himera

В седьмом часу утра телефон сигналит коротким призывным сообщением с корпоративной почты. Намджун тянется к экрану неохотно, хотя уже больше часа сидит на рабочем месте и давно пора бы проснуться, но ресницы предательски слипаются друг с другом, зевота огромным воздушным куполом подпирает горло изнутри, поэтому хочешь не хочешь — откроешь рот и с тихим воем все-таки зевнешь. Неподалеку сидит такой же взъерошенный Адам, привычно клацая по маленьким кнопочкам своего мини-компьютера. У него вместо красивой укладки воробьиный ворох волос на голове, вместо костюма — выправленная из штанов мятая рубашка, вместо очков в элегантной оправе — покрасневшие и опухшие глаза, которые не видят ничего дальше экрана ноутбука. Из его портфеля, небрежно скинутого на диванчик, выкатился консилер, тщательно запрятанный за упаковкой витамина C, пачкой сигарет (на которые Намджун грешным делом бросал взгляд) и кремом для чистки лаковой обуви. Не совсем набор юного спасателя, но Ким не отказался бы воспользоваться чем-нибудь из этого, например, витамином C (или парочкой сигарет, но он принципиально не собирается даже думать об этом).

Адам, так и не побывавший этой ночью дома, протяжно зевает и, как собака Павлова, тут же встает со своего места, только заслышав сигнал долгожданного сообщения. Намджун тоже весь подбирается, протирает слезящиеся глаза внутренней стороной запястья и с тяжелым вдохом тянется к экрану, снимая с него блокировку. Электронный файл из Грузии уже томится на его почте.

— Отправлю его на печать, — волнительно говорит Ким, на что стажер только кивает, мгновенно приободрившись от одного только знакомого адреса в графе «От кого». — Кто-то есть сейчас в отделе?

— Колин оставался в ночь, — Адам достает из кармана брюк свой практически севший смартфон, открывая окно сообщений, — написать ему, чтобы напечатал и принес?

— Да, пожалуйста.

Стажер только кивает, начиная быстро щелкать по экрану двумя большими пальцами, пока Намджун, соблазняясь прочитать электронную версию документа, только закрывает её, тут же открывая корпоративную почту, чтобы написать всем ближайшую дату и время общего сбора. Хосок, который сейчас ночует в своем кабинете на том самом небольшом диванчике, наверняка придет раньше всех, опять попробовав упросить Кима, чтобы тот подсобил ему с целлофановым пакетом, но превращать их зал в подобие наркотического притона с травкой, горящим в темноте автоматом с едой, растаманской музыкой и разговорами о биологическом оружии Намджун откровенно не хочет. Поэтому отказывает упрямо, но что-то ему подсказывает, что скоро Хосок прибегнет к братской помощи и тогда все старания окажутся бессмысленными: предстоит им всем неминуемо скуриться под Питера Тоша.

— Готово, — из мыслей о возможном грядущем Кима вырывает Адам, который опускается на стул рядом и устало вплетает пальцы в запутанные волосы, — он придет, как только все напечатает.

— Отлично, — Намджун тоже принимает негласный перерыв, устало откидываясь на спинку своего стула и вытягивая затекшие ноги под столом. Он, в отличие от Адама, все-таки успел скататься домой на несколько часов, но поспать не удалось даже в собственной кровати: Ким вертелся с бока на бок, пока рой мыслей жужжал в черепной коробке, и все-таки на двадцатой минуте сдался, переворачиваясь на спину и открывая покрасневшие глаза, намека на сон в которых как не было, так и не появилось.

— Господин Ким, — неожиданно зовет его Адам, — могу я задать вопрос?

— От чего не можешь-то? — улыбается устало Намджун, — Задавай.

— Не подумайте, что я этим как-то сильно интересуюсь, — бегло оправдывается стажер, — но поймал себя на мысли и не могу перестать думать.

— Говори уже, — без раздражения подначивает его Ким.

— Лорд Ким Тэхён и брат Хосока, — намеренно не называет имени, потому что от одних только воспоминаний о его нахальной улыбке внутри все буквально кривится, — их куда-то поселили? В плане, этим занималось Министерство или их приезд не котируется официально?

Намджун задумчиво постукивает пальцами по деревянной столешнице.

— Нет, их приезд нигде не задокументирован, — Адам удивленно приподнимает голову, — если честно, я даже не задумывался над этим.

— Чон Чонгука можно распределить в одну из наших тюрем, — тут же предлагает он, — это не проблема, на западе есть небольшой населенный пункт в двух часах езды. Он как раз по соседству с одной из федеральных колоний. А лорду Киму наверняка хватит денег для того, чтобы снять себе номер в отеле на время пребывания здесь.

— Насколько я знаю, Чонгук сам из Вирджинии, — вспоминает Намджун их нечастые разговоры на службе, — у него здесь наверняка есть дом. Тут уже все зависит от лорда Кима: отпустил он его в этот дом или оставил рядом с собой. Не могу судить.

— Если бы на мне была ответственность за уголовника, — Ким слегка хмурится от грубых слов стажера, но тот этого не замечает, — я бы ходил с охраной, носил с собой нож и не отпускал его дальше, чем в туалет. Поэтому я совершенно не понимаю, чем руководствуется лорд Ким. Он совсем не боится?

