himera

Только когда Сокджин сходит с самолета и наступает на раскаленную солнцем землю, он в полной мере понимает, где они, мать твою, оказались.

Кожу лица мягко припекает, нос густо обволакивает сладкий запах сочащейся соками зелени, с линии горизонта, где шумит море, веет прохладный соленый ветер. Вокруг холмы и утопающие в тропических деревьях горы, совсем рядом — взбитые улыбчивые латиноамериканцы в ярких жилетах, указывающие руками в сторону большого застекленного здания аэропорта, где их уже должны ждать. Сокджин не успел сойти с трапа, когда понял, что его спина уже начинает потеть, и это не только жгучая жара, но и вызванное абсолютной неизвестностью волнение.

Практически девять часов перелета дались профессору неожиданно тяжело: задница смялась под кожаное сидение и, уже будучи затекшей до невозможности, мерно гудела желанием поскорее размяться во время ходьбы. И хотя неугомонный Хосок каждую пару часов мотался в туалет, думая, что никто не замечает торчащий из кармана его толстовки косяк, а вместе с ним и стойкий сладковатый запах травки, профессор упрямо сидел на своем кресле, встав с него, в итоге, лишь пару раз, когда становилось уже совсем невмоготу. Адам, намазав лицо каким-то кремом и натянув на глаза маску, уснул в самом начале полета, проспав практически до самого его конца, тогда как сидящий рядом Намджун не сомкнул и глаз, предпочитая сну толстую книгу-биографию какого-то неизвестного Сокджину режиссера, которую политик как раз целиком осилил за девять часов в воздухе.

Когда за несколько минут до взлета в самолет вошел лорд Ким, Сокджин впервые увидел его в настолько неформальной обстановке — вместо привычных теплых костюмов на нем были узкие светлые джинсы (это что, рваные колени?) и заправленная в них белая рубашка с аккуратно подкатанными рукавами. Прежние кожаные часы, в комплект к которым добавилась узкая полоска браслета, кольца и стильные песочные туфли — даже несмотря на это, лорд Ким был единственным из всех, кто выглядел в частном самолете, предоставленном им Министерством, действительно соответствующе. Чонгук за его спиной, одетый в простой спортивный комплект, — серые свободные штаны и кофта без капюшона — был похож скорее на какого-то известного футболиста (особенно со своими татуировками), нежели на уголовника с половиной года отсидки за спиной. Они оба провели полет в хвосте самолета, профессор, пару раз из чистого любопытства обернувшись, сначала обнаружил лорда Кима тихо дремлющим со скрещенными на груди руками, пока Чон сидел рядом в телефоне, отрывая от него глаза только когда Хосок что-нибудь громко уронит, или рассеянная бортпроводница стукнет колесо тележки об чье-нибудь кресло; а затем уже оба не спали, негромко переговариваясь друг с другом, но из-за шума двигателей Сокджин слышал только отдельные бессвязные звуки, которые, если откровенно, его не особо интересовали. Хотя то, насколько спокойно лорд Ким ведет себя с заключенным, заставляет невольно задуматься о том, а не были ли они знакомы до того, как брат Хосока попал в тюрьму. Последнее время эта мысль у профессора в голове мелькает все чаще.

Кстати, у самого Хосока уже как пару часов настроение «Шакира, Шакира» и вряд ли его изменит нещадно подпекающее макушку солнце или мельтешащие перед глазами комары, которые так и норовят сесть на голую кожу, а потом либо раздражение, либо аллергия, либо лихорадка Денге и все, прощайся с собственным здоровьем. Сокджин дрожит от неприятных мурашек, скользнувших по спине, и криво улыбается подошедшим к ним ближе сотрудникам аэропорта: те смеются, кивают болванчиками и в один голос приветствуют их громким:

— Bem vindo ao Rio!

Ближе неожиданно выходит Хосок, который успел покурить перед самой посадкой, от чего его движения слегка неоднородные: то медлительные, то неожиданно резкие и внезапные, но стоит тот ровно и улыбается как обычно, разве что чуточку счастливее. И руки он жмет сотрудникам аэропорта так, словно они давние знакомые, не забывая при этом приговаривать радостное:

— Ola! Ola! — и что-то неразборчивое для профессора, но вполне понятное для местных следом.

Намджун смотрит на того с полуулыбкой, обеими руками зачесывая смазанные гелем волосы назад. У него получается выглядеть солидно даже после девятичасового перелета, тогда как Сокджин чувствует себя просто туристом-неудачником, который приехал в Бразилию, чтобы в первый же день обгореть на солнце, отравиться хлоркой в бассейне и напоследок нарваться на какого-нибудь ядовитого паука, который обеспечит ему и его страховке отличный отпуск в больнице, прямо посреди Рио де Жанейро.

— Нас уже ждут, — Чонгук сходит с трапа, держа в руке горящий вызовом телефон. Лорд Ким, который спускается следом за ним, попутно подтягивает джинсы, заправляя в них рубаху на спине, и добавляет:

— Поторопимся, он терпеть не может ждать.

