11
Это было не совсем то, чего хотелось Биллу. Это все равно что просить маму купить тебе вон то красивое пирожное, а на деле получить карамельный суррогат в виде леденца на палочке — есть можно, но на вкус дерьмо. Да, Том больше не сбегал, и разговаривал, и не игнорировал, но отношений не было. Он вел себя как посторонний, который волею судеб вынужден находиться в его компании, — был доброжелательным, вежливым, но держался на ощутимом расстоянии, словно они всего лишь ехали в одном трамвае по разным делам и сидят рядом, потому что больше свободных мест нет. Казалось, Том действительно разделил их мир на свой и чужой. И теперь Билл был не мы, как привык с рождения, не я, как, наверное, никогда не привыкнет, он стал не то М, не то Ы, вроде бы и отдельная буква, но какая-то нелепая, абсолютно бесполезная, глупая в своей единственности. Он активно делал вид, что все хорошо, шутил и смеялся, при этом остро ощущая, что остался совершенно один. Хотелось спрятаться в раковину и не высовывать оттуда носа. Он улыбался публике, издевался над журналистами, отдавался зрителям на концертах. Друзья писали, что следят за их выступлениями, что Билл на высоте, великолепен, отлично работает. Менеджеры говорили, что тур проходит на «ура», пресса довольна, фанаты пищат, критики как обычно... Каждое утро перед зеркалом он упрямо растягивал губы в великолепной улыбке, а на деле хотелось выть, сбежать, спрятаться. Раньше ему достаточно было просто посидеть рядом с братом, колено к колену, плечо к плечу, послушать его торопливую речь, не важно о чем, и на душе становилось легче. А сейчас он напоминал себе птицу, у которой нет одного крыла, или улитку, которую вытащили из раковины, или таракана, которому оборвали ножки... Билл чувствовал себя беспомощным и одиноким, потерянным. Он стал игрушкой, которую забыли на скамейке под дождем. А может просто выкинули... Да, его просто выкинули...
Однажды в гостинице неизвестно какой европейской страны Билл наткнулся на кипу газет на столе в номере. Выбрав из кучи макулатуры ту, что написана на понятном немецком, он принялся бесцельно ее листать, мельком пробегая глазами по пустым заголовкам. Какая-то аналитика, обзоры, цифры, прогнозы, индексы роста... Он уже хотел зашвырнуть ее куда-нибудь подальше, когда взгляд зацепился за статью «Аренда жилья перестала дорожать». Решение проблемы пришло в голову сразу же. Он и раньше хотел это сделать, но всё на что-то надеялся, старался, подстраивался. А сейчас игра в одни ворота надоела. В конце концов, у него тоже есть чувство собственного достоинства, остатки гордости и жалкие ошметки нервов. Если Том вдруг стал Я, то пусть им и будет. Билл тоже попытается. И чтобы искушения подойти пока еще к ИХ дому не было, он переедет... на другой конец Гамбурга... О, нет! Гамбург не годится! Он уедет в Берлин. Да! Там веселая жизнь, клубы, там много друзей и подруг. А самое главное, там он действительно будет Я, независимый, без своего Тома. Один.
— Ты ищешь квартиру? — через пару дней после принятия судьбоносного решения, за завтраком при всех спросил Густав. Билл, собственно, и не скрывал ни от кого, чем занят. Созванивался с агентом в перерывах между интервью, придирчиво рассматривал присылаемые фотографии квартир, выбирал район будущего местожительства.
— Да, у меня уже есть пара вариантов, но надо смотреть на месте, — спокойно отозвался он, краем глаза заметив, что Том нахмурился и повернулся к нему.
— Где, если не секрет? — Густав подлил в кофе молока. Сама заинтересованность.
— В Берлине.
— В Берлине? — оторвался от салата Георг. — Но как мы будем работать, если ты в Берлине, а мы все в Гамбурге?
— В студии сейчас работы нет, ну или совсем мало, — пожал Билл плечами и наивным взглядом открыто посмотрел другу в глаза. — Я буду приезжать, когда надо...
— Из Берлина? — скептически скривился Георг. — Каждый день?
— Почему каждый день? Сейчас после тура у нас будет несколько дней отдыха, потом пойдут разовые концерты вне тура. Какая мне разница, из какого города вылетать на гастроли?
— А чего не в Париже? — лучезарно улыбнулся Густав, делая такой же прекрасно-наивный взгляд, как у Билла.
— Я французского не знаю, — грустно вздохнул тот.
— Билл, это бред! — затряс головой Георг. — Ты сам понимаешь, что это бред?