— Чонгук не убийца, — отвечает ему Намджун, — не насильник, не террорист. Лорду Киму нет смысла бояться за свое здоровье, его не тронут.

— Тогда почему его посадили в тюрьму?

— Британцы просто попытались, — Ким задумчиво замирает, проигрывая на языке свои следующие слова, — спрятать зверя в клетке, пока он не перегрыз им горло. Естественно, небезосновательно.

— На каком основании его посадили? — интересуется заинтригованный Адам.

— Преступление против государства.

Намджун замолкает, вспоминая, как полгода назад он узнал о происходящем в лондонском суде. Дело едва ли тише, чем произошедшее в Солсбери, но если Скрипалей до сих пор обсуждает весь мир, то приговор Чон Чонгука не вышел за пределы каменных судебных стен ни с единой мышью. Ким узнал об этом от Хосока, для которого любая новость, что иронично, далеко не новость — тот рвал и метал, когда услышал срок, на который осудили его брата, но даже он ничего не смог сделать. Через три дня он резко, как по щелчку, успокоился: перестал каждые пять минут упоминать ебаного во все дыры лорда, перестал злиться, словно тумблер ярости внутри кто-то ловко выключил неведомым Киму способом, перестал откровенно скуриваться, сжевывая фильтр за фильтром. Для Намджуна до сих пор остается загадкой, что произошло в тот позднеапрельский вечер, он только догадывается, что Чонгук каким-то образом связался с братом из тюрьмы, сказав ему что-то о своем заключении, что смогло бы того успокоить. Скалить зубы на британскую власть Хосок не перестал, но зато теперь всегда широко усмехался, когда речь случайно заходила о заключении его брата — и было в этом что-то настораживающее, если не откровенно пугающее.

— И все равно не могу понять мотивов, — Адам наклоняется назад, пытаясь сидя заправить мятые края рубашки в штаны, но получается едва ли опрятнее, чем было до этого, — лорда Кима. Он будто ему доверяет.

— Главное, ты не доверяй лорду Киму, — со смешком отвечает Намджун, хотя в глазах его оседает невысказанная серьезность, — По нему не скажешь, но лорд Ким — жестокий человек. На той нише, которую он занимает во власти, его затопчут за любую слабость.

— Он как-то связан с внешней политикой?

— Скорее, внешняя политика связана с ним, — иронизирует Намджун, припоминая всю известную ему информацию, — он возглавляет Совет национальной безопасности Великобритании. Раньше этим занимался непосредственно премьер-министр, но после некоторых внутренних перестановок решили ввести новую должность, которую, с легкой руки королевы Елизаветы, и занял лорд Ким. Это избавило британцев от многих проблем.

— Не понимаю, как национальная безопасность связана с делом брата Хосока.

— Как ты думаешь, — Ким поджимает пальцы на ногах, которые начинают побаливать от узких носков туфель, и выдыхает, — что можно оправдать интересами национальной безопасности?

— Многое? — предполагает Адам.

— Всё.

Лорд Ким обладает властью, проникающей в каждую сферу, каждый социальный институт. Намджун не уверен, воспользовался ли он ей, когда проходило апрельское дело против Чон Чонгука, но это лучшее оправдание ненависти Хосока из всех возможных. И это тоже пугает.

— Лорд Ким имеет потрясающую для его должности способность, — Адам, серьезно задумавшийся над словами Намджуна, возращает на него глаза, — он удивительно умеет извлекать из всего личную выгоду. Это долгое время останавливало меня от вербовки Чонгука и, на самом деле, беспокоит до сих пор. Если по окончании дела мы останемся с голой задницей, а Химера будет легально переправлена в Британию, я, знаешь, ничему не удивлюсь.

Намджун с невеселым смешком подтягивает к себе обратно ноги, удобнее усаживаясь в кресле и облизывая сухие губы. Стажер на его слова только молча опускает голову, задумчиво потрясывая коленкой, и спрашивает в пустоту через несколько секунд тишины:

— И все же, где они живут?

***

Арлингтон тонет в зелени и не тонет в людях. На двести тысяч человек в этом маленьком городке одно большое кладбище, один не менее большой Пентагон и тысячи, если не миллионы деревьев. Они заглядывают в окна, пробиваются из-под асфальта, кустятся на каждом, даже самом маленьком, переулке и одуряюще пахнут чуть сладковатой хвоей. Зима в Вирджинии теплая, её едва ли вообще можно назвать зимой, но листья опадают, температура слегка понижается, а люди накидывают на плечи ветровки и, не снимая шорт с кроссовками, выходят на ежедневную прогулку.

Арлингтон напоминает уродливую версию Лондона: тоже длинные узкие дороги, тоже невысокие, притертые друг к другу домики из кирпича с красивой побелкой, тоже узкие кованые заборчики и усеянные клумбами участки. Эта теснота совершенно неуютная, но сбегать из неё от чего-то не хочется. Хотя Тэхён, стоя на пороге чужой квартиры, все-таки вспоминает собственное поместье, усеянную короткой вечнозеленой травой землю, щедро подаренную королевой вместе с формальной припиской «лорд» для всех возможных документов и большим каменным домом, кажется, некогда чьей-то старой резиденцией. В нём, ютясь у высоких деревянных окон, коротает вечера черношерстая Хель со своими мокроносыми щенками, возле камина лениво кусают друг друга за острые уши светло-шоколадная Съевн и абсолютно белая Идунн. Голубоглазый Зевс стремится уползти от своих братьев ближе к камину, но внимательная мать хватает того за шкирку и быстро возвращает обратно. Тэхён вспоминает треск поленьев, мягкой барабанной дробью сливающийся с ритмичным топотом копыт Шамана, которого конюх отпускает хорошенько развеяться перед сном, и шумно выдыхает, снова оказываясь за океаном. Здесь только спертый воздух, запах бензина и мирно катающиеся под окнами зеленые автобусы. Американская панацея и британское ярмо.

