himera

Великобритания,

Лондон.

Роберт Беннингтон, несмотря ни на что, любил свою работу. Он делал это, когда шел в вооруженные силы Великобритании, делал, когда разводился с женой, делал, когда переезжал жить в небольшую комнатку рядом с собственным кабинетом. И делает до сих пор, просыпаясь каждое утро в половину пятого утра, чтобы по-военному быстро собраться и начать обход.

Он поправляет синюю рубашку, растянутую из-за плотненького живота, совсем не мешающего добросовестно выполнять работу; натягивает на светлый ежик волос форменную кепку, поправляет значок на груди и сёрбает обжигающий кофе из бумажного стаканчика.

Роберт искренне считает, что он душа компании. А почему нет? На работе его любят и даже как-то по-особенному ценят.

— Какого хуя приперся, начальник?

— Мы нассали в кружку, чтобы угостить тебя завтраком.

— Твоя дочурка не собирается заглянуть к нам вечером?

— Хули нам опять крышу двигаешь?

Заключенные собаками вцепляются в решетку, кидают в неё железные тарелки и соревнуются в том, кто точнее попадёт харчком начальнику под ноги. Роберт только бросается на них в ответ с металлической палкой, начиная со всей силы колотить по прутьям клеток — звон гремит на весь длиннющий коридор.

Он все еще душа компании, вот только компания в тюрьме у него такая себе.

***

Когда на телефон поступает звонок, начальник уже почти завершает послеобеденный обход заключенных: у него обожженное запястье перемотано кривым бинтом, потому что бумажные стаканчики имеют отвратительную тенденцию рваться от кипяченного кофе; подошва ботинок скользит от прилипшей на неё слюны, в которой до сих пор измазан коридорный пол; указательный палец покраснел и опух, знатно увеличившись в размерах — немного не рассчитал, когда бил палкой по решетке.

Телефон в кармане вибрирует и гудит особой мелодией — она ненавязчивая и даже при некоторых обстоятельствах приятная, если бы за ней не стоял этот голос. Начальник замирает посреди коридора, чувствуя, как от ужаса мочевой пузырь сжимается в узел. На черном глянце экрана остаются потные отпечатки.

Он ощущает невидимые руки, скользящие по его горлу.

Паника.

— Роберт Беннингтон, начальник оперативной службы, тюрьма Пентонвиль, — по-военному четко и внятно, но быстро и на октаву выше, чем тот привык говорить в жизни. В животе щекотливо сжимаются органы, потому что ему страшно двигаться, когда в ухо слышно дыхание этого человека.

Кто-то из заключенных, все еще не доевших паёк, переливает чай в глубокую тарелку и с размаху кидает кружку в тюремную решетку. Коридор заполняет вибрирующий звон оркестровых тарелок. Роберт дергается и клянется всем живым, что лично отправит каждого арестованного пса голодать сразу после того, как ответит на этот звонок.

— Кажется, — кожа съеживается от мурашек, пробежавших вдоль по спине, — в последнее время заключенные не слушаются вас, мистер Беннингтон.

Даже телефонная связь не способна исказить низкий и проникающий до самых сухожилий голос. На той стороне провода слышен смешок, от которого у начальника тюрьмы резко подгибаются колени и голова вжимается в плечи. Комок слюны застревает в горле.

— Ничего подобного, — голос звучно дает петуха, из-за чего даже стоящие вдоль решеток заключенные рассыпаются в смешках, — ничего подобного, сэр!

Сэр задумчиво мычит, мол, конечно, мистер Беннингтон, и начальник чувствует, как по ребрам ритмично колотит сошедшее с ума от волнения сердце. Он совершенно не ожидал этого звонка — полгода же все было хорошо! Полгода он исправно отправлял отчеты, присутствовал на собраниях. Шесть месяцев тишины, которые расслабили настолько, что желудок петлей скручивает от одного только осознания, кто может сейчас слышать его неровное и частое дыхание.

