himera

Предупреждение: данная и все последующие главы не направлены на разжигание ненависти и оскорбление представителей какой-либо религии. Всё, описанное ниже, является авторским вымыслом и частными случаями, каждый человек имеет право решать, как ему жить и перед кем за это нести ответственность. Прошу верующих людей не воспринимать написанное всерьез. Спасибо!

Султанат Оман,

Маскат.

От мерного грохотания лопастей вертолета у Сокджина закладывает уши так, что даже защитные наушники ему не помогают — все равно в голове совершенно дурацкое ощущение, что профессора поставили между двух огромных тарахтящих двигателей, которые одновременно оглушающе работают. Вполне вероятно, что это просто мигрень, но Ким не разбирается в человеческих болезнях, он вообще в болезнях плохо разбирается, поэтому остается только лишь сетовать на железных летающих птиц и стараться не упускать сути мерно идущего в наушниках разговора.

— Оман очень спокоен по отношению ко всем исламским запретам, — Чонгук, сидящий прямо напротив профессора, задирает низ белой футболки и вяло почесывает татуированный живот, — в отличие от всего арабского дерьма, которое творится на Ближнем Востоке.

— Аль Харти известен как сторонник консервативного ислама, — продолжает лорд Ким; его тонкая белая рубаха, заправленная в светлые брюки, натягивается на широких плечах, — в государстве, где женщина имеет право водить, его жены, как одна, носят никаб.

— У нас могут возникнуть проблемы из-за этого? — хмурится Намджун. Профессор переводит взгляд с него на задумчивого Чонгука: на его памяти никаб — это черное полотно, которым женщины покрывают всё свое лицо, кроме глаз. Какие с этим могут возникнуть проблемы?

— Из-за его жен? — усмехается лорд Ким. — Вряд ли мы вообще сможем их увидеть. А вот консервативность Али может сыграть с нами злую шутку, если он не признает в вас старых друзей.

Хорошо, одной проблемой меньше, другой — больше.

Через небольшие мутные окошки не видно почти ничего, кроме бежевых клубов песка, маленькими ураганами взмывающих в воздух из-за приближающегося к земле вертолета — вокруг них абсолютно бескрайняя пустыня, которая началась уже в тот момент, когда они, еще будучи в самолете, подлетали к Маскату. Рубашка на спине промокла насквозь из-за духоты и буквально адски палящего через раскаленные стекла солнца — бразильское влажное пекло здесь и рядом не стояло. С волос на висках вниз стекают маленькие капельки пота, затылок влажно блестит, Сокджин вытирает ладони о ткань легких летних брюк, но буквально через несколько секунд кожа снова становится мокрой. Задница неприятно липнет к креслу: хочется встать и хоть чуть-чуть проветриться, да только ходить внутри им настоятельно запретили, а стать причиной, упаси господь, аварии или чего-нибудь похуже особо не хочется (Сокджин не знает, что может быть хуже аварии, он вообще ничего о вертолетах не знает, поэтому предпочитает сидеть до затекающей спины ровно и молчать). 

— Профессор Ким, кажется, нервничает, — со смешком выдыхает Чонгук, и Намджун, сидящий рядом, бросает улыбчивый взгляд на боязливо глядящего в окно Сокджина. Профессор не нервничает, он просто слышит из-за наушников все так, будто находится под водой, и да, возможно, он все-таки нервничает.

Неприятный жучок тихо скребется где-то в груди, маленькими тонкими лапками щекотно прокапывая себе путь под сердцем — у Кима от этого мерзкого предвкушения только живот крутит, и в голове мысли кинолентой мелькают из серии: хотелось бы, чтобы это все поскорее закончилось. Никогда еще размеренную жизнь и тихое гудение лабораторных приборов Сокджин не ценил так, как сейчас, летя посреди пустыни в ритмично гремящем вертолете.

— Все мы сегодня нервничаем, — громко отвечает политик, стараясь перекричать хлопки вертолетных лопастей.

Лорд Ким только ведет бровью и с усмешкой кивает в сторону тихо сопящего около окна Хосока.

— Есть ли что-то, что мы еще должны знать перед тем, как приземлимся? — Намджун обращается к Чонгуку, попутно бросая взгляд на Тэхёна и профессора Мина, сидящего с ним рядом. Последний, кстати, выглядит достаточно отстраненно: смотрит задумчиво в пол, скрестив пальцы и периодически облизывая сухие тонкие губы. Его раскиданная по двум сторонам от лица челка темной завесой падает на глаза.

Он боится высоты что ли?

— Смотря на то, что вы хотели бы знать. — лорд Ким дергает рукой, поправляя часы на запястье, и бегло смотрит на циферблат. Его неуложенные кудрявые пряди черным ворохом клубятся на лбу.

