himera

Сокджин с раннего утра ходит по дому неприкаянной тенью, только и успевая, что бить на себе противных насекомых да утаскивать со стола сочные фрукты. Как сказал за завтраком Али, к сожалению, привозные, потому что свои в Омане практически не выращиваются в силу каких-то сложных природных факторов, профессор уже не слушал, он был занят счищением кожицы с манго.

Али, кстати, сверкал алмазной пылью еще со вчерашнего вечера. Султан Хейсам, прознав о том, что тот скоро станет отцом, пообещал подарить на рождение сына самого крепкого своего скакуна, а вместе с ним и что-то из национального оружия впридачу — Сокджин слышал название, но не запомнил его, поэтому пусть останется приятной загадкой. Если они все выживут и вернут Химеру обратно, он обязательно поздравит Али и по картинке найдет название в Интернете.

Если бы еще там можно было найти геолокацию вируса, цены бы ему, Интернету этому, не было. Хосок, который уже несколько часов кряду занят прослушиванием и расшифровкой записей с жучков, наверняка горестно думает так же (он заперся в комнате сразу после завтрака, утащив со стола какую-то тарелочку сладостей для работы ума и пожелав всем приятного ожидания). И ничего на свете хуже ожидания быть не может (хотя профессор бы поспорил, он прямо сейчас в заднице поглубже и потемнее), но близится время обеда, а команда до сих пор терпеливо молчит, разбредясь по разным краям их арабского замка.

С часу на час они могут узнать, подслушать, перевести и догадаться о том, где арабы прячут вирус, и насколько это радует, настолько же и пугает: если вчерашним вечером о Химере не было сказано ни слова, то коротать им на нарах остаток своей жизни, потому что попытка вслепую вломиться в султанский дом может иронично обернуться для них браслетами на щиколотке, и чего Сокджин в итоге боялся, на то и напорятся они всей своей дружной гурьбой.

На уголовный срок.

Даже детское воровство жвачки из магазина было не настолько близко к тюрьме, насколько они находятся сейчас. Если закрыть глаза и принюхаться, то можно почувствовать, как товарищ-начальник накладывает тебе в железную тарелку кашу со своей слюной.

Дай бог только со слюной.

Профессор кривит губы и морщится, попутно вспоминая имена всех богов, которые ему только известны, — на всякий случай, ну и профилактика скорого Альцгеймера. Говорят, если заниматься образованием до самой старости, то никаких болезней мозга у тебя не будет.

Сокджину, к сожалению, образование не поможет, он и так уже больной на всю голову.

— И смешно и грустно.

Выдыхает, сутуля плечи, и провожает взглядом маленьких цветастых птичек, которые вот уже вторую ночь как хлопают крыльями у профессора прямо под окнами. Гипотетически, они тоже часть царства животных, которое Сокджин от чего-то ненавидит всей душой, но их глазки такие маленькие, черные, что злиться невольно не получается.

Зато получается нервозно заломить пальцы, так, чтобы прямо с хрустом, и направиться к выходу из комнаты, потому что сидеть одному в просторной тишине и ждать — это уже просто невозможно. Профессор выходит в коридор и идёт скорее бездумно, нежели привычно опасливо или настороженно. И нет, он не выпил эликсир бессмертия, просто Али прямо за обеденным столом объявил всем, что везет свою беременную жену к родне в Эль-Халуф, а это совершенно другая часть Омана и несколько дней на «погостить».

Которые могут стать для них отличной возможностью.

Профессор нетерпеливо облизывает губы, смачивая сухую сладкую корочку кожи на них, и направляется в сторону общего зала с фонтаном, уже негласно ставшего их местом постоянного сбора. Он искренне надеется, что окажется там не один — хоть с тем же Чонгуком (ладно, возможно, с ним не очень бы хотелось, но), у которого можно расспросить про все прелести грядущей тюремной жизни.

Сокджин не то чтобы собирается, но, как говорится, от сумы да тюрьмы не зарекайся.

И снова прыскает со смеху, потому что забавно же, ну.