— Мистер Беннингтон, — неторопливо зовет мужчина на другой стороне провода: каждая его пауза обрушивает в желудок сердце смотрителя тюрьмы, — Её Величество будет очень расстроена, если к вечеру вы не приведете в порядок ваше рабочее место.

Внутри что-то предательски дергается. Начальник белеет на глазах, тут же быстрым шагом срываясь с места.

— Её Величество не будет разочарована, — запыхавшись, уверяет он.

— До встречи, мистер Беннингтон.

Пауза.

В ухе раздаются гудки, и Роберт, не глядя убирая телефон в карман брюк, шустро покидает решетчатый коридор. На часах — послеобеденный сон, о котором начальник даже боится подумать, потому что страх толкает его к посту охраны. Страх отдает приказ поместить нескольких самых буйных заключенных в карцер до вечера, страх ведет в собственную каморку, где в шкафу под нижним бельем лежат обналиченными три толстых пачки британских фунтов. С них издевательски улыбается королева Елизавета, мол, ай-я-яй, маленький Роби: эти деньги ведь выделялись на починку водопроводных труб в камерах, зачем ты спрятал их у себя?

Роберт уверяет себя, что так надежнее, заворачивая купюры в ношеные носки и поглубже пряча их в шкаф. Добрые глаза Её Величества скрываются за плешивой черной тканью, уже наполовину скатавшейся в комочки. «Там королева в безопасности», — тяжело дышит (совсем не от пробежки) мистер Беннингтон, с хлопком прикрывая дверцы. «Я тоже был в безопасности полгода, — раздраженно проскальзывает в мыслях, — пока этот чёрт не решил снова прийти».

Под бинтом жжется и зудит покрасневшая кожа, которую начальник без перерыва почесывает короткими крупными пальцами. Он пытается успокоиться, оторвать от шеи влажный потный воротник рубахи и увереннее затянуть ремень на брюках, пока особо буйные заключенные, которые могут легко подорвать его тюремный авторитет перед высшей властью, стройной колонной идут в карцер. Сегодня они побудут без ужина.

Остальные арестанты молча звенят тарелками с похлёбкой — на весь коридор воняет отвратительным рыбным супом, который даже не рыбный (потроха) и даже не суп (вода, которую заключенные ласково называют ссаниной). Но запах витает стойкий и мерзкий, его не перебивают даже незадачливые охранники, которые разбрызгали вдоль камер какой-то нейтрализатор запаха, больше напоминающий дешевый освежитель воздуха. Морской бриз, рыба, располагающая атмосфера.

Вентиляция ритмично шумит, в такт ей звенят и периодически мерцают флуоресцентные длинные лампы. «Шум прибоя и мягкое жужжание насекомых», — в итоге решает мистер Беннингтон, когда время на часах предательски подходит к вечеру. Он, сцепив руки за спиной, совершает финальный обход, нервно перебирая большими пальцами и внимательно вглядываясь в темноту каждой камеры. Некоторым заключенным пришлось надеть ошейники-электрошокеры под оранжевые робы, чтобы в случае чего усмирить их вольность перед гостем.

А гость оказывается по-британски пунктуальным. Роберт думает, что больше удивился бы его опозданию, когда один из охранников подходит без пяти минут вечером и говорит, что «сэр Ким ожидает вас на входе». Начальник даже жалеет, что тот не вампир — они хотя бы не могут зайти без приглашения, но вся проблема в том, что этому гостю приглашение просто не нужно.

Он априори приглашен.

Мистер Беннингтон последний раз оглядывает коридор, долго задерживается взглядом на крупной металлической двери в его конце и спешит на выход. Остается только молиться, чтобы сэр Ким не захотел остаться на экскурсию — последний раз он делал это полгода назад, и тогда сам Роб едва не надел на себя оранжевую рубашку. Он, конечно, не против соседства с заключенными, но только если те рядом в статусе животных. Самому есть с пола в клетке пока откровенно не хочется.

