himera

Сокджин неспокойно ерзает, подтягивает короткие штанины выглаженных от мельчайших складочек брюк и мечтает выпить какой-нибудь приторно-сладкий молочный коктейль в Лос-Анджелесе, потом завалиться домой, включить документальный фильм про вулканы и лежать на своем водяном матрасе, расслабленно вперившись взглядом в экран ноутбука.

Но он снова поправляет узкие в заднице брюки, цепляет с обеденного стола креветку и наблюдает за тем, как Намджун ловко вяжет под поднятым воротником рубашки свой узорчатый галстук. Они все еще в доме у Али, и до приема остаются считанные часы, в которые им нужно успеть провести друг другу мало-мальски полный инструктаж, сделать из себя что-то издалека напоминающее влиятельных людей и сходить в туалет. Обязательно сходить в туалет.

Сокджин смотрел фильмы, он знает, что когда герои уходят в туалет, то их либо прямо там, либо на выходе кто-то подкарауливает — стать жертвой собственного мочевого пузыря профессор не собирается, он все еще хочет тихо умереть на производстве или, того лучше, из-за неизлечимой болезни, поэтому составленная им программа-минимум вполне себе «Выживание с Беаром Гриллсом», разве что последствия могут быть слегка опаснее, ну и еда повкуснее.

— Вы так улыбаетесь, — Намджун улыбается тоже, смотря на него, и только в эту секунду профессор понимает, что он стоял и как полный придурок веселился от собственной глупой шутки про Беара Гриллса. Докатился, блядь.

— Я слегка волнуюсь, — признается Ким, на что Намджун обнадеживающе кивает, опуская ворот рубахи обратно.

— Понимаю.

Сидящий неподалеку Хосок что-то бормочет на это в ответ, щелкая замками металлического чемоданчика, притащенного им еще из Америки, и заглядывает внутрь; профессор пытается расслышать, что он говорит, но отвлекается, только завидев кучу ровно свернутых проводов и каких-то весьма опасно выглядящих технических приблуд, в которых Хосоку каким-то чудом удается разбираться, со своей-то дислексией.

Он, наверное, из тех людей, кто не читает пользовательское соглашение не потому, что лень, а потому что просто можно сломать себе глаза и голову уже на втором слове.

— Что это? — Сокджин подходит ближе, все так же ощущая неприятное натирание от плохо севших брюк, но ничего не поделаешь — эти костюмы им любезно одолжил Али, который и пригласил всех пойти вместе с собой на приём. Из своих чистых вещей у профессора осталась только пара домашних футболок да застиранные шорты, и выбор, откровенно говоря, оказался весьма неравный.

— Это? — переспрашивает Хосок, кивая головой на чемоданчик. — Это оборудования для прослушивания. Микрофоны и микронаушники.

— Вы собираетесь кого-то прослушивать?

— Конечно. Вас, — усмехается Чон, вынимая из небольшого углубления маленькую телесного цвета палочку, размером где-то с половину спички; при помощи всей своей ученой эрудиции профессор понимает, что это, скорее всего, нательный микрофон, — мы с Чимином будем курировать вас из дома. И подслушивать ваши грязные разговорчики.

— О каких грязных разговорчиках речь? — слышится позади, и Сокджин оборачивается, сталкиваясь с младшим Чоном взглядами. Естественно, с кем же еще.

— Тебя это касается в первую очередь, герой-любовник.

Чонгук закатывает глаза в привычной манере, совершенно не заботясь о приличиях, и неожиданно опускает руки вниз, начиная расстегивать брюки.

Профессор инстинктивно дергается, собираясь уже было закрыть глаза и отвернуться, потому что ситуация как-то очень сильно напоминает Пентагон и то, чего ему не надо было видеть, но Чон только слегка приспускает верх своих светло-песочных брюк, сверкая серым бельем, и ловко заправляет в него острые полы белой рубахи.

— А сделать это в комнате было нельзя? — низким бархатом своего голоса упрекает лорд Ким, темной тенью мелькнувший у Чона за спиной.

Профессор пробегает по нему глазами и сдерживает шумный вдох: британец поправляет широкий вырез тонкой белой рубахи, поверх которой плотно сидит темно-синий приталенный пиджак с золотыми пуговицами на рукавах; его руки в черных кожаных перчатках вплетаются в кудрявую челку, уложенную на две стороны, и Тэхён прикрывает глаза, пока убирает лишние волосы с лица.

Чонгук застегивает брюки, все так же стоя посреди порога, и вот кому уж точно нельзя идти на прием, потому что все эти татуировки, которыми покрыты кисти рук, шея, предплечья, — все они буквально кричат о том, что в помещении находится преступник. Сокджин, возможно, мог бы признать это чем-нибудь сексуальным, если бы только из-под бежевой штанины не выглядывал тюремный браслет. И если бы вообще для его ученого мозга существовало что-то более сексуальное, чем образованность.

— Отлично выглядите, профессор, — неожиданно делает ему комплимент лорд Ким, и это на секунду совершенно выбивает из колеи.

Сокджин опускает глаза на свой серый клетчатый костюм, севший слегка узковато во многих местах, но все равно улыбается уголками губ, потому что приятно.

— Взаимно, лорд, — Тэхён с улыбчивым кивком принимает любезность, и это действительно то, что профессору нужно было увидеть и услышать, чтобы комок беспокойства, который собирался в животе с самого утра, начал понемногу рассасываться. Видеть вокруг себя людей оказывается достаточным для того, чтобы профессор принял и осознал — он идет туда не один. Рядом будет практически живущий на приемах лорд Ким, Чонгук, который хоть и не вызывает много доверия, но свое дело наверняка знает (не просто так все отчаянно хотели завербовать его для поиска Химеры).