По пути до зала встречается несколько комнат, которые раньше были закрыты, но сейчас профессор краем глаза улавливает в одной бильярдный стол, в другой большой телевизор, а в третьей что-то похожее на домашнюю библиотеку.

Пройдя мимо всего и остановившись перед нужным залом, Сокджин пару раз стучит в закрытые двери, предупреждая неловкость, которая может возникнуть, если он неожиданно ворвется, а в комнате кто-то будет. Но что стучи, что не стучи, профессорское лицо все равно заплывает алыми пятнами.

Он не ожидал встретить профессора Мина вместе со своим мужем. Кого угодно, даже, прости, Всевышний, Чонгука, но не их.

Юнги полулежит на облюбованном им уже давно диванчике, расслабленно болтая спущенной к полу ногой и листая что-то (как позже профессор заметит, фотографии) в своем телефоне. Другой рукой он размеренно поглаживает гибкую крепкую спину Чимина, удобно устроившегося под боком и изредка моргающего из-за яркого света от экрана.

Как только двери с тихим скрипом ставней распахиваются, они оба лениво поднимают головы.

Сокджин внутренне усмехается. Выглядят как коты, недовольные тем, что их оторвали от бездумных полежанок друг на друге.

— Жизнь, профессор Ким, — выдыхает Юнги устало, не отрывая глаз от дверного проёма, — как вождение велосипеда. Чтобы сохранить равновесие, вы должны двигаться. Альберт Эйнштейн.

Сокджин моргает удивленно и даже приподнимает чуть брови, пока Чимин, усмехнувшись, пинает коленкой профессора и сам начинает листать фотографии в телефоне.

— Куда двигаться? — не понимает Ким, все так же стоя на входе в комнату.

Красноречивый взгляд Юнги указывает ему дорогу даже четче, чем можно было подумать.

Кажется, ему только что сказали двигаться нахер.

— Не слушайте его, профессор Ким, — лениво мурчит Чимин, медленно водя пальцем по экрану телефона; щека его слегка наползла на лицо, из-за чего голос звучит по-грудному мягко и негромко, — заходите, только дверь прикройте, чтобы никто не видел.

Сокджину теперь становится немного неудобно, но внутренний одинокий эгоист, который лез на стены от тоски все утро, решает всё сам и глухо хлопает дверным замком. Чимин довольно кивает и возвращает взгляд к экрану, приближая на нем какое-то очередное изображение.

Он уже второй день появляется в своей обыкновенной мужской одежде; вероятно, из-за отъезда Али необходимость постоянно носить никаб отпала, но профессор все еще слегка не понимает... неужели охранники в курсе?

— Вы явно хотите что-то спросить, — усмехается Чимин самым уголком губ, начиная было приподниматься, но рука Юнги неожиданно сильнее обхватывает его за спину, — блядь, да не дергаюсь я, у меня плечо затекло.

— Ляг удобнее, — Мин морщит нос то ли из-за челки, которая упала ему на глаза, то ли потому что Пак начинает ерзать, пытаясь уместиться рядом (что априори должно быть провально, потому что диванчик не очень широкий), но когда Чимин все-таки устраивается, тот, сдавшись, просит. — Убери мне волосы, пожалуйста.

— То, что нас не убивает, делает сильнее, профессор Мин, — дразнится Чимин, на что Юнги смачно шлепает его по лопатке, — ай! Это Габриэль Гарсиа Маркес.

— Это Ницше.

Чимин трагично закатывает глаза, но все равно терпеливо зачесывает чужие жесткие пушащиеся волосы за ухо.

Сокджин смотрит на это, от чего-то затаив дыхание.

Когда голос Чимина неожиданно снова вылавливает профессора из мыслей, он понимает, что стоял бездвижно слишком долго для того, чтобы не казаться подозрительным.

— И все-таки, профессор Ким, — выдыхает Пак, — можете спрашивать, если хотите.

