himera

Бразилия,

Рио-де-Жанейро.

Когда Сокджин заходил в дом, он искренне думал, что уснуть в нём не сможет. Но то ли девятичасовой перелет, то ли стресс, то ли просто приятный запах каких-то пряных благовоний, и Кима сморило буквально в первые несколько минут. В самом доме оказалось на удивление чисто: хотя Сокджин и видел только большой коридор да свою маленькую комнату с одной только кроватью, это совершенно не было похоже на тот барак, где они вынужденно остановились по пути к Мину. Видно, что в доме живут (а не выживают), и делает это явно высокопоставленный в местной иерархии человек. Каким образом профессор Мин Юнги вообще оказался высокопоставленным человеком в бразильских фавелах, когда он еще несколько лет назад вместе с Сокджином преподавал в Канаде, вопрос до сих пор насущный. Зато теперь есть мало-мальски понятное объяснение тому, что у Мина нет правого мизинца — в фавелах лишиться пальца проще, чем в университете.

Уже ночью, ближе, наверное, часам к трем (Ким — биолог, у него априори ровно тикают биологические часы) в коридоре раздается скрежет и слабое топанье. Сокджин улавливает его через сон и поджимает голые ступни под одеяло, потому что звуки подозрительно похожи на Графа, и если тот все-таки решил откусить профессорскую ногу, ткань смягчит давление челюстей и Ким успеет позвать на помощь. С этой удивительно аргументированной мыслью он и засыпает снова, полноценно просыпаясь только ближе к утру. Солнце уже встало, но светит оно вяло и только со стороны горизонта, на часах явно не больше восьми — рано, но Сокджин все же уверен, что он переспал свою норму, потому что легли они чуть после заката, а в Грузии (да и в Вирджинии, в общем) пять-шесть часов сна было достаточно для целого дня на ногах.

Ким чувствует, какое мягкое и опухшее у него стало лицо, но совершенно не понимает, где и как его можно умыть. Если туалет будет где-нибудь на улице или, того хуже, как в Средневековье, — под ковром — профессор всерьез задумается над тем, чтобы вернуться в университет. Там из стрессов только нерадивые студенты да погрязшее в бюрократии начальство. Сиди себе, объясняй, как чисто гипотетически вы можете скрестить вместе гены двух микроорганизмов, чтобы создать новый, скорее всего, очень опасный вирус, но не стоит этого делать, дети, ученая ответственность и все дела.

Вот хохма.

Сокджин выруливает из комнаты, тихо переступая по дощатому полу, и резко тормозит, когда посреди коридора сталкивается взглядами с замершим совсем рядом Графом. Тот не двигается, только раздвоенный язык иногда с шипением выглядывает из пасти, и профессор резко решает, что в ту часть коридора ему никогда и не нужно было, а вот свернуть обратно — отличная идея, десять из десяти, дорогу осилит идущий, так вот Ким прямо сейчас идет отсюда нахер. Пару раз осторожно оглядывается на по-прежнему бездвижного ящера, вроде не выглядящего агрессивно настроенным, но один черт знает, что у того в голове.

Другой же чёрт встречается профессору на кухне, и он там не один. Через небольшое окно в приятный утренний полумрак кухни пробивается желтый луч света. Он яркий, но неравномерный, потому что во дворе его перекрывают листья какого-то дерева, усеянного крупными белыми цветами. Его ветки тянутся в открытую форточку, и если чуть привстать, то можно достать до бутонов вытянутой рукой. Сокджин, поминая лихом университетский курс ботаники, решает, что это все-таки плюмерии, те самые красивые цветы с желтой сердцевиной, которые не брезгуют использовать в рекламе массажные салоны или косметические компании.

По комнате блестками медленно плавают крупицы пыли.

Тэхён сидит за столом, мерно помешивая какой-то дымящийся и травянистый (судя по запахам) напиток в кружке. Его черные кудри немного взлохмачены, ворот футболки растянут, а глаза все еще сонливо прищурены, и Сокджин, похоже, совсем не должен был когда-нибудь это увидеть. Вспоминается первый день, когда лорд Ким только появился в зале Пентагона: дорогие украшения, костюм-тройка, залакированная укладка и ленивый змеиный взгляд, которым тот медленно осматривал всех вокруг. Сейчас он вяло моргает, сквозь зевок трет левый глаз и тянется рукой к шашке, переставляя ту на соседнюю клетку.

Перед ним на столе лежит потрепанный кусок картона с шахматной разметкой. Партия уже подходит к концу, судя по тому, что несколько выбитых черных и чуть больше белых шашек уже убраны с поля. Напротив, также сонливо, сидит Чонгук, подтянувший одну ногу к голой груди. Сокджин понимает — он сам терпеть не может спать в одежде, а британцы, судя по их заторможенным утренним движениям, только совсем недавно встали.

— Думай, что благодеяние дороже золота, серебра и прочих ценностей, — негромко говорит Тэхён, и голос его, низкий и грудной после сна, походит на мурчащую утреннюю мантру. — Кончится добродетель — наступит верная смерть, кончится богатство — не умрешь.

