14. Эхо воспоминаний. Раскол
Город Цинлянь, некогда процветавший как столица могущественного государства Байлянь, ныне - лишь тень былого величия. С того самого момента, как империя Шуйцзиншань захватила эти земли 496 лет назад, слава города померкла. На северной стороне древнего мегаполиса, подобно вечному стражу, возвышался храм Бога смерти Аваддона.
Ночь окутала город, когда чёрный ворон плавно опустился на землю. Его когти коснулись холодных камней, и вот уже вместо птицы стоит человек - высокий, стройный, с резкими чертами лица. Осторожно ступая, Кольт вошёл в массивные двери храма. Его шаги были почти бесшумны, будто сама тьма помогает ему оставаться незамеченным. Голоса священнослужителей и паломников, бродящих по коридорам, эхом разносились вокруг, но Кольта это не беспокоило. Он знал свой путь. Его цель скрывалась глубоко под землей, в подвалах храма, где хранились древние тайны и реликвии. Один из этих секретов - усыпальница, которая стала объектом его поисков.
Минуты тянулись, пока Кольт продвигался сквозь запутанный лабиринт коридоров. Наконец, он сумел достигнуть прохода, ведущего в подземелье. На его пути стояли два вооружённых стражника в чёрных плащах, лица которых скрывались под капюшонами. Чувствуя, что время уходит, Кольт подошёл ближе. Стражники мгновенно отреагировали, направляя на него острые клинки своих мечей.
– Что тебе нужно? – грубым голосом спросил один из них.
Не проронив ни слова, Кольт достал из-за пояса маленький мешочек, полный серебристого порошка. Этот порошок обладал удивительной силой - он способен погрузить любого смертного в глубокий сон, лишив способности сопротивляться.
Сделав глубокий вдох, парень резко распылил порошок прямо в лица мужчин. Те пытались закрыться руками, но было уже поздно - частицы проникли в их ноздри и рты, и вскоре оба потеряли сознание, падая на пол, как поваленные деревья.
– Хозяин ждёт меня, поэтому не мешайтесь, – спокойно бросил Кольт, перешагивая через неподвижные тела.
Путь теперь открыт. Быстро спускаясь по крутой лестнице, ворон ощущал, как холодный воздух становился всё тяжелее, пропитываясь запахом сырости. Вскоре перед ним предстала железная дверь, покрытая загадочными символами и рунами. За этой дверью находилась усыпальница.
Войдя внутрь, Кольт увидел ряды каменных саркофагов, тускло освещённых мерцающими огоньками факелов. Он медленно прошёлся, внимательно читая высеченные имена на каждом из них: Ли Вэйчжи, Чжоу Мэйлин, Чжан Цюньлун, Бао Шэнь. Здесь покоились те Избранные Бога Аваддона, что были родом из близлежащих земель. Камни хранили память об их именах, символизируя бесконечную преданность и глубокую связь с божественным покровителем.
Остановившись у одного из саркофагов, Кольт заметил знакомое имя - Чжень Ванлин. Собравшись с мыслями, он осторожно поднял крышку. Звук гулкого эха разнёсся по пустому пространству. Сердце Кольта забилось чаще, когда он заглянул внутрь... Пусто. Гробница была пуста, только пыль и холодный камень издевались над его ожиданиями. Этого не должно было быть!
Осмотрев остальные саркофаги, он вернулся к тому, что принадлежал Чжень Ванлину. Внимательно исследуя поверхность, его взгляд упал на едва заметные следы - маленькие вмятины и царапины, свидетельствующие о том, что кто-то уже открывал эту гробницу. Кто-то проникал сюда, оставив следы своего присутствия.
Понимая всю серьёзность ситуации, Кольт вновь обернулся в ворона и покинул храм, унося с собой новые загадки и вопросы.
Стремительно пронзая мрачный ночной небосвод, его перья сливались с тенями, и вскоре он приземлился в деревне, где его ждали Бертран, Лукас и Рэймин.
Три фигуры стояли у ярко разгоревшегося костра, в пламени которого сгорали останки последних жителей Бренненталя, павших в недавней битве. Огненные языки несли с собой их души, растворяясь в воздухе, словно отдавая дань памяти. Бертран, потирая усталые глаза, смотрел в пустоту, в которой отражалась тяжесть утраты.
Когда Кольт вновь принял человеческий облик, он шагнул к ним, и его голос, словно резкий нож, прорезал молчание:
– Я сделал, что должен был, – начал он. – Но гробница Чжень Ванлина пуста.
Он поделился увиденным в храме - о смутных следах и вмятинах, о том, что кто-то уже побывал там до него. С каждой новой фразой тревога в голосе ворона становилась всё более ощутимой.