Тэхён замечает большие, распахнутые окна, на границе которых мешаются друг с другом декабрьская свежесть и спертый от многолетней тишины воздух. На дорогой мебели нет пыли, возле кожаного дивана стоит небольшой лордовский чемодан, в котором мнутся дорогие шерстяные костюмы. Рядом — большой пакет, который, как видно издалека, тоже полон вещей. Похоже, Хосок все-таки очень постарался к приезду брата.

— Почему Арлингтон? — негромко спрашивает лорд Ким, оставляя чуть пыльные с дороги лакированные туфли у двери.

— Здесь тихо, — Чонгук проходит внутрь в грязных берцах, задумчиво замирая посреди зала, — и безопасно.

— Прямо под крылом Министерства обороны? Умно.

— Никто никогда не ищет спрятанное у себя под носом.

Чонгук улыбается уголками губ, а затем неожиданно наклоняется вперед, стягивая темно-серую тонкую футболку через голову. Бугристая татуированная спина обнажается стремительно, волосы на затылке ерошатся из-за тугого воротника, пока Чонгук избавляется от рукавов, комкает ткань и откидывает её на диван. Разворачивается к лорду лицом. Свободные спортивные штаны цепляются за тазовые косточки из последних сил, обнажая треугольником стремящиеся к паху косые мышцы живота, но Тэхён, следом скинувший со своих плеч пиджак, их стремлений не оценивает: перед глазами лишь мутная пелена в минус три с половиной диоптрии, от которой не спасают испорченные однодневные линзы. Их пора бы давно уже снять, да только Ким не решил: делать это посреди заблеванной тюрьмы, никогда не дезинфицируемого самолета или самого большого офисного здания в мире, которое в миру просто Пентагон, но все мы знаем, что эту страну уничтожат бюрократы.

Глаза нещадно режет, Тэхён промаргивается, попутно расстегивая тугой жилет и с каждой пуговицей втягивая грудью все больше и больше воздуха. Он словно расшнуровывает на себе дамский корсет, который признан либо сделать талию тоньше, либо ненароком стать причиной ранней асфиксии — Ким честен с собой, удушье его никогда не возбуждало, поэтому пропахший потом тугой кусок ткани летит следом за чужой мятой футболкой на диван. Еще никогда ему не была так противна одежда.

— Вдохнул американского воздуха и почувствовал свободу? — усмехается Чонгук, расшнуровывая берцы и скидывая их на светлый ворсистый ковер прямо так, с засохшими ошметками грязи на подошве.

— Тебе британский воздух, судя по всему, чувства такта не добавил, — Тэхён вынимает из галстука дорогую булавку, аккуратно откладывая её на столик неподалеку от себя, а затем развязывает тугой узел, оставляя темную полоску ткани болтаться под расстегнутым до ключиц воротником.

— Вечно бы смотрел на то, как ты раздеваешься.

Длинные смуглые пальцы Кима, украшенные тонкими кольцами, замирают на одной из маленьких рубашечных пуговиц.

— Не могу ответить тем же, как минимум, потому что я тебя не вижу.

Смешок, сорвавшийся с губ Чонгука, слышно даже на разделяющем их расстоянии.

— Я могу подойти ближе.

— Только попробуй.

— Я только попробую.

Лорд Ким опирается спиной об высокий комод, чувствуя, как от суточной усталости щекотливо подкашиваются колени. Горящее пламенем внутри желание поспорить утомленно тухнет, и только сквозняком скользящая между ребер раздраженность не позволяет этому пламени окончательно потухнуть. Рубашка солёно воняет потом, в желудке потягивает режущая боль: то ли голод, то ли язва решила напомнить о себе вне её любимого расписания утро-вечер, Тэхён не берется даже предполагать. Он хочет проглотить со слюной собственную гордость, съесть какое-нибудь дерьмо, из-за которого его завтра утром хорошенько прополоскает, а затем лечь спать хотя бы на несколько часов, чтобы встать и уже потом смыть с себя суточную грязь. Ни спорить, ни раздеваться дальше ему откровенно не хочется.

— У тебя уже есть предположения, где сейчас находится вирус? — неожиданно спрашивает Чонгук, тихой босой поступью подходя ближе.

— Мне интересно послушать твою версию, — Тэхён замечает движение, но сам не дергается, только устало запрокидывает голову и облизывает задумчиво сухие губы. Как он заебался за сегодня, кто бы знал. — Касаемо всего.

— Они думают, что вирус в Омане, — лорд вяло кивает головой, все еще смотря куда-то вверх и из последних сил обдумывая то, что ему сейчас говорит Чонгук, голос которого с каждой фразой становится все громче и громче, — если после экспертизы в следах на полу обнаружится ладан, можно сказать, что их догадки правильные.