И Намджун.

Там будет Намджун, который мистическим образом, даже когда просто ест или занимается своими делами, делает воздух вокруг будто бы более комфортным для дыхания. Просто есть такие люди — надежные — на них посмотришь и жить захочется, не то, что на прием ехать.

— Не застегивайтесь, мне нужно вас ощупать, — предупреждает Хосок, наматывая на пальцы петельку из проводов, — где шляется профессор Мин?

— Профессор Мин не шляется, а проводит досуг, — Юнги появляется в комнате как лектор, который врывается в аудиторию с приветственными словами, Хосок аж вздрагивает от неожиданности.

— И тебе доброе утро, — вместо брата усмехается Чонгук, зачесывая влажные то ли от воды, то ли от геля волосы назад. Пряди ровно наклоняются к затылку, из-за чего Сокджин задумчиво заключает, что все-таки гель, пока Юнги, на котором из одежды только брюки да какие-то цепочки на шее, шоркает босыми ногами к Хосоку, попутно сверкая голой грудью с рисунками на коже.

Они какие-то странные, эти рисунки.

Цветные, узорчатые, среди черных буддистских орнаментов и странных символов профессор к собственному ужасу узнает очертания японских демонов: там алые, практические бурые маски с высокими черными рогами и парой крупных белых клыков, торчащих прямо изо рта, и вся эта нечестивость выбита на широкой спине будто бы вручную, по-старинке, от чего нехорошие мысли стрелой проходят сквозь профессорскую голову. Сокджин видел такие татуировки, но черта с два он признает, что его некогда коллега завязан в какой-то истории с...

якудза.

— Давай, лепи, — Мин поправляет брюки и наклоняется вперед; кожа на его спине натягивается, и клыкастые маски будто бы оживают, начинают ухмыляться сильнее. Хосок достает из чемоданчика узкую ленту тканевого пластыря и зубами отрывает от неё небольшой кусочек, маленький для крупного тела Юнги, но достаточно широкий, чтобы спрятать под собой нательный микрофон.

— На тебе живого места нет, — Чон кривится, бегая глазами по цветастой груди в поиске самого большого пятна голой кожи; цепляет в итоге прямо на солнечное сплетение, — японцы постарались?

— Сегодня вечером приедет груз, — Юнги игнорирует, будто бы и не слышал вопроса вовсе, оглядывается на остальных, пробегая по каждому глазами, и поясняет, — из Рио.

— Который с оружием?

На слове «оружие» у Сокджина холодеют поджилки. Он смотрит на Чона, который накидывает жилетку поверх рубахи, и хочет закричать какое, нахрен, оружие, но в ответ ему прилетит если не насмешка, то что-то унизительно-ласкательное точно. Намджуну всё происходящее не нравится тоже — он хмуро сводит брови, явно закусывая изнутри щеку, и его совершенно точно можно понять.

Если им и придется выбирать, кому по итогу доверить оружие, Намджун неминуемо войдет в первую тройку кандидатов. Сокджин же, доторговавшись с совестью, собирается трусливо притвориться безруким, потому что нет. Ну нет, ну какое ему оружие? Ну смешно.

— Профессор Ким? — Юнги приподнимает брови, смотря в упор, будто и нет между ними нескольких метров; Сокджин из-за этого крупно вздрагивает. — Не переживайте, вам в руки автомат никто не даст.

— Звучит даже как-то обидно.

Мин усмехается, сверкая маленькими зубками (явно сделанные, думает профессор) и розовыми деснами, которые совсем уж здоровыми выглядят для десен наркомана, и это дает Сокджину хотя бы маленький повод думать о том, что Юнги, возможно, смотрит на наркотики исключительно как предприниматель. Не потребитель.

Чонгук накидывает на плечи песочный пиджак, и, вопреки всему, не смеется, а оглядывает профессора Кима как-то внимательно, взгляд такой Сокджин у него видел лишь единожды при изучении документов еще в Пентагоне, поэтому его возвращение сейчас кажется чем-то очень настораживающим; попутно поправляя манжеты рубашки, Чонгук выдыхает в итоге:

— Мы находимся не в той ситуации, чтобы пренебрегать оружием, профессор.

Сокджин и сам не понимает, за что он выступает в эту минуту, но внутри волнительно трепещет ощущение, что эти слова просто необходимо озвучить, чтобы они густой спасительной дымкой повисли в воздухе.

— Но мы не убийцы.

Никто из них не убийца и убийцей быть не собирается.

Они все еще планируют просто украсть вирус, они всё еще...

— Среди нас вы единственный убийца, профессор Ким, — Чонгук с насмешкой опускает руки и прячет ладони в карманы брюк, — латентный, конечно же.

Сокджин вздрагивает снова, в этот раз от неприятно сверкнувшей под сердцем искры. Это похоже на совесть, или стыд, или другое глупое слово на «С», которое Ким всячески прятал при матери, при студентах, при коллегах, при Намджуне. И прятал бы до сих пор, вот только...

— Вы создали оружие, которое способно за несколько суток поголовно, просто как скот, высечь все человечество. Люди — это змей, который кусает сам себя за хвост, и именно вы тот человек, который мажет его мёдом.