– Как я и подозревал. Три непорочные девы были необходимы для ритуала переноса душ, – начал Берт, его голос прозвучал с нотками мрачной уверенности. – Их поят отварами из таких трав, как белладонна или дурман, действующими подобно наркотикам, затуманивающим разум. Это делает их более восприимчивыми к воздействию извне. В течение месяца девушки совокупляются с тем, чья душа должна переселиться. Это необходимо для создания полного физического и духовного контакта, формируя «канал» для передачи души.
Он сделал паузу, чтобы дать время своим спутникам осмыслить информацию, а затем продолжил:
– В назначенный час чертят магический круг. С одной стороны становится тот, чья душа должна покинуть тело, с другой - сосуд, в который она переместится. Между ними располагаются три жертвы, как проводники. Затем сторонние помощники начинают произносить заклинание. Магический круг поджигается, и душа переносится в нужное тело. Однако процесс вызывает невероятные муки у тела, от которого отрывается душа: ломаются кости, оно заживо сгорает. Это объясняет состояние трупа, найденного в сарае. То тело принадлежало Ванлину.
Собеседники, погружённые в глубокие раздумья, внимательно ловили каждое его слово, боясь пропустить даже малейшую деталь. Молчание повисло в воздухе, и ребята обменялись напряжёнными взглядами. Эти сведения были как удар по голове, оставляя их в состоянии замешательства.
– Значит, Ванлин смог вернуться в своё изначальное тело? – острожно уточник Рэймин, пытаясь до конца понять услышанное.
– Да, а затем подбросил личинки глоточного червя в деревню, чтобы отвлечь внимание и создать иллюзию массовой гибели её жителей.
– Та подземная пещера! – внезапно воскликнул Лука, глаза которого загорелись от осознания истины. – Там проводился ритуал! Поэтому всё было сожжено.
– Верно, я тоже так думаю, – согласился Берт.
– Это... изощрённо, – пробормотал молодой лорд, его лицо заметно побледнело, словно он только сейчас начал осмысливать всю зловещесть и коварство Ванлина.
– Нужно как можно скорее сообщить об этом остальным небожителям, – произнёс Кольт.
После одобрительного кивка Бертрана, ворон растянул свои крылья, которые мерцали в тусклом свете луны, и, словно тень, растворился в ночной мгле, не оставив за собой ни единого звука.
Тем временем ребята начали свой путь к столице, пробираясь сквозь густой лес. Наконец, достигнув небольшой поляны, укрытой от посторонних взоров, они решили разбить лагерь на ночь, отдохнув от долгого и утомительного дня.
Молодой лорд, словно прирождённый мастер костров, ловко разложил огонь. Яркое пламя разгорелось и запрыгало, освещая лица собравшихся вокруг его светлого оазиса. Тепло костра уютно обвивало их, становясь единственным укрытием от зимнего холода, наполнявшего воздух. Молчаливое окружение становилось свидетелем их тихих разговоров и неспешных дум.
Лукас с умиротворением наблюдал за игрой огня, словно видел там что-то невидимое для остальных, что-то давно ушедшее, но до сих пор живущее в его памяти. Он насадил булочку на длинный прут и, погружаясь в воспоминания, проговорил:
– Прямо как в детстве, – его голос был наполнен ностальгией, ласковой и немного грустной. – Как в те времена, когда ни заботы, ни пороки не смели тревожить наши души. Мы с родителями часто устраивали такие походы, сидя у костра и обсуждая всё на свете.
– Как она умерла? – мягко поинтересовался Рэймин, выдерживая тишину момента.
В глазах Лукаса мелькнула тень, будто лёгкое облачко затмило их ясное мерцание. Он помолчал некоторое время, прежде чем снова заговорить:
– Из-за меня... – слова утонули в шёпоте пламени, но они звучали отчётливо и ясно, как будто каждая буква была вырезана на сердце.
11 лет назад
Королевство Вальдор,
резиденция герцогства Вергус в Рассветной долине
Семилетний лорд был полон живости и детского безрассудства. Вопреки предостережениям родителей и лекарей, он выбрался из постели и побежал играть в лес, примыкающий ко дворцу. Как только герцогиня Луиза де Вергус заметила его исчезновение, материнское сердце испытало сильное волнение. Не подумав даже о своих волосах, она бросилась на поиски сына, заставив слуг обыскивать всё вокруг. Но Лукаса нигде не было. Страх, подобно сильному приливу, захлестнул её, ведя в лес, где её крики разносились эхом.
– Лукас! Лукас, ты где? – голос надрывался от волнения, когда она приблизилась к обрыву, ужасаясь мысли, что её сын мог провалиться туда.