Цепляет на нос солнцезащитные очки, перед этим бегло пробежав по всем глазами, и на родном английском сообщает стоящим неподалеку сотрудникам аэропорта, куда нужно отвезти их немногочисленные сумки. Те понятливо кивают, переглядываются друг с другом и, по-братски похлопав веселого Хосока по плечу, двигаются в сторону багажного отсека, продолжая над чем-то радостно переговариваться между собой, как профессор позже узнает, по-португальски.

— Выглядишь так, будто часто здесь бывал, — улыбается Хосоку Намджун, разминая порядком затекшую шею.

Тот лишь неоднозначно пожимает плечами, потирает указательными пальцем ноздри и оглядывается на медленно плетущегося вдоль трапа Адама, проснувшегося, похоже, только пару минут назад. Вот уж кому точно совершенно плевать на сырные лепешки, сок из сахарного тростника и свежие фрукты, которыми пропахло всё Рио, — доехать бы до отеля и завалиться набок, посрать на спасение мира, в самолете хрен выспишься и это большая проблема.

— Куда мы? — сквозь зевок воет стажер, прикрывая ладонью рот и жмуря глаза. От него точно не стоит ждать помощи в ближайшие пару часов.

— На выход, — отвечает, не медля, Намджун.

«На выходе» почему-то совершенно не оказывается людей: парочка взбитых латиноамериканок в форме аэропорта, несколько тревожно мотающих головами солдат, которые вроде охранники, но Сокджин от чего-то не уверен, и ни одного туриста, словно бразильцы решили резко перекрыть все международные рейсы. Но профессор же видел другие самолеты, видел небольшие автобусы с приезжими, может их просто отвезли в другой терминал? Все ещё непонятно.

Когда к нему неожиданно подходит лорд Ким, Сокджин даже неосознанно выпрямляет сутулые от частого сидения над микроскопом плечи. Идти неподалеку от неформального члена королевской семьи, человека, пьющего чай с Елизаветой (профессор так-то не уверен, может ли кто-нибудь вообще пить с ней чай, но Ким Тэхён выглядит именно так) кажется Сокджину чем-то неправильным, но... гордым? От чего-то нахождение лорда Кима рядом вызывает в нем какую-то подростковую радость, мол, да, мы работаем вместе. И хотя тот по-прежнему пугает, когда они неожиданно сталкиваются глазами, сейчас Тэхён в очках, и хищного взгляда его не видно.

— Вы кажетесь встревоженным, профессор Ким, — негромко интересуется лорд. Резкий стук его каблуков тонет в общем топоте шагов.

— Неизвестность пугает, — честно сознается Сокджин, все еще иногда оглядываясь по сторонам в поисках хоть каких-нибудь людей. — Все же, это не моя жизнь.

Профессор задумывается об этом все чаще с того момента, как Центр Лугара был подорван. Оказаться в эпицентре межгосударственной политической интриги не в виде читателя утренней газеты у Сокджина в планы никогда не входило. Он, черт подери, обычный ученый, который с божьей помощью выгрыз у университета свой диплом и удачно преподавал несколько лет, прежде чем был замечен людьми из Правительства, предложившими ему работу. Его психика не настроена на репутационные игры, он в политике понимает не больше среднестатистического американца, для которого мир оканчивается баскетболом по кабельному и американским флагом на крыше дома. В отличие от того же лорда Кима, который, похоже, со школьной скамьи метил на собственное место во власти. Таких людей видно сразу: у них крепкая хватка, холодный ум и, определенно, железные яйца, потому что нести ответственность приходится не только за свою ничего не стоящую шкуру, но и за целое государство. Ким Намджун, на удивление, не такой: он кажется более... простым, что ли? Что бы то ни значило.

Намджун живой: он улыбается, иногда даже смеется, недавно вот впервые вышел из себя, а за день до этого тоже впервые попробовал странный сине-фиолетовый тайский чай, который неожиданно утром притаранил возбужденный Хосок. Чай-то оказался вовсе на вкус не как чай, но Чон пил его без перерыва весь день, а Намджун только и успевал проверять, не посинел ли у того язык, как у чау-чау или жирафа. Политик пускай и внушает всем негласную уверенность, что бы они ни делали (а они уже приехали в чертову Бразилию, например), все равно нет в нем той леденящий поджилки расчетливости, когда ради государственных идей по головам, и плевать, по чьим: женщин, детей, стариков, одно всё — граждане.

Ким Тэхён еще ни разу при Сокджине не смеялся. Улыбался вежливо — да, усмехался лукаво — тоже, но чтобы с морщинками у глаз и до боли в скулах — никогда. Хотя профессор бы тоже навряд ли находил время для шуток, когда работа не знает выходных или праздников, но всего один раз и, Сокджин уверен, его внутренний страх от лорда Кима пропал бы в ту же секунду. Когда человек смеется — он беззащитен, но у Ким Тэхёна, судя по всему, за пазухой беспрерывно теплится заряженный пистолет. А вместе с ним и весь военный потенциал Британских островов.

Аж жуть берет.

— Вы здесь под дипломатической защитой, профессор, — удивительно, но лорд Ким его, похоже, подбадривает? — не только американской, но и Соединенного Королевства.

