himera

Соединенные Штаты Америки,

Вирджиния.

Сокджин находится в отвратительном расположении духа: в Вирджинии с этого начинается буквально каждый день, можно бы уже привыкнуть, но профессор в силу своей ученой оптимистичности все-таки привыкать не хочет. С самого утра он случайно гнёт свой пропуск, который нужно вставлять в турникет, затем рвет шнурок на туфлях, пытается выгладить единственную чистую рубаху, но разогретый утюг вместо мягкого водяного пара обдает белую ткань насыщенной ржавой водой. Рубашка отправляется в мусорку, Сокджин следом за ней — нахуй, потому что так не везти может только ему. Еще и ожог предательски разболелся именно сегодня: кожа нещадно зудит и чешется, заживляющая мазь, как и шампунь, закончилась вчера вечером, вот и заявляется профессор в Пентагон как один из тех маргинального вида людей, которых увидишь ночью в круглосуточном супермаркете и резко перехочешь покупать свои макароны в форме ракушек, которые вообще-то Кончиле, но кого это волнует. На профессоре халат поверх мятой серой футболки, криво выглаженные брюки, какие-то непонятные ботинки, на голове сальные вихри, в груди — прегадкий осадок. Работать отчего-то уже совсем не хочется.

Сокджин быстро разбирается с пропуском, получая в замену своему погнутому новый, разве что временный, затем смотрит на время и решает, что за пять минут кофейного перерыва его лаборант ничего не успеет похерить. Если и похерит, то Сокджин лишь натужно ему улыбнется, потому что негоже портить отношения с единственным племянником Министра обороны — этот забавный факт вскрылся случайно, когда лаборант вместо «господин» обозвал того «дядя», а затем не моргнул и глазом. Расцветающее в американской власти кумовство если профессора и удивило, то только самую малость, потому что лаборант в этот момент полез без перчаток за какой-то очередной кислотой, и какая уже была разница, спасать Сокджину от ожога простого мальчишку или министерского племянника? И тот, и другой — неуклюжие, по мнению Кима, ебалаи, которым только смотреть, а трогать — запрещено строжайше.

Выторговав у совести несколько минут и карт-бланш на свинство, Сокджин, вместо того, чтобы покинуть просторный холл, направился в самую людную часть, где постоянно ошиваются туристы и простые, вышедшие на обед, работники. Тот факт, что из Пентагона сделали торговый центр, профессора откровенно не радовал, но иногда, когда получается выкроить свободное время, Киму доставляет удовольствие сидеть и наблюдать за мотающими головой из стороны в сторону туристами, которых не пускают дальше условленных границ. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь отстал от экскурсионной группы и случайно забрел не туда.

Ким улыбается уголком губ молоденькой девушке в ярком пальто, слушающей аудиогида в специальном наушнике, и отвлекается, чтобы забрать свой заказанный кофе. Интересно, кто-нибудь из бродящих вокруг людей догадывается, что рядом с ними обедают солдаты, некогда проходящие Афган и убивавшие людей, ученые, одна ошибка которых может выкосить все человечество, политики, от настроения которых с утра будет зависеть, начнут ли Штаты разработку новых ракет или нет? Сокджин усмехается своим мыслям и осторожно отпивает из стаканчика. Кофе с утра кажется намного вкуснее, чем вечером — то ли самообман, то ли действительно заправляют кофемашины разными сортами зерен в зависимости от времени суток. Хосок, услышав на днях от Кима это предположение, только моргнул и с этой своей византийской таинственностью заявил, что он когда-то пробовал копи-лувак, и Сокджину, любящему пить всякое дерьмо по утрам, определенно бы понравилось. Шутку понял тогда только Намджун, который постарался тактично отвернуться, чтобы скрыть свой смешок.

Профессору резко становится веселее: последнее время единственную радость ему приносит тихое сидение в конференц-зале, где, под щелканье клавиатуры Адама и частые разговоры Намджуна по телефону, он промаргивается уставшими глазами, пьет грейпфрутовый сок и пытается найти среди стопок аналитических данных тонкие хитросплетения арабских воров. С момента, когда Сокджин впервые зашел в Пентагон, прошла практически неделя: большую часть этого времени Ким проводил в лаборатории, разрываясь между «любовью» (как ласково они обозвали скрещивание генов сибирской язвы и вируса гриппа) и маленьким лаборантом, контролировать которого оказалось едва ли легче.

Казалось, весь Пентагон чего-то ждал.

Дело Химеры не зашло дальше проверки самолетов, на которых доставляли гуманитарную помощь на Ближний восток — грузинские власти согласились отправить запись с камеры внутри грузового отсека, уже на третьей минуте просмотра которой Сокджин подскочил со своего места, заметив знакомый ящик. Намджун, хмуря брови, следил за тем, как два грузчика в ярко-желтых жилетах, даже не переглянувшись, ставят между картонных упаковок большой железный короб, усеянный трубками.

— Поразительно, — с усмешкой выдыхает Адам, скрещивая руки на груди.

Хосок сидит на кресле с ногами, уперевшись подбородком в колени, и задумчиво сравнивает между собой два больших пальца: подгибает их друг к другу, выравнивает по длине ногтей и толкает языком щеку, стараясь понять что-то одному ему известное. На слова стажера он только согласно мычит, кажется, тоже найдя что-то поразительное в собственных ногах.