Сокджин разворачивается, уходя из дверного проёма незамеченным. Как бы ни было интересно, чужие разговоры не для его ушей.

— Думаешь, это достаточное оправдание, чтобы брать у ЦРУ деньги? — Чонгук передвигает свою шашку по кривой картонке и поднимает голову, говоря так же вполголоса.

— Ты про Далай-ламу? — сонливо уточняет Тэхён, получая в ответ короткий кивок. — Буддизм отрицает алчность и корысть, но не наличие денег.

— Американцы с шестидесятых годов выплачивали ему по два миллиона фунтов стерлингов, — новый ход, черная шашка срубает белую, — для поддержки Тибетского сопротивления и подрыва китайской экономики. Здесь ли не корысть?

— Он говорил мне нечто похожее, когда приезжал в Лондон, — Ким, помедлив, бесшумно двигает свою шашку. — Я искренне сделал вид, что плохо понимаю намеки. У Соединенного Королевства нет лишних пары миллионов для того, чтобы вкладывать их в Тибет, особенно учитывая то, что число буддистов у нас не доходит даже до одного процента населения.

Чонгук с хваленой лордовской расчетливости только лениво улыбается самыми уголками губ и откидывается на спинку стула, внимательно рассматривая глазами шахматную картонку. Теплый утренний ветер неожиданно задувает в форточку, ветка плюмерии пару раз звонко стучит в стекло, прежде чем с неё срывается несколько поспевших бутонов. Они мягко пикируют на траву, но один, самый удачливый, цепляется за оконную раму и падает на пол в комнате.

— Хотя последние американские мероприятия в отношении Китая были довольно занимательными, — продолжает бархатно говорить Ким, поднося кружку к губам, — не думаю, что Штаты всерьез понизят торговые пошлины.

Чонгук передвигает свою шашку и, не переставая слушать, наклоняется вниз, поднимая опавший с ветки цветок.

— Си Цзиньпин на саммите большой двадцатки выглядел так, будто Меркель прилюдно задушила его собаку, — Тэхён бесшумно отпивает, снова отвлекаясь на свой ход; Чон вертит в руках белый бутон и поднимает глаза на задумчивого Кима. Его широкие плечи, на которых висит футболка, расслабленно ссутулены.

— Хорошо, что у него нет собаки, — хмыкает Чонгук, и Тэхён отвечает ему негромким смешком, приглушенным горячей керамикой кружки. Поднимает глаза, широко усмехается еще раз, а затем не удерживается. Сонные глаза его жмурятся, грудь, пробираемая весельем, мягко дрожит, а сам Ким опускает голову, пряча широкую улыбку, и мягко бархатно смеется, разморённый поздним утром, травяным чаем и какой-то совершенно глупой шуткой.

— И правда.

Чонгук крутит между пальцев стебель, долго смотрит на Тэхёна, пытающегося отдышаться сквозь широкую улыбку, и с глухим стуком, одну за одной, сбивает своей шашкой три вражеские разом.

Последние, оставшиеся у Кима на поле.

Тэхён не перестает улыбаться, но на шахматное поле смотрит внимательно, вспоминая, как именно оказался в проигрышной ситуации. Все-таки поняв, когда прокололся, только наклоняет чуть голову вбок, с тихим смешком прикрывая глаза, и словно окончательно освобождает себя от последних крупиц сосредоточенности, которые позволяли ему держать оборону в настольной партии.

— Не расстраивайтесь, мой лорд, — с наигранной снисходительностью выдыхает Чонгук, вынуждая Кима приоткрыть глаза и обратить на него внимание, — мужчина должен принимать свои поражения с тем же изяществом, с каким празднует свои победы.

Тэхён, еще не отсмеявшийся с прошлого раза, снова дрожит и тихо хохочет, растеряв всю змеиную холодность и лисью спесь между подпухших ото сна век. Он подпирает кулаком щеку, снова прикрывает глаза и улыбается от чужих глупостей, грешным делом подумывая, какие именно растения Мин добавлял в свой буддистский травяной сбор, от которого его так разморило.

— Я очень опечален, — после шумного выдоха отвечает он, но успокоиться не получается и уголки губ все равно тянутся вверх.

Чонгук смотрит на это с затаенным трепетом в глазах. Медленно подается вперед, привстает со стула и аккуратно вплетает пальцы в непослушные чернявые кудри, оставляя за ухом упавший из окна бутон. Тэхён замирает, когда чувствует тепло около лица, и не двигается, дожидаясь, пока Чон, даже облизнувший от усердия губы, не опустится на свое место обратно, сверкая довольными искорками в черных здоровых глазах.

— Ты забываешься, Чон.

— Я, в отличие от тебя, всё хорошо помню.

Тэхён облизывает губы следом, ощущая на них теплую травяную горечь. Он тоже много что помнит.

Помнит, как с каждой выходкой Чонгука пропадало ощущение безопасности. Помнит, как по пояснице вниз пробегал холодок каждый раз, стоило встретиться взглядами с членами монаршей семьи. Помнит, как над его головой появился Дамоклов меч.