— Утешает, — улыбается уголками губ Сокджин, потому что нихрена его не утешает. Хотя, если задуматься, рядом с ним чертов преступник, который вообще под конвоем должен ходить, британский чиновник, приближенный к королеве, американский политик, отслуживший на войне, программист-дислексик, который, похоже, знает здесь каждый куст, и Адам. Он вообще, судя по всему, ключевое звено в их команде.

— Если в нас будут стрелять, просто не подходите близко ко мне или Ким Намджуну, — усмехается лорд Ким, стянув на кончик носа очки, — иначе вас может задеть.

Чудесно, в них собираются стрелять.

Сокджин давно пережил возраст беспричинных максималистичных истерик, но он, видимо, слышит либо выборочно, либо явно не то, что от него хотят. Лорд Ким прав: если что и случится, то его жизнь никакого интереса окружающим не представляет. Для семи миллиардов человек (плюс-минус десять осведомленных) он простой ученый, который в ус не дует и в словосочетании «биологическое оружие» понимает только первое слово, но пишет его всяко с ошибками, потому что не гуманитарий и что вообще такое эти ваши прилагательные. Красная тряпка для бразильских быков — высокопоставленные государственные лица, которых рядом с профессором всего двое, но каждый всяко лакомый кусочек. Особенно Ким Намджун, он, по скромному профессорскому мнению, вообще слишком очарователен для работы в политике.

— Вы знаете человека, к которому мы едем? — любопытствует Сокджин, раз уж у них неожиданным образом завязывается светская беседа. Лорд Ким поворачивает на него голову, сверкая своими глазами (которые от зелени вокруг стали еще ярче) из-под очков, и только облизывает бегло губы, переводя взгляд обратно на дорогу.

— Да, много лет назад мы работали вместе.

— Серьезно? — профессор вообще-то думал, что они едут к другу семьи Чон, как вчера назвал того Хосок.

— Совершенно, — подтверждает лорд Ким; тонкий металлический браслет на его запястье звонко ударяется о циферблат часов, — он может показаться немного пугающим, но вы не бойтесь.

Что-то такое профессор уже слышал пару дней назад, когда Намджун остановил его перед входом в конференц-зал, где уже сидели только сошедшие с самолета британцы. Не бояться не получилось, чёрт оказался ровно таким, каким его малюют.

— Мин? — неожиданно раздается совсем рядом, и профессор оборачивается, находя рядом с собой расслаблено идущего Чонгука. Тот стал выглядеть здоровее, чем в их первую встречу — покраснение с глаза практически сошло, пропал отек, который был на носу, да и теплый душ умеет, похоже, творить с человеком чудеса: начиная от чистых волос и заканчивая нормальным, не кислым, запахом кожи. Чон всё меньше начинает быть похож на уголовника, и все ярлыки в сознании профессора нехотя крошатся об его обновленный внешний вид. — Мин не обидит и мыши.

Лорд Ким хмыкает.

— Когда спит зубами к стенке.

Чудесно вдвойне. Просто замечательно.

Чонгук подкатывает рукава кофты, обнажая широкие венозные предплечья, забитые татуировками, и Сокджину неожиданно становится интересно узнать, есть ли у кого-нибудь татуировки еще. И если про Хосока он знает, а лорд Ким выглядит как человек, который принимает молочные ванны для мягкости кожи (такие вряд ли захотят набить себе что-нибудь на тело), то вопрос с Адамом и Намджуном пока остается открытым. Последний, кстати, утром запищал, проходя через рамку металлоискателя в аэропорту, и Сокджин, который пришел на рейс примерно в то же время, решил из солидарности подождать его около комнаты специального досмотра.

Уже на выходе из бразильского аэропорта он пищит вновь — кто вообще ставит рамки на выходе? Даже если там будут террористы, в чем смысл, они ведь уже уходят — и взбитая низенькая латиноамериканка в забавной кепочке подходит к Киму с длинным ручным металлоискателем, прося расставить руки в стороны.

— Выглядите подозрительно, господин Ким, — дразнит того Чонгук, с улыбкой пряча ладони в карманы штанов. Намджун только приподнимает уголок губ, не давая себе засмеяться, пока сотрудница аэропорта проверяет его грудь.

— У господина Ким Намджуна, как и у всех здесь присутствующих, действует дипломатический иммунитет, — сообщает бразильянке лорд Ким, и в эту же секунду металлоискатель протяжно пищит.

Прямо над Кимовым пахом.

— Да ты решил мулингом заняться? — уже откровенно веселится Чон, и бог знает, что удерживает лорда Кима от того, чтобы смачно не влепить ему за это.

Сотрудница аэропорта снова проводит металлоискателем, и тот так же начинает пищать, стоит только миновать верхнюю границу брюк.

— Господин Ким? — учтиво спрашивает бразильянка, поминая лихом облегченные правила досмотра дипломатов.

Тот лишь пожимает слабо плечами, совершенно уверенно сообщая всем, что ручной металлоискатель среагировал на...

— Интимный пирсинг.

Вот же ж блядь.

Чонгук присвистывает слишком громко для пустого терминала аэропорта, и даже удивленный лорд Ким приспускает с носа очки, чтобы совершенно нечитаемо посмотреть на политика. Адам позади, кажется, давится зевком.

