himera

Сокджин смотрит на кофейное пятно, медленно расплывающееся по белоснежной ткани единственного лабораторного халата, и, несмотря на свой возраст, хочет разрыдаться в голос как ребенок.

Блядство, настоящее блядство.

Утро не просто не задалось, оно случилось настолько противным, насколько вообще могут быть противными девять часов утра воскресенья: в незнакомом чужом городе, среди безразлично спешащих по коридорам людей, с мокрым коричневым пятном, которое, вообще-то, должно было стать ежедневной порцией кофеина, а не шедевром абстракционизма на полах рабочей формы. Сокджин досадливо выкидывает полупустой пластмассовый стаканчик в урну, комкает мокрый край халата и выжимает его туда же — в черный мусорный пакет.

Остатки кофе на пальцах профессор совершенно безжалостно промакивает собственными белыми рукавами, поделом им. А затем психует, дергано стряхивает халат с плеч, сминает его и выкидывает следом за своими тремя долларами, оставленными в кофейном автомате за углом.

Бесит, как же его все бесит.

Еще и в носу начинает противно свербить, кожа краснеет и чешется, Сокджин буквально чувствует, как скоро вниз побегут сопли — приходится старательно покопаться в сумке, чтобы найти небольшую салфетку, случайно стащенную из какого-то ресторанчика быстрого питания. Пихая её, влажную, в карман брюк, Сокджин с легкой тоской вспоминает горный воздух около Тбилиси, где не дышать полной грудью — страшнейшее преступление из всех возможных.

В те моменты Ким сравнивал себя со свежепостиранными белоснежными простынями, еще мокрыми, вывешенными на веревке близ какого-нибудь пастушьего домика. Они ледяные на ощупь, мягко шелестят, задевают вечнозеленую траву самыми своими кончиками, и все это напоминает какую-то дурацкую рекламу кондиционера для белья, но Киму, глубоко влюбленному в свободный горный воздух, это абсолютно не кажется чем-то извращенным. Он бы отдал весь свой оклад за то, чтобы его постель в небольшом хостеле при Министерстве обороны, куда селят всех командировочных, пахла грузинскими горами, а не едким аммиаком и полувековой плесенью.

Мысли о Грузии ненавязчиво окрашиваются в цвет копоти, чем печалят Сокджина окончательно. Хуже этот день могла сделать только тоска по месту, от которого сейчас остался обгорелый фундамент да несчастная табличка с предупреждением об аллигаторах. Интересно, выжили ли они после взрыва?

Наверное, хотя профессор за все время ни разу в глаза их не видел.

Сокджину вот повезло: он находился в рабочей машине, стоящей на парковке около лабораторий, когда раздалась серия взрывов. Выскочил наружу, когда совсем рядом грозой прогремел еще один взрыв, который задел автомобиль. Пластом упал на шершавый асфальт, разодрал ладони и колени, ушиб лоб, а потом заметил, что один из осколков подпалил верхнюю одежду.

Успел стянуть брюки и, как учили, покататься по земле, но горящая куртка все равно задела огнем кожу.

Зато живой. Уверовавший во всех святых, наполовину обезображенный, но живой.

А еще непонятно, откуда он такой удачливый — вышел бы из машины минутой раньше, и можно было прощаться с жизнью. Видимо, кто-то наверху старательно берег Сокджина, чтобы тот помог найти поджигателей или свершил священную месть. Профессор уверен, что будь он слегка более мертвый, чем живой, в качестве злобного духа отмщение приняло бы более эффективный характер. Затем он вспоминает, с какой целью он пришел рано утром в Пентагон, и во весь голос стонет.

В пизду такие развлечения, лучше бы реально сгорел.

Профессору вот совершенно непонятно — он так похож на спецагента? Или человека, который разбирается в разведке? В чем вообще нужно разбираться для того, чтобы, как в фильмах, выслеживать и устранять особо опасных преступников? Сокджин вот, например, разбирается исключительно в вещах, которые меньше столовой ложки: штаммы бактерий и продукты питания, из которых, путем забавного рода переработки, которую принято называть готовкой, можно получить что-нибудь очень даже съедобное и вкусное.