И еще ничего не заставляло его настолько быстро отступать назад, буквально бежать, как чертова мысль о том, что они сдохнут прямо посреди собственного дома, если пробудут друг с другом еще минуту.

В тот вечер королева публично даровала ему пэрский статус. В этот же вечер Чонгук сказал, что хотел бы подарить ему Британское королевство.

Чон снова поджимает к груди ногу, опираясь на неё локтем, и тигр на его груди словно на секунду оживает, мягко потягиваясь. Он тоже все помнит: удивительный ребёнок с феноменально большим айкью и нечеловеческой памятью.

Чонгук отрывает от лорда взгляд, когда на пороге, широко расставив когтистые лапы, замирает Граф, проверяя змеиным языком обстановку.

— Как он выбрался из террариума? — с некоторой опаской спрашивает Тэхён, из-под челки поглядывая на двухметрового ящера, мнущегося в проходе.

— Скорее всего он голодный, — предполагает Чонгук, вставая со стула.

— Ты собираешься его кормить? — Ким ни инициативности Чона, ни инициативности Графа, заинтересованно дернувшегося от звука дверцы холодильника, не разделяет. Поэтому когда первый, недолго покопавшись, достает с одной из верхних полок банку, в которой лежат заморозки мышей (или крыс, господи, одно дерьмо), Тэхён только и может, что брезгливо поморщиться.

Зато хладнокровный Граф чуть ли не рдеет мордой от счастья, шустро подбираясь к Чону ближе.

— Отвратительно, — держит в курсе Тэхён, когда Чонгук, взяв одну из лысых тушек за хвост, подносит её к призывно раскрытой пасти варана. — Я не собираюсь смотреть, как он откусывает тебе палец.

Граф, чавкая, за несколько секунд проглатывает целую мышь, шея его надувается, пока пасть с хлюпаньем разевается снова. Ким отворачивает голову, рассматривая изредка всплывающие на поверхность травинки в своей кружке.

— Боишься, что буду как Мин? — Тэхён вспоминает правую руку Юнги, на мизинце которой нет двух фаланг, и бог знает, что удерживает его от того, чтобы закатить глаза.

— Мы оба знаем, что палец ему откусил не Граф.

— Якудза, действительно, позубастее, — согласно хмыкает Чон, судя по звукам, возясь где-то около окна. Тэхён отпивает уже остывшую настойку, тут же сглатывая её из-за сильной травянистой горечи, — но я могу понять, почему он решил это скрыть.

Воспоминания семилетней давности картинками мелькают перед глазами.

— Что-то в этом есть.

Ножка стула неожиданно скрипит по полу, стол дергается, и Ким сначала поднимает глаза на Чона, стоящего под веткой плюмерии, а затем резко опускает вниз, ощущая у своих ступней чье-то щекотливое присутствие. Сердце от неожиданности неприятно подскакивает к горлу, когда на колени Тэхёна опускаются две когтистые лапы. Граф высовывает голову из-под стола — в пасти его, слегка помятый, зажат белый цветок.

А сбоку свисает длинный мышиный хвост.

— Я уже говорил, что ты романтик, Чон? — выдавливает из себя оцепеневший Ким, рука которого осторожно тянется к варану. Тэхён едва успевает зацепить бутон, прежде чем Граф разевает рот и окончательно проглатывает застрявшее в горле мышиное тельце. — Отвратительно.

Бутон измазан в слюне и полупрозрачной кровавой слизи, один из лепестков заломлен, край стебля размок и потрепался. Ким держит его самыми кончиками пальцев, чтобы не испачкаться, и поднимает голову на Чона, скрестившего на груди свои татуированные руки. Тот довольно усмехается:

— Твоя нелюбовь к рептилиям омрачает мой подарок.

— Прямо-таки омрачает, — Тэхён выдвигает стул, осторожно освобождая ноги от расположившегося в опасной близости к его промежности Графа, и огибает стол, подходя ближе к стоящему у окна Чону.

— Конечно, — по-детски спорит он, — ящеры достаточно умные, на самом деле.

Тэхён встает совсем рядом, приподнимая брови и кивая:

— Да что ты говоришь.

— Я разве тебя когда-нибудь обманывал?

Тэхён ощущает, как сводит и колет что-то внутри, когда отвечает:

— Никогда.

Повисшее после слов молчание разрывается каким-то слишком тихим вопросом:

— Все еще боишься за себя?

Чонгук с грустной улыбкой спрашивает будто бы совсем не у Тэхёна. Он словно зависает над стартовой линией, ожидая отмашки, сигнального выстрела, призыва к действию, ответа, который что-то изменит, но Тэхён молчит. Улыбается также печально, краем глаза ловит пустой дверной проём и поднимает руки. Одной осторожно заправляет длинные кольца челки Чонгуку за ухо, а другой вставляет туда слюнявый потрепанный цветок.

— Да, Чонгук. И не только за себя.