И вдруг, обернувшись, она увидела его: маленький, рыжеволосый комочек счастья, бегущий навстречу с яркой улыбкой на лице. Слёзы облегчения накатили на глаза герцогини, и она замерла на месте, ожидая, когда её малыш прыгнет в тёплые объятия. Но в тот момент, когда она сделала шаг навстречу, земля под ногами вдруг задрожала, и её унесло в неумолимое падение. Последнее, что она успела увидеть - это выражение ужаса на лице своего сына.
Лукас, оставшись на краю обрыва, погрузился в слёзы, пока его не обнаружили спустя полчаса. Слуги в страхе и панике метались вокруг. Вечером, сорвавшись с важного собрания у Его Величества, вернулся герцог Джозеф, разбитый до глубины души. Его жена, любимая им до безумия, покинула этот мир, оставив пустоту, которую ничто не могло заполнить.
После этого трагического события семья переехала в город Моренсаль, оставив позади место, наполненное мрачными воспоминаниями. Отношения между отцом и сыном постепенно восстанавливались, несмотря на невидимую тень, нависшую над ними.
Государство Фельсендорф
Повисла тишина. Она была полной, глубокой и сопереживающей, словно сама ночь слушала их несчастья и печали, укрывая от суеты внешнего мира. Взгляд каждого блуждал вокруг, а свет костра плясал, отражаясь в их задумчивых лицах. Эту тишину прервал Рэймин. Изумрудные глаза блестели в мерцающем свете, а брови слегка нахмурились, когда он, наконец, собрался с мыслями и произнёс:
– Я никогда не знал свою мать, – тихо признался он. – Она ушла из жизни в момент, когда я появился на свет. Но с отцом у нас тоже были вечера, наполненные разговорами и воспоминаниями. В такие минуты мне казалось, что мы наконец-то смогли найти общий язык. Но затем снова возникали новые противоречия и оживали старые разногласия, что постоянно разрывали эту хрупкую нить. Я жалею об этом больше всего. Последнее, что я ему сказал, было: «Больше не называй меня своим сыном».
Слова, полные горечи, переплелись с треском дров. Рэймин почувствовал, как слёзы начали наполнять глаза, но он упрямо удержал их, не позволяя прорваться наружу. Собравшись с силами, он повернулся к Берту и задал вопрос, который давно терзал его душу:
– Скажите, те слова Гнева в храме...
Берт, словно под тяжестью невидимой ноши, опустил взгляд. Дымка воспоминаний заволокло его лицо, скрывая пережитые им чувства. Его пальцы слегка дёрнулись, когда он медленно провёл ими по волосам, будто стараясь стереть следы прошлого.
– Ах, те слова... – начал он, пытаясь подобрать ответ, который смог бы объяснить невыразимое.
– Гнев утверждал, что Вы находились в Эльвуде во время нападения, но просто ушли, не сделав ничего. Это не так, правда? Архипороки могут сказать всё, что угодно, ради собственных интересов. Он солгал, не так ли?
В голосе Рэймина отчаянно звучала мольба. Он искренне надеялся, что Берт сможет опровергнуть эти обвинения, выдать универсальное объяснение, которое дало бы ему тот самый выбеленный луч надежды. Но Берт, обдумывая невыносимо тяжёлую правду, наконец сказал:
– Это правда.
Лицо эльфа исказилось от шока. Маска удивления и предательства сорвалась, показывая всю глубину его разочарования. Надежды рухнули, как карточный домик, оставив в душе бездонную пропасть отчаяния. Он чувствовал себя обманутым, брошенным, словно мир перевернулся и потерял всякий смысл.
– Но почему? – голос его дрожал от невыносимой агонии, разрывающей душу на части. Каждое слово отдавалось в его сознании, усиливая ощущение пустоты внутри.
– Я не должен вмешиваться в дела смертных.
– Но разве Вы не могли хотя бы предупредить их? Просто дать какой-то знак... – отчаяние струилось из его слов, как дождь, срывающийся с листьев после шторма. Каждая капля боли отражала его внутреннюю борьбу, желание найти хоть какое-то оправдание тому, что произошло. Возможно, люди смогли бы подготовиться, защититься, избежать трагедии. Но теперь это оставалось лишь бесплодными мечтаниями, бесполезными попытками исправить прошлое.
Однако Божество замолчало, не находя даже слов утешения для своего друга. Тишина разрасталась между ними, становясь всё более тяжёлой, точно свинец, застывающий на сердце.
Печаль на лице эльфа неуловимо переросла в гнев. Он уже не мог вынести этого тягостного молчания и порывисто произнёс:
– Разве жизни Ваших последователей ничего не значат для Вас?