Профессора пробивает на истеричный смех, потому что всю жизнь он только и делал, что скрещивал, соединял и смешивал — утром штаммы бактерий, вечером овощи для французского рагу. Как его умение синтезировать что-то новое поможет в поимке подрывников, Сокджин в душе не представляет. Но идти против Министра Обороны, а с ним еще и толпы генералов, себе дороже.

Проще уж было сгореть.

С этой мыслью профессор пытается взять себя в руки и успокоиться. В конце концов, он не один, а когда тонешь с кем-то вместе, это даже забавно. И определенно не так страшно.

Если, конечно, Ким Намджун умеет плавать.

С абсолютно бессмысленными размышлениями о том, в каком возрасте мистер Ким впервые попробовал плыть без нарукавников, Сокджин покидает коридор, направляясь по указателям в сторону отдела Информационной Безопасности. В утреннем письме, которое пришло профессору на корпоративную почту, было указано, куда и во сколько подходить для обсуждения их новой проблемы — не «специального задания», не «поручения» от Министра обороны, а именно проблемы. Кажется, Ким Намджуна тоже не прельщает перспектива искать несколько виновных людей среди семи миллиардов им подобных.

Все в чем-то виноваты. Сокджин как-то думал об этом, но только загнал себя в ловушку из собственных выводов. Если вина — это переживание по поводу совершенных поступков, не соответствующих общественным нормам, что делать с людьми, которые не переживают? Насколько правильно говорить, что человек виновен, если вина является категорией волевой, интеллектуальной? Насколько вообще можно объективно судить о чужой виновности?

Глупое и бессмысленное рассуждение.

Сокджин хмыкает себе под нос, выслеживая дорогу до нужного отдела по небольшим указателям. Если вдруг в Пентагон проникнут посторонние корыстные люди (Сокджин не знает, как лучше можно назвать тех, кто охотится за содержащейся в стенах Министерства обороны информацией), им не составит труда найти место, где хранятся засекреченные данные. Даже если преступники будут слепые или малозрячие, они просто воспользуются чертовым шрифтом Брайля, который твердыми точками напечатан на стенах ровно под всеми указателями.

«Поразительный идиотизм», — думает Ким, касаясь выпуклой гравировки подушечками пальцев. С другой стороны, что-то в этой заботе о сотрудниках невольно цепляет. Наверное, ровно до того момента, пока Пентагон не ограбит шайка близоруких хакеров-энтузиастов.

Сокджин подходит к небольшому кулеру, стоящему в коридоре, и усмехается собственным мыслям. Сегодня он необычайно остроумен.

— Я тоже думаю, что он смешной, — профессор от испуга аж вздрагивает, резко оборачивается, чуть не проливая воду на вельветовые брюки. Молодой мужчина, сидящий на скамейке совсем рядом, обращается явно к нему.

— Кто?

— Ну, кулер.

Профессор вскидывает брови.

— Почему?

Мужчина, на первый взгляд показавшийся совершенно обычным, почесывает пальцем бровь, и Сокджин замечает целую печатную статью, написанную на внутренней стороне ладони и уходящую далеко под рукава монохромной толстовки. Словно он переписал гелевой ручкой узкую колонку из газеты, только на каком-то символьно-буквенном языке, Киму абсолютно непонятном.

— Ну, у него есть два резервуара с общим клапаном, патрубок и диспенсер, — начинает задумчиво тот, пока Сокджин, щуря глаза из-за стабильно плохого зрения, пытается рассмотреть, что все-таки написано на руке. Гелевая ручка бы уже давно смазалась на потной ладони, получается это... татуировка? — Вы сейчас можете пить только потому, что вода поступает в распределительную систему диспенсера, там в двух отсеках регулируется её температура, затем вы нажимаете на кнопку — и вода течет. Нужной температуры. Свежая. Забавно же.

Сокджин усмехается уголком губ.

— И правда забавно.

Нихера не забавно, откуда он знает, как работает кулер для воды?

Этой информацией вообще можно делиться? Его не посадят?

Профессор пытается не показывать легкого замешательства, которое так и норовит появиться на лице искривленными бровями. Вода после этого в горло лезет как-то неохотно. Сокджин коротко вдыхает, залпом опрокидывает в себя стаканчик и сразу же выкидывает его в небольшую мусорку, стоящую рядом. Явно мутный незнакомец, который совершенно не тянет своим внешним видом на сотрудника Пентагона, только прослеживает взглядом падение стаканчика и улыбается, кутаясь в свою большую толстовку сильнее. Замерз? Похоже на то.