Охрана на входе поправляет оружие: у них на плечах заряженные резиновыми пулями автоматы, дубинки, шокеры и полный набор юного охотника за нечистью. Роб вспоминает сгнившую кровавую улыбку одного из заключенных и морщится, решая для себя, что точно, нечисть.

После воняющих, бесконечно блюющих и буквально разлагающихся заключенных сэр Ким выглядит... чужеродно. За ним блестит защитными шлемами специальное солдатское подразделение, черным пятном выделяясь на фоне вялой тюремной охраны, которая даже выпрямила спины, чтобы не выглядеть совсем уж мышиным гнездом. Оружие в их руках явно стреляет не резиновыми пулями, отчего начальник, поежившись, передёргивает плечами. Их черные фигуры окружает ореол от дальнего света автомобильных фар, и заходить в этот осиный улей с каждым шагом все страшнее — солдаты выглядят так, словно сейчас сомкнут круг и выбраться из червоточины Роб не сможет даже молитвой Пресвятой Деве Марии, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь.

Когда начальник понимает, что он произнес это вслух, сэр Ким наклоняет голову, вздергивая бровь. Его странной формы губы снисходительно кривятся.

Роберт клянется, что не улыбается так тот, кто называет себя человеком.

— Хороший вечер, мистер Беннингтон, — от тягучего баритона густеет воздух. Гость приветственно протягивает руку: у него сухие теплые ладони с тончайшими пальцами, на которых держится пара узких колец. Стоящий неподалеку солдат позволяет себе подумать о том, что такие руки идеально подошли бы для рекламы ювелирных украшений.

— Рад видеть вас здесь, лорд Ким, — начальник все еще пытается вести себя непринужденно, но позор медленно расползается по его шее красными пятнами. — Могу я чем-нибудь помочь вам?

Лорд Ким прячет руку в карман брюк, оставляя на виду только смуглое узкое запястье. На нем кожаные Cartier c прямоугольным циферблатом, край белоснежного манжета и дурманящие нотки дорогой туалетной воды, которой также сильно пахнет темный затылок.

Роберт старается не смотреть на слегка торчащие кончики ушей, которые выглянули из-под черных кудрей после того, как лорд ненавязчиво пригладил их ладонью.

— К сожалению, я тороплюсь.

Начальник едва не расплывается в радостной улыбке, тут же себя одергивая.

— Тогда, надеюсь, вы заглянете к нам еще раз?

— Не сомневайтесь.

Солдаты расходятся после короткого взгляда на них зеленых глаз: они гремят оружием и ненавязчиво встряхивают ноги, пока лорд Ким быстро шагает в сторону тюремного коридора. В этот момент трусящий следом мистер Беннингтон проклинает все: лордовские длиннющие ноги, выкуренную в обед сигарету, непонятную спешку и сгущающуюся вокруг атмосферу.

Поэтому когда гость, глухо стуча каблуками туфель, проходит мимо первой камеры, начальник даже не старается остановить то, чего в тюрьме больше всего стоит бояться.

Интерес.

Из темноты гиенами начинают показываться заключенные, кто-то даже успевает повиснуть на решетке, пока Ким еще не прошел мимо. Один из таких — плотный огромный мужчина, масляно блестящий на свету из-за пота и подкожного жира. У него бритый кривой череп, оторванные от оранжевого тюремного комбинезона рукава и забитое тусклыми наколками тело. В жесткой вьющейся бороде застряли крошки обеденного хлеба, под ногтями запеклась кровь. Он улыбается убитыми цингой зубами, сплевывая за пределы клетки.

— Советую спать с закрытыми окнами, ублюдок.

— Я трахал твою мать, пока ты...

— Передай королеве, чтобы она достала член изо рта. Старушка нынче совсем плохо говорит.