— Никогда бы не подумал, господин Ким, — едва не гогочет Чон, пока стоящий рядом лорд Ким с ног до головы осматривает Намджуна заинтересованным взглядом. — От кого-кого, но точно не от вас.

— Среди всех только Чонгук выглядит как тот, кто готов без лишних слов пробить себе член, — подмечает между делом Хосок, на что его брат показательно пару раз поигрывает бровями. Намджун, похоже, сильно смущенным не выглядит, но вот Сокджин точно решил смутиться сразу за двоих.

Пока бразильянка учтиво кивает и снисходительно указывает рукой на выход, мол, дополнительного осмотра не будет, можете проходить, профессор безотрывно смотрит на Кима и пытается понять: это он сейчас серьезно вообще?!

У Намджуна проколота мошонка или, прости господи, член. И там сережка. Которая запищала, когда они проходили через металлоискатель в аэропорту. Так вот почему его остановили в первый раз.

— Выглядишь так, будто захотел себе тоже, — обращается к Чонгуку лорд Ким, когда тот упирает язык в щеку, безотрывно рассматривая кимов пах.

— Совру, если скажу, что не задумался.

— Сделаю вид, что я этого не слышал, — Тэхён возвращает солнцезащитные очки на место.

— Проколешь мне? — еле слышно спрашивает Чон.

— Я подумаю.

Сокджин выныривает из своих мыслей, когда мимо него проходит Хосок, задорно похлопывая Намджуна по плечу. Тот хоть смущенным и не выглядит, возможно, подобные случаи уже бывали, но вот профессор точно не сможет смотреть на него как раньше. Действительно, в тихом омуте.

Кто бы мог подумать.

На выходе из аэропорта, где все еще влажный воздух, горячее солнце и тонны зелени, стоят два больших черных джипа, слепящие бликами на гладких лакированных боках. Возле них четыре бритоголовых мужчины, их темная кожа, будто смазанная маслом, блестит на солнце не меньше машин, и профессор уже хочет было улыбнуться собственному сравнению, пока эти четверо синхронно не оборачиваются.

В их руках, плотно прижатые к груди, сверкают на свету автоматы.

Пиздец.

— Nós somos de Min, — выходит вперед Хосок, поднимая руки. На одной из его ладоней, свисая с пальца на тонкой веревке, вертится небольшая коричневая ящерица. Господи, это что, чучело?!

Один из латиноамериканцев, самый плечистый, вынимает из губастого рта тонкую палочку, похожую на зубочистку, и наклоняется вперед, издалека рассматривая чужие руки. Сокджин, стоящий совсем рядом, рассматривает их тоже, потому что на оружие в чужих руках коситься очень не хочется.

Откуда у них вообще автоматы, матерь божья, это же даже не копы.

Стоящий рядом Чонгук коротко свистит, привлекая внимания главного, и, достав что-то из кармана своих спортивных штанов, кидает ему. Тот хватает ловко, и затем внимательно вглядывается в точно такую же ящерку, лежащую теперь на его ладони.

— Bem vindo ao Rio, — рычаще хмыкает он, и Сокджин уже слышал эти слова от сотрудников аэропорта, но какое всё теперь имеет значение, когда главный кивает им головой на машины и остальные трое призывно открывают двери. Это им сейчас сесть туда нужно?

— А нам нельзя на такси? — жалостливо кривит брови профессор, на что Чонгук запрокидывает голову и негромко хохочет. В итоге он, продолжая дрожать от смеха, садится один из первых, следом в тот же автомобиль, вновь заправив рубаху на спине, садится лорд Ким, а за ним, подсуетившись, залезает Адам, которого успели даже подогнать дулом в спину. Двое боевиков (Сокджин не знает, как их по-другому назвать, у них чертовы автоматы) занимают два передних сидения и все дверцы в машине глухо хлопают.

Им троим кивают на заднее сидение второго джипа, и профессор соврет, если скажет, что он не рад своей компании. С одного боку у него размещается щуплый Хосок, который, судя по всему, знает португальский и имеет ящерицу (что бы то ни значило), а с другого бока Ким Намджун, которому профессор доверяет, пожалуй, больше остальных, но бляха муха, пирсинг на члене. Сокджин не доживет до вечера, просто вырубится по дороге от новостей и впечатлений.

В салоне пахнет отвратно: чем-то сладковатым, затем землей и после металлом, как бывает, когда долго подержишь в руках монетку, а потом понюхаешь пальцы. Профессор тихо следит, как два оставшихся боевика в мокрых белых майках садятся на свои сидения: тот, что у руля, снимает с коричневых плеч широкий ремень автомата и ставит оружие себе между ног, пока второй, выглянув в открытое настежь окно, пару раз громко бьет по металлическому боку джипа, давая сигнал ехать.

Мотор громко рычит, тут же начинает шипяще работать магнитола, из которой, остановленные на середине, начинают играть какие-то танцевальные латинские ритмы. Там и легкая гитарная мелодия, и яркие барабаны, и сладкий мальчишеский голос, тянущий что-то о любви. Машины выезжают с территории аэропорта, пока мягкий теплый воздух треплет профессорские волосы, приятно лаская его все еще слегка напряженное лицо.