С того момента прошло уже больше суток, но Намджун продолжает молчать, упрямо что-то выжидая. Сокджин догадывается, что выжидают они не что-то, а кого-то, но после вчерашнего разговора с лордом Кимом, который все-таки дал согласие на вербовку Чон Чонгука, новостей из Британии не поступало. Пейджер Хосока упрямо молчал, Намджун тоже молчал, но более довольно, только Адам, который, вдохновившись после удачного случая с вовремя прочитанной статьей, нашел себе новое увлечение: зачитывать вслух новости, которые со звучным уведомлением приходят ему на мобильный телефон раз в полчаса стабильно. Так Сокджин уже послушал о новой любовнице премьер-министра Ирландии, падении цен на нефть и смерти какого-то американского певца, пару месяцев не дожившего до того, чтобы попасть в «Клуб 27». Хосок периодически комментировал зачитанные стажером статьи, после чего профессор поверх всего узнал и о том, как ирландские католические священники совратили сотни детей, и о нефтяном мировом заговоре, и о тайне убийства Джима Моррисона, которая, как оказалось, вовсе и не тайна.

Профессор думает об этом, проходя через турникеты по временному пропуску, попутно прижимая локтем к груди стаканчик с кофе и печатая одной рукой сообщение министерскому лаборанту, что «Буду после обеда. Результаты первичных анализов на столе, оборудование не включать». Подозрительное предчувствие толкает сначала заглянуть в конференц-зал, где они уже неделю ведут поиски Химеры, а только потом спуститься в лаборатории, чтобы провести остаток дня в размеренном наблюдении за плавающими в растворе микробами. То самое томительное чувство ожидания внутри, которое не покидает профессора пару дней как, сегодня неожиданно достигает своего апогея — Сокджин уверен, что-то обязательно должно случиться. Если уже не случилось.

Намджун появляется в коридоре совершенно неожиданно, и, судя по его быстрому шагу, спешит. Ким догоняет его, стараясь не разлить кофе по пути, и приветственно улыбается уголками губ.

— Доброе утро.

Политик, заметив спешащего к нему профессора, только слегка замедляет шаг и доброжелательно кивает в ответ.

— И вам.

Сегодня (впрочем, как и всегда) мужчина, в отличие от Сокджина, образец опрятности: бессменные черные брюки, заправленная в них рубашка с подкатанными рукавами, из-за чего становится хорошо видно мощные предплечья, покрытые тонкими темными волосками, и широкие запястья, на одном из которых блестят крупные серебряные часы. Намджун чуть наклоняет голову, но ни один волос в его красиво зачесанной укладке не дергается — на зависть профессорским сальным вихрям, которые даже будучи грязно склеенными друг с другом, все равно иногда падают на глаза.

— За вами не угнаться, — Сокджин оглядывает длинные мужские ноги, задаваясь вопросом, а не занимался ли Ким в колледже легкой атлетикой или, например, спортивной ходьбой?

— Мне только что написал Хосок, — Намджун поглядывает на профессора, пока они быстро идут по коридору, и обходительно пропускает его вперед у очередной автоматической двери. — Они здесь.

Воу.

Сокджин удивленно вскидывает голову и чуть не спотыкается об невысокий порожек.

Чувство ожидания внутри начинает буйствовать, метаться по груди, сигналить красными огнями и предупреждать сиренами. Профессор соврет, если скажет, что это стало неожиданностью, но все-таки что-то в груди волнительно дернулось — знакомство с братом Хосока и его персональным тюремным надзирателем Сокджина откровенно беспокоит. И пугает не столько их мутный образ, построенный исключительно на чужих словах, сколько рой вопросов, насекомыми жужжащий в голове: почему брат Хосока в тюрьме? Как так получилось, что они живут в разных странах? Что нужно было сделать, чтобы сесть на чертов десяток пожизненных сроков? Это ведь не просто какое-нибудь воровство или изнасилование (хотя вероятность, что Чон Чонгук окажется насильником или, того хуже, убийцей, Сокджина не отпускает), поэтому, откровенно говоря, сидеть в одной комнате с преступником не хочется просто до жути. Он ведь действительно преступник — человек, который переступил через закон своей (а своей ли?) страны, создал угрозу для других людей, среди которых и дети, и старики, возможно даже нанес им вред своими же руками. После этой противной мысли профессор замедляет шаг — теперь спешить за Намджуном не хочется вдвойне.

Мать бы, наверное, схватилась за сердце.

— Что-то случилось? — Намджун останавливается, когда замечает, что от него значительно отстали. — Я слишком быстро иду, да?

— Нет-нет, — Сокджин поджимает губы в вежливой улыбке, догоняя политика и неохотно продолжая идти вперед.

— Вас что-то беспокоит?

Сокджин усмехается себе под нос — перспектива работать бок о бок с уголовником его беспокоит, но как сказать об этом прямо человеку, у которого от мысли о приезде британцев глаза загораются, Ким не знает.

— Как вы познакомились с братом Хосока? — Намджун улыбается уголками губ, как только слышит вопрос.

