himera

Телефон вибрирует громко, низкий завывающий блюз в беспроводных наушниках сменяется стандартным раздражающим гудком. Тэхён, хмуря густые черные брови, быстро вдыхает через нос и со звоном железа возвращает штангу на стойку. Вдоль вздувшейся на лбу венки скользит маленькая холодная капля пота, мужчина вытирает её полотенцем, висящим на шее, тяжело дышит грудью и плавно поднимается, усаживаясь на мягкой кожаной лавке тренажера.

Телефон, с горящим вызовом, лежит рядом на ворсистом полу, привлекая к себе внимание — номер неизвестный, американский, но Ким узнает его по последней паре цифр и настойчивости, с которой абонент пытается до него дозвониться. Руки белые и пыльные от талька, Тэхён тянется вниз и ведет пальцем по экрану, оставляя на нем продолговатый мучной след и, не говоря ни слова, принимает вызов.

— Лорд Ким?

— Я слушаю.

В наушниках на несколько секунд повисает тишина.

Тэхён продолжает шумно дышать, промакивая блестящее от пота лицо маленьким полотенцем. Грудь горит после нагрузки, руки вдоль костей жжет, кожа под влажной футболкой, прилипшей к спине, неприятно чешется. Где-то в другом конце зала молодая девушка-администратор поправляет юбку-карандаш, и Ким дергает уголком губ, наблюдая за тем, как её длинные ноги семенят за стойку.

— Это Чон Хосок.

Тэхён ведёт бровью, поворачиваясь в сторону экрана телефона, на котором время вызова стремительно доходит до первой минуты.

— Рад слышать вас, господин Чон, — отвечает он, неспешно поднимаясь с мягкой кожаной лавки. За длинным стеклянным окном, тянущимся от пола до потолка, непроглядной стеной идет шумный дождь — зима в Лондоне еще не видела снега и, похоже, не увидит до Рождества: ледники тают, воздух теплеет, и никакие «Пятницы для будущего» от этого не помогут.

Сегодняшняя Международная экологическая конференция некстати всплывает в памяти: смотреть на детей-активистов всех возможных оттенков кожи, цветов волос и гендерных принадлежностей не хочется совершенно, но Принц Чарльз, воспользовавшись сосредоточенностью лорда Кима во время очередной шахматной партии, предложил составить ему компанию. Отказывать монаршей семье — моветон, легче не пересекаться с ними вообще, но тут либо королева Елизавета так хочет прописать молодого лорда в Букингемском дворце, либо его школьное товарищество с Принцем Гарри, начавшееся еще с одной комнаты в Беркшире, обязывает периодически топтать красные ковры и от скуки щупать гобелены в бальных залах.

— Хотел бы я ответить так же, — Тэхён на это усмехается уголком губ, опуская руку в карман спортивных шорт и останавливаясь прямо перед забрызганным дождевой водой окном, — до королевских правнуков дозвониться проще, чем до вас. А у них, к слову, нет телефонов.

— Вы взяли настойчивостью, — Тэхён лукавит: настойчивость перестала брать его в тот момент, когда он только заступил на государственную службу, — Я слушаю.

— Министерство обороны Соединенных Штатов просит у вас кадровую и информационную помощь, — Ким поднимает брови, молча ожидая продолжения, — в целях совершения спецоперации и сохранения международного статуса ряда государств.

— Я не могу воспринимать твой формальный тон, — мужчина прячет вторую руку в карман, и его полу-усмешка перерастает в полноценную ухмылку, — Хосок.

— Нам нужен Чонгук, — голос в наушниках резко меняется, становясь пускай и настойчивым, но привычно протяжным, словно говорящему лень широко открывать рот и следить за собственной артикуляцией; Тэхён довольно хмыкает.

— Стесняюсь спросить, — девушка-администратор стучит каблучками по ковролину где-то позади, отражаясь в стекле мутной белой тенью, за которой Ким задумчиво следит глазами, — зачем? Соскучился по брату?

Чон на другой стороне провода усмехается, но смешок его — недовольный, даже раздраженно-злой, абсолютно отражающий настроение разговора. Лорд Ким фокусирует взгляд на влажном темном мраморе, которым вымощен задний двор, и женская юбка становится лишь мутным, мельтешащим перед глазами пятном. Дождевые капли разбиваются, умирают, но продолжают упрямо падать вниз и растворяться в неглубоких лужах.

— Ты можешь отказаться выдать его, — Хосок, судя по зажеванной и гортанной речи, держит между губ очередную самокрутку, — я отчего-то не буду удивлен, но вся власть предержащая в Штатах заинтересуются тем, чтобы ты, quid pro quo, неожиданно потерял свой статус британского жандарма.

— Приятно слышать, что в мире есть кто-то, кого беспокоит мой статус, — вопреки собственному сарказму, лорд Ким не улыбается, — спешу вас огорчить: Чон Чонгук осужден пожизненно, и он отсидит весь срок, который вынес ему британский суд.

— Мы прекрасно знаем, как он отсиживает этот срок, — Хосок становится более настойчивым, этот разговор явно перестает быть светским, — и как ему скостили пять пожизненных, когда он помог предотвратить теракт в Вестминстерском аббатстве два месяца назад.

— Сейчас вербовка Чон Чонгука возможна только в интересах Соединенного королевства и исключительно в случае угрозы нашей национальной безопасности, — Тэхён опускает глаза вниз, где под ногами в телефоне секунда за секундой отсчитывается время разговора, — чего может касаться ваша операция, чтобы мы могли официально привлечь его к делу?