Лорд Ким не останавливает шаг, когда отвечает:

— Её Величество, к сожалению, занята, — он снисходительно поворачивает голову, зная, что его прекрасно слышно каждому в этом коридоре, — тяжело найти новый дом для детей, чьи отцы сидят в клетке.

Взгляды кричащих заключенных в эту же секунду темнеют. Они врезаются в решетку бешеными псами, но охрана тут как тут, чтобы отогнать всех обратно вглубь камер.

— Сукин сын!

Лорд Ким понимающе улыбается. Мельтешащий позади мистер Беннингтон снова от стыда покрывается пятнами, постоянно дергаясь и злобно рыча в ответ на взбесившихся заключенных. Еще хуже становится, когда он понимает, куда так настойчиво спешит молодой лорд. Перед ним — тупик, конец коридора (возможно, конец служебной карьеры маленького пятнистого Роби) и металлическая дверь с магнитным датчиком, за которой находится еще один по-настоящему эксклюзивный пост охраны. Начальник видел эту пару солдат всего несколько раз, потому что они заступали на пост до его подъема и сменялись уже после общего отбоя — двое, вроде как, бывшие бойцы SAS, а это 36 часов пыток и допросов просто во время отбора на службу. С такими людьми не то, что торговаться, даже говорить просто бесполезно: они настоящие цепные псы британской короны. И мозг у них промыт, наверняка, знатно.

Лорд Ким на ходу расстегивает пиджак и тянется рукой во внутренний карман, доставая оттуда небольшую магнитную карту. Он абсолютно бесстрашно подносит её к датчику, словно кто угодно может просто взять и посреди дня зайти в дверь, в которую никому заходить не положено даже по протоколу. Та скрипит, световая полоска меняется с красного на зеленый и мужчина делает небольшой шаг назад, позволяя бойцам SAS в эту же секунду наставить на него оружие.

— Отбой, — приказывает тот, убирая пропуск обратно в карман. Пиджак соскальзывает с его плеч и оказывается в руках одного из бойцов вместе с мобильным телефоном. Пока Мистер Беннингтон пытается заглянуть за широкую лордовскую спину, тот уже одергивает приталенный жилет от костюма-тройки и решительно проходит вперед, сжимая зубы так сильно, что на щеках начинают играть желваки.

Начальник дергается назад: ну к черту такое любопытство, его же просто разорвут зубами, потому что невооруженным взглядом видно, насколько лорд Ким зол. Родная шея дорога, а мистер Беннингтон уверен, что кадык ему выгрызут в первую очередь. Солдаты, которые готовы в любой момент поделить между собой остатки плоти, отворачиваются к комнате спиной, наставляя на начальника (хотя какой он им начальник?) дула автоматов. Тот миролюбиво поднимает руки, мол, я не планирую даже воздухом дышать из охраняемого вами помещения, когда со стороны лорда Кима раздается разъяренное:

— Вон, — он рычит и, судя по тому, как голос приглушен, уходит все дальше от входа, — Живо.

Солдаты бегло оглядываются назад, проверяя последний раз безопасность, и, согласно кивнув друг другу, выходят в коридор, блокируя за собой дверь. Разгневанный лорд, с которым невозможно находиться рядом из-за его по-настоящему бесовской энергетики, остался по другую сторону: мистер Беннингтон только догадывается, кто еще находится с ним за метровым слоем бетона и стали. Полгода назад, во время своего последнего визита, он не был так зол: что поменялось за это время? Что нужно британской короне в Пентонвиле снова?

И кто, черт возьми, находится в той комнате?

***

Со стуком и писком заблокированного замка помещение погружается в тишину.

Лорд Ким останавливается перед длинной высокой решеткой, делящей пространство пополам — по ту сторону, звеня блестящими наручниками, сидит за привинченным к полу столом заключенный, от одного вида которого у лорда внутри все яростно шипит и идет от злости волдырями.