Сокджин хочет сделать что-нибудь со шрамом на теле (возможно, татуировку), холодный чай с жасмином, в туалет и нормальные розетки в свою лабораторию. Они не то чтобы плохие, просто постоянно отваливаются от стены, из-за чего вилки приборов часто выпадают и приходится перезагружать все оборудование заново. Хотя, будь у них новые розетки...

— Профессор, сделайте себе шапочку из фольги, вы очень долго принимаете сигнал, — гогочет Юнги, пока Чимин в очередной раз пинает его коленкой.

— Я сегодня сам не свой, — очнувшись, промаргивается Сокджин, в очередной раз напоминая себе, что после важных событий нужно спать чуть дольше, иначе организм просто не успевает прийти в норму, — вы не боитесь, что вас... увидят? Охранники.

Мин блокирует телефон, опуская его на грудь, и прикрывает глаза, видимо, смирившись с тем, что фотографии они не досмотрят, пока Чимин удобнее укладывает голову у того на плече и объясняет:

— Вся охрана в северном крыле завербована британской разведкой.

Подождите... в каком смысле завербована?

Сокджин понимает, что сказал это вслух, когда ловит искорки веселья в чужом черном взгляде.

— Что вы знаете о вербовке, профессор Ким, — спрашивает Чимин, кажется, даже не ожидая ответа на свой вопрос, — Совет нацбезопасности использует разные ресурсы для привлечения к спецоперациям людей. Будь то деньги или, например, шантаж. Как только я понял, что Али собирается предложить мне несколько другой, — на этом моменте Чимин замолкает, а Юнги любопытно разлепляет веки, — вид отношений, первым делом нужно было завербовать людей вокруг себя. Али практически не платит своей охране, многие из них уже давно на военной пенсии, поэтому я начал давать им деньги за молчание, пока это не переросло в прямую экономическую зависимость. Сейчас молчать они уже вынуждены, потому что многие влезли в кредиты и без британских денег просто не протянут.

Юнги дергает бровями и приподнимает уголок губ, буквально говоря всем своим видом, что, мол, не так уж и плохо. Профессор слушает вдумчиво, размышляет слегка дольше, чем позволяют правила приличия, и спрашивает в итоге:

— Как долго вы уже здесь?

Чимин пару раз задумчиво стучит пальцами по животу Мина, прежде чем ответить:

— Три месяца подготовки и четырнадцать здесь, в Маскате. Почти полтора года.

— И вы не можете вернуться?

Пак усмехается, но как-то по-доброму, в этой своей странно-родительской манере.

— Я на работе, профессор Ким.

— Трудяжка, — Мин пару раз утешительно хлопает Чимина по бедру, с явным намеком, что сейчас кое-кто работает буквально в поте лица, и Сокджин просто не может удержать в себе умиленного смешка, когда Пак в очередной раз возмущенно дергает коленкой.

Видеть такого профессора Мина с ним... странно.

Он будто бы очень спокоен в этот момент. Не устало, как бывало в перерывах между университетскими лекциями, не искусственно, как Юнги иногда ведет себя во время важных обсуждений, а именно комфортно, словно разомлев диким зверем в безопасном месте. В эту секунду все его татуировки смотрятся очень инородно, будто бы не должно их быть на этом теле.

— Как вы связываетесь со своим начальством?

Сокджин откровенно не знает, как назвать тех, на кого работает Чимин, но узнать чуть больше о его деле хочется просто безумно. Ему вообще редко выпадает возможность разобраться в чем-нибудь, а вопросы копятся противным снежным комом, от размеров которого по ночам вспухает голова.

— Начальством? Имеете в виду милорда Кима? — усмехается Чимин. — Я использую телефон.

— Он говорил, что последний раз вы связывались с ними полгода назад.

— Потому что это опасно. Али запрещает своему гарему иметь личные телефоны, но для меня раз в неделю он делает исключение, — Пак задумчиво облизывает и прикусывает нижнюю губу, — Андо все еще живой человек, о котором могут спохватиться, а Али не хочет рисковать. Для него слишком многое поставлено на кон.