Спустя секунду в наушниках громкое:

— Биологического оружия.

И голова Тэхёна тут же взметается вверх.

— Работу над которым вели, в том числе, дражайшие подданные Её Величества.

На линии снова помехами скрипит тишина, только на этот раз она наполнена невысказанным напряжением. Лорд Ким поднимает с пола телефон, вымазывая его остатками талька, и с искорками удовольствия в глазах сдерживает грозящую появиться на губах улыбку.

— Вот как, — негромко тянет он, снимая с шеи полотенце, — будет ряд условий. В ваших же интересах с ними согласиться.

— Можешь отправить их на мой электронный адрес, — Хосок, кажется, звучит более спокойно, — а лучше надиктуй в пейджер.

— Жаль, что голуби не летают с континента на континент, — пальцы уже бегают по экрану, вбивая в графу «Получатель письма» длинный и витиеватый набор букв, совершенно не похожий на классический email.

— Уверен, все данные вы помните. Надеюсь на наше сотрудничество, лорд Ким. — намеренно вежливо мычит Хосок, не вынимая изо рта самокрутки. Тэхён, мысленно окрестив подобную вежливость вульгарностью, только возвращает на экран окошко вызова.

— Взаимно, господин Чон.

Вызов завершается в эту же секунду. Не успевшие и трижды прозвучать гудки резко сменяются прерванной мелодией саксофона и протяжным «I've made up my mind to live in memory of the lonesome times», ставшим слишком символичным для одного британского человека.

Тэхён, так и не начав писать письмо, блокирует телефон, медленно выдыхая сквозь нос успевшие сопреть в лёгких остатки воздуха. Он бросает взгляд на стрелки настенных часов, показывающие непозволительно раннее утро, и устало вплетает пальцы во влажные на затылке кудри, отбеляя их черноту остатками талька.

День, который собирался быть спокойным, оставаться таким не считает должным. На губах лорда оседает тенью предвкушающая полуулыбка.

***

Если Пентонвиль не самое гостеприимное место в мире, то самое дружелюбное точно. Тэхён понимает, что зачастил сюда, когда охрана на входе, вместо положенного по уставу «Ваши документы», кивает ему со словами «Доброе утро, лорд Ким». Мистер Беннингтон встречать его не выходит, видимо, расстроенный письмом, которое пару часов назад ему передали из Букингемского дворца — похоже, кто-то все-таки разочаровал Её Величество, и последствия разгребать приходится теми же маленькими ручками, которыми он прятал государственные деньги у себя в исподнем.

Один из охранников спешно подходит к Киму, когда тот уже собирается пройти в тюремный коридор, и говорит, что заключенные сейчас на прогулке. Теплое ореховое пальто, которое лорд уже успел снять, накидывается обратно поверх коричневого твидового костюма. Под ним — бежевая кашемировая кофта с высоким горлом, спасающая разгоряченное после тренировки тело от морозного ветра в северном Лондоне.

Лорда ведут узкими холодными коридорами, в которых, кажется, едва ли теплее, чем на улице. Изо рта солдат ритмично выходит пар, пока Тэхён, стянув перчатки, держит между покрасневших кончиков пальцев длинную коричневую сигарету и сквозь напряженные губы выдыхает остатки терпкого табачного дыма. Стены резко сменяются высоким сетчатым забором, верх которого изредка искрит от поданного по проводам напряжения. Если кто-то из заключенных и собирался сбежать, перемахнув через забор, то где-то на электризованной колючей проволоке его энтузиазм наверняка заметно погибал. Тэхён прослеживает взглядом большой периметр внутреннего двора, где совершенно разномастными группами кустились заключенные: на криво заасфальтированном куске земли белой краской нанесена круговая разметка, судя по высоким кривым кольцам, повешенным на столбы с двух сторон площадки, для баскетбола. Рядом с ней — что-то напоминающее турники, в противоположной части двора — несколько скамеек, полностью занятых заключенными.

Заходить в этот вольер нет никакого желания: как только Ким, окруженный солдатами, останавливается перед решеткой, в нос бьет отвратительный запах пота, который не выветривается даже на свежем воздухе. Тэхён морщит нос, буквально не понимая, как на заключенных в этой куче дерьма, названной тюремной одеждой, еще не садятся падкие на говно мухи, и затаптывает бычок подошвой дорогих лакированных оксфордов.

— Лорд Ким, вы уверены? — негромко спрашивает один из солдат, неожиданно возникая за спиной. Тэхён кивает немного раздраженно, потому что он терпеть не может сильные резкие запахи, которыми буквально наполнена тюрьма, а внутренний двор сейчас действительно напоминает выгульную для скота, не иначе.

Сам же скот, заметив незваных гостей, оборачивается на них по совершенно предсказуемой цепной реакции — только ленивый не окинул лорда тяжелым, коротким или раздраженным взглядом.

— Лорд Ким...

Тэхён поворачивает голову в сторону скамеек, где, широко расставив ноги, сидит крупный сальной заключенный — лицо его кажется подозрительно знакомым, мужчина улыбается гнилыми зубами и зовет вновь, на этот раз еще более довольно, чем в прошлый. Крошки на его бороде, похоже, оказываются вшами — одна из них подозрительно быстро перескакивает на рельефное большое плечо.

Ким брезгливо морщит лицо, не сдвигаясь с места даже вопреки возникшему желанию отойти подальше. Арестант замечает скривившиеся в отвращении губы, и для него это становится раздражающей рецепторы красной тряпкой — он медленно поднимается с места, грозно горбя спину, и только начинает подходить ближе, как солдаты резко наставляют на него оружие.