Варан размахивает хвостом под столом, сшибая ножки стульев и пытаясь выбраться из деревянной клетки.

— Он был в пасти у Графа, — Чонгук уступает. Отступает.

— Да, вместе с мышью.

— И ты решил вставить его мне в волосы?

— Как видишь.

Тэхён стоит близко, бездумно зачесывая и так ровно лежащую челку Чону за ухо.

— Подарки не передаривают.

— Насколько я помню, ты передарил мне свадебный подарок принца Монако? — усмехается Ким.

— Туше́.

Неподалеку хлопает дверь, и спустя несколько секунд в дверном проёме появляется Юнги. Он молча смотрит на цветы за ушами у британцев и тактично смалчивает, что над его деревом бессмертия, похоже, бестактно поиздевались. Варан громко урчит и, широко раскрыв пасть, срыгивает последнюю мышь на пол.

Видимо, все-таки не голодный.

***

Возвращаться в сторону Графа Сокджину откровенно не хочется, — тот все еще мелькал темной тенью где-то в коридоре — поэтому профессор, всё-таки посетив туалет, сворачивает в другую сторону, оказываясь в просторной круглой гостиной, устеленной коврами. Весьма странный выбор для жаркой страны, но Сокджин, сошедший с дощатого пола на мягкий ворс, топит в нем пальцы ног и ни в чем больше не сомневается. Приятно.

— Выглядите выспавшимся, профессор, — Ким Намджун стоит около невысокого стола, раскладывая на нем привезенные с собой бумаги: там и протоколы, и крупная политическая карта Ближнего Востока, и результаты экспертизы. — Рад, если это так.

Намджун поворачивается с привычной ему мягкой полуулыбкой, и Сокджин не знает, куда себя деть, потому что он начинает чувствовать... смущение? Политик стоит вполоборота, у него, как и у Чона ранее, нет футболки (то ли южная духота, то ли кто-то тоже не любит спать в одежде), и это все вынуждает профессора почувствовать нечто непонятное, похожее на беспокойство, внутри. Хотя беспокойство всегда напоминает неприятное подергивание под сердцем, а здесь больше похоже на густой топленый трепет, дрожью обволакивающий ребра.

— Впервые на своей памяти столько проспал, — Сокджин приправляет свою ответную улыбку щепоткой неловкости и совершенно, абсолютно точно нехотя опускает глаза вниз, к чужому паху. Вот же блядство, как перестать об этом думать?

Профессор в очередной раз убеждается, что голова его — враг его. Это та самая ситуация, когда ты говоришь себе «Перестань об этом думать», а мозг будто назло начинает подкидывать тысячи картинок самых разных цветов и ракурсов. Сокджин чувствует, как начинают девственно гореть его, спасибо Всевышнему, прикрытые волосами уши, и подходит ближе к столу, надеясь, что Намджун резкого падения его взгляда не заметил.

Когда Ким понимает, что все-таки заметил, политик приглашающе кивает к столу и сам опирается на него двумя руками, рассматривая хаотично выложенные по поверхности бумаги. А Сокджина просто бес попутал, собственное сознание обмануло, но как отбелить в глазах Намджуна собственный ком внизу живота он просто не представляет.

Не утро, а какой-то ужас.

— Вы хотите что-то спросить? — аккуратно подталкивает его политик.

Нет, нет, нет, Сокджин не хочет спросить.

— Да, но это будет слегка нетактично.

Придурок.

Сокджин ловит себя на мысли, что точно не ему, биоинженеру, говорить о чувстве такта.

— Мы с вами мир спасаем вместе, — по-доброму хмыкает Намджун, — можете спрашивать все, что захотите.

Даже не думай.

— Где именно у вас пирсинг?

Ну пиздец.

Профессор мысленно пробивает себе лоб ладонью. Жар с ушей перетекает на щеки. Сокджин ощущает себя тридцатилетней восьмиклассницей с членом под юбкой, которая увидела в очереди красивого парня, сфоткала его со вспышкой и поняла, что спалилась — также стыдно, неловко и печет во всем теле.

Намджун не смущается, как не смущался и в рамке металлоискателя. С любопытством приподнимает брови, глядя на зардевшего от собственной глупости профессора, и улыбается еще шире. На его щеках быстро появляются ямочки, взбитый, плавно прослеживающийся рельеф мышц на животе напрягается и становится чётче.

— У меня поперечный прокол, — усмехается он, — головки члена.

Сокджин обещает себе не представлять, но все равно представляет. И новый рой постыдных мыслей заполняет голову, вместе с тем как взгляд снова неконтролируемо ускользает вниз.

Хорошо, у него есть маленькое оправдание — научный интерес. Он, в конце концов, ученый.

— Не больно ходить в туалет?

Придурок он конченый, а не ученый.

Намджун не удерживается от тихого грудного смеха, даже голову запрокидывает, и профессору от этого становится чуть менее неловко. Он выторговывает у совести еще пару вопросов, улыбается уголками губ и проникается безмятежностью, с которой Намджун говорит о себе, чтобы тот, отсмеявшись, мягко ответил:

— Первое время было больно, пока прокол не зажил.