— Мы служили вместе в военно-морских силах США.

— Серьезно?

— Абсолютно, — политик прячет руки в карманы брюк, чуть замедляя шаг: разговор только начинает завязываться, а они уже почти подошли к нужному крылу, — воевали в Ираке, когда пошел слух о связи Саддама Хусейна с международным терроризмом. Нас быстро демобилизовали, потому что большая часть боевых действий шла на суше, но я своими глазами видел, как брали Багдад. Чонгук не дождался буквально неделю.

Сокджин цепляется к словам быстро, но как можно более ненавязчиво.

— В каком смысле не дождался? — Намджун смотрит на него коротко, и с какой-то поразительной легкостью отвечает в тишину коридора:

— Дезертировал.

Самовольно оставил свою военную часть.

Чудесно, с ним в одной комнате будет находиться еще и военный предатель.

— Для меня до сих пор остается загадкой, — продолжает Намджун, доставая из кармана брюк телефон, — почему он ушел. Но мы были хорошими армейскими товарищами.

Какой путь нужно пройти от американского моряка, служащего на Ближнем Востоке, и хорошего друга Ким Намджуна до британского зека, одна мысль о котором вызывает чертово внутреннее отвращение, профессор не знает, но вопрос чужого гражданства теперь волнует его едва ли больше, чем интерес к произошедшему в Ираке.

Политик ненадолго замирает, что-то быстро листая на экране, и с улыбкой протягивает профессору свой телефон. На экране снимок фотографии из большого альбома, явно старого, внизу, если приглядеться, можно даже рассмотреть серию оранжевых цифр, какие оставляет пленочный фотоаппарат.

— Это отправил мне товарищ в прошлом месяце, — Намджун подходит ближе, чтобы увеличить фото на смартфоне в руках профессора и аккуратно указать в его левую часть пальцем, — мы тогда были на учениях в Аравийском море, солнце там и правда невыносимое.

На снимке три молодых парня, позади них — мощный светло-серый боевой корабль с флагом США на боку. Моряки стоят на раскаленном песке, один из них полностью одет в военную форму, пока другие двое, судя по фото, спешно снимают с себя одежду, чтобы добежать до мягких бирюзовых волн и окунуться в соленую морскую прохладу.

— Это я, — профессор сильнее приближает фото, рассматривая молодого черноволосого Намджуна, улыбчиво щурящегося от солнца и расстегивающего пуговицы уже выправленной бежевой рубахи. — А вот Чонгук.

Брат Хосока рядом, на нем только форменные синие брюки, которые тот спешно снимает. Лица практически не видно из-за упавших на него волос, но выглядит парень весьма подтянуто и, что колет где-то под грудью, безобидно. Все трое улыбаются, последний из них, южной наружности, стоит на фотографии уже в плавках, готовый тут же рвануть в воду, только его товарищи снимут с себя остатки формы. И не скажешь, что фотография из армии.

— Я бы не подумал, что это вы, — профессор и не заметил, что начал улыбаться. Он возвращает телефон Киму, последний раз бегло глядя на полураздетого черноволосого парня рядом с его молодой копией.

— Я не собирался идти в армию после окончания школы, — неожиданно делится Намджун, блокируя экран и пряча руку с телефоном обратно в карман, — но тогда было тяжелое время, а в армии служить оказалось выгоднее, чем учиться в колледже. В Ираке я оказался тоже из-за военной пенсии и жилья, которое пообещали солдатам за службу.

Сокджина трогает чужое откровение. Он, будучи воспитанным интеллигентной матерью и генералом-отцом, не знал другого пути на фронт, кроме как патриотизм и желание защищать американский флаг. Видимо, не все молодые парни идут в армию из-за этого.

Однако сейчас профессора волнует немного другой вопрос. Они уже заходят в нужное крыло, шагая теперь неспешно нога в ногу, и до нужного зала остается не больше десятка таких же массивных дверей, какими усеян коридор, как Сокджин все-таки решается спросить:

— Вы знакомы лично с лордом Кимом?

Образ британского сухого старика с душащим горло жабо размыто мелькает перед глазами. Сокджин почему-то уверен, что тот, возможно, с азиатским разрезом глаз (все-таки Ким) и классическим японским или корейским политическим типажом: невысокий рост, несколько морщинистых складок на смуглом лбу, благоприятная улыбка и мягкий квадрат лица.

— Все наши встречи были только в рамках дипломатической работы, — отвечает Намджун, неспешно шагая вперед, — мы не сильно пересекались лично.

— Хосок, похоже, его не очень долюбливает, — Намджун на это наблюдение только широко улыбается, краем глаза ловя широкие профессорские плечи в белом халате.

— Лорд Ким, действительно, — замолкает на секунду, будто подбирая правильное слово, — тот тип людей, которых встретишь на улице и захочешь отдать ключи от квартиры, где лежат деньги. Ему даже не нужно будет с вами говорить.

Сокджин нехотя напрягается, когда слышит сквозь строки еле уловимое предупреждение.

— Я не знаю причины, почему Хосок не хотел ему звонить, — честно отвечает Намджун, когда они уже подходят к необходимой двери и останавливаются, так и не коснувшись её ручки, — могу только предполагать, что однажды они что-то очень сильно не поделили.