Профессор хмурится, смотря на Чона ошалелыми стеклянными глазами. Хосок закусывает щеку, Намджун собирается было встать с места, чтобы заступиться, но всех опережает лорд Ким:

— Уроборос сам макает свой хвост в мёд, чтобы потом его укусить, — он скрещивает руки на груди, и кожаные перчатки тихо скрипят на пальцах.

— Это не отрицает того факта, что нужен человек, который делает мёд.

Сокджин не замечает собственной злости, в которую разрослась та маленькая искра стыда, не замечает амплитудно вздымающейся груди, не замечает затянувшегося вокруг молчания.

— Да, — профессор Ким поднимает глаза на Чонгука, — я делаю мёд, и я осознаю свою ответственность. Так же, как учитель, который учит детей, и политик, который развязывает войны. Будь на моем месте кто-нибудь другой, вы могли бы уже давно задыхаться посреди инфекционного отделения.

На него смотрят все, каждый — по-разному, но все одинаково тихо и пораженно.

Когда Чонгук неожиданно начинает смеяться, напряжённая завеса оцепенения рушится вниз и звонко разбирается стеклом об мраморный пол.

Хосок прикрывает глаза, Юнги их, наоборот, закатывает, а Намджун опускается обратно в кресло. Лорд Ким только с налетом раздражения сжимает пальцами плечи — сквозь громкий Чонов хохот профессор понимает, что они все только что повелись на глупейшую провокацию, от которой по итогу стало больше обидно, нежели смешно или грустно.

— Не мне упрекать вас в вашей работе, профессор Ким, — Чон, этот раздражающий ублюдок, примирительно высовывает из карманов руки, и распаленный Сокджин даже успевает было подумать, за что лорд Ким вообще полюбил это чудовище, как в комнату с тихим щелчком замка проходит Чимин, и один только его скривленный рот сигнализирует о том, что он понял всё произошедшее с первой секунды, только пробежав глазами по чужим лицам.

— Я отрежу тебе член, Чон, если ты только что обидел моего мужика.

— Почему все постоянно испытывают желание что-то сделать с моим членом?

— Кастрация усмирила не одного самца,  — усмехается Юнги и подмигивает Чимину, который, убедившись, что настроение у профессора Мина как всегда отвратительно-отличное, только расслабленно проходит вглубь комнаты, цепляя по пути со стола парочку креветок и опускаясь на обитый узорчатым шелком диванчик.

— Никогда не слушайте, что он говорит, профессор Ким, — Чимин, судя по всему, догадался, что объектом провокации стал Сокджин: тот все ещё похож на взъерошенного и тяжело дышащего зверя, которого загнали в угол и поугрожали ему шокером, да только из всего царства животных профессор отнес бы себя, максимум, к гигантским слепышам, и то потому что те — вымирающий вид, а сам профессор скоро сыграет в ящик с такой шоковой терапией, — он соврёт вам, даже не моргнув и глазом.

— Как-то грустно узнавать это через неделю после знакомства, — скривившись, отшучивается Сокджин, и Чонгук одобрительно сверкает глазами, продолжая довольно поправлять запонки на рубашке. Лучше бы характер себе поправил, честное слово.

Профессора так студенты не разводили, как он развелся на эмоции сейчас. И если это не очередной звоночек, что пора бы хорошенько уложить мысли в голове да пропить курс лечебных травок (профессор Мин, услышав «лечебные травки», наверняка бы игриво подергал бровями), то определенно сигнал держаться от Чона подальше.

Как можно дальше.

— А вы зубастый, профессор Ким, — усмехается Хосок, поднимая голову от чемоданчика и кивая Сокджину на место перед собой, — раздевайтесь.

Почти как на приеме у проктолога, только пальцы в задницу профессора Кима систематично засовывает разве что судьба, которая явно старается без выходных и праздников, и чтобы обязательно с перерывом на обед — некстати вспоминаются креветки, которые все еще ароматно блестят золотыми боками на накрытом столе. Живот в поддержку вяло отзывается тянущим голодом: похоже, поиск Химеры у Сокджина сегодня закончится где-то в районе фуршетных столов.

— А где ваш ужаленный? — интересуется Чимин, двигаясь на диванчике, чтобы освободить место рядом с собой для Юнги.

— Кто?

— Ну, колумбиец, — Мин усаживается рядом, с кряхтением опираясь на чужую коленку, и усмехается:

— Видел его с телефоном в туалете.

Чимин подтягивает к себе колено и позволяет Юнги обвить его рукой, чтобы притереться ближе. И пока профессор расставляет на две стороны ноги, удобно раскладываясь в полулежачем положении, плавающие татуировки японских карпов на его животе забавно кривятся кучей тонких складочек. Сокджин, слегка потерявшийся в мыслях и пространствах, резко дергается и шипит удивлённо от того, как Хосок дёргает криво наклеенный пластырь у него на груди.

— Терпите, профессор, — шикает он, заново прикладывая микрофон к покрасневшей коже, — если вам больно, не подавайте виду, потому что, когда добивают, это ещё больнее.

Сокджин сначала хлопает непонимающе глазами, а потом хрюкает со смеху так громко, что даже лорд Ким удивленно поворачивает на него голову. Отмахнувшись рукой, мол, ничего важного, профессор застегивает рубашку и соблазняется все-таки на парочку креветок, пока перед Хосоком стеной вырастает Чонгук, отгибающий белоснежный воротник-стойку.

С негромким хлопком двери в комнате показывается Адам, уже успевший приодеться в свой костюм и хорошенько вычесать бороду. Стажер кивает всем, проходя глубже, и младший Чон, оглянув того быстрым взглядом, незатейливо усмехается:

— Гонконг умирает, а ты всё еще дрочишь?