Сокджин не то чтобы хочет пробить себе член, но на секунду он задумывается над тем, зачем вообще можно это сделать.

— У вас были какие-то причины?

— Причины? — Ким приподнимает брови, задумчиво замолкая на несколько секунд. — Много было причин, большая часть из них очень детские. Самая рациональная — это дополнительные интимные ощущения. И давайте уже на «ты», что ли, тяжело обсуждать собственный член и не забывать про формальности.

Профессору становится смешно, но перейти на «ты» он соглашается даже слишком быстро. Если бы неформальные отношения ему предложил лорд Ким, Сокджин бы еще тысячу раз подумал, но с Намджуном хочется пить пиво по вечерам и обсуждать на мутную голову грядущие президентские выборы, а не заполнять протоколы и формально обращаться друг к другу.

— Дополнительные интимные ощущения?

— Да, — подтверждает Намджун, разворачивая ровнее карту; в коридоре хлопает дверь, — например, стимуляция простаты. Это достаточно приятно.

Профессор кивает, словно понимает, о чем идет речь. Ким ему только заново улыбается, в этот раз как-то более лукаво, и Сокджин уже хочет было спросить что-то про сидящего на кухне лорда Кима и его странные отношения с Чоном, как замирает прямо так, с открытым ртом, когда осознание прошибает голову.

Оу.

Оу...

Засмеяться заново Намджун не успевает: на пороге комнаты появляется профессор Мин, вместо костюма-двойки у того полурасстегнутая гавайская рубашка, толстая цепь на шее и прежние драные джинсы. Вдоль ключиц, широким воротом от плеча до плеча, в несколько строк набиты какие-то сакральные буддистские письмена, как позже Сокджин узнает от самого Юнги, называющиеся Сак Янт. В районе грудины высматривается силуэт, напоминающий божество, только буддизм отрицает само понятие Бога, из-за чего Ким теряется в определениях, решая все-таки чуть позже об этом спросить. В религии он понимает чуть больше, чем в политике.

То есть совершенно ничего не понимает: университетский курс биологии убил в нем веру в святое.

— Проснулись? — интересуется Юнги, зачесывая взмокшую челку назад двумя руками.

— Давно, — дружелюбно отвечает ему Намджун, кивая головой на бумаги, — готовимся работать.

— Отлично, надеюсь, вы еще ничего не потрогали, потому что вшивые британцы уже успели сломать мне ящерицу.

Возникший за его спиной Чонгук показательно цокает.

— Вшей ищи у своей ящерицы.

— Они там же, где и твое высшее образование.

Из-за угла появляется Тэхён:

— У меня два высших, Мин, твоя ящерица жрёт как термит.

Что с сегодняшним утром вообще не так?

Сокджин только и успевает, что хлопать глазами, потому что навалившееся на него разом всё — ориентация Намджуна, татуировки профессора Мина, неожиданное «жрёт» от лорда Кима — штамп за штампом рушат в нем все более-менее устоявшиеся человеческие образы. Сокджин ощущает, будто он не должен был видеть и слышать это всё.

Он словно в глупом артхаусном фильме.

— Хосок до сих пор спит, — разряжает общую обстановку Намджун, стягивая с одного из небольших диванчиков свою футболку и неторопливо надевая её через голову, — Адам где-то на улице.

— Можете прощаться с ним, если не вернется через пятнадцать минут.

Как прощаться?!

Британцы, даже не слушая, проходят в комнату, лорд Ким садится на один из диванчиков, попутно поправляя выпадающий из-за уха цветок, пока Чон направляется к столу с картой и бумагами. У того в волосах такой же бутон — чем занимались мужчины на кухне остается загадкой, но в чашу профессорских сомнений добавляется новая капля. Спрашивать в открытую не хочется: если самые безумные его догадки не окажутся правдой, он рискует прослыть если не невежей, то идиотом точно.

— В прошлый раз мы добрались до тебя спокойнее, — несмотря на свой утренний вид, лорд Ким выглядит по-прежнему властно: сверкает глазами из-под черной челки, держит спину и скучающе подпирает рукой голову. Смотря на него в упор, Сокджин впервые задумывается над тем...

А что вообще определяет человеческий статус?

Ходи лорд Ким по-прежнему в костюмах с бриллиантовыми запонками, он бы, может, и никогда об этом не подумал, но тот сидит посреди зала, выглядя как пэр в растянутой футболке, а нацепи Сокджин на себя дорогие часы, он уверен, что так и остался бы профессором, который вдобавок спиздил чьи-то часики. Мин Юнги в своих рваных джинсах и застиранной рубашке за пять долларов тоже не похож на человека, способного поставить на пороге своего дома двух сбитых темнокожих с автоматами. Их статус не определяется наличием дома, машины или укутанной в шубку женщины рядом — надень на лорда холщовый мешок, тот так лордом и останется; дай простому безродному мальчишке дорогой золотой перстень и подружку на высоких каблуках, а привычка есть руками никуда не денется.