— Я пойду, — Ким натянуто улыбается, абсолютно не представляя, как можно закончить неловкий разговор. Мужчина в ответ на это только смотрит своими искрящимися глазами, снова дергает уголками губ и выжидающе склоняет голову вбок.

Сокджин теряется совсем, разворачивается и старается не спешить, когда покидает коридор. Правильно ли он сделал, что ушел? Или от него ожидали еще каких-то слов?

«Скорее всего он просто чертовски странный», — заключает для себя профессор, вспоминая довольно необычное тату и не менее необычный взгляд. Он словно пытался Сокджина прочитать — не «прочитать», как иногда говорят о попытке предугадать поведение человека, а «прочитать» как человек читает книгу, вдумчиво бегая по ней глазами, иногда возвращаясь к некоторым строчкам, сопоставляя печатный текст и возникающие в голове образы. Перспектива быть чьим-нибудь научным четырехтомником Сокджина совершенно не прельщает, хотя, в связи с последними событиями, он скорее какой-нибудь дешевый триллер или журнал для вечно тревожных подростков, с которыми профессор ассоциирует себя едва ли не каждый день после взрыва.

Слишком часто он стал нервничать и тушеваться по пустякам.

Мысль о каких-нибудь успокаивающих таблетках лезет в голову чаще, чем осознанное желание поесть или постоянно мелькающее напоминание о том, что нужно позвонить матери. Она до сих пор находится в вынужденном неведении, проводя свои последние годы в небольшом прибрежном доме престарелых неподалеку от Орландо. Для неё любимый сын всего лишь безобидный селекционер, который ведет какую-то сложную научную деятельность при важном и крупном университете, а на выходных для души занимается с животными в приюте.

Сокджин утешает себя тем, что он действительно своего рода селекционер, только на стороне Тьмы: хорошие ученые выводят антибиотики и лекарства от рака, плохие забавляются с сибирской язвой и вирусом гриппа. И работает Ким не то чтобы при университете, но при институте точно — институт Государственной власти еще никто не отменял.

Вот только животных Сокджин терпеть не может. И в приют зарекся не заходить даже под пушечным выстрелом — в этих богадельнях, по его мнению, делать откровенно нечего.

Матери об этом, конечно же, знать не обязательно. А еще банально запрещено, потому что у Сокджина с Соединенными Штатами договор о неразглашении, срок которого закончится только после смерти одной из сторон. То, что американский континент будет стоять и крепнуть еще тысячелетиями Ким не сомневается, но вот свои года он ограничивает парой скромных десятков: нечего таким, как он, спокойно и безбедно встречать свою старость. Ну а смерть от какой-нибудь производственной травмы не кажется такой уж страшной, наоборот, с какой-то стороны выглядит даже весьма достойно.

С этими мыслями профессор, неловко оглядываясь по сторонам, заходит в небольшой темный зал. Солдаты на входе скрипят резиновой подошвой и шумно перехватывают автоматы в руках покрепче, а Намджун, уже находящийся в помещении, с приветственным «Доброго утра» встает с кресла.

— Доброго, — Сокджин бегло улыбается, все еще продолжая осматривать зал. Он не просто такой же темный, какими бывают залы с повышенным уровнем безопасности в Пентагоне, он откровенно черный: единственный источник света — это экраны мониторов, за которыми сосредоточенно сидят и что-то беспрерывно печатают люди. Духоту комнаты разбавляет мерное гудение компьютерных систем охлаждения, стук кнопок клавиатуры и звонкое клацанье мышек. И так в тридцатикратном размере, потому что профессор насчитывает, навскидку, два с половиной десятка голов и еще несколько таких же сотрудников, неторопливо снующих вдоль зала в попытках расслабить затекшие конечности.

И это тот самый хваленый Отдел Информационной Безопасности? Это те самые люди, которые ежедневно отражают сотни хакерских атак на базу данных Пентагона?

Сокджин, конечно, не романтик, он все еще старается напоминать себе, что находится сейчас не на съемочной площадке, но... серьезно? Это?

— Вы выглядите разочарованным, — подмечает Намджун с легкой улыбкой. Профессор, у которого брови сами поползли на лоб от глупости происходящего, только и может, что усмехнуться в сжатые губы.