Адам, замерев на секунду, тут же закатывает глаза.

— Я разговаривал по телефону.

— В туалете? — продолжает Чон. 

Роса не отвечает, только проходит молча к Хосоку да выправляет из штанов свою рубашку. Смотря на него, профессор от чего-то вспоминает своего неказистого лаборанта, министерского племянника, который остался в Пентагоне за главного, и необходимость позвонить ему да узнать, как успехи, резко прожигает грудину.

И хотя времени для тоски у Сокджина совершенно не хватает, перед сном он часто ловит себя на мысли, что в лабораториях все было гораздо проще. Проще думать, проще работать, проще разочаровываться. Если стоя посреди белоснежных рабочих помещений расстроить профессора мог неудачный эксперимент, плохие материалы или неожиданные перебои с электричеством, то находясь здесь, в пригороде Маската, каждый его повод для расстройства может обернуться для них неожиданной катастрофой.

Поэтому профессор сжимает яйца в кулак, настраивается на важный вечер и обещает себе, что скоро все пройдет. Оно не может по-другому, всё рано или поздно проходит.

От этого осознания внутри становится еще на крупицу полегче.

— Какая у нас главная задача сегодня? — спрашивает Сокджин, поправляя замявшийся рукав пиджака.

— Слушать и наблюдать, желательно поближе к султану, — Чимин выпрямляется на своем диванчике, и профессор краем глаза цепляет, как ладонь Юнги, покрытая рисунками, соскальзывает по его бедру ниже, — арабы хвастливые, если у кого-то из присутствующих там будет вирус, вы узнаете об этом.

— Звучит хорошо, — усмехается Намджун.

— Давайте раньше времени не обнадеживать себя, — лорд Ким неторопливо расстегивает свою рубаху, — осталось не так много времени, давайте обговорим детали.

***

На фоне темно-синего, практически черного неба, подсветка золотого султанского дворца ослепляет даже через тонированные окна машины. Внутри легко шумит прохладный кондиционер, который просто панацея от душной арабской жары, и Сокджин искренне надеется, что во дворце охлаждают пространство не архаичные рабы с веерами из павлиньих перьев, а что-то хотя бы издалека напоминающее вентиляторы.

Сидящий напротив него лорд Ким, широко расставивший ноги, поправляет кожаные перчатки на руках, и выглядит он в этот момент потрясающе уверенно. Профессор сам неосознанно выпрямляет плечи, потому что ну не дело это, сутулиться рядом с таким человеком, а заметивший это Тэхён только дергает самым уголком губ да достает из кармана брюк телефон, подсвечивая свое лицо голубым экраном.

В пиджаке теплится маленький жучок с торчащим из него проводком. Сокджин волнительно перебирает его пальцами, языком перекладывает жвачку с одной щеки в другую и прокручивает в голове последние инструкции: налепить прослушку у восточной стены, куда-нибудь под стол, и старательно делать вид, что треска на шпажке — лучшее угощение во всей профессорской жизни.

Крохотный наушник щекочет ухо чуть ли не у самых барабанных перепонок, чтобы точно его никто там не заметил. Сокджин все соблазняется поковыряться в ухе мизинцем, потому что чешется неимоверно, да только внутренний голос кричит доктором наук, что запихнешь его чуть дальше и оглохнешь, поэтому сиди на месте ровно, придурок, и займи чем-нибудь рот и руки.

Кроме курения ничего в голову не приходит, но профессор оставил свои сигареты в комнате, закономерно решив, что на приеме они ему не понадобятся. Судя по всему, просчитался.

— Хотите закурить? — низко и бархатно зазывает Тэхён, и он точно змей, потому что эти сверкающие глаза, будто бы краденные у хищной рептилии, не могут принадлежать человеку. Сокджин смотрит в них и хочет было поежиться, потому что из-за огней, мелькающих за окнами, блики в лордовском взгляде заходятся каким-то по-настоящему демоническим танцем, но выдыхает в итоге только:

— А мы можем? — и принимает протянутую лордом сигарету, томящуюся будто бы специально для профессора в красивом резном портсигаре. Тэхён пару раз стучит пальцем по боковой панели на двери, и Сокджин, опустив голову, находит там небольшую пепельницу.

Чертовы дорогие машины.

— Мы много чего можем в этой жизни, профессор Ким, — философски выдыхает лорд, наклоняясь вперед, чтобы сначала поджечь кончик сигареты Сокджина, а затем, по-привычке прикрыв свой ладонью, подпалить и его.

— Иногда я думаю, — решает откровенно признаться Сокджин, аккуратно стряхивая пепел, чтобы не попасть на дорогущие клетчатые брюки Али. Он, конечно, не обеднеет, но все равно может получиться неприятно, — что возможности моей жизни ограничиваются пределами лаборатории.

Тэхён держит сигарету между большим и указательным пальцами, затягиваясь глубоко и как-то даже небрежно, прежде чем сбить пепел, поднять голову и низко, прямо вместе с дымом выдохнуть:

— Если трясутся руки, сейте песок, профессор Ким.

По спине от хрипоты чужого голоса бегут мурашки. В вакуум автомобиля просачиваются приглушенные звуки арабских напевов, которые словно бы под толщей воды — слышно только некоторые самые громкие и басовые звуки. Дворец становится всё больше и больше, выход к людям — неминуемо ближе и ближе. Где-то вдали мелькают цветастые головные уборы.