Мимо черной стрелой проносится другой джип, и водитель, заметивший это, что-то весело кричит в окно, пару раз ударяя по рулю, чтобы тот протяжно просигналил. Дикие, они реально какие-то дикие, боже, лишь бы не начали палить из автоматов в воздух, тогда профессор точно отдаст свою душу Богу.

Латинские ритмы из магнитолы все еще барабанами стучат в висках, певец заливается сладким «You go call me papi, I'll make you body happy», но Сокджин пропускает все слова мимо ушей. Он сидит посередине, поджав не помещающиеся длинные ноги, и это больше походит на то, будто его выкрали насильно, нежели что профессор сел в машину прокатиться по доброй воле. За окнами стремительно сменяются картинки: здания, утопающие в тропических деревьях, с каждым километром становятся все ниже, на них цветастыми разводами расплываются граффити, их буквально тысячи — чистую белую стену найти невозможно, краской исписан каждый столб и каждая дверь. Сокджин наклоняется чуть ближе к Намджуну, выглядывая сильнее в окно, и перед ним сахарной горкой рассыпаются крохотные коричнево-белые домики, которые буквально нарастают один на один, и выглядят эти бетонные горы действительно ужасно.

— Что это? — негромко спрашивает профессор, кивая головой на стоящие друг на друге коробки. Некоторые из них выкрашены в яркие цвета, у некоторых нет окон или дверей, но около каждого второго дома стабильно развешаны постиранные вещи, рядом с ними стоят большие синие тазы с водой, и все это криво перекрыто шиферными листами, на которых по несколько штук в ряд закреплены спутниковые тарелки. И таких коробок там не тысячи, миллионы.

— Это бразильские фавелы, — негромко отвечает Намджун, — трущобы.

Сокджин чувствует, как неприятный тревожный узел скручивается у него в животе: они едут прямо в глубь этих трущоб, и чем дальше, тем страшнее — на криво заштукатуренных грязных стенах домов виднеются ряды пулевых отверстий. Из закоулков выглядывают тощие темнокожие дети, которые босыми ногами бегают по голой земле. Реже встречаются женщины в цветастых майках, которые либо тихо сидят в тени, либо занимаются хозяйством. Сокджин сглатывает, сухое горло режет, но попросить воды сейчас кажется чем-то откровенно неправильным (хотя профессор еще не знает, что вода здесь есть у всех и, в отличие от электричества, она бесплатная).

Хосок, заметивший чужое волнение, только расслабленно усмехается.

— К этому нужно просто привыкнуть, профессор.

И в эту же секунду где-то неподалеку раздается глухой хлопок.

Выстрел.

Сокджин клянется, что это его последняя поездка вообще куда-нибудь.

Их конвоиры резко поворачивают головы на звук, не прекращая ехать в гору мимо хаотично настроенных друг на друга домов, и стоит им только завернуть на небольшую темную улочку, как водитель из другого джипа призывно сигналит и обе машины со скрежетом шин по камням останавливаются. Профессор подбирается сразу же.

— Para a saída! — хмыкает один из боевиков, звонко перехватывая в руках автомат и открывая дверь.

— Что он сказал? — спрашивает Намджун.

— На выход, — Хосок находит облупленную и слегка мятую ручку, дергает за неё и ловко вылезает из машины. Сокджин выходит следом, замечая, что лорд Ким, Чонгук и Адам уже выбрались из своей.

Вокруг душно. Все эти утопающие в бедности и граффити бетонные коробки буквально давят со всех сторон, профессор чувствует, что на них смотрят и за ними наблюдают, но в темноте окон мелькают только чьи-то яркие глаза. Боевики, оглянувшись по сторонам, кивают им головой на узкий переулок.

— Mais a pé.

— Дальше пешком, — повторяет Хосок, щуря от слепящего солнца глаза.

В закоулке, наоборот, темно — из-за неровно торчащих кусков шифера практически весь коридор находится в тени, изредка Сокджин наступает на узкие полоски света, которые проглядывают сквозь щели. Под ногами хрустят стекло и камни, они идут быстро, боевики же постоянно оглядываются, крепко прижимая к груди автоматы.

— Нам далеко идти? — спрашивает у Хосока Адам, который, похоже, не меньше самого профессора жалеет о своем приезде. Его белые кроссовки уже покрылись тонким слоем коричневой пыли, и это, похоже, только начало, потому что боевики резко поворачивают и проводят их через кирпичную арку какого-то дома, где, по хорошему, должна стоять дверь, но ставить её вряд ли кто-то собирается.

— Нет, — Хосок не смотрит по сторонам, видимо, действительно часто здесь бывавший, а вот профессор не удерживается и мотает головой, — в фавелы на машине можно только заехать, чем выше в горы, тем уже улицы. Нет, вы, конечно, можете попробовать, — начинает он задорно, — но...

— Pare!

Боевики останавливаются и взмахивают руками, чтобы идущие следом замолчали и замерли.