— Я, скорее, немного удивлен.

— Ожидали большего? — догадывается Ким и улыбается еще шире, попутно откидываясь на спинку своего кресла, не вальяжно, но довольно расслабленно для делового общения.

— Есть такое, — неохотно признается Сокджин, тут же оглядывая глазами макушки сотрудников: вдруг кто-то услышал и оскорбился.

— Это всего лишь отдел кибербезопасности, — поясняет Намджун, указывая рукой на небольшой диванчик рядом с собой, — все те технические гении, которых Министерство отбирает и вербует, в силу своих собственных странностей не могут усидеть на месте или ужиться в коллективе. Такие обычно работают или в отдельных кабинетах, или где-нибудь здесь, но по мере необходимости.

— Вот оно как, — задумчиво выдыхает Сокджин, принимая предложение и присаживаясь на мягкий кожаный диванчик. Не самое лучшее место для обсуждения их планов, но, видимо, им либо не приходится выбирать, либо у Ким Намджуна очень странное понимание приказа «сделайте так, чтобы ни одна живая душа не узнала о том, что вы что-то ищете».

— Чтобы удержать в порядке сервера большого ума не нужно, поэтому бóльшая часть этих людей — просто рядовые сотрудники, — Намджун оглядывает беглым взглядом помещение и задумчиво прикусывает щеку. — И кто-то из них, вероятно, нам в дальнейшем понадобится.

Сокджин не спрашивает «кто?» или «зачем?», а просто молча принимает факт, что если есть хотя бы один человек, способный даже на шаг приблизить их к подрывникам, нужно просить его о помощи. А еще стоит все-таки выпить кофе, заполнить пустой желудок чем-нибудь, напоминающим завтрак, и купить чертовы таблетки.

Профессор ерзает на месте, пытаясь усесться так, чтобы облегчить тянущую боль в голодном животе, но получается только хуже: он перекидывает ногу на ногу и замечает, что капли от пролитого кофе попали прямо на брюки. На светлом вельвете они выглядят как россыпь родинок или веснушек — может быть, окажись Сокджин в любом другом месте и перед любым другим человеком, он бы даже улыбнулся от такого сравнения, но сейчас он все еще на работе и ему все еще немного стыдно.

— Что ж, — Намджун тактично не задерживается взглядом на запятнанных брюках и прижимает ладонь к плечу, начиная медленно поглаживать кожу под рубашкой, — я думаю, нам стоит сначала разобраться со всеми техническими моментами. Не можем же мы вести это дело прямо тут.

Профессор отрывает взгляд от мужского плеча, тонкая ткань рубашки на котором наконец-то натянулась достаточно для того, чтобы четко рассмотреть прилепленный к коже никотиновый пластырь. Он маленький и круглый, но плечо под ним чешется адски — Сокджин знает, он тоже бросал в свое время.

Не бросил.

— Сколько миллиграмм? — Намджун ловит взглядом кивок профессора на пластырь и будто пристыженно убирает руку, сцепляя пальцы в замок между разведенных ног.

— Пятнадцать, — с тихим смешком отвечает он.

— Вы молодец, — неожиданно подбадривающие улыбается профессор, — я в свое время и до пятнадцати не дошел.

Намджун коротко улыбается в ответ, снова прижимая ладонь к плечу и аккуратно почесывая раздраженную кожу вокруг, чтобы ненароком не содрать крохотную спасительную наклейку.

Сокджин впервые получает возможность рассмотреть политика (абсолютно обезоруженного никотиновой голодовкой) без спешки, но он просто бегло касается взглядом вымеренных, кажется, по линеечке стрелок на брюках, высоких носков, чистых туфель с маленькими капельками грязи на каблуках — не то, что россыпь пятен на профессорских вельветовых штанинах. Выше особо не смотрит, просто замечает полоску загара вдоль воротника рубахи и выделяющиеся даже на фоне светлых прядей седые волосинки, ритмично покрывающие виски и челку.

В этом отвратительном свете — в его почти полном отсутствии — только и делать, что рассматривать людей.