— Давай, иди сюда, если не боишься, — рычит заключенный, смотря Киму прямо в глаза. Грязный, едва ли не чумной, коснись плеча — и поздоровайся с больничной картой, которая у Тэхёна и так пестрит последствиями стрессовой жизни. Там все, начиная от нарушения сна и заканчивая язвенной болезнью, буквально кричит о ранней пенсии, пока врачи, выслушав категоричный лордовский отказ, только и могут, что разводить руками. Нахватать ко всему этому букет кишечных палочек, подравшись с заключенным в тюрьме, Ким откровенно не хочет — свой самоконтроль он все еще оценивает как прогрессивно-адекватный.

Но Её Величество бы посмеялась, сцепись он с арестантом кулаками: здесь и пэрский статус, и хваленое самообладание.

Когда мужчина подходит еще ближе, меняя дистанцию делового общения на приятельские посиделки, автоматы в руках солдат гремят с новой силой: прицелы теперь наведены на всех заключенных, подтянувшихся у него за спиной и неожиданно быстро оказавшихся рядом. Тэхён осматривает их прохладным взглядом, но все органы чувств обостряются, буквально чувствуя напряжение, сгущающее вокруг воздух. Нужного лица среди них нет.

Ким повторно оглядывает каждого, отказываясь признавать себе, что ищет среди них одного единственного не потому, что он нужен сейчас, а потому, что «нужен в принципе» — предательски подкидывает в голову тот маленький червячок, который уже несколько лет с промежутками на сон и обед выгрызает лорду пространство между ребер. Десятки глаз: голубых, морщинистых, темных, испещрённых шрамами и болезнями — все, как один, дикие и тяжелые, с презрением оглядывающие лощеного лорда, на котором вместо тюремной мешковины дорогой шерстяной костюм от Brioni. Хватай, раздевай и покупай себе квартиру в пригороде Лондона, если снять с запястья часики от Cartier — еще и с мебелью.

— Прячешься, британская крыса, за кучей солдат, — вообще ничего не боясь выплевывает заключенный, делая новый шаг вперед. Когда охрана хочет было перевести на него дула автоматов обратно, Ким резко взмахивает рукой, приказывая замереть. Сам с места не сдвигается, но позволяет арестанту подойти еще ближе, буквально закрывая собой холодное утреннее солнце: Тэхён, будучи достаточно рослым для того, чтобы смотреть на каждого заключенного свысока, упирается носом в чужой дурно пахнущий рот.

Отвратительно.

— Ну же, лорд Ким, — на тон ниже шепчет заключенный, обдавая лицо напротив новой волной тяжелого кислого запаха. Когда Тэхён чувствует, что во рту начинает выделяться слюна, а живот непроизвольно напрягается, он буквально давит в себе пустой рвотный позыв, не позволяя смеси из утреннего чая и желудочного сока подступить к горлу. — Скажите хоть слово.

Ким не успевает открыть рта, заключенный рывком подается вперед, и баскетбольный мяч с глухим резиновым хлопком резко ударяется об его гнутый лысый череп.

Тихий шепот вокруг прекращается.

Мяч с шорохом откатывается под ноги солдатам, замирая на месте то ли от вперившихся в него взглядов, то ли от трения земли.

Тэхён, не скрывая любопытства, заглядывает замершему арестанту за спину и не удерживает взлетевшие вверх брови: Чонгук стоит неподалеку от спортивной площадки, расправляя по предплечьям некогда закатанные рукава оранжевой робы, и удивленно приподнимает брови в ответ.

— Ветер.

Ким чувствует носом, как слабо дрожат на воздухе кончики чернявой челки, и медленно моргает.

— Я вижу.

— Я не понял, Чон, — мотором в груди начинает рычать заключенный, которому потребовалось несколько долгих секунд, чтобы вернуть четкость потемневшему перед глазами пространству, и тут же обернуться, сталкиваясь с другим арестантом взглядами, — ты охуел, блядь?!

Чон делает шаг вперед, но стоит только громиле перед ним решительно податься навстречу, как Тэхён выставляет руку и все автоматы направляются ему в спину.

Заключенный в секунду замирает.

— Дернешься — и они отстрелят тебе голову, — своим низким тягучим голосом грубо предупреждает лорд, бегло анализируя обстановку сосредоточенным взглядом.

Стоящие вокруг заключенные, вопреки опасениям, только слегка отходят назад, поджимая хвосты и не решаясь вступать в разборки. Кто-то из них даже опускает голову, и это похоже на вечную шутку про страуса, который прячет морду в песок, не подозревая, что лев может отгрызть ему ноги. При взгляде на таких заключенных Ким едва сдерживает внутри игривое «Я вас вижу», от которого хищное зверье внутри задорно скалит зубы.

— Подло, лорд, — сквозь зубы бросает арестант, слегка поворачивая голову за спину, давая понять, к кому он обращается.

Тэхён перестает слушать, когда взгляд касается широкой улыбки Чона, до того довольной, что становится беспокойно за целостность его щек, как бы те не разорвало. Заключенный кивает головой в свою сторону, приглашая лорда пройти глубже, и тот, коротко обернувшись на солдат, принимает приглашение.

Тэхён замечает лопнувшие в глазу заключенного капилляры, когда подходит достаточно близко для того, чтобы их негромкий разговор никто не слышал. У Чонгука левый склер полностью заплывший кровью, и выглядит это при дневном свете откровенно пугающе. Вне тёмных стен камеры он весь другой: немного осунувшийся от пустого тюремного пайка, побледневший без солнца и буквально до кончиков пальцев забитый бледно-синими татуировками, которые что в вечерней камере, что в дневном свете — тюремные партаки. Чон дышит размеренно, около его рта клубится белый морозный пар, и Тэхён только сжимает зло зубы, когда понимает, что тот стоит посреди двора в своей привычной оранжевой робе из ничерта не греющей мешковины.