Профессор, непроизвольно поджав губы, осторожно оглядывается по сторонам, понимая, что их ведут через чей-то жилой дом: над потолком висит мокрая одежда, среди которой вульгарное женское бельё достаточно больших размеров, измазанные в чем-то явно не отстирывающемся руками детские плавки и, господи. Сокджин чувствует кислый ком тошноты, подступающий к горлу, потому что на веревке, держась на цветастых прищепках, висят уже использованные и постиранные презервативы. Ким просто надеется, что это, может, какая-то пленка для готовки или, боже, что-нибудь еще, но ему уже давно за тридцать, и отличить презервативы от воздушных шариков он как-то, да может.

В итоге отворачивается быстро, глубоко тянет носом воздух и хочет блевать еще сильнее, потому что вокруг густо пахнет пылью, какими-то специями и человеческими соками, будь то пот, моча или сперма. Похоже, что всё вместе.

— Меня сейчас вырвет, — радушно сообщает всем Адам, стоящий ближе всех к кирпичной арке, в которую они заходили, и периодически высовывающий туда голову, чтобы вдохнуть относительно свежий воздух с улицы.

Намджун держится поразительно собранно, хотя по дергающимся мускулам на его лице понятно, что дается ему это с трудом; лорд Ким прижимает к носу собственное запястье с часами, скорее всего, там парфюм, который может перебить запах; Чонгук дышит спокойно (профессор может только догадываться, с какими запахами тот сталкивался в тюрьме), Хосока, похоже, тоже окружающая обстановка не сильно волнует, а она, здесь даже зрячим не нужно быть, откровенно омерзительная: скрипящие разбитые доски на полу, перекрывающие дыры в бетоне, настоящая свалка вещей, пустые коробки из-под давно съеденных и выпитых продуктов, пыльные матрасы с пятнами по углам. Сокджин может только предполагать, кто здесь живет, и большой радости ему это не приносит.

— Vamos.

Зовет один из боевиков, и Хосок сообщает, что они могут идти. Степень облегчения, которая наваливается на профессорские плечи, когда он вдыхает свежий сладковатый воздух улицы, словами передать невозможно — у него даже голова кружится от частых глубоких вдохов.

Их снова ведут закоулками, всё чаще начинают встречаться люди: на картонных коробках под крышами сидят сухие старики, мимо пробегают худощавые мальчишки, у которых под резинкой шорт торчат разбитые айфоны последней модели, на тонких запястьях блестят часы, явно им не по размеру, а сзади, прикрытые футболкой, спрятаны в белье четко выпирающие пистолеты. Вдоль заплесневелых, покрытых рисунками стен, тихо ходят сутулые темнокожие женщины, у каждой из которых на руках хотя бы один ребенок; некоторые младенцы кормятся грудью матери прямо посреди улицы.

Сокджин не замечает, как они подходят к очередной бетонной коробке: она белая, по обеим сторонам от входа стоят молодые парни, держащие в руках автоматы. Они невнятно что-то спрашивают у их конвоиров, даже не стянув с носов цветастые банданы, а затем, коротко заглянув в дом и что-то прикрикнув на громком португальском, отходят в стороны, позволяя войти внутрь.

Хосок заходит первым, раздвигая тряпки, висящие на входе вместо двери. Те пропахли какими-то благовониями, пылью и землей, как, собственно, и все вокруг. Сокджин заходит одним из последних, тут же морщась и смаргивая цветные пятна с глаз: в доме темно, из смежной комнаты пробивается яркий ультрафиолетовый свет, там же раздаются громкие хриплые голоса на все том же португальском. Где-то что-то с хлопком падает. Из неприятных запахов только умеренная затхлость и что-то, напоминающее мутную вонь от сырого, если не протухшего, мяса. Профессор судорожно оглядывается, просто надеясь, что это не блядский труп, который тихонько гниет где-нибудь на диване, но на диване пусто, только вскрытая пачка кислых мармеладных червячков и плотная цветная лента, напоминающая поводок.

Адам громко спотыкается об невысокий порожек на входе, когда из комнаты с ультрафиолетовыми лампами появляются две тени. Их тяжело рассмотреть, — свет палит прямо в спину — но когда один из них, тот, что пониже, смачно откашливается (похоже, у кого-то мокрота) и, протерев ладонью рот вместе с носом, поднимает голову, Сокджин думает, что этого, нахер, просто не может быть.

— Высоко же ты забурился, — оценивающе хмыкает Чонгук, на что мужчина только деснисто улыбается. У него из одежды только низко сидящие голубые джинсы, явно потрепанные временем, хотя дырки на коленях выглядят больше как что-то декоративное, нежели протертое, но Сокджин попросту не может об этом думать.

Мужчина, Мин, скользит большой жилистой ладонью по голой груди, увитой татуировками едва ли не хлеще, чем у Чонгука, и переваливается с одной босой ноги на другую, приглашающе расставляя руки. Он шепелявит нещадно, гиенисто посмеивается и шмыгает носом, прежде чем прохрипеть доброжелательное:

— Добро пожаловать, друзья.

— У бездомных двери распахнуты настежь для каждого, — лорд Ким подходит ближе, крепко пожимая чужую ладонь.

— Лиса, — цыкает беззлобно на него Мин, и Тэхён только широко усмехается, даже ничего не говоря в ответ.