— Вы уже встречались раньше с султаном Омана? — интересуется Сокджин, пользуясь удивительно удачной возможностью поговорить с Тэхёном наедине. Тот втягивает щеки, прижимаясь губами к сигарете, и приспускает окно, чтобы салон тут же заполнился громким шумом дороги и потоками свежего воздуха.

Легкое марево табачного дыма в салоне начинает развеиваться; лорд Ким задумчиво постукивает пальцами в перчатке по колену и выдыхает дым в узкую оконную щель.

— Как-то раз встречался лично с предыдущим, — Сокджин понимающе кивает, припоминая разговор о том, что совсем недавно в Омане сменился правитель, — с нынешним увидеться пока не довелось, но мы уже некоторое время знакомы заочно.

— Через королеву Елизавету? — профессор не представляет, как именно британцы обычно упоминают в разговоре членов монаршей семьи, но судя по тому, что лорд Ким даже не дернул и пальцем, только выпустил новую порцию дыма из легких, с обращением Сокджин все-таки не прогадал.

— Через Её Величество в том числе.

— У нас не будет проблем, что мы не знаем арабский? — интересуется профессор, который только сейчас от чего-то подумал о том, что они, вообще-то, далеко не в англо-саксонской стране. Лорд Ким ненавязчиво пожимает плечами и тушит окурок об дно пепельницы.

— Большая часть гостей знает английский язык, не думаю, что у нас возникнут сложности. Но если так, то улыбайтесь и вежливо отказывайтесь от всего, что вам предложат, профессор Ким.

Сокджин усмехается и все-таки чешет чертово ухо, только не очень глубоко, лишь слегка задевая тонкую невидимую леску, за которую микронаушник потом можно будет достать обратно. Дворец Султана замирает в окне и профессор понимает, что они наконец-то приехали.

Если сегодня они не узнают, где находится Химера, то риск не уложиться в аморфный, но остро колющий поджилки срок увеличится вдвое.

Сокджин затягивается последний раз и обещает себе, что хорошенько прокричится, когда они заберут вирус обратно. И возьмет себе отпуск.

Определенно.

***

Их конвой одинаковых черных автомобилей останавливается на парковочных местах прямо перед дворцом, и Сокджин некоторое время бессовестно рассматривает сверкающие золотыми огнями фонари. На улице много людей, все они поголовно — загорелые арабские мужи в белых длинных рубахах, разве что забавные национальные шапочки у всех пестрят цветастыми оттенками да витиеватой вышивкой.

Профессор вдыхает душный теплый воздух полной грудью, снова перекатывает жвачку за щеку (после выкуренной сигареты её вкус сменился от освежающей мяты к вызывающему рак легких табаку) и дожидается лорда Кима, который выходит из машины следом. Он тут же оправляет пиджак, проверяет запонки и оглядывается на остальные автомобили, из которых неторопливо показываются сначала Намджун и Адам, а затем Чонгук и профессор Мин.

Профессор Мин все-таки оделся до конца, разве что рубашка его, большая, ярко-красная, с коротким рукавом и каким-то вызывающим принтом дракона, стилизованным под старые японские рисунки, привлекает внимания едва ли меньше, чем вся их белая азиатская компания. Юнги звенит толстыми цепочками на шее, запястьях, поправляет крупную пряжку на ремне и смахивает с лица длинные рваные пряди челки. Сокджин смотрит на него с крайней степенью отчаяния и восхищения, потому что быть настолько бездумным и смелым одновременно — это какой-то исключительный навык. Если кто-то во дворце посчитает его украшения драгоценными, то может не на шутку оскорбиться, и тогда не сносить им всем головы.

— Вы меня слышите?  — скрипуче раздается в ухе голосом Хосока, и профессор, вздрогнув от неожиданности, уже хочет было поздороваться со своим первым полноценным психическим отклонением, да только вовремя вспоминает про микронаушник в ухе, который очень щекочет все внутри, когда из него снова раздается:

— Хорошего вечера всем, кроме Чонгука.

Это точно Чимин.

Профессор пытается сдержать усмешку за неловким кашлем и весело оборачивается на Чона, который даже на долю секунды не поменялся в лице, только вздохнул как-то тяжеловато да выпалил раздраженно:

— Оманские насекомые какие-то дикие, я слышу их писк прямо отсюда.

Сокджин прыскает со смеху еще громче.

Когда к ним подходит Али, ехавший в отдельной машине, и сверкает белоснежными зубами, голоса в наушнике резко стихают. Араб улыбается, крупные кожаные часы на его запястье скромно отливают на свету закаленным стеклом.

— Пойдемте, друзья.

Ненавязчивые восточные мотивы одновременно раздаются будто бы отовсюду: со стуком туфель по мраморным плитам профессор идёт в султанский дворец, раз за разом ловя на себе пристальные черные взгляды. Мужчины вокруг, как один, смотрят на них внимательно, весело и до мурашек скользко, будто бы оценивающе. Сокджин одергивает вниз пиджак, ловит отражение дворца в идеально глянцевых носках собственной обуви и поднимает голову, чтобы с учтивой полуулыбкой встретить все липкие взгляды в свою сторону.

Они какие-то мерзкие, эти взгляды.

Парочка арабов, стоящая прямо у высоких открытых дверей, даже оглядывает их с ног до головы, медленно, надменно, цепляясь взглядами сначала за обувь, потом за часы (недорогие, с двумя циферблатами, потому что удобно во время экспериментов; Сокджин их очень любит), затем почему-то за пах, от чего в нем мистическим образом становится некомфортно, и потом уже только к лицу. Лорд Ким, который идет рядом, блестит запонками на манжетах, и вот его изучают уже намного внимательнее, если не заинтересованнее.