— Ладан? — негромко переспрашивает Тэхён. — При чем здесь ладан?

— Оман тонет в Ладанных деревьях, — размеренно объясняет Чонгук, — в их городах воняет как в православных храмах. Женщины мажут смолой больных детей и ароматизируют дома, куски ладана часто валяются прямо на земле. Забитая им подошва — дело времени.

— Если они обнаружат на полу следы смолы, — предполагает Ким, — и если докажут, что это дело рук оманцев, что дальше?

— Не боги горшки обжигают, мой лорд, — раздается совсем рядом. Тэхён опускает голову, четко различая в паре шагов от себя дремлющего на чужой груди чернильного тигра. — Простым оманцам нет дела до того, что происходит в тайных американских лабораториях. Остается один вариант — это кто-то важный и кто-то явно осведомленный, а таких, на моей памяти, в Омане не больше десяти. Будет из чего выбирать. И они выберут.

Чонгук близко, Тэхёну не нужно иметь хорошее зрение, чтобы чувствовать чужое, пульсирующее энергией, тело совсем рядом. Он кожей ощущает остатки теплого, выдыхаемого носом, воздуха, и к копчику предательской стайкой щекотно ускользают мурашки.

— Спасибо за интересную версию, — негромко выдыхает Тэхён, поднимая глаза к лицу напротив.

— Вы задолжали мне другую благодарность, — с полуулыбкой напоминает Чонгук, делая еще один шаг вперед. Лорд, вопреки желанию вжаться задницей в комод, остается на месте, позволяя сократить и так маленькое расстояние до минимума.

«Надеюсь, ты поблагодаришь меня.»

«Поблагодарю.»

— Нет, Чонгук.

— Дешево нынче стоит лордовское слово, — Тэхён сжимает зубы, несколько раз чертыхаясь внутри: его собираются развести, как ребенка, его же убеждениями. Чонгук получает от этого какое-то доселе неизвестное наслаждение — у Тэхёна уставшие и покрасневшие глаза, в которых ведут вечную борьбу со смирением те самые лордовские принципы, на которые Чон давит грамотно, с особым удовольствием. И то ли действительно у них со смирением цугцванг — ходи куда хочешь, с каждым шагом будет только хуже, — то ли суточная усталость, так невовремя навалившаяся на плечи, тушит старательно горящий внутри огонь одним только своим «Чем быстрее согласишься, тем раньше всё закончится». А соль лишь в том, что Тэхён не может отказаться. И они оба это прекрасно понимают.

— Сдаюсь, — устало капитулирует лорд Ким, приподнимая ладони в знак поражения. Уголки губ Чонгука дергаются вверх, но сам он не двигается с места, — ты можешь сделать это.

— Я могу? — приподнимает брови Чон с улыбкой. — Это твоя благодарность.

В груди все предательски взрывается смесью негодования и трепета, когда Чонгук делает большой шаг назад и вызывающе разводит руки, мол, давайте, милорд. Тэхён шумно втягивает носом воздух и снова проглатывает горькое раздражение, которое знакомыми искрами мелькает в утомленных зеленых глазах. Он сжимает челюсти, хватает себя за яйца, и, неохотно облизнув губы, шагает вперед, соприкасаясь с чужой голой грудью своей, спрятанной за тонкой тканью белой рубашки. Чонгук по-прежнему не двигается, провоцирует, поигрывает густыми бровями и опускает глаза на чужие губы, не переставая при этом вызывающе улыбаться.

Это ничего не значит.

Они замирают, соприкасаясь грудью, пока Тэхён сжимает кулаки, от чего на предплечьях становится видно витиеватые вздутые вены, и дышит шумно, громко, все-таки проигрывая накатывающему волнами смирению. Оно, слабое и совращающее, дает волю чему-то более страшному. Тому, что Тэхён запрещает себе ощущать уже долгое время, отчего злится неимоверно, но назад уже не сворачивает. Перед опущенными вниз глазами чужой подбородок с начавшей появляться после давнего бритья щетиной и испещренные рисунками плечи. Чонгук дышит носом, и Тэхён ощущает это своими смоченными слюной губами, но продолжает задумчиво медлить.

— Сам-сам-сам, — не скрывая удовольствия, будто ребенка, подначивает его Чон, все так же держа руки раскрытыми. Но следующие слова он говорит тихо, вкрадчиво, и Киму от них хочется сгореть на месте заживо, — я бы убил его за тебя, Тэхён.

Лорд ловит предательски убегающее из груди сердце и жмурится, наклоняясь достаточно для того, чтобы уткнуться кончиком носа в чужую щеку. Чонгук договаривает ему в губы:

— Прямо посреди двора задушил бы теми же руками, какими всегда обнимал тебя.

В груди от этих слов колотит набатом, печет так, что жар по всему телу расходится.

— Ты борешься почем зря, — все шепчет Чонгук, — сдавайся, милорд. Сдавайся.

Тэхён шумно тянет носом воздух, приоткрывает рот и поднимает голову, сначала щекотно пробегаясь по чужим губам, а затем одним маленьким рывком вжимаясь в них своими. Они не сладкие, не соленые, на вкус как пресная кожа и только, но Тэхён сильнее жмурится и влажно соскальзывает с верхней губы на нижнюю, мягко засасывая её своим ртом, и под ребрами от этого ноет нестерпимо, тянет, зудит, кровоточит, а ещё совершенно ненавистно тихо трепещет.