— Как мы найдем британского агента? — Мин, на слова Намджуна, поднимает голову. Сокджину все еще странно видеть его таким: Юнги в драных джинсах и мятой гавайской рубахе похож скорее на туриста, уснувшего на пляже, чем на профессора философии. Ким до сих пор не понимает, каким образом того еще не выперли с кафедры.

— Насколько мне известно, — начинает Тэхён, мягко откидываясь на спинку кресла; голос его пусть и звучит глухо из-за вертолетного шума, но Сокджин разбирает каждое слово, следя за движением чужих губ, — его внедряли под прикрытием в качестве японского делового партнера. Ничего компрометирующего, что-то связанное с ресторанным бизнесом, который Али начал развивать несколько лет назад. Последняя попытка выйти на связь была около полугода назад, но кроме необходимой нам информации агент не сообщил больше ничего. Искать мы будем вслепую.

— Как его зовут? — спустя несколько секунд задумчиво спрашивает политик.

Лорд Ким смотрит в упор, когда отвечает короткое:

— Его имя Андо.

Вертолет неожиданно сотрясается, и все хватаются за поручни, чтобы удержать равновесие, а проснувшийся Хосок хмурит брови и подслеповато оглядывается вокруг.

— Мы прилетели?

— Садимся, — коротко отвечает ему Мин, — никто не брал воду?

Чонгук тянется вниз и достает из-под своего сидения полупустую нагретую бутылку, вода противно теплая, но выбирать не приходится — Юнги взглядом благодарит, смачивает до рези сухое горло и, пошатнувшись от очередного вертолетного маневра, раздражённо выдыхает.

— Вот же блядство.

Пыли за окнами становится в два раза больше, и двигаться её водовороты начинают намного быстрее. Когда вертолет в последний раз шумно сотрясается, профессор слышит, как замедляются лопасти, и понимает, что они сели — пространство вокруг перестает крениться, щекотливое чувство в паху пропадает, но уши все ещё заложены и это уже какое-то наваждение, нежели просто маленькая проблема.

— Выходим? — хрипит сонно Хосок, отстегивая ремни и гремя карабинами.

— Выходим.

Когда Сокджин ступает на сухую землю, яркий солнечный свет белым пятном ослепляет глаза. Воздух за пределами вертолета сухой, горячий, даже обжигающий — словно всё тело обдает жаром из раскрытой раскаленной духовки. Потоки ветра (совершенно такого же невыносимо прогретого, как и все вокруг) приносят с собой колючие песчинки. Сокджин клянется, что он не пробыл в пустыне и минуты, но в его нижнее белье уже будто чашку молотых сухарей насыпали. Вышедший следом за профессором Чонгук все так же лениво почесывает одной рукой живот, пока другой натягивает на нос солнцезащитные очки — самое оно для слепящего солнечного диска, нависшего высоко в безоблачном небе. Вдали виднеются рваные линии гор — Ким оглядывается по сторонам, понимая, что они далеко не в пустыне: земля плотная и сухая, ноги не тонут в песочных барханах. Сокджин невольно сравнивает почву с Большим каньоном, на котором тот бывал в детстве, разве что цветом все окружение бежевым, если даже не молочно-белым.

— Куда нам дальше?

Адам, который весь полет тихо провел в телефоне, изредка поднимая голову и спрашивая что-то одному ему необходимое, оглядывается вокруг. Светлые песчинки, больше похожие на пыль, сединой оседают на его лакированных темных волосах. Профессор смотрит под ноги, замечая темную вертолетную разметку, и вздрагивает, когда слышит вдалеке гудящий рёв моторов.

Лорд Ким кивает головой в сторону вертолетного хвоста и первым направляется в обход, уводя за собой остальных. Когда профессор оказывается по другую сторону черного железного корпуса, он сначала несколько секунд промаргивается, потому что кажется, из-за знойных волн горы перед его глазами принимают странные очертания, но черт подери.

Сокджин жмурится, трет веки запястьем и снова всматривается в горизонт, где, возвышаясь многокупольной каменной стеной, стоит настоящий дворец. Он напоминает индийский Тадж-Махал или какой-то древний форт, и черт возьми, если это дом, в котором им придется жить во время подготовки операции, Ким берет свои слова назад, никакой гул лабораторных приборов ему не нужен.

Три приближающихся к ним точки, оказавшиеся темными рычащими джипами, становятся больше с каждой секундой. Профессор неосознанно подходит ближе к Намджуну, вставая чуть позади него в надежде, что серьезный разговор опять пройдет без его участия. Но Сокджин понимает, как просчитался, когда машины, затормозив с длинным песочным следом, останавливаются прямо перед ними, а из первой, широко улыбаясь, ступает на землю тот самый солдат со старой фотографии.