Когда они начинают что-то громко говорить на арабском, профессор ежится: можно купить себе машину и хоть весь золотовалютный фонд, да только приличие не купишь. И когда в ухе раздается чуть скрипящий из-за устройства голос Хосока, Сокджин в очередной раз в этом убеждается:

— Они обсуждают ваши гениталии.

В наушнике негромко усмехаются, а профессору моментально становится как-то тошно, и прикрыться хочется безмерно, но он только стискивает зубы и принимается подниматься по уличным ступенькам.

— И что, у кого они думают больше? — Чонгук прикрывает рот кулаком, но даже по глазам видно, как тому весело. В ухе раздаются шорохи, а потом Чимин злорадно хохочет:

— Точно не у тебя, Чон.

Чонгук с цыканьем закатывает глаза, и тонкая прядка его черной челки выбивается из укладки, падая на лоб.

— Лорд Ким среди вас самый перспективный, — продолжает забавляться Чимин, — прости, любимый.

— Ничего, дорогой, — Юнги, скривившись, оглядывает Тэхёна взглядом, на что тот только довольно дергает бровями.

Сокджин неожиданно понимает, что Чимин, должно быть, неплохо говорит по-арабски. Профессор не слышал от него ничего до этого, но Пак уже достаточно долго работает в Маскате под прикрытием. Вероятно, некоторые слова он точно должен понимать.

— Дождитесь Али и ведите себя скромнее, — уже более серьезно говорит Чимин; ухо от наушника все еще адски чешется внутри, — сразу не ешьте.

— Тебе зацепить чего-нибудь вкусного? — интересуется негромко Юнги, с прищуром оглядывая просторное мраморное помещение с алыми расписными коврами.

— Главное, не зацепи ВИЧ или малярию, — усмехается Пак под негромкий гиенистый смех Хосока на заднем плане, и, не дай Всевышний, Юнги действительно пойдет цыганить что-нибудь со стола. Как он вообще собрался везти это обратно?

— За ВИЧ в нашей команде отвечает Чонгук, — Мин опускает голову, заправляя рубашку на спине в брюки, но даже так видно, что тот едва ли не похрюкивает от смеха. Замечательная атмосфера, блядь, они в полной заднице.

— Иди нахуй, профессор, — Чон, ожидаемо, внешне никак не показывает свое недовольство, но успевает пробежать по помещению пристальным взглядом, прежде чем коротко выдохнуть, — султана все еще нет. У северной стены стоит господин Абуль-Хаир, он торгует людьми в Бангладеше.

— В смысле торгует людьми? — тихо шепчет Намджун, хмурясь при одном только взгляде в указанную сторону.

Профессор Ким вперивается взглядом в невысокого полноватого мужчину, на голове которого повязан голубой тюрбан, и от ступора даже на секунду замирает на месте. Холодным питоном под сердцем клубится и сворачивается противно трепещущий ужас.

— Он перевозит «живой товар» на Ближний Восток, — негромко поясняет Чонгук, пряча руки в карманы штанов, — женщинам вырезают яйцеклетки и продают их, чтобы не залетели во время занятия проституцией. Детей обычно просто забирают прямо с улиц, перевозят туда, где нужна бесплатная рабочая сила, и заставляют работать. Советую не разговаривать с ним, если не хотите закончить жизнь где-нибудь на заводе в Пакистане.

Профессор Ким шумно тянет носом воздух, но в итоге из него вырывается какой-то тихий задушенный всхлип. В глазах нет слез, но их переполняет животный страх, смешанный с омерзением и горечью. Сокджин быстро отворачивается, сглатывая поджавшую горло изнутри тошноту, и пытается не думать.

Не думать, не думать, не думать.

Блядство.

— Первым делом расставьте прослушку, нам нужно сделать записи всех разговоров, чтобы потом расшифровать их, — напоминает Хосок, шурша в ухе чем-то, напоминающим упаковку. Наверняка ест, дьявол. У Сокджина вот теперь кусок в горло не лезет.

— Проходите смелее, — голос Али где-то позади толкает вперед, и профессор, оглянувшись на остальных, все-таки ступает в глубь огромного золотого холла.

На мраморных стенах бликами танцуют теплые огни от резных торшеров. Вокруг много света, приятный запах сладкой еды, ладана и тихий ненавязчивый напев арабской дудочки, тот самый, который было слышно и на улице.

Профессор ступает по короткому алому ворсу ковра, лихорадочно вспоминает части света, слышит голосом Чимина указание о том, что двери выходят на южную сторону, и сворачивает ближе к своей стене, сразу подмечая там широкий длинный стол с цветастыми фуршетными угощениями. Совсем рядом стоят арабы, Сокджин неловко улыбается уголками губ, приветствуя их коротким кивком головы, и те вежливо чуть склоняются в ответ. Лишь бы не позвали куда-нибудь, лишь бы не позвали.

Профессор уверенно проходит дальше, останавливаясь у самой нелюдимой части стола, и пару раз сминает зубами жвачку, прежде чем незаметно вытащить её изо рта и сжать в кулаке вместе с крохотным жучком.

Оглядывается воровато, проверяя, не наблюдают ли за ним со стороны, и, подавшись бедром вперед, ловко цепляет пропахшую табаком жвачку под столешницу. Снова бегло оглядывается и, не заметив вокруг себя наблюдающих, облегченно выдыхает.