Хотя для себя профессор отмечает, что перед ним сидит определенно политик. Если в прошлый раз это казалось чем-то очевидным из-за отсутствия у Намджуна военного кителя, то сейчас буквально все, от поведения до внешнего вида кричит о том, что Ким далеко не первый день в государственной службе. Сокджин не знает его должность, но спрашивать не решается, ведь, если тот присутствовал за столом во время экстренного сбора, значит, занимает явно не последнее по важности кресло в Министерстве обороны. А какие слова напишет Ким по итогу в своем резюме — не его, Сокджина, дело. В конце концов, все они занимаются одним делом — обеспечивают безопасность Америки.

— Перед вашим приходом я подал запрос господину Министру, — негромко начинает Намджун, — если все пройдет хорошо, то уже сегодня нам предоставят помещение для работы.

— О, — Сокджин даже подбирается весь, усаживаясь удобнее, — это здорово.

Мужчина в ответ только коротко улыбается уголками губ.

— Отчет о нашей работе будут требовать каждый день, — а вот и плохие новости, — составлять его не так сложно, сейчас везде есть шаблоны. Сложнее будет писать изо дня в день в него что-то новое.

Профессор шутку не оценивает — то ли чувством юмора они с политиком не сходятся, то ли просто шутить над их общей проблемой уже не очень хочется. Приходится ограничиться учтивой улыбкой и печальным смешком: у них сейчас даже шаблонов для отчета нет. У них вообще ничего нет, а начинать нужно уже сегодня — если вирус украли террористы, ждать они не будут.

— Латентный период Химеры очень маленький, — неожиданно вспоминает Сокджин, — если они соберутся плодить вирус, то понадобится меньше суток для того, чтобы из трех инфекционных единиц получить три миллиона. А затем все будет расти в геометрической прогрессии и, пока антивирусного препарата нет, остановить процесс не получится.

— Есть весьма большая вероятность, что убивать человечество они не собираются, — Намджун опирается на подлокотник и отрешенно потирает пальцем верхнюю губу, — видите, все дело в том, что мы пока даже приблизительно не знаем, кто устроил взрыв в Грузии, чтобы судить об их мотивах. Но не исключено, что вирус нужен им, например, для шантажа. Даже нет, не сам вирус, а знание о его существовании. С такой информацией загубить положение Штатов на мировой арене дело одного поста в Facebook.

— Информационная война звучит лучше, чем биологическая, — Намджун шутку не оценивает тоже, и Сокджин даже представить боится, что ждет их дальше с таким уровнем взаимопонимания. Кажется, о приятельских отношениях придется забыть, хоть бы на обоюдном уважении выехать, и то хорошо будет.

— Штаты проиграют любую из этих войн, наша с вами первостепенная задача — не допустить никакую из них.

Сокджин усмехается.

Как два пальца обоссать, ну.

— Мне бы хотелось понять вектор развития, — все-таки решается сказать профессор. — Вы ведь понимаете, что я специалист совершенно другой сферы, поэтому вряд ли смогу вам сильно помочь с...

— Профессор Ким, — Намджун отрывает пальцы от губ, ободряюще улыбаясь, — кажется, вы слишком буквально восприняли поручение господина Министра. Сейчас ваша первостепенная задача — это разработка антивирусного препарата на случай, если все-таки целью подрывников было непосредственно биологическое оружие. Вы не член следственной команды, вы — ценный свидетель. И любое ваше знание о Центре Лугара поможет нашему делу.

Сокджин глуповато моргает, напряженные плечи опустить все никак не получается.

В каком смысле? То есть, он...?

Оу.

— Оу...

Внутри потрясающим коктейлем мешаются облегчение и какое-то странное разочарование. Если природу первого профессор еще способен абсолютно спокойно понять, то вот второе появилось как-то неожиданно. Неужели Сокджин успел так много надумать, что даже немного расстроился?

«Благодари небеса, что не придется нести на себе эту ответственность», — пытается привести в чувство собственное предательское сознание Ким, неожиданно обращая внимание на по-прежнему собранную фигуру Намджуна. Сокджин даже не хочет знать, каким образом тот спокойно принимает факт, что от его действий сейчас зависит целое чертово государство. Это работа в политике насколько... ожесточает?

Но Ким не производит впечатление жесткого и железного политика. Разумного, собранного и спокойного — да, особенно со своими маленькими ямочками на щеках, которые как-то подсознательно вызывают доверие, но никак не человека, способного, не моргнув и глазом, нажать на красную кнопку в ядерном чемоданчике. А сейчас каждое решение Намджуна по поводу их расследования равносильно ладони, занесенной над той самой кнопкой — любой неверный шаг сокращает драгоценное время, как расстояние между ними.