Али Аль Харти оказывается невысок и щупло сложен, но за длинной белой рубахой, бороздящей подолом землю, его фигуру едва ли разглядишь. Про таких людей иногда говорят, что у них большой кошелек, большое сердце и большой член — оптимальный набор для любой, мало-мальски беспринципной женщины. Али разводит руки, широко улыбается и уверенно ступает к Намджуну, повязанный на его голове цветастый тюрбан чуть колышется от песчаного ветра.

Позади в ряд выстраивается несколько крупных мужчин, видимо, телохранителей, если судить по их выправке и сосредоточенному взгляду. Сокджин смотрит, как развевается в ногах Али белоснежная арабская рубаха, и слышит незатейливые восточные мотивы арабской дудочки, той самой, которой выманивают змей из мешков или развлекают толпу на пропахшем пряностями и пылью рынке.

— Поверить не могу глазам моим, — с придыханием бормочет Али, и профессор ловит в его словах тот самый странный арабский акцент, когда буквы «п» и «б» превращаются во что-то одинаково невнятное, а гласные сливаются в одну, без перерывов льющуюся песню. — Лейтенант Ким!

Аль Харти с присущей военным выправкой отдает честь, замерев прямо напротив Намджуна, и тот не удерживается, поднеся ладонь к виску в ответ. В следующую секунду мужчины рассыпаются в громком хохоте и тянут друг к другу руки, чтобы крепко по-товарищески обняться, и Сокджин не замечает, как уголки его губ приподнимаются вверх.

— Сколько лет, Али, — с широкой улыбкой тянет Намджун, оглядывая друга, пока тот тянется, чтобы в лучших арабских традициях прикоснуться щекой к его щеке и крепко пожать протянутую руку, — рад видеть тебя.

— И я рад, друг мой, — Аль Харти не отходит, стоит к Киму все так же близко, но оглядывает окружающих теплым взглядом черных глаз, — спасибо Аллаху, что возможность дал нам снова встретиться в здравии.

Профессор не сразу, но постепенно вникает в сложные переплетения слов, которые строит Али, говоря по-английски. Его речь слегка странная, но легкая и какая-то располагающая настолько, что тревожно скребущий под сердцем жучок на несколько секунд даже останавливается. Аль Харти кажется хорошим человеком.

— Чо-он, — тянет Али, приветственно обнимаясь с подошедшим ближе Чонгуком, — все шире и шире становишься, друг.

— Ты как всегда хорош в комплиментах, — со смешком отвечает Чон, принимая объятия и похлопывая товарища по спине, — отличная рубаха.

— В вашем распоряжении вся моя одежда и весь мой дом, — добродушно выдыхает Али, и Сокджин пытается думать о том, как же им повезло, а не о Чонгуке, который, похоже, совершенно бесстыдно выторговал себе пару национальных костюмов.

— Благодарим за гостеприимство, — вежливо улыбается лорд Ким, становясь следующим, кто принимает более близкое приветствие, нежели другие. Али крепко пожимает ему руку и даже почтительно наклоняет голову, выдыхая слегка невнятное:

— Счастлив дать вам кров, молодой лорд.

Сокджин не то чтобы ощущает чувство дежавю, но когда они сидят, раскиданные по джипам, что-то еле заметное свербит в носу запахом бразильской зелени. Песчаные ветры вырываются из-под крупных колес, белокаменный дворец неминуемо приближается на горизонте, пока профессор ловит себя на мысли, что нечто подобное он уже испытывал пару дней назад. Рядом сидит Намджун, который впервые за последнее время выглядит очень воодушевленно: уголки его губ приподняты, плечи расслаблены, а глаза с интересом бегают по лобовому стеклу, рассматривая богато украшенный тропическими деревьями дом. Али с переднего сидения только напевает что-то мелодично-арабское себе под нос, изредка поворачиваясь, чтобы бросить короткое и сумбурное:

— Я уже дал распоряжение нам приготовить обед.

Или:

— Мы можем пройти через фонтаны и сад, я познакомлю вас и Фаруса.

Фарус, к ужасу Сокджина, оказывается не садовником и даже не старшим сыном Али. Фарус — маленький белый лев, с круглыми ушами и небесно-голубыми глазами, греющий морду у самого входа в сады. Первым делом выйдя из машины, Али направляется к львенку и подхватывает того на руки, гордо, будто товар, демонстрируя животное гостям.

— Его братьев в мире осталось всего триста, — говорит Аль Харти, вплетая темную ладонь в молочную пушистую шерсть на шее, — это мои друзья, Фарус.

Профессор не может оторвать взгляд от маленького длиннолапого хищника, но когда отрывает, приходится запрокинуть голову: белокаменная арка перед ним, кажется, бесконечна в высоту. Она вся, вдоль и поперек, исписана и изрезана арабскими узорами, внутри двора — искусные вязи и цветастые орнаменты, которыми увито все, начиная от мраморной плитки пола и заканчивая известняковыми стенами. Вдоль широкой аллеи журчат длинные фонтаны с бирюзовой водой, украшенные тропической зеленью. Фарус вьется у Али под ногами, когда они проходят внутрь, и если этот дворец — не одна из сказок Шахерезады, Сокджин вполне согласен принять тот факт, что они сейчас попросту ссыхаются посреди пустыни, а арабский Тадж-Махал перед ними — просто мираж.