Идиот, блядь.

— Захотел себе воспаление легких? — выдыхает Ким сквозь зубы, останавливаясь от заключенного в одном коротком шаге. — Решил сдохнуть?

— Давно я не ощущал, — с тихим смешком отвечает ему Чон, опуская руки в карманы комбинезона. Тэхёну не нужно видеть, чтобы знать, что кожа под его тканью гусиная от холода. — Как ты обо мне заботишься.

— Я пришел не для этого.

— Знаю. Но ты не устоял, признайся, — Чонгук улыбается уже мягче, но говорит все так же негромко, чтобы никто вокруг, даже навостривший наполовину отгрызенное ухо арестант, сидящий у баскетбольного кольца неподалеку, не услышал.

— Несколько часов назад мне звонил твой брат.

Чон пробегает взглядом по замершим в ожидании людям за спиной лорда, возвращает взгляд тому на лицо и приподнимает свою черную бровь.

— Зачем?

— Он просит твоей помощи.

Тэхён, все еще ощущая отвратительный предрвотный привкус во рту, на фоне язвы появляющийся все чаще, тянется рукой в карман, чтобы достать оттуда портсигар, в котором ароматно пахнет колумбийским табаком последняя сигарета. Ловко зажимает её между губ, находит в другом кармане прижавшуюся к телефону зажигалку и подпаливает кончик, тут же втягивая в себя терпкий дымный воздух, чтобы потом медленно выпустить его сквозь ноздри.

Чонгук следит за всем этим задумчиво, ощущая носом приятную горечь. Хосок едва ли отсвечивал за эти полгода: последнее крупное дело, о котором заключенный был наслышан, это нью-йоркский скандал с Sotheby's, когда во время аукционных торгов выставили поддельную «Женщину с собакой», которая ушла в итоге за 54,9 миллиона долларов. Чон только и смог, что закатить глаза, когда узнал, кто именно с упорством Пикассо мазал левый холст маслом.

— Интересно, что должно было случиться, чтобы он позвонил тебе, — Тэхён, заметив бегло брошенный заключенным взгляд на сигарету, разжимает губы и подхватывает её пальцами, чтобы затем, не задумываясь, поднести к чужому рту.

Чонгук цепляет зубами фильтр и мягко улыбается, втягивая в лёгкие горячий ароматный дым, быстро согревающий изнутри приятным дурманом.

— У Штатов крупные внешнеполитические проблемы, — говорит задумчиво Тэхён и прячет замёрзшие и покрасневшие ладони в карманы пальто, намекая, чтобы Чон курил самостоятельно, — которые касаются биологического оружия.

— Он так и сказал? — Чонгук делает новую затяжку, выпуская дым в сторону, и протягивает сигарету Киму, чтобы тот тоже мог вдохнуть; Щеки Тэхёна втягиваются, когда он слегка наклоняется и прижимается губами к фильтру, но затем его лицо расслабляется, и Чон возвращает сигарету обратно в свой рот.

— Было несложно догадаться, — отвечает Ким сдавленно, держа дым в лёгких, — Пентагон в панике, я почему-то уверен.

Чонгук с короткой улыбкой тянет руку вперёд и поддевает пальцем кончик лордовского носа, вынуждая того сдвинуть брови и всё-таки выдохнуть табачный воздух сквозь полусжатые губы.

— Меня больше интересует, — начинает неторопливо Чон, ощущая всем телом этот неприятный контраст между жаром табака и колючим декабрьским воздухом, морозящим щеки, — почему ты согласился помочь.

— Догадайся, — Тэхён привычно щурит свои лисьи глаза, которые на нормальном свету стали казаться еще зеленее.

— Догадываюсь, — не лукавит Чонгук, убирая сигарету изо рта и выдыхая густой белый дым в сторону лордовского лица.

— Ну и что ты делаешь? — недовольно шепчет тот, жмуря глаза, перед которыми все застелило мутными пятнами. Чонгук только коротко улыбается, выпрямляясь и стряхивая пепел с сигареты татуированным пальцем.

— Думаю о том, как ты полетишь со своей новой должности, если мы сейчас поцелуемся.

Под воротом кофты неожиданно сильно чешется шея, Ким оттягивает ткань в сторону и незаметно пытается надышаться, потому что от жарко колотящегося в груди сердца становится слишком мало воздуха.

— Хочешь этого?

— Очень.

Чон довольно искрит глазами (один из которых все еще заплывший кровью) и взглядом предлагает Киму ещё одну затяжку, но тот только отрицательно кивает головой, из-за чего черные вихри челки на его лбу мягко покачиваются в сторону.

— Я вернусь через четыре часа, — Тэхён прерывает молчаливый диалог и вынимает все ещё красные пальцы из кармана пальто, опуская глаза на наручные часы, чтобы свериться со временем, — четыре с половиной. У тебя есть возможность подумать над предложением Хосока.

— Моя возможность подумать закончится, — Чон бросает взгляд лорду за спину, где потерявшие интерес заключенные вернулись к тихим разговорам, пока солдаты все еще держали на прицеле самого крупного и дикого из них, — в лучшем случае через пять минут.