Зеленые глаза гневно сужаются, внимательно осматривая то, как оранжевая роба неприлично натягивается на чужих плечах. Сальная челка почти не прикрывает густые черные брови, свежие тюремные наколки выцветают на узких пальцах — мужчина перехватывает сигарету удобнее, зажимает сухими губами и с тихим треском табака втягивает обжигающий грудь дым.

Гортанное и заинтересованное мычание сопровождается коротким ударом пальца по кончику тлеющей самокрутки — пепел падает прямо на пол, задевает подкатанную штанину и тухнет между её грубых складок. Черные глаза заключенного долго скользят по Киму вниз, задерживаются сначала на его смуглой шее, затем на широких крепких плечах, сжатых кулаках, а потом резко поднимаются вверх на напряженный рот. Взгляд его темнеет моментально.

Мужчина насмешливо смотрит на то, как молодой лорд достает из кармана брюк ещё одну ключ-карту и открывает массивный магнитный замок. Подходит ближе, встает у противоположного края стола и начинает медленно расстегивать ремешок своих кожаных часов. Когда те опускаются циферблатом на стол, черноглазый арестант быстро выдыхает остаточный полупрозрачный дым через напряженные губы, тушит и мнет сигарету об край стола, а затем ловким движением стряхивает челку с лица.

Знает, ублюдок, что будет дальше, и готовится.

Лорд от этого приходит только в большую ярость. Он рывком хватает заключенного за воротник комбинезона, поднимает из-за стола и что есть силы бьет по лицу. Костяшки расшибаются об скуловую кость, арестант удерживается на ногах, но стул с грохотом летит на пол, разлетаясь на металлические осколки. Ким делает шаг вперед, хватает заключенного за сальные волосы на макушке и прикладывает головой об свое колено. Слышится будто бы хруст, оба цепляются за стол, чтобы не упасть на землю, и арестант впервые мычит от боли, по-прежнему крепко сжимая зубы.

Лорд хватает его затылок и тянет на себя, едва не рыча в смеющееся окровавленное лицо. За спиной слышатся топот и глухие голоса. Ким же смотрит в черные глаза напротив, коротко оборачивается, поймав закрытый за охранниками выход, и возвращается обратно, чтобы больнее сцепить пальцы на чернявой макушке.

Зажмуривает глаза, задерживает дыхание, тянется вперед и с силой сжимает своими губами чужой рот.

Он горький от табака и кислый от крови; Ким влажно, тягуче целует, сильно сжимая пальцами сальные чернявые волосы. В груди все горит и печет жгучей яростью, воздуха в легких нет и не намечается, потому что заключенный приоткрывает рот и влажно всасывает верхнюю губу Кима своими.

Держит, не отпускает, прикусывает зубами, из-за чего лорд случайно проходится языком по их гладкой эмали, и размашисто лижет в ответ, оставляя горькую слюну на чужом подбородке и кончике носа. Губы болят, потому что это неприятно, но лорд упрямо наклоняет голову, позволяя ртам сплестись ещё раз, и через несколько секунд грубо отрывается, распахивает глаза, перед которыми все идет пятнами, шумно втягивая воздух в обожженные легкие.

Заключенный, переносица которого начинает краснеть, довольно щурится, машинально слизывая с губ остатки чужой слюны.

— Вижу, мой подарок тебе понравился.

Взгляд лорда Кима в эту же секунду загорается гневом, он быстро замахивается, но арестант тут же перехватывает кулак свободной рукой. Его черные брови хмурятся, голова наклоняется вбок, мол, не стоит, а вторая рука со звоном кладет на столешницу открытые наручники.

— Я оценил благодарность.

Лорд сжимает челюсти, вырывает руку, хватает со стола наручники и снова быстро цепляет их на запястья заключенного. Тот даже не сопротивляется, с каким-то мазохистическим удовольствием позволяя скрепить свои руки, и опирается задницей на стол, наконец-то выпрямляясь во весь рост. Во весь внушительный и лишь едва уступающий лорду по высоте рост.