Когда Сокджин приходит к этой мысли, он понимает, что лорд Ким уже некоторое время так же внимательно смотрит на него в ответ, с любопытством приподнимая брови. Ох, черт, как неловко то.

Профессор понимает, что выбился из разговора, когда Юнги оказывается возле небольшого шкафа, в котором, бок к боку, прижаты стеклянные бутылки с алкоголем.

— ...и мы воюем уже второй месяц, они практически сдали все свои точки сбыта, — Мин достает небольшую бутылку и оглядывает всех по головам, — будет кто-нибудь виски? Нет? — молчание. — Замечательно. В общем, я отправил своих парней за вами, потому что на въезде в фавелы постоянно дежурят ментовские машины, вас могли подстрелить. На севере особенно небезопасно.

Слушать, как профессор философии использует слово «ментовские» оказывается очень... непривычно.

Расплавленный янтарь виски плещется в неглубоком бокале. Сокджин не удивится, если где-то там плавает мертвый комар или какая-нибудь другая гадость, которая обычно навечно застревает в янтаре, но вот то, что все, даже Чонгук, который априори выглядит маргинально-склонным к алкоголизму, отказались от выпивки, действительно профессора поражает. Он бы сам вот не против пропустить стаканчик чего-нибудь.

Настойки из валерьяны, например. Зашла бы как родная, честное слово. Без стука.

— Ваш мэр торчит мне денег, — Чонгук опирается задом на стол, — я могу помочь с копами, завтра у границ их уже не будет.

— Когда ты успел набурагозить в Рио, Робин Гуд? — усмехается Мин, опускаясь на диванчик рядом с лордом Кимом. — Наш мэр святой человек, он ходит в церковь по воскресеньям.

— А по понедельникам обивает пороги публичных домов, знаю я таких праведников, — хмыкает Чон. Сокджин безотрывно переводит взгляд с одного на другого.

— В Бразилии несколько тысяч фавел, из них не больше пятидесяти контролируют копы, — Мин, пригубив виски, откидывается на спинку, — они не станут крышевать мои новые точки, а наркоты всё больше и больше, друг, мы скоро в ней потонем.

Подождите, что?

Наркоты?!

Сокджин резко поворачивает голову в сторону Юнги, расслабленно перебирающего пальцами нитки на одной из джинсовых дырок.

— Не мне учить барыжить тебя травкой, Мин, здесь каждый третий из твоих подручных гашеный.

— Попрошу не путать наркотический угар и состояние экзальтации, — своим лекторским голосом поучает Юнги, на что Чонгук громко хмыкает, а Сокджин ловит вьетнамские флешбеки с их преподавательской жизни, в которой профессор Мин так же журил выкрикивавших глупости студентов.

Сейчас профессор Мин, Господи Боже, как-то завязан с продажей наркотиков, и Ким не знает, как ему это воспринимать. Поэтому просто молчит, ничего больше ему не остается.

Разговор разбавляется стуком подошвы и замершим в проёме Адамом.

— Подумать только, живой, — с приподнятыми бровями бормочет Мин.

За спиной у стажера, шоркая ногами по полу, появляется ссутуленный Хосок, и вот он точно только что встал: глаза прищурены от света, волосы сбоку примяты, длинные шорты чуть скручены набок.

— Я не собираюсь дохнуть раньше тебя, — хрипит полусонно Чон, подумав, что слова адресовывались ему.

— Мы обещали друг другу скуриться в один день, — с наигранной обидой тянет Мин.

— Четырнадцать лет назад, пока ты не вышел замуж и не променял нашу дружбу на член, — Хосок обрушивается на диванчик рядом, пока Адам подпирает стену у самого выхода, так не сказав и ни слова.

Сокджин резко вспоминает, что у того самого друга семьи должен быть муж. И тут же поворачивает голову: профессор Мин, получается, гей?!

— Несправедливость, причиненная одному лицу, часто бывает полезна всему обществу, — поучительно говорит Юнги, — Адриан Юниус.

Сокджин смотрит на того во все глаза, пытаясь понять, видел ли он когда-нибудь мужа профессора Мина. Может, это тот темнокожий мужчина, которого тот вчера послал за чаем?

Да нет, быть того не может.

— Думаю, нам стоит заняться делом, — говорит лорд Ким, — раз все здесь.

Ритмично стуча когтистыми лапами, в комнату неторопливо забредает Граф, и теперь точно они сидят полным составом. Ящер подбирается к Мину, и тот со сдавленным кряхтением поднимает его на руки, укладывая себе на грудь и приобнимая за бугристую спину. Это могло бы быть мило, если бы варан не весил, на вид, килограмм сорок. И если бы Юнги не торговал наркотиками. Определенно.

— Да, мы все подготовили, — поддерживает рациональность лорда Кима Намджун. — Господин Мин, вы прочитали бумаги?

— Вчера вечером, — кивком подтверждает он, — кто бы мог подумать, что американцы станут жертвой собственных военных разработок. Я в восторге.

— Нам нужна ваша помощь, — говорит напрямую политик, — любая, какую вы способны нам оказать.