Хуже этого только тот факт, что они не знают, какое по размеру это расстояние: совершенно непонятно, когда поджигатели дадут знать о том, что вирус у них, из-за чего прогнозирование расследования даже на неделю вперед может оказаться абсолютно бессмысленным. А думать об этом — означает поддаться панике, что в их положении абсолютно не позволительно. Сокджин откусывает кусочек сухой кожицы от нижней губы, незаметно снимает его с языка тыльной стороной ладони и собирается с мыслями.

— Центр Лугара не просто был под физической защитой, — выдыхает он медленно, — о лабораториях никто не знал и не мог узнать. Даже для местных жителей это был просто какой-то очередной комбинат легкой промышленности. Документация велась исключительно внутри центра и не выносилась за его пределы. Мы были освобождены от любой отчетности, только финансирование, прикрытое какими-то непонятными иностранными инвестициями. Никто в это дело не вникал, да и не хотелось, а большая часть сотрудников были ученые, их же совершенно не интересовала жизнь вне предметного столика микроскопа.

— Вы не посылали в Пентагон никакие документы, касающиеся ваших разработок?

— Мы не посылали из Центра вообще никаких документов. Вся бумага уходила на исследовательские данные, но они тут же опечатывались, поэтому ни у кого даже мысли не возникало вынести что-то за пределы территории. Все, что было в Центре Лугара, осталось в Центре Лугара.

— У вас были электронные версии документов?

— Нет. Все было на бумаге и все сгорело во время взрыва. Если только они не вынесли в суматохе какой-нибудь пакет, — Сокджин поджимает губы, обдумывая самый нехороший вариант из всех возможных. — На документах не было никаких печатей и гербов кроме грифа секретности, поэтому, даже при большом желании, доказать причастность Штатов будет почти невозможно.

Намджун поправляет складки брюк на коленках, и Сокджин нехотя понимает, что все это полный бред.

Чтобы доказать причастность документов к Соединенным Штатам, одного только грифа может хватить с головой. Если хоть какие-то бумаги попали в руки подрывников, у них будет юридическое подтверждение своих слов, а это сразу фатально для всего министерства: официальные документы опровергнуть будет практически невозможно. Тогда уж Президент точно отыграется на всех них: сделает пушечным мясом, отправит «в командировку» до какого-нибудь лагеря или вообще пустит всех под трибунал, мол, а я и не знал, чем они занимаются в этом своем Пентагоне, какой произвол.

Намджуну, судя по его лицу, не нравится никакой из этих вариантов, особенно потому, что именно от него зависит, отправятся они всем отделом в отпуск на острова или в «командировку» на другие острова. Сокджин, наоборот, кажется, немного похолодел и успокоился после новости о том, что он не обязан вести расследование по этому делу. Было бы действительно глупо, особенно со стороны Министра, доверять поимку такого рода преступников (поимку любого рода преступников) непонятному подгоревшему в пожаре ученому. Профессор удивлен, как тот вообще не бросил на расследование всевозможные свободные силы, ограничиваясь только мистером Кимом и подконтрольным ему отделом.

— Нам стоит начать вербовку уже в ближайшее время, — говорит Намджун, шоркая пальцем по маленькой белой пылинке на коленке, — боюсь представить, сколько человек придется привлечь к делу, прежде чем оно хотя бы чуть-чуть сдвинется с места.

От этих слов Сокджину плохеет. Он только начал думать, что все не так тяжело, как может показаться.

— Перед вашим приходом я вызвонил одного своего коллегу, — продолжает Ким, — он мой хороший помощник, правда стажер, но это не играет роли, парнишка очень способный.

Профессор шумно вздыхает. Хорошо, они хотя бы сдвинулись с места.

— Он поможет нам со всеми бюрократическими вопросами, поэтому за отчеты и официальные запросы можете не волноваться, — Намджун вытягивает голову, чтобы посмотреть на дверь за спиной Сокджина, и садится на место. В мутном стеклянном окошке уже виднеется быстро приближающаяся темная фигура.