— А где Граф? — спрашивает Хосок, усаживаясь на диван и тут же беря в руки поводок, лежащий рядом. Он явно лукавил, когда на слова Намджуна «Выглядишь так, будто часто бывал здесь» просто пожимал плечами: Чон выглядит, будто жил здесь несколько лет, не меньше. Он тут же прибирает к рукам пачку мармелада, пробует его но, впрочем, тут же морщится, выплевывая недовольно, — опять кислые.

— У Графа обед, — отвечает Мин, кивая головой на комнату с ультрафиолетом, — у меня тоже был обед, пока ты не решил сожрать его, ащеул.

Хосок недовольно шуршит упаковкой, отбрасывая ту на другой край дивана, где её попутно цепляет Чонгук, направляющийся к комнате с ультрафиолетом. В ней, судя по всему, находится какое-то домашнее животное: собака или, может, кошка, хотя профессор не видел еще ни одного животного с того момента, как они заехали в фавелы. Страшные догадки о том, что могли с ними сделать местные жители, неприятно прокрадываются в голову.

Голод вынуждает творить действительно страшные вещи.

— Мы приехали к тебе по делу, — говорит лорд Ким, скрещивая руки на груди. Он совершенно не вписывается в окружающую обстановку: лощеный и дорогой, среди облупленных стен и вонючей мебели Тэхён выглядит клочком цивилизации, не иначе. Он впервые на памяти профессора говорит с кем-то, кроме Чонгука, неформально, видимо, действительно давние знакомые.

Сокджин вот тоже, как оказалось, давний знакомый.

Необходимость поздороваться начинает ощущаться примерно в эту же минуту, когда они понимают, чего все ждут.

— Ким Намджун, Министерство обороны США, — представляется политик, и Мин тут же поворачивает на него голову. У того на шее, прямо под затылком, расправил крылья чернильный архангел, — рад нашему знакомству.

— Мин Юнги, Министерство обороны фавелы Алемау, — Намджун шутку одобряет коротким смешком и не брезгует пожать чужую руку. Мин, кажется, опасения у него не вызывает, а вот Адам так и стоит в проходе, брезгливо поджимая плечи и явно не собираясь подходить ближе. Его никто будто бы и не замечает, зато Сокджина, побелевшего до состояния штукатурки, Юнги видит. И удивленно приподнимает брови:

— Когда я звал вас на чай, то даже не мог подумать, что вы приедете за этим в Рио.

Сокджин сглатывает натужно и как-то истерично посмеивается:

— Я тоже не мог подумать, профессор Мин.

Тот улыбается шире, оглядывается на темнокожего мужчину за своей спиной и просит организовать им чай, какой-нибудь вкусный, с травками. Сокджин не хочет с травками, он вообще ничего не захочет в ближайшие сутки точно, есть и пить с чужих рук как минимум, но перед ним сейчас стоит Мин Юнги, и это просто настоящий бред. Лорд Ким приподнимает брови, переводя взгляд с одного на другого.

— Вы знакомы? — спрашивает Намджун, который даже в удивлении чуть подается вперед. Хочется подышать полной грудью, но в доме это делать себе дороже — хотя бы не пахнет ссаниной, и то хорошо, но вонь сырого мяса все еще маячит где-то на периферии.

Мин Юнги кивает Сокджину головой, мол, давайте, вы можете сказать, и тот все-таки вдыхает глубоко, собирая мысли в густую кучу.

— Мы, вроде как, — медленно моргает Сокджин, — преподавали в одном университете в Канаде. Я на кафедре биоинженерии, профессор Мин на истории философии.

— С одной поправкой, — усмехается Юнги, — я преподаю до сих пор.

У Намджуна лоб идет складками, Адам бросает пренебрежительно-шокированное «Чего?!», пока другие, вопреки всему, удивленными не выглядят. Хотя лорд Ким все еще бегает от профессора к профессору глазами — для него это явно стало новостью.

— Твои студенты знают, откуда у тебя загар, или ты говоришь всем, что был на Бали? — интересуется между делом Хосок, поглядывая в сторону второй комнаты, из которой раздается тихое бренчание. Загара у Мина нет и в помине, словно тот на улицу не выходит вообще, из-за чего в сравнении с темнокожими взмокшими бразильцами, только и успевающими, что менять потные майки да тягать свой вес на турниках, по Мину вообще не понятно, в чём только там душа держится. Он худой и жилистый, при этом ниже профессора на полголовы и умнее на столько же — Сокджин ненароком вспоминает все открытые лекции, на которых он, по воле ректорского приказа, бывал вместе с другими преподавателями. То, что он видит сейчас, просто отказывается умещаться в голову, потому что профессор Мин Юнги — это невысокий мужчина-азиат в коричневом клетчатом костюме по худой фигуре. Он громко шепелявит лекции по истории философии, остроумно смеётся над опоздавшими студентами, разбрасывается умными старыми словами, иногда почесывает шею, на которой, выглядывая из под воротника белой рубашки, притаился архангел. Студенты часто гадают, где и как профессор Мин набил свою вызывающую татуировку и что она значит, а тот, оказывается, скрывал под рубашкой подводную часть айсберга. Сокджин вспоминает, как действительно обещал выпить с профессором Мином чай, но в тот же вечер его завербовали — пришли люди из Министерства обороны Соединённых Штатов и предложили работу. Ким улетел из Канады в ту же ночь, и он даже подумать не мог, что все это время Мин мог жить подобной жизнью.