Юнги прямо так, лежа, подтягивает к себе ногу и чешет худую венозную щиколотку, покрытую тонкими темными волосами. Заметивший это Чимин улыбается уголком губ и тянется тоже, чтобы почесать её с другой стороны.

— Ох, — выдыхает шумно Мин, чуть ли не закатывая глаза от удовольствия, — мне так тебя не хватало.

Чимин с хохотком откидывается обратно, вновь поворачивая голову к Сокджину, нашедшему себе место неподалеку на широком мраморном бортике фонтана, и щурится.

— Вы сегодня выглядите очень устало.

Сокджин думает, как можно сделать столько ошибок в слове «убито», но вслух не говорит, только усмехается в ответ как-то грустно да опирается локтями на колени:

— Не могу спать, зная, что мой ребенок где-то рядом.

Пак шутку оценивает таким же не слишком веселым смешком. Зато Юнги, похоже, веселится за двоих:

— А когда мы с тобой заведем детей?

Слюна от неожиданности встает поперек профессорского горла. Ким пытается тихо прокашляться в кулак, не отрывая глаз от Чимина, потому что что вообще можно ответить на такой вопрос, подождите, блядь, они чертовы мужчины.

— У нас уже есть ребёнок, ты хочешь еще одного?

Ким в шоке вскидывает на Пака голову, пока профессор откровенно забавляется, улыбаясь широко-широко, так, что видно ровный ряд маленьких белых зубов и розовые десны:

— Графу не помешает двуногий кожаный друг.

Ох, боже, они всего лишь про ту огромную черную ящерицу.

— Двуногий кожаный ребёнок, — задумчиво тянет Чимин, — звучит отвратительно.

— Согласен, — усмехается Мин, покрепче обнимая Пака, лежащего рядом, за спину.

Сокджин не то чтобы чувствует себя лишним, но от абсурда ситуации хочется умереть чуточку больше, чем от остаточного кашля. Он поднимается с места, ощущая, что сидел на мокром, потому что штаны, откровенно говоря, прилипли к заднице, и несколько неловко кивает в сторону выхода.

— Я в туалет.

— Унитаз наверняка выдумал человек, не знающий о мужчинах ничего, — в назидание отвечает ему Мин.

— Тоже Ницше? — поднимает брови Пак.

— Нет, Габриэль Гарсиа Маркес.

Сокджин усмехается себе под нос, а, когда двери за его спиной глухо хлопают, и мочевой пузырь от щекотного давления уже на грани того, чтобы взорваться, негромко и кряхтяще смеётся.

Тишину комнаты разбавляет мерное журчание фонтана и эхо от громкого щелчка дверного замка.

Чимин опускает глаза на профессорский живот, который видно из-за задравшихся полов рубашки, и задумчиво говорит:

— Мне кажется, ты слегка набрал, — отгибает сильнее ткань и проводит пальцем по татуированной коже.

— Хочу тебе напомнить, — заумно начинает Мин, — что складка на животе должна быть не больше, чем складка на брови.

— Да что ты говоришь, — веселится Пак, цепляя пальцами кожу на чужом лице, — что-то ты не попадаешь под собственные принципы, профессор.

Юнги с искренним возмущением принимается сравнивать расстояние между пальцев, пока шум фонтана разбавляется негромким смехом окончательно разомлевшего Чимина.

***

Когда в обеденный зал врывается Хосок, улыбаясь как-то странно и громко объявляя всем фатально-долгожданное «Бинго!», невысокий арабский повар вместе со своими помощниками уже ставит на стол утку по-пекински. 

По утомленному вздоху Чонгука, успевшего до этого осилить грибной жюльен и глазированного лосося, Сокджин понимает, что утка эта никуда совершенно не лезет, но её наличие в комнате волнует Чона даже больше, чем долгожданные новости от брата.

Хосок обиженным не выглядит — утка тоже забирает всё его внимание чуточку раньше.

— Когда подойдет Чимин? — спрашивает лорд Ким, который, в отличие от остальных, почти не притронулся к своей еде. Сокджин до сих пор не до конца понимает, что с ним не так, но догадки о каком-нибудь пищевом расстройстве или болезни желудка всё чаще неосознанно лезут в голову.