Сдавайся.

Чонгук не двигается, так и замерев с распахнутыми руками, пока Тэхён, сжав по швам кулаки, влажно прикасается к нему губами и устало молится, чтобы этого хватило в качестве обещанной благодарности. Он понимает, что все-таки не хватает, когда Чонгук на все тягучие лобызания его губ только усмехается и, бегло прихватив чужую нижнюю губу своими (не удержался), с влажным чмоком отстраняется назад.

— Что ты хочешь? — смиренно выдыхает лорд Ким, пока его грудь с горящими от недостатка кислорода легкими печет невыносимым пламенем. Они все еще слишком близко, и это до сих пор огромная проблема, потому что Тэхён практически чувствует, как по чужому телу толчками качается кровь. Чонгук поддевает его нос своим, молча прося приподнять голову, и это получается настолько интимно, что челюсти невольно накрепко сводит. Сил сопротивляться нет совершенно — хочется закрыть скорее гештальт и лечь спать.

— Я не почувствовал благодарности.

Уёбок.

На скулах начинают поигрывать желваки, когда лорд Ким смотрит Чонгуку в заплывшие кровью черные глаза и разозлено стягивает с шеи галстук, который и так уже почти сполз на пол.

— У тебя проблемы с рецепторами.

— Не стой столбом, и у моих рецепторов не будет проблем.

Тэхён сжимает между пальцев полоску галстука, и только богу известно, как внутри его усталого тела войной идут друг на друга задетые принципы и насильно задушенное несколько лет назад желание остаться. И непонятно: то ли назло, то ли смирившись, то ли просто предательски захотев, Ким снова опускает голову, проскользнув щекой по чужой щеке, и тянет руки вперёд: ведёт большими смуглыми ладонями по чужим рельефным бокам, потом медленно за спину и вверх, ощущая самыми кончиками пальцев, как под ними волнами расходятся мурашки, и цепляется за голые чернильные плечи.

Рты вжимаются друг в друга с болью, и Ким не позволяет себе отстраниться, сильнее наклоняя голову, чтобы обхватить чужие расслабленные губы своими напряженными и плотно зажмурить глаза.

Ну же, давай.

Когда его шеи сбоку касаются мозолистые кончики чужих пальцев и щекотка стремительно расползается по коже, Тэхён от облегчения шумно выдыхает через нос. Рефлекторно пытается уйти от прикосновения, но большие шершавые ладони крепко и тепло обхватывают его лицо, не позволяя даже дёрнуться в сторону. Чонгук тяжело выдыхает следом, удерживает Кима на месте, чтобы еле ощутимо отстраниться назад, приоткрыть рот и тут же влажно захватить чужие губы своими.

Пальцы одной руки вплетаются в черные британские кудри на затылке, пока другая ладонь опускается вниз по плечу, соскальзывает с локтя на узкую талию и останавливается на заднице. Тэхён возмущённо скулит в чужой рот, когда ощущает схватившие и сильно сдавившие его ягодицу пальцы, но Чонгук не позволяет даже дёрнуться, с новым чмоком отстраняясь, чтобы быстро набрать ртом полную грудь воздуха и заново притянуть его за затылок.

— Убери руку, — невнятно мычит лорд в секундных перерывах, когда на вдох не хватает времени, но Чонгук показательно игнорирует, поглаживая большим пальцем мягкий участок кожи прямо под поясницей, где спина переходит в округлые бедра.

Тэхён жмурится и терпит, потому что задолжал. Прячет язык за зубами, чтобы не дать этому вылиться в большее, топит собственную слабость в собственной же желчи, и цепляется сильнее за чужие голые плечи, чтобы в последний момент не сорваться. Чонгук чувствует, как усиляется лордовская хватка, и давит ладонью на его копчик, чтобы крепче прижаться друг к другу.

— Всю жизнь бы с тобой целовался, — отрывается, чтобы сказать и втянуть ртом чужие губы, а затем через несколько секунд отпустить их с громким влажным чмоком. Тэхён дышит грузно, тяжело, его ладони постоянно соскальзывают, потому что уже давно влажные от пота, но Чон не отпускает. Дает отдышаться и жарко дышит сам, беспорядочно водя носом по чужой теплой щеке, пока Ким, который просто не в силах отклонить голову, терпеливо принимает щекотливое прикосновение.

— Доволен? — хрипло спрашивает он, с усилием размыкая гудящие от спавшего напряжения губы. Чужая рука все еще неприятно обжигает ягодицу. — Это ничего не меняет.

— Если я возьму в заложники какую-нибудь маленькую африканскую страну, — не скрывая удовольствия, предлагает Чон, — ты откупишься за каждую их жизнь?

— Мне нет дела до жизни африканцев, — ладони Кима медленно смещаются с плеч на острые лопатки, голос его возвращает себе режущую собранность, — можешь делать, что хочешь.

— А если это будет Оман?

Тэхён на секунду замирает, и Чонгук, довольно сжав напоследок его задницу, скользит рукой вверх по широкой спине.

— Пока это не затрагивает интересы Соединенного Королевства, мне нет до них дела.