Или кого-то, неожиданно догадывается Сокджин, волнительно замирая рядом. Разговор с Кимом вдруг стал тем успокаивающим и охлаждающим бальзамом, который наносишь на пульсирующую рану, чтобы немного успокоить её болючее полыхание. Профессор все еще чувствует неприятный трепет в животе: власть держащие люди всегда вызывают это противное внутреннее содрогание. Намджун тоже вызывает его в определенные моменты. Оно похоже на социальный инстинкт самосохранения, когда ты чувствуешь рядом с собой опасного человека и неосознанно принимаешь, что он способен сейчас по щелчку пальцев изменить свою судьбу: так профессор заваливает на экзамене, директор увольняет с работы, судья отправляет в тюрьму. Лорд Ким не профессор, не директор и не судья, но от этого еще страшнее: Сокджин попросту не может знать, какой властью обладает человек, приближенный к Британской королевской семье. Судя по тому, в каких условиях содержался в тюрьме брат Хосока, власть в руках лорда Кима действительно колоссальная. Намджун опускает пальцы на дверную ручку и неожиданно подбадривающие улыбается:

— Только не пугайтесь сразу, профессор.

— Чего мне пугаться? — у Сокджина фальстарт, он был успешно напуган уже до этого.

Намджун отвечает спустя пару секунд тишины, и профессор соврет, если скажет, что вниз по его спине не побежали щекоткой мурашки:

— Дело в том, что лорд Ким дьявольски красив, — Намджун нажимает на ручку и замок призывно щелкает.

Дверь с тихим скрипом распахивается, не оставляя Сокджину даже секунды на то, чтобы все обдумать. 

***

Когда профессор впервые вошел в выделенный им для расследований зал, он приятно удивился: длинный мощный стол, за которым удобно вести переговоры (Намджун тогда сказал, что подобные столы ставятся с точки зрения делового этикета — чтобы видеть каждого участника и не сидеть с ним в конфронтации лицом к лицу), противоположная двери стена — панорамное окно, которое выходит на нижний рабочий этаж, где друг за другом бегают военные, стабильно раз в сутки разливают на документы кофе офисные сотрудники и бесконечно вырывают зажеванную бумагу из принтеров программисты. Для них верхний этаж — тонированная стена, для Сокджина — окно и возможность наблюдать за приятным рабочим копошением, которое в условиях погони за краденным вирусом служит маленьким подручным успокоительным. В углу зала — автомат с едой и закусками, который туда привезли по личной просьбе Хосока. Все бы ничего, да только из-за слишком высоких потолков самостоятельно достать до датчиков пожарной безопасности у него не получается, и Маргарет, непривычно опустевшая без своего ежика окурков, сейчас просто выглядит как распотрошенный и промытый изнутри черепаший панцирь, подпаленный и почерневший в некоторых местах. Не то чтобы прямо пугает, скорее в какой-то мере смешит — иногда Хосок, забывшись или заработавшись, задевает пепельницу локтем и сшибает её на пол с громким «Блядь, Маргарет, ну ты куда?!», вызывая у профессора долгое смешное похрюкивание.

Заходить в этот зал с раннего утра — привычно, здороваться сразу с сидящим в углу Адамом — тоже. Но когда сегодня Сокджин переступает порог, следуя за ровной спиной Намджуна, первое, о чем он успевает подумать — его явные проблемы с восприятием мира.

— А я уж думал, что в Британии совсем нелетная погода, — улыбается дружелюбно Намджун, широкими шагами проходя вглубь комнаты.

Сокджин понимает, о чем его предупреждал политик, только когда сталкивается взглядами с мужчиной, сидящим на одном из кресел. Лорд Ким действительно красив, но красота эта оказывается пугающей, если не бесовской. Он встает со своего кресла неспешно, протягивая Киму руку для приветствия. На хрустящих от белизны манжетах блестят запонки, вдоль запястья обтянут тонкий кожаный ремешок часов, на ювелирно длинных пальцах — несколько тонких, едва заметных колец. Намджун пожимает руку уверенно, ловя обращенную к себе полуулыбку.

— Нелетная для всех, кроме правительственных самолетов, господин Ким, — голос у него громкий, низкий и глубокий: таким читать лекции о Столетней войне в глубину амфитеатра или плакать со сцены, шепча стихи Бодлера. — Рад видеть вас.

Лорд Ким высокий и статный. У него азиатский разрез глаз, только те не черные, как обычно бывает, а хитро-зеленые, горящие одному ему понятным знанием. И столько в них душащей власти, сколько Сокджин не видел еще ни в одном человеке. Мужчина оправляет свой пиджак, усаживаясь обратно в кресло, и закидывает сначала ногу на ногу, а затем невидимую удавку на шею Сокджину.