— В первую очередь нам нужно будет подать запрос в миграционную службу Грузии, чтобы отследить все перемещения за пределы страны. Не думаю, что подрывники остались бы где-нибудь в Тбилиси, — решительно предлагает Сокджин, подаваясь корпусом вперед и скрещивая ладони. Тут же он замечает удивленный взгляд Намджуна и тушуется. — Простите, господин Ким, я что-то забылся.

— Нет-нет, — мужчина даже качает головой, — вы все верно говорите. Я рад, что могу рассчитывать на вашу помощь.

Профессор облегченно выдыхает ставший комом в горле воздух. Он не собирается отказываться от дела, даже если его просто привлекут как свидетеля, ведь вирус был создан его руками, поэтому только Ким Сокджину и нести за него ответственность. Намджун, кажется, тоже понял и принял это.

Самому профессору, чтобы понять и принять, понадобилось почувствовать ущемленную гордость. Замечательно, ну.

— Только не стоит исключать вероятность, что подрывники могли все же остаться в Грузии, — мужчина снова бросает короткий взгляд за спину Сокджина, — отправить вирус почтой и засесть на дно. Вряд ли таможенные службы заметят три микроскопических организма.

— Три организма, может быть, и не заметят, — профессор тоже оборачивается, когда охранники у двери отходят в стороны, — но вот огромный металлический ящик, в котором они хранятся, наверняка вызовет вопросы на границе.

— Они не смогут извлечь оттуда вирус? — интересуется Намджун, привставая с места, чтобы пожать руку высокому молодому мужчине, идущему мимо солдат в их сторону.

— Вирусы очень слабы, — Сокджин, не задумываясь, тоже встает, — они не могут выжить вне человеческого организма и недели, если искусственно не поддерживать для них определенные условия, например, температуру. Если подрывники извлекут вирус и попробуют транспортировать его без ящика, тот просто оттает где-нибудь в грузовом самолете и разрушится.

Подошедший к ним мужчина сверкает ярчайшими голубыми глазами и приветственно кивает, протягивая ладонь сначала Намджуну, а потом и беспрерывно говорящему о вирусе профессору.

— Рад тебя видеть, Адам.

— И я, господин Ким, — Адам, сверкая винирами и легкой, декоративно выбритой щетиной, крепко пожимает ладонь Сокджина, не отводя взгляда от говорящего с ним начальства. Профессор не удерживает взлетевшую в недоумении бровь — на него даже не посмотрели.

— Это профессор Ким Сокджин, он глава одной из исследовательских лабораторий в недавно взорванном Центре Лугара и создатель вируса Химера, — Адам обращает свое внимание на Сокджина, но тот уже теряет к стажеру всякий интерес, просто подтверждая слова Намджуна коротким кивком.

— Адам Рóса, Агентство юридической защиты, — представляется стажер.

— Росс?

— Рóса, — недовольно поправляет тот, слегка кривя лицо. Сокджин забавляется.

— Вы испанец?

— Я из Колумбии, — стажер поправляет полы пиджака и чуть ли не показательно поворачивается к профессору боком, обращая все внимание на начальство.

Сокджину уже откровенно смешно.

Намджун присаживается обратно, рукой приглашая за собой остальных. Когда профессор опускается на прежнее место, стажер уже закидывает ногу на ногу, доставая из принесенного с собой портфеля небольшой ноутбук. В сравнении с огромными гудящими компьютерами, которыми полна комната, эта крохотная раскладная книжечка выглядит до боли забавно.

Адам же забавляться не намерен: он проверяет, ровно ли бликуют носы его туфель, мочит большой палец слюной, незаметно стирает с коричневой кожи маленькую потертость и весь обращается в слух. Сокджин весь краснеет, пытаясь удержать дрожащее тело от всхлипа, и с трудом приводит дыхание в норму.

Боже, у него даже в боку закололо. От чего-то стажер кажется ему таким комичным, что за грязные вельветовые брюки даже перестает быть стыдно.

— Если извлечь вирус из ящика невозможно, у нас остается два варианта. Либо они отправились с ним через границу, либо остались в Грузии, — Намджун, словно не замечая творящейся у него перед глазами сцены, продолжает думать, — Было бы отлично, если бы они переезжали через таможню официально, но для этого нужно быть совсем идиотами. Те, кто незаметно проникли на охраняемую территорию Центра и полностью заминировали его, наверняка предусмотрели и то, как они будут тайно транспортировать груз.