Чонгук, который, судя по всему, животных совершенно не боится, идет неподалеку от хозяина дома и неожиданно наклоняется, подхватывая на руки львенка. Тот сразу начинает мотать головой, шипеть и вырываться, но Чон, ловко проведя пальцами под мордой, только перехватывает животное удобнее, оставляя его длинный хвост болтаться в воздухе, из-за чего тот иногда задевает пушистой кисточкой колени. Сокджин от ужаса даже замедляет шаг, чтобы не дай Бог не попасться под пасть (хоть и маленькую) разозленного хищника. И пускай Чонгук выглядит как частый гость в этом доме, доверять его безрассудности профессор не хочет — он вообще доверять ему не хочет, жизнь порядочного гражданина научила со скептицизмом относиться к людям, отсидевшим в тюрьме. Особенно после слов Мина о краже государства.

Сам Юнги, вопреки тому, что Сокджин увидел в Бразилии, по-профессорски молчалив. Он привычно бросил пару острот в сторону британцев, пока все шли к дому, но больше не сказал ни слова. Щурил глаза, задумчиво почесывал нос (Ким старался не смотреть, но все-таки раз за разом обращал внимание на отрубленный мизинец) и один раз на пару с Хосоком даже скурил сигарету, втихую, как подросток, пряча бычок под листом какой-то карликовой пальмы. Чон бесшумно гоготал, Мин на взгляды охранников только пожимал плечами, а Сокджин ненавязчиво начинал просить Всевышнего, чтобы их не выгнали отсюда в первый же день, потому что ну еб твою мать, ну на кой черт им потребовалось сейчас покурить?! Нельзя было десять минут подождать?!

— Проходите, пожалуйста, кофе уже готов.

Они застывают на пороге, пока телохранители позади сгружают их немногочисленные сумки. Сокджин растерянно оглядывается, не зная, что делать: ему разуться? Пройти в обуви? Что вообще стоит делать на пороге арабского дома, чтобы не уйти из него невежей в следующую же минуту?

— Осторожно снимайте обувь, — раздается спасительный голос Юнги совсем рядом, — не отрывая ног от пола, вы не должны случайно показать подошву.

Сокджин молча кивает, аккуратно вынимая ноги из ботинок.

— Это считается оскорблением?

— Верно, — Мин, уже разувшийся, бесшумно ступает на ковер, — сейчас нам предложат кофе. Советую выпить все, иначе Аллах вас покарает.

— Очень смешно, — бурчит под нос Ким, на что Юнги только бесшумно гогочет, проходя за хозяином дома вглубь бесконечных лабиринтов просторных комнат. Когда профессор говорит «просторных», он имеет в виду буквально «бесконечных»: высокие потолки в несколько этажей, мраморное море пола, гулкое эхо, возникающее даже от тихого шепота. Со всех сторон огнями отражается от стен свет небольших торшеров, хозяин проводит гостей через зал, посреди которого, тихо журча, бьет в воздух бирюзовый фонтан. Мелкие брызги воды Сокджин ловит лицом, и он бы так и остался у спасительной прохлады, если бы Али не повел их дальше, останавливаясь в таком же просторном помещении, уставленном столами. На самом большом из них уже стоят угощения, серебряная посуда и несколько приборов, хозяин указывает рукой, молча прося присоединиться к обеду, и Ким снова оборачивается на Мина с немым вопросом в глазах, на что тот только кивает головой в сторону стола и сам направляется к свободному месту.

— Вы варите кофе с утра до вечера, — учтиво обращается к Али лорд Ким, на что тот буквально сияет своими черными глазами, расплывается в улыбке и благодарно кивает, тут же указывая рукой на место подле себя.

Сокджин понимает, что это, скорее всего, был какой-то особенный комплимент, что не удивительно было услышать от лорда Кима: насколько профессор успел заметить, все политики очень хорошо разбираются в культуре других стран. Намджун, как и британцы, напряженным совершенно не выглядит, будто он совершенно точно знает, что делает, и это вызывает у Сокджина если не восхищение, то легкую нервозность, потому что он один, судя по всему, абсолютно плох в чужой культуре. Даже Адам, который выглядит откровенно «не по-мусульмански» (профессор честно ругает себя за эти слова), выглядит спокойно и как-то даже не так раздражительно, каким он обычно бывает. Но черт подери, его холёно выстриженная борода даже Кима наводит на неприемлемые мысли, а что о нем может подумать тот же консервативный Али, для которого «Не ложись с мужчиною, как с женщиною, это мерзость» — просто высечено вместе со всеми стихами буквально на сетчатке, профессор боится даже подумать.