— Спасибо, что приняли предложение, — Намджун, кажется, вопреки всему дышит полной грудью, обращаясь взглядом молодому лорду за спину, где, опираясь руками о кресло, нависает кондором другой мужчина. Профессор узнает в нем мальчишку с военной фотографии: такой же черноволосый, с той же угловой линией челюсти, отбрасывающей тень на забитую татуировками кожу. Только перед ним стоит мужчина, способный, похоже, одним коротким движением свернуть человеку шею — у Чонгука широкий размах плеч, крупные руки, мускулистая грудь, на которой при каждом движении натягивается холщовая оранжевая ткань тюремной робы, и острый взгляд из-под густых темных бровей. Никакого сходства с Хосоком, разве что сеточка морщинок у внешних уголков глаз, да вытянутые поперек скул ямочки. Сокджин с каким-то отчаянным смешком понимает, что из братьев Чон ему больше нравится тот, что курит травку и тушит окурки об черепаший панцирь. Такое себе меньшее из зол.

Адам сидит в своем углу и незаметно морщится, вертя на языке брезгливое «Ну точно уголовник». Когда Чонгук бросает ответный взгляд на стажера, то только расплывчато ухмыляется и коротко подмигивает, ловя настоящий кайф с того, как скривилось лицо Адама. Заметивший это Сокджин не знает, что ему делать: злорадно усмехнуться себе под нос или по-детски заныть от того, как ему не хочется с Чон Чонгуком даже здороваться. 

— Как на свободе, Чон? — Намджун широко улыбается, огибая стол, чтобы поприветствовать армейского товарища. Тот отпускает кресло и мужские ладони с хлопком встречаются в крепком рукопожатии, от резкого звука которого прямо над ухом лорд Ким коротко жмурит один глаз.

— Ебано, друг, — отвечает со смешком заключенный, переступая с ноги на ногу, и Сокджин неожиданно замечает на одной из них, прямо под подкатанной штаниной, тюремный черный браслет, изредка мигающий красным маленьким огоньком. — Мне даже переодеться не дали.

— Ты ходил так полгода, — отвечает ему низко лорд Ким, слегка запрокидывая голову, — переживешь.

Чонгук не отвечает, только опирается обратно на спинку кресла, нависая над лордом, и протяжно смотрит ему в глаза. Сокджин грешным делом боится, как бы они не перегрызли друг другу глотки: оба явно не рады от нахождения друг с другом. Профессор бы точно не хотел отвлекаться от работы, чтобы побыть персональной сиделкой для взбалмошного уголовника, или, будучи заключенным, получившим хотя бы шанс на свободный вдох, зависеть от своего личного надзирателя — хуже этого только возвращение обратно в тюрьму.

— Знакомьтесь, — Намджун вырывает обоих из немого переглядывания, вынуждая лорда Кима голову опустить, а Чонгука, наоборот, поднять, — это профессор Ким Сокджин.

Сокджин заставляет себя подойти ближе, чтобы не прослыть невежей в первые минуты знакомства, пока Намджун незаметно подбадривает его, мягко хлопая по спине и пропуская вперед. На встречу ему тут же привстают:

— Ким Тэхён, — лорд учтиво кивает, с аккуратной полуулыбкой протягивая руку, за которую в ответ берутся с некоторой опаской. — Наслышан о вас и вашем ремесле.

Сокджин рефлекторно сглатывает.

— Взаимно, — уголок губ Тэхёна от этого ползет выше, и пиджак на плечах вздрагивает от немого смешка. На лице у него оказывается еле заметная россыпь веснушек.

Профессору становится откровенно не по себе, когда за руку с ним здоровается и брат Хосока.

— Рад познакомиться, — Сокджин слегка сжимает татуированную ладонь в ответ, различая на ней странные готические надписи. Руки у Чонгука (в абсолютный противовес холёному лорду) мозолистые и достаточно грубые, профессор даже на секунду позволяет себе испугаться, что его и так кривые пальцы могут без проблем сломать, и тогда кто окажет ему первую помощь? Сам Сокджин, вопреки своей работе, едва может наклеить ровно пластырь — в медицине он полный ноль. Хотя Ким Тэхён выглядит, минимум, на медицинский в Гарварде, максимум — на человека, имеющего у себя штаб личных врачей и маленькую вьетнамскую женщину, которая делает ему массаж лица после завтрака. Возможно, он смог бы наложить ему в случае чего шину.

Чонгук, от которого пахнет чем-то кислым и прелым, в ответ щурит глаза, один из которых полностью заплыл кровью. Заметивший это профессор неосознанно покрывается противными мурашками.

— Я тоже приятно удивлен возможности познакомиться с создателем Химеры. — Сокджин в ужасе замирает. — У вас очаровательная улыбка, хорошо спите ночью?

Сердце ухает в пятки, оставляя в груди тревожно тянущую пустоту. Профессор тут же оборачивается на Намджуна, который кажется не менее удивленным: откуда он знает?! Ким был уверен, что за пределами этого здания Химера может быть только чьей-то безосновательной конспирологической теорией, да пустой придумкой америконенавистников.

— Выдохните, профессор, — раздается позади голос Хосока, — и начните привыкать. Я уверен, он уже знает, кем работала ваша бабушка в молодости.

Хосок, который все это время находился в зале и явно уже успел пообщаться с братом до их прихода, веселым не выглядит. То ли семейные ценности не для них, то ли всему виной молодой лорд, на которого Чон пялится особенно свирепо. Сокджин впервые видит, чтобы Хосок был так зол.