— Если мы поймем, откуда были подрывники, то можно будет сопоставить выезжавших из Грузии и въезжавших в ту страну за последние сутки. Но вряд ли они повезут ящик официально, его не замаскировать даже под чемодан, он действительно огромный, — Сокджин оглядывает себя, стол, сидящих по левую руку мужчин и лезет в сумку, чтобы достать ручку и очередную мятую салфетку.

Ручка криво скользит по тонкой бумаге, рвет её, но Ким упрямо рисует аккуратный куб, испещренный небольшими трубками и стеклянными окошками для наблюдения.

— Зачем хранить маленький вирус в таком большом ящике? — спрашивает Адам, наблюдая за тем, как покрытая красными ожогами ладонь профессора прижимает салфетку к столу, чтобы та лишний раз не скользила.

— Мы хранили его в этом ящике только в лаборатории, — отвечает негромко Сокджин, — внутри ящика пробирка, в которой находятся клетки, зараженные вирусом. Химера все еще нестабильна, она плохо переносит перепады температур, поэтому в одной только пробирке сможет выдержать совсем немного времени. Ящик сохраняет её жизнеспособность.

Намджун принимает из рук профессора салфетку с рисунком и подергивает плечом, видимо, пытаясь уменьшить контакт ткани рубахи с зудящей под никотиновым пластырем кожей. Ящик на салфетке больше похож на старые модели водолазных костюмов, да и реальные размеры его до сих пор остаются непонятными, поэтому Ким просит:

— Профессор, не могли бы вы сходить, как будет время, в инженерно-техническую лабораторию? Нам может понадобиться модель ящика в его полный размер.

Сокджин принимает салфетку обратно и кивает, пряча её в карман брюк.

— Отряд специального назначения, который будет заниматься кражей вируса, должен иметь макет для тренировки операции, — продолжает Намджун.

— Они проводят тренировки? — удивленно переспрашивает профессор. Адам хмыкает.

— Конечно, — Намджун, в отличие от своего стажера, абсолютно не кажется раздраженным. Он словно рад, что может поделиться чем-то интересным, — любое спецподразделение проводит учения перед тем, как отправиться на подобного рода задания. Если это не экстренная ситуация, например, теракт, и есть время на планирование операции, то они могут возводить даже стены того здания, куда нужно проникнуть. Естественно, это будет простой гипсокартон или что-то в этом роде, главное, чтобы оно повторяло комнаты и коридоры.

— Удивительно, — искренне поражается Сокджин, — хорошо, что нам не придется самим лезть за вирусом.

— Для этого в США и существуют Силы специальных операций, — отвечает Намджун, с легким хлопком по коленям вставая с места. — Профессор Ким, мы с Адамом оставим вас до обеда. Как только нам будет выделено отдельное помещение, я попрошу, чтобы вас отвели прямо туда. А пока вы можете попросить кого-нибудь из солдат на входе, чтобы они проводили вас в лаборатории. Стоит начать разработку антивирусного препарата в ближайшее время: если мы не сможем вернуть оружие, нужно иметь средство, чтобы его обезвредить.

— Сначала нужно вывести вирус, — Сокджин тоже встает, поправляет забрызганные брюки и берет в руки свою сумку, — заново.

Из кармана чуть не выпадают мятые салфетки: одна с чертежом ящика, другая мокрая от того, что некоторое время назад побывала в зудящем профессорском носу. Ким прячет их глубже, провожает взглядом мужчин и глубоко вдыхает.

Он собирается вернуться в лаборатории для того, чтобы снова создать Химеру по её образу и подобию, а затем довести дело до конца: синтезировать противовирусный препарат, который не позволит вирусу распространиться за пределы стеклянной пробирки. И если сердце ученого будет ныть так каждый раз, когда придется начинать многолетние исследования сначала, Сокджин предпочтет самолично вскрыть себя скальпелем.

Комментарий к Глава 2. Скальпель

**Шрифт Брайля** — рельефно-точечный тактильный шрифт, предназначенный для письма и чтения незрячими и плохо видящим людям.

**Селекционер** — лицо, которое вывело, выявило и усовершенствовало сорт растения, породу животного или штамм микроорганизма.