— А я затрагиваю его интересы? — любопытствует Чонгук. Тэхён не удерживает в груди смешок и опускает ладони еще ниже, проникая кончиками пальцев под слабую резинку серых спортивных штанов.

— Все-то ты знаешь, Чон.

Заключенный улыбается тоже. Поднимает голову, заводит руку за спину, цепляет под резинкой одну из ладоней и тянет её вверх, чтобы, смотря Тэхёну прямо в глаза, осторожно прижаться к пальцам губами.

— У меня будет к тебе просьба, — тихо выдыхает милорд.

Чонгук целует лордовскую руку с только им двоим известной благодарностью, пока Тэхён дает их разговору перерыв, а избитому и изрядно задавленному трепету внутри себя карт-бланш на секундную слабость.

Поесть он сегодня уже не успеет, придется затопить язву внутри работой и желудочным соком.

***

Когда после короткого стука в зал заходит профессор, Адам уже десять минут как жует листья салата, которые по меню «Цезарь с курицей и сухариками», но сухарики размокли и стали хлебной кашей (подожди пару дней и забродит до кваса), а курица, похоже, простое соевое мясо, которое добавляют в лапшу быстрого приготовления, мол, настоящие кусочки, нужна только вода. Адам не глупец, он знает, что если залить их кипятком, цыплята не вылупятся, но почему-то от салата за два доллара он ожидал большего.

На другом краю большого стола, забурившись в непонятную детскую книжку и привычно поджав под себя ноги, сидит Хосок — у него небольшой наушник в ухе, выглядящий достаточно серьезно, совершенно пустая пепельница, которая все еще просто покрытый пеплом черепаший панцирь, и ноутбук, на котором открыт арабский сайт для студентов с какими-то аудиолекциями по геологии. Адам только предполагает, что это он, потому что арабскую вязь читать он не умеет, но университетская шапочка с кисточкой, небольшой герб и находящиеся повсюду кирки с молоточками наталкивают на определенные мысли. Совершенно другой вопрос: какого черта Хосок, который вообще-то, по предположениям самого Роса, не знает арабскую вязь, делает на этом сайте?

Хотя сейчас Адам в принципе не берется судить, что тот делает в свободное от работы время. Хосок сосредоточенно листает маленькую цветастую книжку с картинками, явно что-то слушает и периодически поглядывает на экран ноутбука, будто пытаясь соединить все в одно. И это при условии, что пепельница его с самого утра была пуста. Как и последние несколько дней.

— Доброе утро, — Сокджин, зашедший в зал, вяло улыбается и шелестит халатом в сторону свободного стула. Взгляд его падает на задумчивого Хосока и его вычищенную черепаху, — как поживает Маргарет?

— Как видишь, нам грустно, — отвечает Хосок, когда посматривает глазами страницу и перелистывает на новую. Адам, поймавший вопросительный профессорский взгляд, пожимает плечами:

— Бумага для самокруток закончилась.

Сокджин понимающе кивает, не к месту вспоминая, как он пару дней назад не удержался и всё-таки забил в интернете слово «дислексия», узнав в свои тридцать с лишним лет, что это лишь частичное затруднение чтения и Хосок, при большом желании, может разобраться с указателями или какой-нибудь антинаучной (по мнению Сокджина) статьей о пользе женьшеня в случае ревматоидного артрита. Об этом они, с лёгкой руки дислексика, слушали целую аудиолекцию пару дней назад, во время обеденного перерыва. То, что Хосок предпочитает воспринимать информацию на слух, стало понятно именно в этот момент.

Поэтому детская книжка в его руках вызывает своего рода пару вопросов.

— Стесняюсь спросить, — всё-таки решает поинтересоваться Сокджин, удобнее устраиваясь в кресле и приветственно кивая сидящему неподалеку Адаму, — интересно?

Хосок секунду молчит, после чего поднимает голову и, заложив пальцем корешок, чтобы книжка случайно не закрылась, протягивает её профессору. Ничего необычного — плотные картонные странички, яркие животные на полях и крупные красные буквы в начале предложений. Будь Сокджин ребенком, он бы, наверное, оценил, но ему тридцать пять (один из признаков кризиса среднего возраста — регулярное напоминание себе о кризисе среднего возраста) и цветастый жираф, смотрящий своими маленькими глазками, вызывает в Киме только сомнительное желание никогда не иметь детей.

— Профессор, — Хосок, вопреки всему, выглядит заинтересованно, — что вы видите на этих страницах?

— Этих? — переспрашивает тот, кивая головой на разворот книжки и получая в ответ мычащее подтверждение, — вижу детскую сказку про... — задумчиво тянет, бегая глазами по тексту и картинкам, — «лесных зверей, потерявшихся посреди большого Нью-Йорка».

— Где конкретно они потерялись? — интересуется Хосок, уверенно указывая на то, чтобы профессор полистал страницы.

— «...испуганно остановились возле большого стеклянного здания с длиннющим шпилем...», это аналог башни Свободы? — задумчиво предлагает Сокджин, рассматривая картинку. Адам, похожий сегодня на похмельного испанца, уснувшего после секса на пляже (который коктейль, а не беспорядочное соитие в песке), вяло откладывает свой салат и наклоняется ближе, прислушиваясь к странному, происходящему прямо перед глазами, разговору.