Лорд Ким смотрит на часы коротким, доведенным до автоматизма движением, и удобнее усаживается на стуле, видимо, готовясь к тяжелому и длинному рабочему дню. Серый жилет на его узкой талии, которую хорошо видно из-за распахнутых полов черного пиджака, сминается маленькими складками. Именно в этот момент Сокджин ловит себя на странной мысли.

Почему лорд Ким позволил стоять Чонгуку за своей спиной?

Заключенный возвышается над ним стеной, почти упирается грудью в чернявый затылок, одно его движение — и автоматическая ручка, лежащая рядом на столе, может оказаться в лордовской шее. Неужели он не чувствует? Почему сидит так, как будто спокойно доверяет уголовнику свою жизнь?

— Откуда вам знать, кем работала моя бабушка в молодости? — решает отшутиться Сокджин, заметив, каким взглядом на Хосока посмотрел лорд Ким. Глаза у того действительно дьявольские — изящный разрез, слегка утомленный прищур, длинные ресницы и только одно двойное веко (будь их два, это был бы генетический флеш-рояль, но Ким Тэхёну выпал всего лишь стрит-флеш, что, по сравнению со всем человечеством, уже победа).

Чонгук, к которому был обращён вопрос, только с лукавой полуулыбкой помалкивает, за него отвечает Хосок:

— Если в мире есть то, что он не может узнать, значит, оно ещё не произошло.

Заключённый усмехается шире, Намджун довольно скрещивает руки на груди, лорд Ким отрывает от Хосока свой взгляд, переводя его на Сокджина. Вот черт, лучше бы и дальше смотрел на Чона, сталкиваться с ним глазами не хочется совершенно.

— Нам, благо, нужно знать то, что уже было, — Намджун подходит ближе, цепляя со стола тонкую пачку бумаг, и протягивает её лорду Киму в руки. На листах с грифом «секретно» — все, что им удалось самим собрать за неделю. Фотографии с камер, сверки по пересекающим границу, опрос выживших в центре Лугара и ничего, что могло бы наталкивать на место нахождения вируса. Они устраняют симптомы, не в силах обнаружить их причину, и профессор, похоже, наконец понимает, зачем им понадобился Чонгук.

— Я сделаю вид, что не удивлен вашей наглости в соблюдении международных договоров, — Тэхён смотрит бумаги серьезно, и только сейчас Сокджин понимает, что он знал про Химеру ещё до своего появления в зале.

Как и Чонгук.

— Наша задача сейчас сделать так, чтобы об этом не узнали другие, — предупреждает Намджун, внимательно следя за лордом Кимом, листающим документы на своих коленях.

— Господин Ким, — снисходительно улыбается тот, поднимая глаза, — американское производство биологического оружия уже давно не больше, чем секрет Полишинеля. Важнее сейчас вернуть вирус обратно, иначе проблемы начнутся не только у Штатов.

— Я прошу прощения, — Адам, впервые за все время, которое Намджун и Сокджин находятся в кабинете, подаёт голос; пришло время для получасовых новостей? — Принц Монако объявил награду за голову человека, укравшего у него колье.

Профессор впервые благодарен стажёру за его новое профессиональное увлечение: напряжённая атмосфера, которая медленно накалялась в зале, плавно сходит на нет.

Хосок усмехается громко, пристально глянув на брата, тот лишь улыбнулся шире и сложил локти на спинку кресла, чтобы, нависнув над занятым бумагами лордом Кимом, заглянуть тому за плечо.

— Большая награда? — интересуется Намджун, кажется, тоже благодарный за этот такой необходимый ментальный перерыв.

— Полная цена колье, — отвечает Адам, сверившись с горящим экраном телефона, — двести пятьдесят тысяч долларов.

— А ты нынче подешевел, — Хосок с весельем смотрит брату в глаза, вынуждая того с усмешкой ответить короткое:

— Инфляция.

Намджун улавливает суть разговора сразу, резко поворачивая голову в сторону заключённого. Сокджин начинает догадываться только после его удивленного:

— Колье твоих рук дело?

Лорд Ким тоже приподнимает голову, подпирая её рукой и заинтересованно глядя на Чонгука.

— Это было мелочно, — снова отвечает за него Хосок, оттенок укора мягким покрывалом ложится на каждое его слово.

— Где колье сейчас? — Адам, похоже, тоже начинает догонять ситуацию, но вот разговаривать с заключённым он все ещё не хочет, поэтому смотрит в широкое окно, где муравьями спешат друг за другом маленькие работники.

— Без понятия, — честно пожимает плечами Чонгук, выпрямляясь за лордовской спиной.

— А вы уверены, что нам стоит привлекать к поискам человека, спиздившего ожерелье у принца Монако? — тут же взывает ко всем Адам, отрывая взгляд от окна.

Лорд Ким совершенно очаровательно  для своего холодного лица улыбается, от чего Сокджин почти давится застрявшей в горле слюной. Он все еще смотрит на заключенного, сверкая задорными искорками в глазах, но того, похоже, интересует кое-кто другой.

— Как тебя зовут? — спрашивает у стажера Чонгук, которому, судя по его лицу, тоже довольно весело. 

— Адам Ро́са, — набравшись смелости (скорее, избавившись от пренебрежения), чтобы посмотреть заключённому в глаза, отвечает стажер.