Как он вообще, блядь, умудряется всё это совмещать?!

— Хороший мальчик.

Голос неожиданно разбавляет повисшую ненадолго тишину. Профессор заглядывает Мину за спину, где на выходе из смежной комнаты с опущенной головой появляется Чонгук. Сокджин скользит взглядом вниз и в очередной раз за сегодня хочет развернуться нахер и уйти, потому что огромная темно-зеленая ящерица, переваливаясь с лапы на лапу, идёт у Чона под ногами.

Она метра два в длину точно — похожа больше на крокодила, но вместо зубастой пасти у нее длинный острый язык, то выглядывающий из пасти, то прячущийся в нее снова. Варан.

— Граф, ты покушал? — любовно спрашивает у рептилии Мин, но тот даже не обращает на хозяйский голос внимания, перебирая короткими когтистыми лапами в сторону дивана. Если бы Сокджин смотрел это всё на видео, он бы даже посмеялся с того, как вараны забавно ходят, но этот чертов потомок динозавров сейчас шипит в паре метров от него, и ну нахер такие забавы, варан может заживо сожрать крупную обезьяну, откусить профессору ногу для него просто дело принципа.

Зато Чонгуку, похоже, веселее всех: он, расставив ноги по обе стороны от Графа, с кряхтением берет того на руки, как маленькие дети берут несчастных, замученных играми котов, и направляется в сторону лорда Кима. Длиннющий острый хвост ящера громко скребёт по полу.

— Детский сад, Чон, — выдыхает Тэхён, но руку с некой опаской всё-таки протягивает, поглаживая ящера по бугристой спине.

— Когда он уже откусит тебе член? — усмехается Мин, поглядывая на висящего в чужих руках Графа. Тот только тихо шипит и снова быстро показывает темный язык, чтобы через секунду спрятать его обратно.

— Не раньше, чем мы разберемся со всеми делами, — мышцы на руках Чонгука вздуваются от веса практически двухметровой ящерицы, но тот не подаёт и виду, что ему тяжело, удерживая Графа на весу, пока лорд Ким заинтересованно скорябывает пальцем какой-то странный нарост на его когтистой лапе.

— Мы не будем разбираться с делами в ночь, — говорит Мин, и это, на самом деле, имеет смысл: они еле высидели десятичасовой рейс, солнце грозится скоро зайти, да и на один рассказ о том, что случилось, может уйти непростительное количество времени. — И тем более не здесь.

Сокджин еле удерживает себя от облегчённого выдоха: кажется, им не придется ночевать в этой конуре. Радость затапливает его тело горячей волной, боже, неужели скоро этот день закончится.

— Господин Мин прав, начинать сейчас нет никакого смысла, — Намджун тянет руку к карману брюк, достает телефон и смотрит на время, — нам бы хорошенько отдохнуть и поработать завтра на свежую голову.

— Не судьба нам с вами попить чай, профессор Ким, — хмыкает Юнги, краем глаза глянув на не сильно и расстроенного Сокджина, — пойдёмте.

Профессор не знает, куда их собираются вести, он просто искренне надеется, что там пахнет хотя бы так же, как на пыльной улице. Мин ловко щелкает карабинами, когда надевает на Графа специальный поводок, и, опустив того на пол, указывает рукой в сторону ещё одной двери, скрытой в другом конце комнаты. За ней оказывается выход в очередной закоулок, а там, спустя несколько десятков более-менее приличных домов, в которых виднеются окна и даже прочные, на первый взгляд, двери, они, наконец-то, останавливаются.

Спущенный с поводка Граф, смешно переваливаясь, подходит к небольшой дверце для собак и по-хозяйски ныряет внутрь дома. Сокджин смотрит на место, где ему придется провести ночь, и хотя бы впервые за последние часы не жалеет о том, что его в аэропорту не укусил ядовитый паук.

Разве что самую малость.

    Комментарий к Глава 11. Продавец воздуха

    **Лихорадка Денге** — это флавивирус, переносимый комарами, выявленный в тропических и субтропических регионах мира;

Синий тайский чай, который пил Хосок, называется Анчан :)

> — Да ты решил мулингом заняться?

Мулинг — процесс перевозки наркотиков в контейнерах в желудочно-кишечном тракте; проще говоря, мулами называют людей, которые в собственной заднице провозят запрещённые вещества.

Варан: https://avatars.mds.yandex.net/get-zen_doc/1781308/pub_5debb399bc251400b0840d92_5debb43cd4f07a00add469ec/scale_1200

Если брать ящера маленьким, то его можно держать как домашнее животное, он будет в достаточной мере ручным. Есть много видео, где вараны забавно перебирают лапками, пока гуляют на поводке. А ещё есть видео, где варан заживо проглатывает обезьяну, не советую смотреть, но можете глянуть на досуге :)

Песня, которая играла в машине: Nicky Jam — With You Tonight (Hasta El Amanecer)