— Это и есть башня Свободы, — соглашается Хосок, откидываясь на спинку стула и поправляя натянувшуюся на коленях ткань штанов, — сколько времени на часах?

Сокджин сначала непонимающе хмурится, но потом находит глазами небольшие наручные часы, висящие на лапе одногорбого верблюда, и поворачивает книжку, чтобы с огромным трудом определить, куда указывают стрелки, — половина третьего.

— Отлично, — Хосок воодушевленно улыбается, — последняя загадка, профессор. Видите Starbucks на первом этаже башни? — Сокджин кивает. — На их витрине вишнёво-мятный латте. Это сезонный напиток, в Нью-Йорке его можно купить только в первый день января. Такая вот акция.

— Да, я пробовал его, когда жил там, — кислятина редкостная, думает профессор, вспоминая неприятный вкус, ради которого он отстоял огромную очередь таких же жадных до ежегодного эксклюзива пижонов, как и он сам.

— А теперь думайте, профессор.

Сокджин поднимает голову на Хосока, который выжидающе улыбается уголками губ, и улыбка эта впервые до свернувшихся в узел кишок отпугивает. Ким опускает голову, пытаясь разглядеть в детской сказке ещё что-нибудь, но кроме больших нарисованных голов (среди которых были тигр, верблюд, жираф и неприятный на вид слон) и окрестностей Нью-Йорка в глаза не бросается совершенно ничего. Хосок опирается локтями о стол, подвигаясь достаточно близко, чтобы голос его ударил по ушам внушительной резью, и наклоняет голову.

— Что должно произойти первого января в половину третьего дня около башни Свободы, профессор Ким?

Сокджин встречается взглядами с Хосоком и непонимающе хмурится.

— Когда верблюд стал «лесным зверем»?

Ким опускает глаза обратно, сталкиваясь с улыбчивым одногорбым животным.

— Где же разгадка, профессор?

— Что там произойдет? — Сокджин снова поднимает голову, чувствуя, как от непонимания в напряженной груди начинает нервозно тянуть.

Хосок откидывается обратно на спинку и усмехается.

— Теракт.

Вздрогнувший Адам потеряно опускается на стул, пластмассовая вилка падает с края стола на грязный пол. Сокджин тут же бросает взгляд обратно на книгу.

— Это не детская сказка, профессор Ким, — Хосок вынимает из уха гарнитур, откладывая его прямо в черепаший панцирь, — это инструкция. Для террористической организации, вероятно, с Ближнего Востока. Возможно, Палестина.

— Как вы узнали?

— Спроси у ребенка, сколько горбов у верблюда, — Хосок, судя по его взгляду, думал об этом совершенно недавно, — он ответит: два. Одногорбые верблюды встречаются только в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Африканцам в Нью-Йорке делать нечего, есть хот-доги разве что, да и те в районе башни Свободы откровенно дерьмовые. В них слишком много горчицы, у меня после неё иногда начинается изжога и приходится кушать тыквенные семечки. А вот террористическим организациям с Ближнего Востока вполне есть дело до жизни американцев, их едой на Манхеттен не заманишь.

Сокджин пораженно смотрит на книжку в своих руках, практически слёзно отговаривая себя не выкинуть ее прямо сейчас в сторону.

— Выделенные буквы в начале каждого предложения — это код, классическое и незамысловатое шифрование, такое может предложить какой-нибудь форум или сайт знакомств. Вероятно, что это пароль, но я всё ещё не знаю, на каком сайте он окажется верным. Может, городские камеры или копские сервера. Не знаю.

— Как они смогли отдать эти книжки на продажу? Что будет, если какая-нибудь мать купит её ребёнку?

— Её детёныш будет думать, что слон и верблюд — лесные звери, — отвечает с усмешкой Хосок, только взгляд его по-прежнему остается неприятно-холодным, — некоторые теракты готовятся десятилетиями. Террористам явно не нравятся новости о том, что американское правительство следит за их переписками, мне тоже не нравится следить за их переписками, поэтому я ушел из того отдела полгода назад.

Адам, когда понимает, что сидит с перекошенным от происходящего лицом, задумчиво возвращается обратно к салатным листьям, и стоит ему только наколоть на пластмассовую вилку кусок соевого мяса, дверная ручка шумно дергается и в проходе с довольной полуулыбкой и синющими синяками под глазами появляется Намджун — похоже, хоть кому-то в этом чертовом здании сегодня весело.

Ан нет — следом за ним в комнату заходит Чон Чонгук, вольготно закинувший руки в карманы собственных спортивных штанов, и он, похоже, совсем не изменился с прошлой встречи, разве что сменил футболку на более свободную да помыл голову (интересно, у всех азиатов в Британии начинают пушиться и виться кольцами волосы?).

У Лорда Кима за его спиной вместо прежнего костюма простой черный пиджак (который наверняка не простой, но профессор не хочет об этом думать), накинутый поверх кофты с высоким горлом, узкие брюки с на зависть ровными стрелками и несколько прежних тонких колец на пальцах. Лорд Ким выглядит лаконично и просто, но эта простота — тот случай, когда овечки, из шерсти которых сшит его костюм, ели только самую зеленую траву, утром и вечером слушали классическую музыку, а затем добровольно подставлялись под машинку, отдавая себя и свою шерсть во благо всей легкой промышленности Соединенного королевства. Тэхён полностью в черном, и только глаза его — по прежнему надменно-усталые — переливаются зелеными бесовскими искрами, от которых у Сокджина нехорошие чувства внутри змеиным узлом сворачиваются.