— Хотелось бы понять, какие конкретно задачи вы преследуете. Цель я понимаю — вернуть вирус, но это можно сделать разными способами.

— Нам нужно оружие, — говорит, неожиданно, Адам, — и более точная информация о том, где вирус находится. Может быть несколько ваших парней, самых толковых, чтобы помогли с захватом.

Мин приподнимает брови.

— Простите за бестактность, — неловко улыбается Намджун, и профессор чувствует легкие нотки испанского стыда. Ну кто так просит, а? Особенно важного человека, — мы будем рады любой помощи, которую вы могли бы нам оказать.

— Вирус в Омане, — Чонгук кивает на карту за своей спиной, — либо у султана, либо у его приближенных. Нам нужно понять, где он именно, и забрать. Самим.

— Хотите сунуться в султанат? — хмыкает Юнги. — Под каким предлогом?

— Под официальным, — отвечает ему лорд Ким, — если вирус у султана, то это не будет проблемой.

— Это, как раз-таки, охуеть какая проблема, — Мин ерзает на месте, перекладывая Графа на себе удобнее, — но даже если ваших связей хватит, собираетесь просто украсть его?

— У нас нет других вариантов, — поджимает губы Намджун, — о деле Химеры никто не должен узнать, под угрозой сразу несколько государств.

— Так вот, зачем вам Чонгук, — Юнги с усмешкой смотрит на того из-под челки, — он рассказывал вам, за что сел в тюрьму?

Тот закатывает глаза, лорд Ким напрягается, Хосок сонно хмурит брови.

— Нет? — задорно переспрашивает Мин, вытягивая руку из-под варана, чтобы взять свой бокал, — об этом серьезно до сих пор никто не знает? А ты действительно лиса, Тэхён. Везде успел махнуть хвостом.

Сокджин соврет себе, если скажет, что внутри всё выжидающе не сворачивается в комок из чистого детского любопытства. Он, как и Намджун с Адамом, пристально смотрит на Юнги, даже не скрывая собственный интерес. Лорд Ким устало прикрывает глаза.

Мин усмехается:

— Он почти украл государство год назад.

Чего?

— Разве государство можно украсть? — хмурится Намджун, на что Чон только широко улыбается.

— Формально? Нет, — отвечает ему Юнги, — но можно украсть власть над ресурсами, королевские регалии, свободу действий правителя. Много разных способов.

— Если иметь рычаги давления на власть, то ты сам становишься властью, — задумчиво тянет Намджун, поворачивая голову на Чонгука, — ты серьезно это сделал?

Тот пожимает плечами, но, на удивление, так ничего и не говорит.

Умалчивает очередную полураскрытую тайну. Сокджин едва заглянул в дверную щелочку, прежде чем ему прищемили нос и щелкнули замком — рассказывать при нем и Адаме скрытые государственными замками вещи никто явно не собирается.

— С колье было попроще, — хрипит под нос Хосок, прикрыв глаза и сонно развалившись на диване, — давай, морпех, скажи, что это было не так.

— Так то монакское колье — это твоих рук дело? — со смешком спрашивает Юнги у Чонгука. — Я почему-то так и думал. Возвращать его собираешься?

— Не имею понятия, где оно сейчас, — цветок за ухом Чона опасно сдвигается вперед, и тот не глядя поправляет его кончиками пальцев. Юнги с некоторым восхищением в глазах качает головой.

— А я, кажется, догадываюсь.

Граф, уместивший короткие лапы на плечах Мина, поворачивает голову и по-змеиному высовывает язык в сторону лорда Кима. Тот смотрит в его стеклянные глаза в ответ, усмехаясь уголком губ.

Чертова умная ящерица.

— Нам нужно попасть в Оман, план будем разрабатывать там. Сейчас нет смысла этого делать, мы едва ли знаем, где вирус, — Намджун оглядывается, задумчиво смотря на карту. — Нам бы завербовать человека, который знает султанат изнутри. Без этого лезть в пекло совсем небезопасно.

Лорд Ким, довольно щурясь, кидает взгляд на Мина. Тот ловит его ловко, в эту же секунду отбивая резким:

— Нет.

— Я ничего не спросил.

— Не имеет значения. Я готов предоставить вам оружие и защитную экипировку, с этим проблем не будет.

— Нужны самые тонкие бронежилеты, — Чонгук, замерев взглядом в районе одного из шкафов, облизывает губы, — чтобы они были незаметны под одеждой. Пистолеты с глушителями. Средства связи. Лезвия или ножи.

— Классический армейский набор, — упрощает Намджун.

— Что нам делать с кадрами? — спрашивает Адам, поправляя свои очки на носу. — Лучше озаботиться этим раньше.

— Совет национальной безопасности Великобритании курирует работу нескольких секретных агентов, — лорд Ким достает из кармана телефон, краем глаза глянув на Мина, — один из них работает в Омане под прикрытием.

— Если он секретный агент, то явно внедрен в высокие круги, — предполагает Намджун, на что получает согласный кивок, — с ним можно как-то связаться?