— Ровно в половину, — отвечает Мин, лениво пожевывая салатные листья, и да, стоит только секундной стрелке профессорских часов отбить положенное 18:30, в дверь коротко дважды стучат.

Хосок все это время молчит, загадочно замерев над столом каменной горгульей: взгляд вроде голодный, но бегает с одной тарелки на другую, будто бы Чон не может определиться, и спасает его только Чимин, который лениво проходит мимо и кивает головой на какую-то цветастую мешанину:

— Попробуй шакшуку, в ней, по преданиям, есть слюна единорога.

— Серьезно? — улыбается Намджун, на что Юнги громко усмехается.

— Нашел кому верить.

Пак задорно подмигивает, останавливаясь у свободного места за столом, и, пока Хосок все-таки накладывает себе на тарелку этот ядерно-красный ураган, профессор Мин незаметно приобнимает Чимина за поясницу, усаживая его рядом.

Сокджин следит за ними настолько внимательно, насколько вообще столовый этикет может позволить пялиться на других людей. Чимин по прежнему собирает волосы в пучок на затылке, и профессор впервые задумывается, было ли это его собственное желание или... длинные волосы нравятся Али?

Такой себе способ для сублимации собственной гетеросексуальности, но Чимин, похоже, распускать свой хвостик не торопится (может быть ему просто жарко?), а это наталкивает на определенного рода нехорошие мысли о том, сколько жертв успел принести Пак, чтобы остаться на своей работе.

Из того, что Сокджин может вспомнить, там точно была греховная содомия, измены мужу, арабский язык и покрытие никабом своего тела. Сомнительный набор для профессионального портфолио, но Чимин и не детским воспитателем работает. Хотя ему бы... подошло? Что-то есть в его взгляде, из-за чего невольно хочется замолчать и тихонько лечь под одеяло.

А еще он потрясающе умеет уговаривать детей — Хосок наверняка купился съесть шакшуку исключительно из-за вероятности встретить единорожью слюну, плавающую в томатной пасте.

— Послушал я все ваши разговорчики, — начинает старший Чон с перерывами на облизывание губ, — и кое-что интересное все-таки услышал.

Намджун напряженно подается вперед, укладывая локти на стол.

— Рассказывай.

Прозвучало тяжеловато. Сокджин встревоженно замирает на месте, переводя взгляд от человека к человеку: лорд Ким, слегка утомленный, отрывает взгляд от экрана телефона, Чонгук все-таки отказывается от утки, предпочитая задрать на стул одну ногу и запустить руку под футболку, чтобы расслабленно почесать татуированные ребра; профессор Мин молча смотрит на то, как Чимин, положив руку на его колено, бездумно цепляет тонкие белые ниточки на джинсовой дырке, а Хосок, получив призыв к действию, деловито достает телефон.

Вводит пароль, правда, далеко не с первого раза, потому что буквы на клавиатуре плывут перед глазами, но профессор Ким терпеливо ждет, молча пожевывая изнутри нижнюю губу и предвкушающе сжимая пальцы ног в приятных домашних тапочках.

Милый подарок для гостей от Али.

— Верните мне мой пейджер, — шипит себе под нос Хосок, листая что-то в длинном списке непонятно названных файлов.

— И казни на площади, — усмехается Чонгук, на что старший брат только закатывает глаза и резко прекращает листать.

— Это отрывок записи с жучка, который прятал профессор Ким, — Сокджин аж подбирается весь от мнимой гордости, — слушайте внимательно.

Лорд Ким поднимает голову, шуршащий футболкой Чонгук замирает, позволяя комнате наполниться давящей тишиной.

Из небольшого динамика резко начинается шум, улавливаются помеси голосов и расслабляющие арабские напевы, которые наигрывали весь вечер приема веселые музыканты в красных расшитых тюрбанах. Хосок делает громче, и в эту же секунду близко, будто бы совсем рядом с жучком, раздаются громкие голоса.

Профессор Ким не замечает, как задерживает дыхание.