Арестант, столкнувшийся с Чонгуком глазами, скалится тому в лицо, едва ли не клацая зубами с явным намеком на собственное желание вгрызться в чужую шею. Чон затягивается последний раз, кривит рот и тушит бычок о землю, затаптывая его пыльными тюремными берцами, пока Тэхён коротко оглядывается.

— Ты всегда быстро соображал, — обнадеживающе усмехается лорд, и только дружеского похлопывания по плечу не хватает, чтобы буквально выпихнуть Чонгука в клетку импровизированного ринга с необходимостью отвечать за свои поступки.

— Надеюсь, ты поблагодаришь меня.

Когда Ким понимает, о какой благодарности речь, он сжимает кулаки в карманах. Мысли о колье, неприкаянным грешником лежащем в домашнем сейфе, не дают покоя уже который вечер: в пизду такие подарки, которые Тэхён не хочет даже в руки брать, не то, что надевать на себя. Но совершенно глупая, абсолютно дурацкая и крайне неуместная мысль о том, что ради него сорвали королевскую свадьбу, от чего-то вынуждает сказать тихое:

— Поблагодарю.

Чонгук довольно усмехается, смотря в медленно отдаляющийся от него черный кучерявый затылок.

***

Аплодисменты заполняют зал, и Тэхён коротко склоняет голову в благодарность, проклиная мокрую белую рубашку, противно прилипшую к спине от жара под несколькими слоями официальной одежды. Ким поправляет сначала черный шерстяной пиджак, затем незаметно одергивает под ним серый жилет и наконец выходит из-за стойки, все еще учтиво улыбаясь уголками губ. Галстук, по цвету не отличимый от сегодняшнего отвратительно пасмурного Лондонского неба, все еще держится на лорде исключительно благодаря булавке, прицепленной под узлом в виде красивого золотого вензеля с драгоценным камнем — давний подарок принца Чарльза, что сейчас стоит напротив сцены и вежливо хлопает вместе со всеми своими старческими пятнистыми руками. Не будь его и, впрочем, тысячи остальных человек вокруг, Тэхён бы давно избавился от удавки, а за ней и от висящего на кармашке рыцарского ордена, полученного от королевы много лет назад, потому что, как известно, обезьяна и в золотых регалиях остаётся обезьяной, да только никому на Кима, жующего банан, смотреть не хочется — все пришли пощурить глаза от блеска монарших орденов и, может, посмотреть на плачущих со сцены детей, которых выбросы метана в атмосферу волнуют больше, чем выбор между овсяной кашей и запеченными тостами на завтрак. Тэхён, внимательно выслушав каждого маленького оратора, спустя два с половиной часа решил для себя, что овсяная каша, все же, вкуснее. Но только если добавить в неё какой-нибудь сладкий сироп.

— Блестящее завершение конференции, молодой лорд, — улыбается Принц Чарльз, и его желтые зубы (Ким вежливо списывает на старость, а не на пагубную привычку обсасывать за чаем сигаретный фильтр) в плохом освещении конференц-зала выглядят еще более нездоровыми. Тэхён улыбается в ответ по-квадратному широко, во-первых, потому что у него уже пару лет как стоят совершенно естественные на оттенок виниры, а, во-вторых, Принц Чарльз просто очаровательно юморной для своих лет старичок, который едва держал глаза открытыми, слушая, как плачет и громко взывает к справедливости пятнадцатилетняя эмигрантка из Замбии. — Работай вы немного усерднее руками, и тот светленький мальчишка из Ирландии, который уже второй месяц бастует у здания Парламента, был бы вам не конкурент.

— Я учту, Ваше Высочество, — со смешком отвечает Ким, довольно пожимая старичку его протянутую руку. — Куда вы сейчас?

— Как бы не к журналистам, — морщится тот, доверительно наклоняясь и прикрывая рот ладонью, чтобы стоящие неподалеку гости его не услышали, — от их вопросов у меня обостряется мигрень.

— Когда вы успели обзавестись мигренью? — с легкой улыбкой поддевает Ким, зная, что на его слова Принц только с негромким чавканьем оближет сухие губы и усмехнется.

— Думаю, где-то полчаса назад.

Тэхён не позволяет смеху, от которого бесшумно дрожат плечи, превратиться в низкий бархатный хохот, а вот Его Высочество, запрыгнувшее с ходу в эту машину юмора, всё-таки пару раз весело всхлипывает.

Из всей королевской семьи он самый живой, даже будучи одним из старейших её представителей. В глазах Её Величества радость все чаще мелькает только по отношению к лошадям, муж её, герцог Эдинбургский Филипп, на своих тонких дряблых ногах может разве что ровно стоять, пока внуки и правнуки медленно теряют интерес ко всем мирским радостям.

Принц Чарльз же, наоборот, старательно избегая всех возможных публичных появлений, то пригласит лорда Кима сыграть с ним партию в шахматы, то попросит составить компанию на тренировке по фехтованию. Тэхён, держа в руке шпагу, вспоминает свои юношеские соревнования в Беркшире, а Его Высочество забавляется и гоняет короткими шустрыми взмахами прилетающих к подоконнику птиц.

— Молодой лорд, — Принц Чарльз берет со стула свой небольшой белый платок, а вместе с ним цепляет с соседнего сидения длинный черный зонт-трость, протягивая его деревянную загнутую ручку Тэхёну, — ваше. Пойдемте, нам уезжать с одного места.

Ким благодарно кивает, принимая в руки свой зонт, и коротким взглядом окидывает зал, из которого все медленно собираются уходить на торжественный обед. Юных экологических активистов угостят шоколадными конфетами, какао-бобы для которых собирали пятилетние нигерийские дети, а затем подарят всем по записной книжке из переработанной бумаги, шлам которой месяцами лежит на свалке и выделяет токсичные химикаты в грунтовые британские воды.