— Как ваша жизнь, дорогие? — Али поправляет тюрбан на голове, и только сейчас Сокджин замечает, как молодо тот выглядит: несмотря на бороду и густые черные брови, у мужчины открытый взгляд и белые, ровные зубы. Хотя они с Намджуном и Чонгуком наверняка ровесники, из-за чего самым старшим среди всех остается профессор Мин, который, насколько Ким помнит, уже на пороге четвертого десятка, если не больше. Хотя он до сих пор не знает, сколько лет Хосоку и кто из братьев Чон старше.

Наверное, все-таки, Хосок.

— Утопаем в работе, — отвечает ему Намджун.

— Главное, что здоровы и живы.

— Твоя правда, — Али на это улыбается, поворачиваясь к сидящему неподалеку лорду Киму.

— Как поживает королева, молодой лорд?

— Думаю, она планирует пережить нас всех, — легко шутит Тэхён, и атмосфера за столом разряжается из-за громкого хохота хозяина дома.

— Замечательная женщина, храни её Аллах, — улыбается Аль Харти, привставая с места, чтобы взять в руки большой серебряный кофейник и наполнить из него стоящие рядом чашечки. — Как же я рад видеть вас.

— Взаимно, друг, — отвечает ему Чонгук, принимая в руки свою чашку. Его взгляд опускается на руки лорда Кима, расслабленно сжимающие такую же, и густые брови от чего-то хмурятся. Сокджин следит за этим с недоумением, пока не отвлекается на хозяина дома, уверенно подающего профессору его кофе.

— Благодарю вас, — Али улыбается и кивает, продолжая гостеприимно угощать всех за столом, и в эту же секунду профессор замечает, как Чон практически залпом выпивает свой кофе, а затем, бегло глянув на затылок Аль Харти, ловко меняет свою пустую и полную лордовскую кружки местами.

Что это, черт возьми, такое было?

Профессор следит за тем, как Тэхён удивленно поворачивает на бывшего заключенного голову и приподнимает бровь. Вот сейчас, прямо сейчас он должен разозлиться или как-то ответить на издевательство  со стороны Чона, профессор невольно напрягается в ожидании, уже продумывая то, как незаметно позвать Намджуна или отвлечь Али, но лорд Ким... молчит. Смотрит в глаза Чонгуку несколько долгих секунд, дергает уголком губ и поворачивается, делая вид, будто отпивает из чашки. Чон пригубляет кофе следом за ним и, заметив направленный на него взгляд профессора, только коротко подмигивает.

Что. Это. Было...

— Как продвигается ваша работа? — интересуется лорд Ким, протягивая руку к какой-то восточной сладости, лежащей рядом с ним на столе. Сокджин видит перед собой небольшую пирамидку из мармеладных на вид рулетов и не удерживается от того, чтобы взять себе парочку на тарелку.

— Вашими молитвами, — отвечает Али вприкуску с кусочком пахлавы, — дела в гору идут, мы выкачали вчера пять тысяч баррелей нефти за сутки. Такого раньше совсем не было.

Хозяина дома прерывает один из телохранителей в красном берете — он подходит сзади, наклоняется ниже и негромко говорит ему что-то на арабском. Глаза Аль Харти неожиданно начинают искриться, он пару раз кивает, широко улыбается (хотя казалось бы, куда уж шире) и обращается к гостям:

— Прошу меня простить, сейчас к нам заглянет душа моя.

Сокджин оглядывается на глухой, отдающий эхом, стук обуви, и в одной из высоких арок мелькает ворох черных юбок. Профессор не удерживает взлетевшие вверх брови, но тут же опускает голову, незаметно глядя вверх исподлобья. В дверном проеме, как одна, стоят несколько девушек, полностью покрытых черной тканью. Одна из них, несмело потоптавшись в проходе, подходит к Али ближе, и тот мягко разводит руки, обращаясь к ней негромко:

— Hayati? — Сокджин смеет предположить, что означает это то самое «душа моя», которое Али с нежностью произнес несколько секунд назад. Девушка щурит густо подведенные черным глаза и кладет богато украшенную кольцами ладонь мужчине на плечо, наклоняется ближе и что-то шепчет тому на ухо, хотя могла бы и не шептать, думает Сокджин, все равно никому ни черта не понятно. Хотя Хосок, изучающий в свободное время арабские геологические сайты, возможно, смог бы разобрать что-нибудь.

— Bialtaakid, — говорит так, будто дает разрешение, Али, и девушка кивает, тут же шустро разворачиваясь в сторону других, прости господи, жен. То, что это они, профессор от чего-то уверен: все, как одна, покрытые черной тканью, и только несколько пар выразительных кошачьих глаз горят между повязками. Та самая Хаяти замирает около одного из охранников, что-то тихо ему говоря, а затем уходит, и Али полностью возвращается в разговор.