— Шпион из вас, профессор Ким, так себе, — Намджуну, похоже, весело, пока Сокджин, чуть не сбивший стол от неожиданности, с задушенным вскриком хватается за сердце и начинает дышать будто бы в праздничный шарик.

— Ох, боже, — выдыхает он тихо, и такое облегчение обволакивает душу от того, что это всего лишь Намджун, что профессор едва удерживается от того, чтобы стиснуть его в крепких объятиях.

Еще одна такая ситуация, и Сокджин грозится стать невротиком или заикой.

— Вы тоже всё? — интересуется негромко, на что Намджун только молча кивает.

— Видел профессора Мина около входа в туалеты, он тоже наверняка уже заканчивает.

Юнги вызвался, по его словам, «пасти поляну у уборных», поэтому четыре основных стены они раскидали друг между другом, оставив лорду Киму возможность найти султана, поскольку среди всех них он единственный, кто имеет хотя бы мало-мальски весомые поводы для того, чтобы завести с ним разговор.

Профессор, к собственному стыду, даже имя султана не запомнил, поэтому доступ «к телу» ему точно ограничен.

— Мы все никак не можем перейти на «ты», — подмечает между делом Намджун, когда Сокджин, соблазнившись на парочку цветастых тарталеток, уже неторопливо дожевывает первую.

— Очень непривычно, — усмехается он, проглотив перед этим суховатый песочный бортик, смазанный каким-то противным маслом, — мне всё еще непривычно воспринимать всех вне нашего дела.

— Это действительно сложно, — уголки губ Намджуна тянутся вверх, пока он тоже не удерживается от того, чтобы зацепить со стола какую-то мутную на вид рыбную закуску, — но я надеюсь, что у нас будет много времени после того, как мы вернем Химеру обратно.

Сокджин пораженно оборачивается на Кима и не удерживается от улыбки, потому что, черт подери, похоже, давняя мысль о том, чтобы попить с Намджуном вместе пиво, только что нашла подтверждение в его же словах. Политик улыбается в ответ, и Сокджин думает, что на таком человеке действительно могло бы удержаться целое государство.

Даже лорд Ким не внушает профессору подобной надежности, он, скорее, вызывает смесь страха и непонятного рода благоговения. За всю свою жизнь Сокджин так много не боялся, как за последние две недели.

— Султана всё еще нет, — Намджун протяжно облизывает губы, вглядываясь куда-то в противоположную часть зала.

Профессор хочет спросить, с чего Ким это взял, но следует за кивком головы и находит глазами лорда Кима, стоящего в небольшой компании арабов и неторопливо что-то рассказывающего вместе с плавными взмахами упрятанных в черные перчатки ладоней.

Позади него, вздернув длинные узкие носы, сидят два крупных далматинца, которых арабы периодически треплют по холке или почесывают за черными висячими ушами. Лорд Ким к собакам не прикасается, даже не смотрит на них, и Сокджин задумчиво спрашивает:

— Лорд Ким не любит животных?

— Насколько мне известно, в лондонском доме у него живут собаки, — пожимает плечами Намджун, — три добермана.

— Ему подходит, — Сокджин откусывает кусочек от второй тарталетки, пока лорд Ким широко улыбается, видимо, на чью-то шутку, и прячет одну руку в карман брюк.

Улыбка у него необычная, и видеть её очень странно.

Профессор следит за ней так же сосредоточенно, как и за лордовскими змеиными глазами, вопреки всему не сверкающими даже никчемно малой крупицей веселья. Ему и вовсе будто не смешно, но шумные арабы, которые просто не могут по-другому, этого совсем не замечают.

Хотел бы он знать, о чем сейчас говорят на другом конце зала, но покидать Намджуна и тихий восточный уголок безопасности оказывается слишком рискованно для одного маленького Сокджина.

***

— Насколько мне известно, ты, милорд Ким, имеешь у себя коня? — невысокий, болезненно худой араб с выдающимся подбородком, надменно искрит глазами и неторопливо почесывает грудь.

Тэхён смотрит на него с полуулыбкой, сверху вниз (исключительно в силу длинных ног) и будто бы даже слегка снисходительно, но это только если внимательно приглядеться. Эти плутоватые восточные переглядывания, вопросы с двойным дном и тысячи поводов для хвастовства порядком утомляют. Лорд терпеливо выдыхает короткое «Верно» и скользит глазами по залу, ставя мысленные галочки над каждой знакомой макушкой.

— Значит, ты должен разбираться в лошадях, — продолжает араб, глянув на своих собеседников как-то хитро, если даже не претенциозно, — как думаешь, чья лошадь озаглавит первый воскресный забег?

Двое других мужчин, чьи конюшни едва ли меньше, а самодовольство — больше, с довольным гулом присоединяются к вопросу. Но замолкают буквально сразу же, только заслышав позади гнусавый и по-старчески хриплый голос:

— В султанских конюшнях много достойных жеребцов, — Тэхён медленно оборачивается, тут же расплываясь в вежливой улыбке, — уверен, ты согласен с этим, лорд Ким Тэхён.

— Рад наконец-то познакомиться лично, господин.

Султан Хейсам бен Тарик тянет тонкие губы в узкой доброжелательной улыбке, дожидаясь, пока Тэхён ловко снимет перчатку, и крепко пожимает ему руку. Ладонь его смуглая, сухая, испещренная мелкими светлыми линиями, и пахнет от неё ладанной смолой, замешанной будто бы с лошадиным шампунем. Не нужно даже нюхать пальцы, чтобы терпкий животный аромат противно защекотал ноздри.