— Можно, — бархатно тянет Тэхён, — но не нужно. Это ставит под риск все прикрытие.

— Агент узнает вас в лицо?

— Вполне.

— Тогда мы можем попробовать найти его сами.

— В этом нет нужды, — лорд Ким опускает глаза на экран телефона, — он работает на Аль Харти. Крупный нефтяной магнат, приближенный к нынешнему султану. То ли троюродный брат, то ли любовник его дочери.

— Хотелось бы, чтобы все-таки брат, — хмыкает Намджун, а затем замирает, — как еще раз его зовут?

— Али Аль Харти, — довольно повторяет лорд Ким, оценив чужую догадливость, — попасть к нему можно проще, чем вы думаете.

— Быть не может, — Намджун поворачивает голову на Чонгука.

Сокджин чувствует, как у него слегка начинает кружиться голова, потому что бесконечно переводить взгляд с одного конца комнаты на другой оказывается слишком тяжело. Неужели Намджун знает этого араба?

— Как к нему попасть? — спрашивает Адам.

— По старой дружбе, — Чонгук смотрит на Кима в ответ, — мы служили вместе. Воевали на Ближнем Востоке.

Профессорские глаза медленно расширяются. Он вспоминает старую фотографию, которую ему когда-то показал Намджун, где тот с товарищами, утопив ноги в песке, стоит на фоне крупного боевого корабля и бегло снимает с себя одежду. Воспоминается и лицо того самого южного парня, стоящего на фото прямо в плавках, — темная кожа, черные глаза, густые волосы и брови. Араб.

— Он будет рад, если мы заскочим в гости.

— Я голыми руками сверну тебе шею, если с его прикрытием что-то случится, — тихо шипит Юнги, чтобы услышал его только довольно улыбающийся уголками губ лорд Ким. Тот бросает короткий взгляд, прежде чем снова опустить глаза в телефон.

— Не переживай, Мин, я заинтересован в успехе не меньше, чем ты.

— Отчего-то в твоей заинтересованности я не сомневаюсь.

— Если мы вылетим в ночь, то будем в Маскате уже днем, — Намджун достает телефон и тут же заходит в телефонную книгу. — Если успеем решить все насущное за сегодня, то я звоню и прошу подготовить самолет.

— Дня вполне достаточно, — Чонгук тоже достает телефон, следом за ним это делает и Мин Юнги. Сокджин смотрит на мирно дремлющего Хосока, переводит глаза на притихшего Адама, и чувствует себя не то чтобы бесполезным, но совершенно асоциальным точно. Некоторые реализовывают свою власть с помощью одного телефонного звонка, а кому-то, как профессору, телефон нужен только для того, чтобы писать короткие сообщения матери да играть на обеденном перерыве в 2048.

Сокджин, кстати, не хвастается, но его рекорд — 16384.

— Тогда готовимся, — Намджун, не откладывая горящий телефон, хлопает себя по бедрам, — вечером вылетаем.

Все расходятся по углам стремительно, словно только и делали, что ожидали отмашку. Мин, встав прямо с Графом, прижимает того к себе и идет на выход, эквилибристом балансируя между бокалом с виски в одной руке, телефоном в другой и ящерицей, сжатой между ними. Намджун как всегда подбадривающе улыбается ему, цепляя Адама и попутно объясняя что-то про вечерний рейс. Чонгук прижимает телефон к уху, дожидаясь в проходе лорда Кима, на ходу печатавшего сообщение (электронное письмо), и тоже уходит вместе с ним.

Сокджин остается сидеть в комнате практически один. Рядом мерно сопит Хосок, подложив локоть под щеку.

В тишине голова заполняется мыслями. Их стоит как можно скорее привести в порядок, потому что завтра, похоже, профессора ждет новое испытание.

Но сначала очередной многочасовой перелет. 

    Комментарий к Глава 12. Альянс

    Плюмерия является деревом бессмертия в буддизме, её обычно высаживают на околохрамных территориях:

https://fs3.fotoload.ru/f/1218/1545411049/c1d1b217e5.jpg

**Далай-лама** — духовный лидер последователей тибетского буддизма; нынешний (14 по счету) попал в большой скандал, когда была обнародована информация о том, что ЦРУ ежемесячно выплачивали ему крупную сумму денег, в том числе для экономического подрыва Китая.

**Си Цзиньпин** — Председатель Китайской Народной Республики, генсек Коммунистической партии Китая.

фотку интимного пирсинга прикладывать не буду :))))

**Сак Янт** — это древняя традиция ритуальных татуировок, которые наделяют их владельца особыми мистическими силами.

https://i.pinimg.com/736x/e8/a8/f9/e8a8f9ab9777332ad49b2946f69484ca--temple-tattoo-sak-yant-tattoo.jpg https://i.pinimg.com/originals/9e/00/52/9e0052fe25175c8f239c05d008eb3235.jpg

**2048** — очень известная игра, где нужно двигать плиточки с числами.

Много разговоров, сухонькие описания, но сюжет просит, сюжет требует.