— Испанец?

— Колумбиец, — тактично поправляет тот.

— Слушай, Росс, — начинает Чонгук, снова упираясь руками в спинку кресла.

— Ро́са.

— Да, у меня отличный слух, — заверяет Чон, пока стажёр на его слова чуть ли не пятнами весь идёт. Сокджин на своем опыте знает, что тема происхождения, кажется, для Адама довольно больная, — посиди тихо, дай взрослым поговорить.

— Не издевайся над ним, — лорд Ким, похоже, веселья не разделяет, хотя Сокджин все еще не может оторвать взгляда от его полуулыбки, перечеркнутой довольно тяжелой интонацией.

— И правда, — Хосок появляется за спиной профессора так неожиданно, что тот дергается в сторону пугливым кроликом, хватаясь за взбудораженное сердце обеими руками. Намджун на это только поддерживающе усмехается, положив свою крупную ладонь Сокджину на спину. — Приоденься на фокстроте, от тебя несёт как от уголовника.

В руках у Хосока большой пакет, из которого тот достает аккуратно сложенные вещи, тут же протягивая сверток брату.

— Может потому, что я несколько часов назад вышел из тюрьмы?

Когда Чонгук начинает расстегивать пуговицы своего комбинезона, лорд Ким шумно выдыхает:

— Ты собираешься делать это прямо здесь?

— Тебя это смущает?

— Будь добр, найди в себе хотя бы крупицы стыда и сделай это в туалете, — заключенный на это только шире улыбается, распахивая комбинезон уже до пупка и упрямо продолжая спускаться ниже, — решил показать свою голую задницу всему Министерству обороны?

— Мне не жалко, — Чонгук протягивает лорду стопку своих вещей, чтобы лишний раз за ними не тянуться, и, скинув с плеч верх комбинезона, ослабляет шнурки на бедрах.

— Блядь, Чонгук, — громко возмущается Хосок, когда заключенный берется за ткань и резко стягивает её вниз. Сокджин отворачивается, стоит только заметить едва оголившийся лобок, неосознанно даже прикрывая глаза руками. Адам упрямо смотрит в свой телефон, Намджун и Хосок тактично считают плавно скользящие в воздухе пылинки, уперев взгляды в противоположную от заключенного стену.

Тяжелые берцы шумно скидываются с ног, шорохи одежды заполняют помещение.

Когда переодевание затягивается, Сокджин незаметно оборачивается и слегка приподнимает руку, чтобы неосознанно замереть — стоящий к нему полубоком заключенный, полностью голый, продевает одну из ног в серые спортивные штаны. Лорд Ким выжидающе смотрит на его нагое тело, держа в одной руке мятую темную футболку, а в другой — не менее скомканный тюремный комбинезон.

Профессор тут же жмурится, борясь с цветной картинкой, оставшейся перед глазами. У Чона, в отличие от своего брата, достаточно крепкое тело — широкий разворот бугристых плеч, очертания грудных мышц и пресса, мускулистые бедра и покрытые темными волосками пах и икры. Даже слепой человек на одном только интуитивном уровне мог бы сказать, что Чонгук привлекателен. Вот только он — зэк. Уголовник, возможно, убийца или насильник. Сокджин не представляет, что нужно сделать, чтобы тебя хотели казнить в стране, где благополучная жизнь граждан — главная прерогатива короны. Ладонь, которую Чон пожал ему некоторое время назад, начинает неприятно зудеть. Профессор вытирает её об брюки, стараясь лишний раз ни о чем не думать. Он не хочет знать, из-за чего Чон Чонгук попал в тюрьму.

Меньше знаешь — крепче спишь.

— Почему ты не задушил его? — доносится до ушей тихий голос лорда Кима, обращенный явно к заключенному. Сокджин не хочет подслушивать, но в звенящей тишине комнаты он улавливает даже ритмичное шорканье Хосоковых ног по полу.

— Кого? — также негромко переспрашивает Чон, судя по звукам, натягивая на голову воротник футболки.

— У тебя было много вариантов? — лорд Ким звучит так, словно он... улыбается?

— Хотел бы, чтобы я убил его ради тебя? — у Сокджина от испуга по спине скользят мурашки, и порядком зашуганное за сегодня сердце снова убегает из груди в пятки. Чонгук звучит действительно страшно, особенно когда ты можешь только предполагать, как выглядит в этот момент его лицо. Ким отчего-то уверен, что говорил заключенный на полном серьезе.

— Нет, Чонгук, — тут же отвечает ему Тэхён, его бархатный грудной голос приятно обволакивает зардевшие профессорские уши.

— Поэтому и не задушил, — усмехается заключенный, тут же начиная говорить намного громче, — я польщен общей стеснительностью, но вы можете повернуться.

Сокджин тут же убирает с глаз ладонь, Намджун и Хосок нетерпеливо оборачиваются, пока Адам, вопреки всему, даже не поднимает глаз. Чон сменил свою тюремную робу на простые домашние вещи, но от этого меньше на зэка похож не стал: у него все ещё заплывший кровью глаз, все ещё защелкнутый намертво браслет на лодыжке, все ещё отросшие (такие же сальные, как у профессора) волосы, которым из ухода за последние полгода доставалось только жёсткое хозяйственное мыло. Профессор с некоторой тревогой в груди смотрит на британцев, совершенно не представляя, как им работать вместе.