— Мир вам и милость Аллаха, — негромко приветствует султан стоящих подле мужчин, и те, не медля ни секунды, в один голос благодарно отвечают:

— Мир вам, милость Аллаха и Его благословение.

— Не хотел бы прогуляться, молодой лорд? — султан обращается к Тэхёну, но успевает попутно пожать руки всем своим собеседникам да учтиво кивнуть проходящим мимо гостям; когда спины тех скрываются из поля зрения, глаза его, по-лягушачьи большие и черные, опускаются к сидящим подле Тэхёна собакам, — наши южноамериканские партнеры не могут без своих пятнистых друзей.

Лорд Ким оборачивается на далматинцев, встречаясь с одним из них, тем, что повыше в холке и побольше, взглядами.

— Южноамериканские партнеры? — интересуется бархатно, прежде чем протянуть руку и почесать пса под мордой. Тот терпит, сидит, но тихое грудное рычание, которое застревает между клыков, лорд Ким слышит.

И усмехается, глядя собаке в глаза.

— Хорошие друзья султаната, — дружелюбно объясняет Аль Саид, указывая ладонью в сторону небольшого каменного балкона, — я получил письмо Её Величества королевы. Рад сообщить ей свое согласие.

— Счастлив об этом слышать, — Тэхён принимает приглашение и следует за стариком, краем глаза вылавливая около столов Чонгука и кивая ему, мол, все в порядке. Тот бросает на лорда быстрый взгляд, не прекращая беседовать с невысоким светловолосым мужчиной, явно европейцем, и только в момент, когда золотой свет зала почти сменяется приятным полумраком балконного вечера, собеседник Чона поворачивается полубоком, улыбчиво прикусывая десерт на шпажке.

Тэхён видит, как довольно тянутся вверх уголки Чоновых губ, и резко шумно выдыхает.

— Принц Монако любит верховую езду?

Султан оглядывается, прослеживая направления лордовского взгляда, и радостно улыбается:

— Конечно! Он наш дорогой гость. Его лошади будут участвовать в воскресных бегах под самыми лучшими номерами.

Усмешка Чона скрывается за балконными арками. Тэхён проглатывает вместе с кислой слюной собственное раздражение и подходит к перилам, шумно втягивая носом посвежевший под вечер воздух. Старается не показывать смеси собственного удивления и ярости, но гневный огонь, подпекающий грудину изнутри, буквально вырывается наружу.

Придурок, блядь.

— Лорд Ким, хотел бы вас познакомить, — султан позади настоятельно окликает, и Тэхён смаргивает злость, щурится привычно, прежде чем обернуться и, чуть помедлив, ладонью без перчатки принять рукопожатие:

— Наш дорогой южноамериканский партнер, — Аль Саид сверкает, стоя подле высокого холёного мужчины, и лорд Ким беззлобно тому усмехается. 

— У вас замечательные далматинцы.

Причина неожиданной лордовской догадливости поправляет седую, уложенную бороду и с благодарностью в глазах представляется:

— Айнез Рóса.

После чего на одну бесовскую улыбку во дворце становится больше.

***

— Аккуратнее, блядь, — шипит Мин, раздраженно сжимая ладони в карманах брюк.

Огромный черный ящик с металлическим звоном рушится на бетонный пол заброшенного аэропорта, поднимая вокруг себя мутные клубы пыли. Ночью вокруг ничерта не видно, из-за чего Хосок, который курит неподалеку, подсвеченный со спины ярким белым светом от крупного прожектора, вынужден жмурится, пытаясь прочитать надпись на контейнере.

Второй такой же ящик с грохотом кидают на землю, и Мин стискивает зубы, прожигая темным взглядом голые спины своих латинских работяг.

— Не гневайся, старче, — мычит Хосок с самокруткой между губ, — у нас осталось не больше двадцати минут.

— Проверяем, загружаемся и уходим, — Юнги подходит к грузу ближе, наклоняется, рассматривая крупный металлический замок на пересечении толстых цепей, и, прежде чем присесть на корточки, достает из кармана брюк связку ключей, а вместе с ней небольшой белый сверток, — подержи пирожное.

— Чего?

Хосок подходит ближе и принимает в руки кулек из салфеток, сладко пахнущий чем-то шоколадным, пока Мин начинает подбирать ключи.

— Ты серьезно, блядь?

Юнги согласно мычит, замок призывно щелкает и цепи со звоном сползают с контейнера на землю. Крышка откидывается назад, и тяжелый металлический запах впивается в нос — утопленная в мягкой обивке, посреди ящика отливает черным холодным железом ручная штурмовая винтовка.

— Остальное на месте? — по-португальски грассирует Мин, обращаясь к разгружающим самолет работягам. Те кивают, отвечают что-то протяжно и указывают на другие контейнеры пальцами. — Замечательно.

Свет в разрушенном аэропорте гаснет, когда из него с рычанием моторов и скрипом шин о гальку, выезжают два внедорожника.

Ржавый навесной замок остается лежать на разбитом бетоне.

    Комментарий к Глава 16. Шайтан

    **Уроборос** — свернувшийся в кольцо змей или дракон, кусающий себя за хвост;

**«Гонконг умирает, а ты всё еще дрочишь?»** — когда в Китае начались политические волнения против закона об экстрадиции, эту фразу опубликовал один из порносайтов.