— Я слышал, у вас расцветают рестораны, — закидывает удочку лорд Ким, и Сокджин не сдерживает рвущееся изнутри восхищение от того, насколько тот ненавязчиво и умело начинает нужный ему разговор.

— Ох, да, — восклицает негромко Али, — с того момента, как японские партнеры согласились поставлять нам некоторые продукты, мои рестораны не видели пустых столов.

Бум!

Вот же оно.

Сокджин напряженно следит за лордом Кимом, жующим кусочек чего-то сладкого, когда Намджун мастерски продолжает вместо него:

— Японские?

— Да-да, из Иокогамы, — выговорить японское название арабу оказывается сложно, от чего он даже сам начинает посмеиваться, — много таланта в моих партнерах.

Профессор слушает внимательно, пытаясь запомнить даже самые малейшие детали, которые помогут им потом, а вот Чонгук, кажется, слегка заскучал — и это на самом-то важном моменте. Он откидывается на спинку стула и оглядывается по сторонам, незаинтересованно бегая от одной хозяйской жены к другой: будь Али не так увлечен разговором, он бы наверняка счел это грубостью, из-за чего Ким внутренне просит Чона перестать, но тот только щурится и тянется к своей кружке, медленно отпивая из неё кофе. Он, кстати, отвратительный — настолько крепкого и горького варева профессор в жизни не пробовал.

— Они сейчас в Маскате? Или вы ведете дела дистанционно? — любопытствует лорд Ким, и то, что отвечает ему Али, заставляет всех вздрогнуть.

— Конечно они в Японии, — отвечает Аль Харти, и Сокджин чувствует, как сердце его падает в пятки, — впрочем, один из них приезжал месяц назад ко мне, я был рад увидеть его в целости. Надеюсь, Аллах бережет его, где бы он сейчас ни жил.

Брови лорда Кима медленно сводятся к переносице. Адам бегает глазами от одного к другому, явно порываясь что-то сказать или спросить, но Хосок предупреждающе смотрит на него из-под челки, предостерегая от глупостей. Профессор чувствует, как былой праздный настрой покидает его тело: восточные сладости застревают в горле и дальше идти совершенно не хотят, а вот мысли ускользают как оманский белый песок сквозь пальцы. Неужели им придется лететь в чертову Японию?

— С твоего позволения, друг, — неожиданно говорит Чон, поднимаясь с места, — я бы хотел отойти ненадолго.

— Конечно, — понимающе дает разрешение Али, тут же отвлекаясь на уже вторую чашку кофе. Профессор замечает, как лорд Ким на секунду ловит руку заключенного и предупреждающе говорит ему что-то одними только глазами, на что Чонгук еле заметно кивает и, улыбнувшись хозяину, покидает зал. В его руке столовым серебром блестит что-то продолговатое и острое.

Большеглазый Фарус собирается было идти следом, но одна из жен, почему-то до сих пор выжидающе стоящих около порога, останавливает львенка ногой, не позволяя тому уйти в другую комнату. Заставлять их смотреть на то, как гости едят, кажется как-то не по-человечески.

— Отчего вы интересуетесь ресторанами, милорд? — Лукаво щурится Али. — Хотите заиметь пару штук?

— Да, — кивает Тэхён, и Сокджин от чего-то уверен, что это все огромная ложь, — сами понимаете, как тяжело нынче найти совестливых поставщиков.

— Абсолютно правда, — хозяин подливает в пустую кружку лорда вторую порцию кофе, попутно оглядывая остальные кружки, чтобы те были полными, — могу вам дать контакты, для хороших людей ни гроша не жалко.

— Буду очень благодарен, — вежливо улыбается Тэхён, коротко перекидываясь взглядом с сидящим напротив Намджуном. — Как поживает ваша матушка?

Профессор не улавливает новое направление, куда заходит диалог, задумчиво замирая взглядом между красивых резных тарелок. Если тот самый агент, которого внедрили под именем «Андо», действительно сейчас в Японии, тогда им придется отказаться от его помощи, слишком уж долго будет устраивать новый перелет. С утра Намджун сказал, что счет идет на часы, и лишнего дня у них может и не быть: если в ближайшую неделю они не раздобудут вирус, то его могут либо снова транспортировать в другое место (если уже этого не сделали), либо выставить Штатам долгожданный ультиматум, за который у всего министерства полетят головы с плеч хлеще, чем того можно будет ожидать.

После обеда им необходимо будет собраться, чтобы решить, что делать дальше: в Маскат они приехали слишком рано.

— Султан скоро устраивает традиционный прием, — выцепляет из общего разговора Сокджин, — по случаю открытия конного сезона. Уже через неделю будут первые скачки, если вы останетесь в моем доме и примите мою еду, я буду рад показать вам гонки. Мои лошади тоже будут участвовать.