— Я слышал, что три наших спецагента вчера вернулись в Лондон, — предусмотрительно оглядевшись вокруг, начинает Принц Чарльз, — все с Ближнего Востока.

— Верно, — Тэхён тоже прохладно оглядывается вокруг, и, не отметив людей, способных подслушать их разговор, продолжает, — сейчас за границей работают еще двое, их тоже курирует Совет нацбезопасности.

— Официальная должность упрощает жизнь, не так ли? — Его Высочество довольно поглядывает на Кима, удерживая на людях свое желание похлопать того по спине.

— Знающий меру доволен своим положением, — с полуулыбкой отвечает Тэхён, не забывая вежливо кивать гостям по пути к выходу из зала, — моя работа не изменилась, разве что теперь подпись ставлю своей рукой, не чужой.

— Прошлый Глава мне не нравился совершенно, — скривившись, подмечает Принц, между делом благодаря охрану за услужливо открытую дверь, — сколько еще в королевстве таких картонных сэров, за которыми прячутся, — замолкает, оглядывая лорда с ног до головы, — подобные тебе умы. Я, абсолютно серьезно, удивлен: вы с Гарри заканчивали одну школу, только тот, помимо точек, других знаков препинания не знает, а вы умудрились забраться слишком высоко, чтобы считать это простым везением.

— Вы слишком утрируете по поводу собственного сына, — усмехается в ответ Тэхён, переступая через порог и шумно вдыхая холодный зимний воздух, — хотя бы потому, что он иногда ставит запятые.

Принц Чарльз издает хриплый старческий смешок, затем еще один, а после вовсю заливается хохотом — шутка ему явно понравилась.

Их вечная комедия над королевским внуком имеет под собой весьма зыбкую и неприятную на ощупь почву, которая, как говорит сам пожилой отец, наполовину состоит из марихуаны, на четверть из абсолютно взаимной ненависти между Принцем Гарри и географией, ну а оставшаяся часть — юный монарший мозг, который по молодости решил, что будет отличной идеей — одеться в форму фашистской Германии на какой-то костюмированной вечеринке. И если скандал с марихуаной лорд Ким видел, в прямом смысле, собственными глазами — сидел и курил травку рядом, когда их сфоткал какой-то недалекий одноклассник — то об экстравагантном монаршем костюме он узнал уже из британских новостей.

Легко догадаться, что отношения между членами королевской семьи не такие образцово показательные, какими хотят видеть их другие люди. Тэхён в очередной раз задумывается об этом, уже стоя рядом с черным глянцевым автомобилем, приятно сверкающим чистотой тонированных стекол.

— Сегодня вечером у меня самолет, — сообщает лорд Ким, когда Принц Чарльз просит его личных помощников подождать у королевской машины, а сам направляется попрощаться.

— Внеплановая командировка?

— Если можно так сказать, — усмехается уголком губ Тэхён, упирая металлический конец зонтика в землю. — Американское правительство слишком много позволяет себе в последнее время, Её Величество обеспокоена этим. Но ничего слишком серьезного.

— Ой ли, если это дело возглавляете лично вы, лорд Ким, — задорно щурится Его Высочество, — или у вас есть свои интересы?

На пристальный лордовский взгляд Принц Чарльз только заливается смехом.

— Не воспринимайте всерьез, — он протягивает руку, которую Тэхён тепло пожимает на прощание. — Уверен, вы знаете, что делаете.

Дождь заполняет собой секунду, которая уходит на смену разговора. Тэхён действительно уверен в том, что собирается сделать.

И не только в Соединенных Штатах.

***

Когда лорд Ким возвращается в Пентонвиль, непостоянная лондонская погода решает, что третий за сегодня дождь и очередной темный клубок туч над головой сделают послеобеденное время более богатым на события. Когда дождь в Британии стал событием, Киму, откровенно говоря, непонятно, но удачно прихваченный с собой зонт позволяет встретить его достойно.

Об черный лак машины с шумом пулеметной очереди разбиваются холодные капли, узкие лужи на дороге пузырятся от ливня, идущего буквально стеной, и Тэхён даже подумывает над тем, чтобы остаться в теплом сухом салоне автомобиля, но водитель смотрит на него через зеркало заднего вида, мол, вы выходите или мне стоит уехать?, и лорд, глубоко вздохнув, тянется за зонтом и открывает дверь автомобиля, тут же с удвоенной силой запуская в него шелестящий шум дождя.

Глянцевые оксфорды каблуком утопают в луже, брызги попадают на края дорогих, отутюженных со стрелками брюк, когда Тэхён раскрывает зонт и прячет под ним чернявую макушку, волосы на которой снова начали виться кольцами от влаги. На территорию тюрьмы его пускают все так же доброжелательно и быстро, один из охранников даже предлагает чашку чая, мол, у заключенных как раз заканчивается обед, но лорд Ким, упомнив ненароком отвратительный рыбный запах арестантской похлебки, заведомо решает от чая отказаться. Язва в его желудке, похоже, от облегчения даже перестает неприятно поднывать, как она всегда делает ближе к вечеру.

Внутри здания людей оказывается больше, чем обычно: то ли ремонт водоснабжения начался так скоро, то ли кормежка заключенных не проходит без стоящих над душой солдат; Тэхён ступает тихо, практически не стуча каблуками туфель, из-за чего в общей концентрации звуков, где высокое жужжание дисковой пилы сочетается с металлическим звоном столовых приборов из камер и негромкими басовитыми переговорами охранников, его шагов совершенно не слышно. Поэтому, когда острый слух улавливает один из громких разговоров неподалеку, Тэхён даже заинтересованно замедляется.