— Мне, может быть, и понравился, — начинает низко Тэхён, подходя к арестанту ближе, — но вот принц Монако твой подарок явно не оценил, Чон.

Заключенный широко улыбается, наручники на его запястьях тихо гремят. Лорд долго не решается опустить взгляд, но когда делает это, то видит, как снова расстегнутые цепи звонко отшвыриваются подальше на стол.

— Главное, что тебе понравилось.

Тэхён тянется через Чона, забирает часы и выпрямляется, недовольно начиная застегивать их на руке. Сломанные наручники поблескивают на столешнице исцарапанным металлом.

— Я не говорил об этом.

— Соскучился по мне, милорд?

Челюсть Тэхёна заостряется от того, как сильно тот сжимает зубы. Он тысячекратно жалеет, что вернулся, проклинает себя за то, что пытается надышаться, и молча отворачивает голову.

— В следующий раз я хочу увидеть тебя в нём, — заключенный опускает глаза на чужое горло, утянутое воротником рубахи. Кадык под ним бегло дергается.

— Следующего раза не будет, — Тэхён затягивает ремешок Cartier на запястье потуже, коротко смотрит на циферблат и поднимает глаза обратно, — ты вернешь колье обратно.

— Каким образом? — Чон, кажется, смеется, опираясь руками об столешницу и вальяжно откидываясь назад. — Как только я, как подданный Её Величества, честно отсижу положенные мне двадцать восемь пожизненных сроков, то обязательно придумаю что-нибудь, что поможет принцу найти его пропажу.

— Ты вернешь колье так же, как украл его вчера, — снова начинает выходить из себя лорд. Он просто не может находиться рядом, его затапливает прямо изнутри и захлестывает с головой, словно один взгляд на вытянутые ямочки вдоль чужих щек — и хочется в кровь разбить себе лицо, чтобы больше никогда их не видеть. Чтобы больше не было соблазна видеть вообще.

— Не понимаю, о чем вы говорите, мой лорд, — заключенный даже не пытается изображать недоумение. — С вашей легкой руки я не выхожу из этой камеры уже полгода. Внутренний двор не считается, он больше напоминает выгульную для скота.

Тэхён опускает голову, шумно выдыхая через нос, и поднимает её снова, на этот раз более спокойно и размеренно оглядывая Чона острым взглядом. Он выглядит отвратительно довольным — то ли собственным подарком, то ли визитом Кима, полгода назад зарекшегося больше ни при каких условиях не возвращаться в эту камеру к этому человеку.

Вернулся. Стоит. Смотрит внимательно из-под черной уложенной челки.

Даже спустя столько дней он такой же. Разве что чернявые кольца волос отрастил сильнее, набил, кажется, новую татуировку и сменил изношенный тюремный комбинезон на более новый, но все такой же оранжевый и противный на ощупь. Он постоянно пахнет потом, моментально снашивается на манжетах и привлекает внимание именной нашивкой на груди. Это серия цифр, за которой стоит короткое, но ёмкое и обжигающее:

Чон Чонгук.

У Тэхёна от этого имени внутри мешаются ярость, непонимание, дурацкая печаль и раздражение, создавая такой невозможный гремучий коктейль, что приходится залпом глушить ром для трезвости. Одного бокала обычно хватает, чтобы поморщиться от обжигающей горечи и прийти в себя — вчера вечером не хватило и половины бутылки. Ким смотрел на большую коробку, в которой на черной бархатной подушке лежит двести пятьдесят миллионов долларов, и морщился, сквозь тошноту делая очередной большой глоток алкоголя.

«Это бюджет блядской африканской страны», — предательски подкидывал в голову мозг, когда глаза раз за разом возвращались к искусному переплетению бриллиантов, радужным спектром сияющих даже при тусклом освещении комнаты. Колье, которое предназначалось невесте монакского принца. Свадебный подарок.

Да этот ублюдок просто издевается!

— Советую научиться спать с открытыми глазами, — размеренно выдыхает Ким, ловя на себе чужой взгляд, — иначе кто-то захочет отрезать тебе член, пока ты будешь жить в общей камере.