— Samiet 'ana sadiqana fi 'amrika alllatiniat talaqaa maeiz saghir min alsultan.

— Sahih?

На арабском. Мужчины говорят на арабском. Какого черта они должны услышать в их разговоре?!

Хосок молчит, только смотрит на слабо горящий экран и предвкушающе поджимает губы.

— Nem, yawm al'ahad yjb 'an tueti alhalib balfel.

Профессор Мин как-то скептически кривится, и по нему становится понятно, что не только Сокджин не улавливает из разговора ни слова. Зато Чимин рядом с ним молчит. И слушает.

— Hadhih 'akhbar eazimuh.

Запись неожиданно прерывается.

В тишине комнаты становится слышно, как все слегка шумно и встревоженно дышат.

Чонгук смачивает сухие губы и подается вперед, во взгляде мелькает что-то нехорошее, когда он громко тянет носом воздух, многообещающе замолкает на секунду, а потом говорит:

— Песня какая-то знакомая на фоне играла, слышал её недавно.

Профессор Ким едва удерживается от того, чтобы отчаянно пробить лбом стол. Чимин его веселья, впрочем, не разделяет. Он продолжает перебирать ниточки на джинсах Юнги, пока тишина не затягивается настолько, что становится понятно — кроме него и Хосока никто ничего не услышал.

— Послушаем еще раз? — задорно предлагает Хосок, но Чимин его негромко перебивает, поднимая голову:

— Не стоит.

Он облизывает задумчиво губы, прежде чем начать говорить снова:

— Это оманцы, если судить по акценту, — Хосок пожимает плечами, мол, тебе лучше знать, — они говорили о молодой козе.

— О чем? — недоуменно переспрашивает Намджун.

— Тот, который слегка гнусавил, — повторяет Чимин, — сказал, что их латиноамериканский друг получил от султана молодую козу, и к воскресенью она уже должна дать молоко.

— В воскресенье первые скачки, — подмечает лорд Ким, задумчиво подперев подбородок рукой, — он не назвал имени латиноамериканского друга?

— К слову, о латиноамериканцах, — Чонгук, со смешком, оглядывает комнату, — где Росс?

Сокджин повторяет за ним, только сейчас понимая, что на обеде появились не все — Адама не было видно со вчерашнего вечера, и сегодня его тоже нет. Намджун хмурится:

— Я видел его с утра.

— Закономерно предлагаю не тратить на него время, — вмешивается в разговор Юнги, — и вернуться к нашим баранам.

— Козам, — поправляет Чимин.

— Не принципиально.

Сокджин хмыкает, и мысли его действительно возвращаются к странной арабской записи. Звучала она, если отпустить все подробности, слегка ужасающе, и Хосок наверняка знает больше, чем все, находящиеся в комнате: у того по глазам, горящим нездоровыми огоньками (так обычно бывало, когда Чон выпивал слишком много Аризоны за раз, а потом жаловался на отравление зеленым чаем), видно, что ответ где-то настолько на поверхности, что думать над ним больше, чем минуту — стыдно.

Профессор не знает. Он лихорадочно пытается перебирать варианты, игры звуков, идиомы (может, какие-то кодовые слова?), когда лорд Ким убирает ото рта руку и пристально смотрит на Хосока, бархатно выдыхая короткое:

— Химера — древнегреческое существо.

— Та-ак, — тянет Хосок, задорно щуря глаза. Сокджин переводит взгляд с одного на другого, начиная, кажется, медленно понимать.

— У неё должен быть дословный перевод, — продолжает лорд Ким, — с древнегреческого.

— Все верно, — довольно подтверждает Чон.

— Как переводится «Химера», Хосок? — Намджун смотрит сосредоточенно, выжидающе, и только самые светлые и тонкие волоски его челки тихонько дрожат на лбу.

Уголки губ старшего Чона поднимаются вверх так же стремительно, как падает в пятки профессорское сердце.

— Молодая коза.

И мир переворачивается прямо на глазах.

Бинго! У них чертово бинго!