— Завтра должно прийти заключение из Грузии, — Намджун, в отличие от профессора, действительно думает о работе, — дверные замки, следы взлома в системе, очаг возгорания. Узнаем, как они смогли проникнуть в Центр Лугара, и поймем, где вирус находится сейчас.

— Насколько я понял, вы уже знаете, из какой страны были преступники, — отвечает ему лорд Ким, кивком головы указывая на бумаги.

— Пока только догадываемся. Нужно дождаться всех результатов, пока рано делать выводы.

— Ваша правда, — соглашается с ним лорд Ким, бегло глянув на часы, — с вашего позволения, мы пойдем.

Сокджин понимает, что они, похоже, приехали в Пентагон прямо с самолёта. Чонгука явно забрали из тюрьмы сразу в аэропорт, а лорд Ким, хоть и выглядит немного посвежее, чем заключённый, все равно здоровым не кажется. Интересно, где они будут жить? Явно не в крохотном гостиничном номере бок о бок с профессором, который ещё пару дней назад подал запрос на предоставление ему небольшой квартирки, пока идёт расследование, но ответа на свое письмо до сих пор не получил.

Они прощаются коротко — Сокджин вновь жмёт мягкую сухую ладонь лорда Кима и невольно замирает, когда тот проходит мимо Хосока, только скупо кивнув ему напоследок и не получив в ответ совершенно ничего. Чон словно намеренно даже не моргает, внимательно провожая британца стеклянным взглядом и отворачиваясь тут же, когда его спина скрывается за дверью вместе со спиной Чонгука.

Повисшая между лордом Кимом и Хосоком недосказанность тонет под лавиной эмоций и развеивается за вихрем вопросов, томившихся у профессора в груди все это время. Он не знает, кому задать их все, поэтому просто проглатывает свои крохотные предубеждения, как горькую таблетку запивая их остывшим утренним кофе. Все, произошедшее в зале, остается без обсуждения.

— Мы сегодня не работаем? — спрашивает профессор у Намджуна, присевшего за стол сразу после ухода британцев.

— Ждем отчет, — коротко улыбается ему Ким, и вынимает из кармана телефон, беззвучно вибрирующий очередным рабочим вызовом. И это тот самый момент, когда ты понимаешь, что некоторые вещи все-таки остаются неизменными. — Сегодня вряд ли будет что-то полезное. Вы хотели спуститься в лаборатории?

— Да, — Сокджин снова делает глоток холодного горько-сладкого кофе, тут же морщась и ища глазами мусорное ведро, чтобы выкинуть туда полупустой стаканчик. — Если вы не против.

— Удачи вам, профессор, — напоследок желает Намджун и принимает вызов, поднося телефон к уху с коротким и резким «Я слушаю».

Хосок прижимает ко рту два пальца и втягивает между ними воздух, имитируя курение, которое, похоже, ему сейчас очень необходимо. Маргарет все еще стоит пустая, Адам периодически косит на неё свои глаза из-под очков, но молчит, так и не свыкнувшись с неожиданным соседством. Может, он просто хочет потрогать?

Сокджин усмехается себе под нос, поправляя смявшиеся полы халата и покидая зал со смешанными, но не сказать, что слишком плохими чувствами. Остается надеяться, что министерский лаборант сможет поднять ему настроение хотя бы своей задорной нелепостью, от которой, по правде говоря, одни проблемы, но из-за них профессору хочется только улыбаться.

    Комментарий к Глава 8. Предубеждение и гордость

    **Кончиле (Conchiglie)** — вид макаронных изделий, в России их называют «ракушки» из-за похожей формы;

Пояснение про экскурсионные группы: в Пентагоне действительно есть туристическая часть, куда можно попасть без проблем; там же есть множество фудкордов, магазины и вполне себе полноценный развлекательный комплекс. Забавно, но факт.

> Хосок, услышав от Кима это предположение, только моргнул и с этой своей византийской таинственностью заявил, что он когда-то пробовал копи-лувак, и Сокджину, любящему пить всякое дерьмо по утрам, определенно бы понравилось.

В нескольких странах мира живут мусанги — небольшие зверьки, похожие на хорька. Они кушают кофейные зерна, но не могут их переварить, поэтому зерна остаются в фекалиях практически целыми. Из этих фекалий делают самый дорогой кофе в мире — копи-лувак. Шутка получилась тонкая, но прикольная.

**«Клуб 27»** — объединённое название влиятельных музыкантов, умерших в возрасте 27 лет, иногда при странно сложившихся обстоятельствах.

**Вторжение США и их союзников в Ирак** (операция «Иракская свобода») — совместная с британцами военная операция США против Ирака, предпринятая в 2003 году с целью свержения диктатуры Саддама Хусейна. По сюжету Намджун и Чонгук принимали участие именно в ней;

**Секрет Полишинеля** — фразеологическое выражение, обозначающее секрет, который всем и так известен, мнимую тайну;

**флеш-рояль** — старшая и самая сильная комбинация карт в покере, **стрит-флеш** — расклад, идущий за ним следом.