— Я говорил, что у тебя красивые ресницы?

Тэхён сжимает кулаки. Внутри все предательски ноет, пока ненависть отчаянно вскипает и шипит в груди. Потому что он...

— Говорил.

Ким чувствует, что разобьет еще что-нибудь, если еще хоть минуту пробудет рядом. Потому что контролировать абсолютно лишнее желание осторожно прикоснуться к разбитому лицу становится просто невыносимо — лорд отшатывается от него, как от огня, запрещая себе даже дышать воздухом в этой камере.

— Ты все еще злишься на меня? — Чонгук наклоняет голову вбок.

Говорит:

— Чего ты боишься?

Датчик громко пищит и солдаты встревоженно вламываются в помещение, когда громкие звуки драки ненадолго затихают. Они быстро переглядываются между собой, подбегают ближе к решетке и окликивают поправляющего запонки лорда Кима в два своих басовитых голоса. Тот одергивает жилет, бросает на них незаинтересованный взгляд и отмечает в голове, что следует как можно скорее сменить в тюрьме сотрудников охраны. Если эти идиоты не могут удержать за решеткой всего одного человека, позволяя ему совершать преступления даже под арестом, о какой, мать его, безопасности Британских островов может идти речь?

Тупоголовые придурки.

Тэхён выходит из камеры более раздраженным, чем он в неё вошел. Он не находит в себе силы ответить, заходится тихим гневом на себя, на произошедшее, и может только представлять, как Чон гремит наручниками на запястьях, достает из кармана комбинезона коробок спичек и пачку самокруток, зажимает одну из них зубами и с шорканьем зажигает пламя, от сквозняка прикрывая его мозолистой ладонью. Вдыхает дым, мокро и надсадно закашливается, тут же схаркивая густую бледно-желтую слизь на пол возле себя.

Лорд слышит это и тут же останавливается, быстро оборачиваясь на камеру. Чонгук держится рукой за грудь и не перестает хрипеть, хмуря густые брови и промаргивая слезящиеся глаза. Медленно краснеющий нос, под которым запеклись капельки крови, не дышит, а Чон задыхается, сплевывая и сплевывая густую мокроту в ладонь.

Тэхён задыхается вместе с ним, накидывая пиджак на плечи, забирая телефон и выходя из комнаты.

— Вызовите медиков, — тут же приказывает он главе охраны, беспокойно поджидающему лорда Кима прямо у дверей. — Если он умрет, вы лично заберете все двадцать восемь его пожизненных сроков.

Тот испуганно кивает, тут же срываясь к телефону экстренной связи, пока Тэхён аккуратно застегивает пуговицы на пиджаке, поправляет манжеты и проверяет экран телефона, где уже как пару минут горит уведомление о вечернем матче по поло, который он еще неделю назад обещал разделить с королевой и её внуками.

Придется поспешить. Заставлять Её Величество ждать — нынче непростительно дурной тон.

Комментарий к Глава 4. Кроличье сердце

К этой главе есть потрясающие иллюстрации от чудесной **hagu (@hagushka)**: https://t.co/qWPlTeGxE6

Милорд (англ. my lord) — мой лорд.

На фунтах стерлингов изображена королева Елизавета Вторая: https://avatars.mds.yandex.net/get-pdb/1221986/e894027d-4559-4a7f-a119-b0b1a1669d5d/s1200?webp=false

**SAS**, Специальная авиадесантная служба (САС) — специальное подразделение вооружённых сил Великобритании, являющееся образцом для подразделений специального назначения во многих других странах по всему миру. Говорят, что на последнем испытательном этапе кандидатов в САС всячески пытают и допрашивают на протяжении 36 часов.

**Тюрьма Её Величества Пентонвиль (Pentonville)** — британская мужская тюрьма, управляется Тюремной службой Её Величества; находится на севере Лондона.