— Это будет большой честью для нас, — улыбается Намджун, на что Сокджин только облизывает сухие губы. Судя по всему, японскому агенту придется лететь до них самому, если только удастся с ним связаться: лорд Ким выглядит весьма хмуро последние несколько минут.

— Я рад, если это так.

Профессор смиренно проглатывает мелкие кофейные песчинки, поджимает губы от горечи и пытается решить, что делать с горечью неудачи, засевшей под сердцем.

***

Чонгук чувствует, как давит на мочевой пузырь простое человеческое желание поссать, которое еще больше усугубилось после первой чашки кофе. Жены Али, как одна провожающие Чона кошачьими глазами, все еще непонятно зачем терпеливо ждут у порога, и то ли традиция, то ли просто они все больные какие-то — Чонгук не знает.

Ладонь согревает столовый серебряный нож, Чонгук задирает футболку и прячет тот под резинку спортивных штанов, попутно оглядываясь по сторонам, чтобы ненароком не натолкнуться на кого-то из красноголовых (из-за беретов) охранников. Уложенный мрамором туалет не вызывает ничего, кроме детского желания нассать мимо и засечь время, через сколько скрупулезные уборщицы приведут все в порядок — Чонгук со смешком давит в себе дурацкий азарт и, придерживая нож у тазовой косточки, с противным эхом, от которого в этом доме, судя по всему, не скрыться, спускает в унитаз.

Когда внизу живота от облегчения едва ли не бабочки начинают порхать, Чон стряхивает с головки капли, и резко оглядывается в сторону двери, едва заслышав в коридоре глухой стук. Чонгук нажимает на смыв, бесшумно натягивает штаны с бельем обратно и, уперев руку в бок, медленно подходит к двери. За ней пустой коридор и два охранника, медленно заворачивающих за угол.

Чон бегает глазами вокруг и расслабляет было плечи, как шею его резко зажимают локтем. Сзади крепко кто-то прижимается, заводя руки на удушающий прием, и Чон, ни секунды не медля, ловко цепляет из-под резинки нож, удобно перехватывает его и полосует лезвием по чужой руке.

Когда хватка от неожиданности ослабляется, Чонгук подныривает вниз и резко разворачивается, сжимая крепче нож и не глядя приставляя его к чужому горлу, но его за предплечье тут же сильно хватает кровящая окольцованная ладонь, и Чон летит на пол из-за умелой подсечки. Глаз улавливает полы черной ткани, когда Чонгук, не задумываясь, выкручивает тело и ногами валит нападавшего следом, тут же коленом прижимая его шею.

Стряхивает с глаз челку и смотрит в упор на хищноглазую Хаяти, хмурящую от боли свои темные брови.

— Али вас совсем не кормит, что вы с голоду нападаете на чужих мужчин? — усмехается Чон, хотя в глазах у него нет и намека на веселье. Поднимает голову, чтобы оглянуться на наличие вокруг охраны и прогадывает момент, когда девушка дотягивается рукой до выпавшего в драке ножа и ловким взмахом полосует им по лицу Чона, больше чтобы отпугнуть, нежели навредить. Лезвие обжигает щеку, оставляя на ней кровоточить красную полосу, пока Хаяти, совершенно профессионально вывернувшись из захвата, с силой припечатывает Чонгука к земле.

— Блядство, — кряхтит он с полуулыбкой из-за давления на спину, а затем дергает чужую лодыжку, перекатывается и снова оказывается сверху, кондором нависая над явно бессмертной девушкой.

Та молчит партизаном, только глаза довольно щурит, будто не всерьез это все, и Чона резко прошибает волной жарких мурашек по спине. Знакомый огонек мелькает в густо подведенных сурьмой глазах, и Чонгук иронично извиняется в мыслях перед всеми богами, которых он только мог бы оскорбить, а затем резко дергает ткань, покрывающую женское лицо.

Ворох длинных светлых волос путается в ткани и опадает на землю. Чонгук смотрит с неподдельным восхищением в глазах, не переставая усмехаться, только теперь уже от того, что ему действительно весело. Кошачьи глаза лукаво смотрят в ответ, когда Чон, не веря помотав головой из стороны в сторону, убирает с чужой шеи захват.

— Юнги убьет тебя.

В ответ ему со смешком прилетает низкое:

— Не сможет.

Чонгук, приподняв бровь, оглядывает чужие длинные волосы, накрашенные глаза, вместе с которыми под черной тканью скрывалась острая линия челюсти, кадык и плохо выбритая щетина на шее.

— Работа в спецслужбах хорошо на тебя влияет, — подтрунивает Чон, демонстративно осматривая лежащего перед собой мужчину, — Пак Чимин.

Тот тянет уголок губ вверх и, пользуясь тем, как расслабился Чон, по-армейски сильно захватывает его тело, ловко скидывая с себя и поднимаясь на ноги одним быстрым прыжком. Чонгук мгновенно вскакивает следом, размазывая тыльной стороной ладони кровь по щеке.

