочет выпить по возвращении парочку пинт пива.

— Не хочешь поехать на море?

Кий едва не соскальзывает с пальца, но Тэхён упрямо задерживает дыхание, как перед выстрелом, и четвертый шар со стуком о бортик оказывается в сетке.

— Поехать на море?

Чонгук кивает, перенося вес с ноги на ногу.

— Да. На пару недель.

— С тобой?

— Со мной.

В этот раз Тэхён промахивается по шару, потому что осознает ответ ровно в ту секунду, когда конец кия соскальзывает из-под пальца и мажет совершенно не туда, куда нужно. Чонгук с готовностью осматривает стол, начиная медленно обходить его кругом.

На этот раз лорд Ким не двигается с места, будто пригвожденный к полу чужими словами.

— Ты должен будешь вернуться в тюрьму, как только закончится дело.

— Да? — улыбается Чонгук; Тэхён пересекается с ним взглядами, и двухсекундный разговор проходит без слов, потому что оба знают ответ. — Надолго?

Лорд Ким молчит.

— По поводу моря подумайте. Предложение ограничено.

— Я подумаю.

Чон ведет рукой по глянцу древесины, огибая последний угол, и Тэхён внимательно следит за тем, как его татуированные пальцы медленно приближаются к лордовской ладони, бездвижно лежащей на бильярдном столе. В груди все заходится тревожным трепетом, и лорд Ким вскидывает голову.

— Ты забываешься.

Снова и снова, раз за разом, и звучит это уже даже забавно, особенно зная, какая на самом деле у Чонгука память. 

Его пальцы останавливаются в нескольких сантиметрах, в эту же секунду Тэхён чувствует присутствие за своей спиной и жаркий выдох в собственный чернявый затылок. Чонгук не прикасается, но он настолько близко, что качнись чуть-чуть назад — и прикоснешься спиной к его груди. По позвоночнику вниз стайкой сбегают противные и совершенно нежданные мурашки.

— Я не трогаю вас, милорд.

— Ты слишком близко.

— Об этом разговора не шло, — Тэхён слышит смешок прямо у самого уха, и прикрывает раздражённо глаза, — я просто ищу место для удара.

Тепло позади неожиданно пропадает, рука Чонгука соскальзывает со стола и сам он оказывается уже с другой стороны, подступая к очередному углу и внимательно разглядывая шары.

Наклоняется, едва не сцарапав голую грудь об грубое зелёное сукно, и ловко бьёт намелованным кием, зарабатывая себе третье очко. Шары останавливаются и он, не меняя положения, загоняет в лузу четвертый.

Поднимает голову и довольно ухмыляется.

Дьявол.

В абсолютной тишине он со звонким стуком и небольшими перерывами прячет в сетку пятый, шестой и седьмой. Останавливается, когда понимает, что ситуация безвыходная, и бьёт намеренно слабо, уступая такой чертовски важный ход напряжённому лорду, который чувствует, что основание кия становится слегка влажным от жара и пота с ладоней.

Глаза уже привыкли к полумраку комнаты, хочется снять обувь, чтобы пройтись по ковру без нее, но Тэхён лишь поправляет снова рукава рубахи, пачкая их кончиками пальцев, измазанных в голубом бильярдном мелу, и наклоняется к столу. Сладковатый запах восточных пряностей стал уже настолько привычным, что снова почувствовать его в комнате оказывается неожиданно. Лорду душно, тонкая ткань рубашки мокро и неприятно липнет к спине, но Тэхён ощущает лишь трение на сгибе большого пальца и с упоением слушает звук трепещущей сетки.

Он сравнивает счёт, когда каждому до победы остаётся всего одно очко.

Тэхён замирает почти без движения, внимательно оглядывает стол, прослеживает глазами возможные удары и едва-едва сдерживает внутри огромный облегченный вдох, который радостной птицей вырывался из горла.

— Я не знал, что вы довольно хорошо умеете играть на бильярде, — Чонгук опирается на собственный кий, и выглядит он достаточно расслабленно для того, кого от поражения отделяет всего один шар. Разве что между густых черных бровей его пролегает еле заметная задумчивая складочка.

— Я частый гость мужских клубов, — отвечает Тэхён негромко, осторожно подбираясь к найденной удачной комбинации, — пэрство любит коротать досуг за катанием шаров.

— Уже проигрывали что-нибудь крупное?

— Мы не играем на деньги. Скорее на хорошее настроение или лишний бокал рома.

— А жаль, я бы посмотрел, как какой-нибудь виконт проигрывает свое состояние.

Тэхён всё-таки улыбается, мягко наклоняясь к столу и примеряясь для удара. Под ребрами уже растет что-то большое, лёгкое, праздное, чего нельзя допускать раньше времени, и милорд шумно тянет носом воздух, размеренно концентрируясь для удара.

В последний момент поднимает глаза, будто бы смотря на осуждённого с веревкой на шее, когда тот уже стоит на плахе, и Чонгук смотрит на него в ответ, но он совершенно не выглядит расстроенным.

Улыбается самыми уголками губ и будто бы еле заметно кивает, давая разрешение на собственный проигрыш. Тэхёну от чего-то словно не хватало именно этого чувства.

Он фокусирует взгляд на выдохе, резко задерживает дыхание и делает удар.

Прикрывает глаза, когда последнее, что удается увидеть, — это шар, стремительно закатывающийся в разъем перед отверстием лузы.

Собственный облегченный вдох кажется будто бы чьим-то чужим, когда тот огромный ком радости, который собирался под ребрами, наконец-то лопается и заполняет счастливым теплом каждую клеточку тела.

Оно прокатывается до кончиков пальцев несколькими быстрыми волнами, прежде чем Тэхён открывает глаза и все внутри резко будто бы падает в пятки.

Его шар замирает на самом краю лузы, одним глянцевым молочным боком свисая над пропастью.

Он не попал.

Не попал.

Шелестящий выдох Чонгука он слышит так же четко, как тот, который был сделан ему на ухо. Поднимает голову, встречается с чужим темным взглядом и второй раз за вечер ищет необходимую точку опоры.

Потому что Чон-то свой шанс не упустит.

Он укладывает кий на палец молча, прицеливается тихо, будто бы даже не делает этого совсем, но звенящий стук шаров звучит в полумраке комнаты фатальным набатом.

Сетка шуршит, покачивается в сторону под давлением и замирает.

Вместе с ней замирает и тянущее лордовское сердце.

Чонгук поднимает голову, и в глазах его всё, что Тэхён предпочел никогда бы не видеть.

— Мы впервые будем вместе.

Внутри от жаркого стыда разгорается маленькое пламя, прямо внизу живота, там, где свернутыми в узел кричат от ужаса последние здравые смыслы.

— Можете начинать есть салатные листья, мой лорд.

Тэхён прикрывает глаза, впервые ощущая себя настолько близко к излому, что начинают крошиться колени.

«...то, что вы видели их, означает только то, что он не справляется. Рано или поздно снова встанет выбор, лорд сорвется, и вот тогда у них начнутся настоящие проблемы»

    Комментарий к Глава 18. Конструкт

    **Богота** — столица Колумбии;

**Американка** — вид игры на бильярде, по-другому называется свободная пирамида.