— Я, блядь, сейчас скурю свой паспорт, — Хосок, не обративший внимание на гостей, раздосадованно смотрит на полупустую (с наушником) Маргарет. Именно в этот момент профессор замечает, как нервно подрагивают кончики чужих пальцев — только как объяснить ему, что бумага для документов не предназначена для самокруток (а для чего она тогда вообще предназначена?), Ким откровенно не знает. Хосок сидит будто на игольчатом коврике, постоянно переминаясь на месте, не может удержать взгляд, чтобы не вернуть его к пепельнице, и весь кажется таким дерганым, что коснись его — и надуется как рыба фугу.

Чонгук пальцем убирает с брови щекочущий кончик челки и задорно щурится:

— У тебя нет паспорта.

Краем глаза заметив глубоко оскорбленное лицо Хосока, за него тут же вступается лорд Ким:

— У тебя тоже.

— Я гражданин мира!

Адам со своего кресла тихо хрюкает.

— Рад, что вы все сдружились, — учтиво вмешивается Намджун, опуская на стол крупную стопку бумажных листов. Итоги экспертизы. — Но нам стоит обсудить это, прежде чем рабочий день закончится. Еще одной бессонной ночи, я, к сожалению, не вынесу.

Несмотря на свои слова, Ким улыбается уголками губ и уверенно усаживается на стул. Его выдают только темные синяки под глазами, стремительно наползающие на щеки, и несколько замедленные движения, словно политику требуется лишняя секунда, чтобы обработать информацию и начать что-то делать.

— Бойтесь человека, который плохо спит, — говорит ему лорд, подходя ближе к столу и тоже опускаясь на стул, расстегнув перед этим единственную пуговицу на своем пиджаке.

— Так говорил Сократ? — с интересом в глазах вскидывает голову Намджун, ловя прищуренный бесовской взгляд на себе.

— Так говорил Заратустра, — отвечает ему, неожиданно, Чонгук, оставшийся стоять на ногах неподалеку, — Ницше.

Сокджин окидывает заключенного удивлённым взглядом, задерживаясь на бессменно мигающем вокруг лодыжки тюремном браслете. Откуда бы уголовнику знать об этом? Чонгук ловит глазами его заметное недоумение и подмигивает с щелчком языка, вынуждая профессора быстро отвернуться обратно.

— Вы посмотрели результаты? — обращается к Намджуну Адам, неловко отставляя от себя еду до конца разговора.

— Да, я прочитал их несколько часов назад, — Ким тянется к ручке, лежащей неподалеку, и попутно открывает практически последний лист, на котором ярким маркером выделены разные участки текста. — Здесь общее заключение: анализ следов обуви, обнаруженные на полу и дверных ручках микроколичества веществ, продукты взрыва. Как мы и предполагали, это были мужчины, рост около 170-ти сантиметров, вес в районе 60-ти килограмм. Невысокие, оба незначительно косолапят. Больше всего следов было в подвальных помещениях, очаг взрыва был в одной из технических комнат.

— Что по обнаруженным веществам? — спрашивает Чонгук, бесшумно подходя ближе к столу. Намджун притягивает к себе документы, начиная сосредоточенно бегать по странице глазами в поисках необходимого раздела.

— Гексоген, — тут же отвечает он, когда глаза останавливаются в конце страницы, — взрывчатое вещество, которое и использовали для поджога. Частицы торфа, практически стопроцентное сходство с почвой вокруг Центра Лугара. Льняные волокна на некоторых поверхностях, в самих лабораториях были обнаружены следы спермы и ладанной смолы.

Лорд Ким неожиданно поднимает глаза и ненавязчиво поворачивает голову в сторону выхода, сталкиваясь с лукаво-насмешливым взглядом Чонгука, объятым сеточками морщинок у самых висков.

— Спермы? — профессор, похоже, не знает, чему удивляться больше: наличию у них в лаборатории православных фанатиков, на досуге занимающихся окуриванием оборудования, или тому, что кто-то из его коллег, похоже, неплохо передергивает одинокими вечерами на генное порно.

Охренеть можно.

— Если честно, у меня нет версий, как объединить всё это во что-то стоящее, — признается Намджун, как только ловит на себе искренне пораженные профессорские глаза. — Но я надеюсь, что Чонгук нам сможет помочь.

Чон бесшумно усмехается, опираясь руками о спинку лордовского стула, и с готовностью тянется рукой к принесенным бумагам.

Похоже, их общее дело наконец-то закончится через несколько долгих минут.

А ведь даже не верится.

Комментарий к Глава 9. Цугцванг
**Солсбери** — британский город, где отравили Сергея **Скрипаля** (советский и российский разведчик, совершил государственную измену в виде шпионажа в пользу Великобритании) и его дочь Юлию в 2018 году.

**Совет безопасности** до сих пор управляется премьер-министром, должность Главы — сюжетная выдумка.

«И избегайте встречи с теми, кто плохо спит и бодрствует ночью» — то, как в оригинале звучит фраза из книги Ницше «Так говорил Заратустра»