– Они значат многое, – мягко ответил Берт, стараясь вложить в свои слова как можно больше искренности. – Но существует равновесие, которое не могу нарушать даже я.
Эти слова эхом отразились в сознании Рэймина, вызывая ещё большее негодование. Он не мог поверить, что столь могущественное существо, способное творить чудеса, отказывалось помочь тем, кто нуждался в нём больше всего.
– Не можете или не хотите? Теперь, когда под угрозой Вы сами...
– Под угрозой не только я, но и весь мир, Рэймин.
Не находя никакого утешения в словах покровителя, парень встал со своего места и начал углубляться в лес, исчезая в мраке чернильной ночи. Его шаги медленно растворялись в хрусте снега и резких криках ночных птиц.
Лукас в замешательстве смотрел вслед Рэймину, затем перевёл взгляд на Берта и вновь к исчезающей фигуре. Внутри него боролись противоречивые чувства, и, не дождавшись ответа от Берта, он кинулся за Рэем, настойчиво шагая по мягкой подстилке из опавших листьев, проглядывающей сквозь снег.
– Рэй! – воскликнул Лукас, схватив друга за руку. – Пожалуйста, давай всё решим спокойно.
– Нечего решать, – холодно ответил тот, отмахнув руку юноши. – Я не желаю больше знать его.
С этими словами эльф продолжил свой путь вглубь леса, оставив Лукаса одного среди закутанных в мороз растений. Молодой лорд с тяжёлым сердцем направился обратно к костру, подошёл к старому сухому бревну, служившим скамейкой, уселся на него и глубоко задумался над услышанным разговором друзей.
– Ты ведь действительно мог помочь эльфам, – тихонько произнёс он. Взгляд застыл на лице Бога, отчаянно ожидая увидеть хотя бы искорку сожаления в лиловых глазах.
– Мог, – вздохнул тот. – Но мир суров и подчиняется своим законам. Помоги я им тогда, рано или поздно на них снова обрушилась бы беда. Так или иначе, их ждала одна судьба: пасть, а затем возродиться вновь. Не могу же я остановить каждую войну, предотвратить каждое несчастье.
Эти слова звучали разумно, но Лукас не мог полностью принять их. С одной стороны, он понимал, что Бог прав, его действия основывались на знании и опыте, недоступном простым смертным. Однако это не приносило облегчения, а лишь усугубляло чувство беспомощности перед лицом судьбы.
– Голова идёт кругом... – растерянно признался Лукас. Пальцы зарылись в рыжие кудри, словно пытаясь таким образом вернуть порядок мыслям. – Почему всё настолько сложно? Я хотел просто путешествовать с вами двумя, помогать людям, защищать невинные души...
Берт внимательно посмотрел на своего спутника, слегка приблизившись и присев рядом:
– Прости меня, – негромко сказал он. – Знаешь, я вовсе не свят и не идеален. Стремлюсь стать лучше вот уже много столетий, но далеко не всегда удаётся следовать собственным убеждениям. Поэтому, Лукас, ты всегда можешь пойти путём Рэймина и покинуть меня, если сочтешь, что мои поступки не соответствуют твоим принципам.
Лукас не мог не заметить, что за внешним спокойствием Берта скрывается глубокая внутренняя борьба, сомнения и сожаления. Его слова прозвучали как признание вины, как попытка оправдаться перед самим собой и перед теми, кого он не смог спасти. В них слышалось не только раскаяние, но и боль, вызванная осознанием того, что иногда даже самые великие силы оказываются бессильными перед неумолимыми законами вселенной.
– О чём ты говоришь?! – вскочил и возмущённо воскликнул Лукас. – Ты вытащил меня из лап смерти, каждый раз оказывал поддержку и заботу, именно благодаря тебе отец впервые взглянул на меня с гордостью, а не жалостью или горечью. Даже если однажды выяснится, что ты последний мерзавец на земле, я буду идти за тобой дальше, ибо считаю тебя настоящим другом! Перестань говорить глупости, пока я не врезал Богу и не навлёк на свою голову вечные бедствия!
На мгновение повисло молчание, прерываемое лишь потрескиванием дров в костре, да мягким шелестом ветра среди замерших ветвей.
– Спасибо, – ответил Бог и его голос слегка дрогнул, выдавая искреннюю благодарность.
И хотя эти слова не могли вернуть утраченного, искра сожаления в глазах Берта говорила о том, что он всё ещё способен чувствовать... как и все простые смертные. Они сидели под мягким светом луны, в то время как снег тихо падал на землю, покрывая её белоснежным одеялом. Вечный лес стал неподвижным слушателем их откровений, погружаясь в атмосферу признаний и проникаясь важностью каждого слова и каждой мысли.