— А вот ты растерял в тюрьме всю хватку, Чон Чонгук.

Чимин расправляет плечи и ногой поддевает с пола платок, подхватывая его кровоточащей ладонью, на которой дорого блестят разноцветными камнями золотые кольца. Пшеничные волосы волнами опускаются на широкую грудную клетку, которую при желании можно разглядеть даже через черную ткань верхней одежды.

— Мне вот интересно, — начинает Чонгук, подбирая слегка заляпанный кровью нож и пряча его обратно под резинку штанов, — мне так-то много чего интересно, но первее всего хотелось бы узнать: как там поживает Аллах?

— Astaghfirullah, — осуждающе выплевывает Чимин, но глаза его задорно сужаются, и Чон может разве что бесшумно засмеяться, да протянуть вперед руку, которую Пак крепко пожимает, пару раз похлопав друга по спине. — Какого черта вы здесь забыли?

— Разговор не коридорный, — Чонгук снова оглядывается, проверяя вокруг отсутствие охраны, пока Чимин выпутывает из платка небольшую резинку и наклоняется вперед, чтобы собрать в пучок длинные волосы, — мы приехали из-за Митсуо Андо, слышал о таком?

— Понятия не имею, о ком вы, — усмехается Чимин, вскидывая голову и тут же укрывая её платком, — я видел сэра Кима. У вас, судя по всему, проблемы.

— Проблемы у американского правительства.

— Занятно, — Пак прячет нос под тканью и повязывает концы платка на шее, — возвращайся в зал, тебе нельзя задерживаться больше, чем на чашку кофе.

Чимину хватает секунды, чтобы сделать чуть подглуповатый кошачий взгляд, слегка ссутулить плечи, чтобы скрыть солдатскую выправку и мощную грудину, а затем последний раз поправить мятую одежду.

— Мы собираемся вечером.

— Я найду вас, — говорит Пак, а затем осторожно снимает с раненой руки золотое кольцо, ящерицей обвивающее безымянный палец, и протягивает его Чону, — передай это Юнги.

Чонгук кивает и надевает украшение себе на первую фалангу указательного пальца, пока Чимин прячет ладонь в длинном просторном рукаве и теперь уже сам оглядывается по сторонам.

— Давай.

Прощаются короткими кивками и долгими веселыми взглядами друг другу в глаза, после чего Чонгук разворачивается и уходит в сторону зала, попутно растирая по щеке остатки запекшейся крови. Царапина неприятно зудит, побаливает и чешется, но Чон только усмехается прежней крепкой хватке Чимина и, обогнув все тех же тихо стоящих у порога женщин, подходит к столу.

— Все в порядке, друг? — спрашивает Али улыбчиво, на что Чонгук может только качнуть головой, внутренне разрываясь от хохота. Вот ведь действительно занятно.

Тэхён хмурит брови, когда замечает опухшую царапину у Чона на щеке, но не говорит ни слова, молча стягивая со стола тканевую салфетку и кладя её бывшему заключенному на колени. Чонгук в немой благодарности ведет ногой по чужой лодыжке, а затем незаметно достает из-под футболки нож, обтирая его красное лезвие о белизну утащенной салфетки.

— Мин, не подашь мне воды? — вежливо кивает головой на стол, и Юнги, подозрительным взглядом окинув Чона, привстает с места, протягивая тому небольшой графин.

Когда между пальцев Мина остается влажное от пота и теплое от рук кольцо, он резко поднимает голову. Чонгук усмехается самым уголком губ и наливает в бокал воды, готовясь стать жертвой двух прожигающих взглядов сразу с обеих сторон. И если Юнги можно только игнорировать, то лорда Кима, который подпирает голову ладонью, чтобы удобнее было изредка коситься на Чонгука разными взглядами, хочется, разве что, поцеловать.

Возможно, он постарается найти причину сделать это немного позже.

    Комментарий к Глава 13. Грязные танцы арабских улиц

    **Никаб** носят в достаточно консервативных мусульманских странах; Оман от этого свободен, прав у женщин там намного больше, чем в других странах Ближнего Востока.

https://avatars.mds.yandex.net/get-pdb/2805977/28d3e36c-11bd-4595-bcb0-63b36111ec54/s1200

«Не ложись с мужчиною, как с женщиною, это мерзость» — Третья книга Моисеева (Лев. 18:22). Это один из постулатов, на которые опираются верующие люди (в т.ч. мусульмане), когда разговор заходит о гомосексуализме.

**Hayati** — душа моя, жизнь моя.

**Bialtaakid** — конечно.

**Astaghfirullah** — «Астагфируллах», да простит меня Аллах!

Зачастую используется при покаянии после совершения или лицезрения греха.

Интерьеры дворца, разные забавные вещи, анонсы и объяснения можно найти в Тви: **@sdwbts**