— Не пизди, он не может быть настолько диким, — возмущается один из наиболее молодых коротко бритых солдат, стоящих возле большой металлической тележки, судя по всему, с тюремным пайком, — ты всегда нес хуйню, Шон, но тут, бля, даже не знаю.

— Да я чем хочешь поклянусь, — пылко отвечает другой, хмуря брови, одна из которых с коротким перекрестным шрамом (Ким вполне допускает мысль, что это может быть декоративно выбритая полоска — так сказать, для устрашения), — я видел, как тот лорд передал SASовцам корзинку с щенками, мы потом всей ротой искали, чем их укрыть, потому что в камере того черта холодно как в самой пизде Антарктики. А когда лорд вернулся вечером и забрал корзинку, щенки в ней даже не пищали, и все покрывало было в крови.

Тэхён удивленно приподнимает брови.

— И что, бля?

— Я клянусь тебе, — распинается второй, — его не просто так держат в одиночной. Я, нахуй, уверен, что он отгрыз им всем головы.

— Перестань, Шон, бля...

— Он дикий, он ломает каждый день свои наручники, из той камеры постоянно доносятся жуткие звуки. Как ты объяснишь, что щенки были живы, когда их принесли к нему?!

— Почему ты вообще думаешь, что там мужик? — пытается отстоять собственное неверие охранник. Тэхён, бесшумно усмехнувшись, оглядывает парней веселым взглядом: похоже, никто еще не в курсе того, кто тот новый арестант, которого перевели в одну из общих камер, — Может быть там женщина.

— Я слышал, что о нем говорят остальные заключенные, — настаивает Шон, — я и про кровавую тряпку узнал из их разговоров — они в ужасе, друг, серьезно. Никто нахуй с ним не хочет связываться после того, что он сделал с теми щенками.

Дальше лорд не слушает, только улыбается самыми уголками губ и задумчиво бегает глазами по серому полу. На покрывале действительно были пятна — Тэхён заметил несколько размазанных темно-оранжевых полос только когда сел в машину и решил проверить, спят ли кутята или кто-нибудь решил проснуться. Но, судя по запаху пятен, это оказалась простая ржавчина, которая скрывалась в глубоких складках ткани; кто-то мог постирать её и повесить сушиться на старую батарею, вполне вероятно, даже не обратив на это внимание.

Что интереснее, так это, оказывается, слухи, которые едва ли не с огромным отрывом бегут впереди Чона. Интересно, он знает, что пугливая молодая охрана считает его живодёром?

Ким, перехватив уже сложенный зонт-трость в руке удобнее, не спеша проходит вглубь тюремного коридора, давая себе время на то, чтобы самостоятельно выискать среди заключенных одного единственного. Когда взгляд падает на бритоголового мужика, бессменно сидящего возле самой решетки, внутри что-то нервно дергается и падает в пятки.

Арестант перед ним — живой (что наталкивает на вопрос, а жив ли другой), все так же улыбается грязными мертвыми зубами, сально блестит на свету и выглядит точно так же, как и утром, если не считать пересекающий жилистую шею темный космический след, будто от удушья. Он пятнами идёт под горлом, тянется к затылку и наверняка болит даже при глотании — на смуглой коже виднеются сильные кровоподтёки.

Тэхён отводит взгляд, медленно направляясь дальше, и поджимает губы. То, что этот ублюдок жив, откровенно не радует: в голове начинают одна за одной сумбурно мешаться мысли, оставляя своим копошением узкую трещину на хваленом лордовском самообладании. Ким отказывается признавать сам себе, что он задет, и задет, кажется, серьезно.

Поэтому, когда взгляд мажет по одной из камер, Тэхён понимает, что видит вместо лиц заключенных только смазанное от ходьбы пятно.

Короткий игривый свист в спину заставляет неожиданно замереть: лорд останавливается с негромким стуком каблуков друг о друга и поворачивает голову, проникая взглядом в темноту ближайшей камеры. Она полупустая: некоторые койки не застелены, из людей внутри только тощий узкоглазый старик, лениво жующий сухарь в самом углу, и лежащий без футболки на одной из верхних кроватей темнокожий парень. У того явно переросшие своё дреды, несколько татуировок на лице и пара золотых зубов, которыми арестант не брезгует соблазнительно посверкать, смотря на стоящего возле камеры лорда. Это он свистел только что? Или...

— А я уже успел соскучиться, — Чонгук появляется сбоку совершенно неожиданно, Тэхён даже замирает на секунду, не сразу переводя на заключённого острый задумчивый взгляд.

Когда переводит — внимательно скользит от макушки вниз, первым делом осматривая тело на наличие свежих повреждений. Спустя несколько секунд даже делает для этого шаг вперёд, потому что зрение хоть и периодически подводит, за темными рисунками, которыми увиты обнаженные предплечья, издалека рассмотреть кровоподтёки достаточно сложно. Чон, замечая взгляд, с которым его осматривает лорд, только улыбается одними губами, позволяя оглядеть себя до самых ног и вернуться обратно к голове. Тэхён, откровенно недовольный из-за оранжевой робы, которая покрывает практически все тело, едва не рычит заключённому грубое «снимай», вот только лишнее внимание они привлекут сразу же, потому что Чон-то снимет, а лорд заставит его покружиться на месте, чтобы полностью осмотреть. Нижнего белья в тюрьме нет — стыда у Чонгука, Ким знает, тоже.