Облегченный выдох Намджуна профессор слышит будто бы через вакуум радости, который заполняет все пространство вокруг. И на неожиданное щипание в глазах Сокджин даже не обращает внимание, потому что его изнутри топит, накрывает, душит настолько всепоглощающее счастье, что дышать даже получается не сразу.

— Султан передал вирус латиноамериканцам, которые имеют в Омане пока неизвестные нам сферы влияния, — коротко объясняет Хосок, шумно отбрасывая телефон на стол, — и в день скачек он должен быть использован, будь то шантаж или биологическая оргия с нашими легкими.

— У нас мало времени, — Намджун достает из кармана телефон и опасливо смотрит на дату, — скачки уже через три дня.

— Хуево, — резюмирует Мин, откидываясь на спинку своего стула и скрещивая руки на груди, — за три дня мы эту поеботу разве что лизнуть сможем, не то, что в рот взять.

— Не матерись, ты доктор наук, — упрекает Чимин.

— Давайте о насущном, — прерывает лорд Ким, когда Мин уже открывает было рот, чтобы отстоять все лингвистические права всех оскорбленных докторов наук, — профессор Ким, в каком виде был украден вирус?

Сокджин поворачивает голову на зов, с секундной паузой для размышлений принимаясь за объяснения:

— Он в большом железном коробе, — показывает руками примерные размеры, прикидывая в мыслях, как без подробностей объяснить его сложное устройство, — в который залит хладагент. Там плотно зафиксированная пробирка с клетками, которые заражены Химерой. Вирус нестабилен, без хладагента он не протянет и суток.

— Мы делали запрос в инженерно-технические лаборатории, — неожиданно вспоминает Намджун, — на второй день после получения министерского приказа. У них может быть готов идентичный короб.

— На одну проблему меньше, — заключает Юнги.

— Самое главное, — Сокджин волнительно выдыхает, — не разбить пробирку. Иначе пойдет заражение, и остановить его мы не сможем. Вакцины всё еще нет.

— И на одну больше, — резонно подмечает Мин, снова отвлекаясь на Чимина, который молчаливо прикипел к нещадному уничтожению ниточек на его джинсах.

Профессор Ким незатейливо кривится, мол, да, слегка неподрасчитали, но выбора у них всё равно нет. Они на шаг ближе к Химере, и сделать сейчас два назад — это будет просто непростительная ошибка.

— Сегодня узнавать о том, где именно вирус, уже поздно, — лорд Ким дёргает запястьем, поправляя на нем кожаные часы, и смотрит на время, — нам понадобятся высокопоставленные люди, а отвлекать их после ужина уже моветон.

— Завтра, — заключает Намджун, — с утра мы начнем проверку снаряжения. К вечеру нам нужно точно знать, где он находится и как туда попасть.

— Мы собираемся прийти за ним в день скачек? — интересуется Чонгук, отстранённо прожигая взглядом картинную раму где-то на противоположной стене.

— На скачках будут все, — объясняет Чимин, — и те, кто украл его, тоже. Это лучшее время, чтобы увести Химеру из-под носа.

— И самое рискованное тоже, — закономерно подмечает младший Чон, всё-таки поворачивая голову и встречаясь с Намджуном глазами, — если ты готов, то без проблем.

Политик колеблется.

Осматривает взглядом всех, цепляя щеку изнутри зубами, представляет мысленно собственную отставку, крупицы времени, песком убегающие сквозь пальцы, и ставит в обсуждении точку, пригвождая всех своим громким и уверенным:

— Я готов.

Через три дня они вернут Химеру домой.

    Комментарий к Глава 17. Коты Шрёдингера

    **Шакшука** — арабское блюдо из яиц, помидоров и перца; адская красная мешанина :)

**Хладагент** — это вещество, переносящее тепло/холод от одного теплообменника к другому. Расширяясь при кипении хладагент забирает тепло от охлаждаемого объекта и после сжатия компрессором отдает его в окружающую среду. Проще говоря, это то самое вещество, за счет которого работают ваши холодильники и кондиционеры.