Вместо него есть черный пояс по бразильскому джиу-джитсу и непонятные продолговатые ямочки вдоль щек, которые выглядят весьма сексуально, если смотреть на них вне контекста заблёванной тюремной камеры.

Тэхён встречается с Чоном взглядом, когда тот, не переставая чуть улыбаться, негромко просит:

— Протяни руку.

Тэхён чувствует себя ребёнком в зоопарке, который сжимает между пальцев маленький хлебный сухарь и собирается угостить им дикого зверя, голодно мечущегося вдоль решетки туда-обратно. С разницей лишь в том, что зверь откусит ему руку, прежде чем прибегут сотрудники зоопарка и отгонят его прочь, а что захочет откусить Чонгук Тэхён просто-напросто не знает. Но ладонь, вопреки всему, подставляет прямо к прутьям, обнажая узкое смуглое запястье, выглянувшее из-под манжета явно пропитавшейся потом за сегодняшний день рубахи. Темнокожий арестант, подперев голову рукой, с интересом смотрит на них с верхней койки.

Левый глаз Чона все еще заплывший кровью, из-за чего Ким хмурит брови, не отрывая взгляда от лопнувших капилляров. Боковым зрением Тэхён замечает, как Чонгук вынимает свободную руку из кармана и кладет на его ладонь что-то еле ощутимое. Опускает голову: на коже лежит крупный, слегка измазанный в засохшей крови зуб — явно выбитый, судя по тому, что длинный корень на месте.

— Я, — Ким осторожно цепляет зуб пальцами, чтобы поднести его к себе поближе и немного заторможенно рассмотреть, — тронут.

Чонгук усмехается.

— Вижу.

Тэхён поднимает голову, сжимает руку в кулак и прячет зуб в карман пальто, ощущая, как его корень остро колет кончик безымянного пальца. Этот идиот действительно только что подарил ему свой выбитый в драке зуб.

Прекрасно.

— Улыбнись, — неожиданно просит Ким, на что Чон сначала издает короткий смешок через нос, а после все-таки размыкает губы, тут же поворачивая голову. Передние целы, клыки тоже — у самого уголка рта виднеется черная пустота, которая внутри, скорее всего, ноет полой окровавленной десной. Тэхён чуть морщится, а заметивший это Чонгук только улыбается шире. Теперь уже искренне.

— Пяти минут было мало, но я успел подумать над твоим предложением.

«Несколько часов назад мне звонил твой брат.»

«Зачем?»

«Он просит помощи.»

— Говоришь так, будто у тебя действительно был сложный выбор, — Ким видит все по глазам, прищуренным так, что в их уголках собираются обезоруживающе морщинки — слишком опасная черта для человека, осуждённого на пару десятков пожизненных сроков. — Полковник.

Один из солдат, стоящих неподалеку, подходит к Тэхёну ближе, звеня связкой ключей на форменных брюках.

— Да, лорд Ким.

— Освободите из-под стражи заключённого номер двести тридцать девять. С этого момента он официально завербован в интересах национальной безопасности Соединённого королевства, по личному приказу Её Величества королевы Елизаветы.

— Я... — полковник не успевает сглотнуть и неловко давится слюной, неосознанно протягивая руку к большому кольцу с увесистыми ключами, — я слушаюсь.

Чернокожий арестант тут же подскакивает с кровати, старик громко раскусывает сухарь, едва не задевая кончики своих пальцев, пока охранники, стоящие неподалеку, переглядываются друг с другом удивлёнными голубями и не знают, что им делать: выстраивать конвой или заходить в камеру, чтобы скрутить уже незаключённого.

Чонгук, дождавшись, пока все замки, включая магнитный, будут открыты, решает всё за них, неторопливо выходя из темной камеры в широкий тюремный коридор и останавливаясь в шаге от ожидающего его лорда Кима. Тот, не оценив близость, только окидывает Чона быстрым взглядом (неоправданно долго задерживаясь на татуированной шее) и кивает на выход, попутно давая отмашку охране, чтобы те не смели приближаться.

Всполошенные заключённые смотрят гиенами, повисают на решётках и голодно провожают две широкие мужские спины взглядами.

В ближайшее время они здесь не появятся.

Комментарий к Глава 7. Женщина с собакой

«I've made up my mind to live in memory of the lonesome times» строчка из песни I Can't Stop Loving You (Ray Charles), перевод прослушиваемой лордом Кимом части ниже:

Я не могу разлюбить тебя.

Я принял решение

Жить воспоминаниями в одиночестве.

Я не могу перехотеть быть с тобой.

Но всё это бесполезные слова,

Так что я буду жить грёзами вчерашнего дня.

**«Пятницы для будущего»** (FFF) — экологические акции, начатые Гретой Тунберг; школьники начинают массово прогуливать занятия для привлечения внимания к глобальным проблемам;

**Бумажный шлам** — это токсичные остатки краски, волокон, чернил и прочего, которые выделяются во время переработки бумаги; бумажный шлам обычно либо сжигается, либо хранится на свалках, что очень вредит почве и грунтовым водам;

**Та самая Женщина с собакой Пабло Пикассо, проданная на аукционе Sotheby's**: https://artchive.ru/res/media/img/oy1000/article/8da/775289@2x.webp

**Quid pro quo** — «то за это», услуга за услугу;

**Бразильское джиу-джитсу** — боевое искусство, основой которого являются болевые и удушающие приёмы; известно тем, что даже значительно превышающего по массе соперника можно легко победить с помощью техники;

Все экстравагантные факты из жизни Принца Гарри — правда :)