— Не понимаю, что тебя так беспокоит? Берлин хороший город, там кипит жизнь, там можно оторваться, веселиться... Там у меня много друзей, с которыми можно отлично позажигать...
— По-моему ты не там ищешь квартиру, — с умным видом произнес Густав. — Надо перебираться в Канберру. Вот там классно!
— Это где-то на севере?
— Скорее на юге... — нахмурился Георг. — Сантиметров сорок на юго-восток, если карта мира не очень большая... Можно еще в Патагонию. Там тоже круто.
— Там наверняка есть комары, а у Билла на них аллергия, — с сомнением посмотрел на друга Густав. — К тому же он не говорит на испанском.
— Я вас так бешу, что вы меня хотите отправить в Румынию? — прищурился Билл.
— Нет, это было бы слишком жестоко по отношению к памяти Влада Тепеша. Хватит с румын одного кровопийцы, — на полном серьезе вещал Георг. — К тому же ты не владеешь румынским.
— Знаете что! — подскочил Билл, поняв, что ребята над ним издеваются. — Валите сами в свою Патагонию, Трансильванию, и куда вы там меня еще посылали? Решение принято. И я не собираюсь спрашивать ни у кого совета. Сразу же после тура я съезжаю с квартиры Тома. Всё, я теперь сам по себе.
— Только мы здесь причем? — в упор на него смотрел Георг.
— Почему это с моей квартиры? — возмутился Том. — Это наша квартира, и тебе не надо никуда съезжать.
— Ты наивно думаешь, что я буду спрашивать у тебя разрешение? — усмехнулся он и пошел к себе.
— Я тебя поздравляю, — зло рыкнул Георг.
И Билл спиной почувствовал, как брат опустил голову.
Всё зашло слишком далеко... Уже ничего нельзя исправить...
Тур медленно, но верно продвигался к концу. Они отыграли уже одиннадцать концертов, оставалось еще не то шесть, не то восемь, Билл толком не помнил. Он немного потерялся во всем этом, а о том, что сегодня на сцену узнавал поутру — если не дали поспать, значит, вечером придется петь. С квартирой он вроде бы тоже все решил, выбрал что-то очень похожее на квартиру Тома — три спальни, большая гостиная, кухня-столовая. И цветовое решение интерьера тоже похоже на его бывшую квартиру, и мебель... Не то же самое, но если представить себе, что ты в Гамбурге сделал перестановку и докупил что-то новое... Билл с ужасом ждал окончания тура, с паническим страхом, практически на грани истерики... Как же он будет один в чужом городе, без своего Тома?
Том ничего не предпринимал, чтобы остановить брата. Билл однажды услышал, как он говорит Дэвиду: «Это его решение, что я могу сделать?» Честно говоря, ему бы и делать ничего не пришлось, достаточно было просто попросить. Но Том не просил не уезжать, а Билл уже не мог остаться. От этого было больно почти физически. Он улыбался, как прежде. Изо всех сил растягивал губы. Обворожительно скалился на камеры, фанатам, журналистам, друзьям, коллегам, брату. А вечером забивался или у себя на полке в турбусе, или в номере и медленно загибался в одиночестве.
Но иногда Билла очень некстати мучила бессонница. Он, как привидение, слонялся по турбусу или отелю, пугая случайных встречных мрачным лицом и всклокоченными волосами. Улыбаться сил не было. Говорить, впрочем, тоже... В отеле он падал где-нибудь в холле на диван или в кресло и так какое-то время полулежал в темноте. В турбусе поднимался в малюсенькую гостиную и смотрел в окно на проплывающие мимо унылые однообразные пейзажи. Вот и сейчас он не щелкал телевизионными каналами в своем прекрасном огромном номере с видом на море, а зачем-то второй час торчал на общем балконе, вытянувшись на диванчике, и наблюдал, как внизу на набережной кипит жизнь.
— Да, я в Марселе. Прекрасный маленький отель... Посмотри в Интернете, он называется Le Petit Nice-Passedat... Ага, правильно. Здесь чудесно! Только тебя не хватает... — Том вышел на балкон, облокотился на перила и восторженно выдохнул, обведя окрестности влюбленным взглядом. Большего прокола от него и ожидать было нельзя. Билл сначала хотел как-то дать о себе знать, исключительно ради приличия, а потом почему-то передумал быть приличным. Затаил дыхание, внимательно ловя каждое слово брата. — Мы завтра вечером будем в Модене, послезавтра там концерт. Потом Мадрид и Лиссабон через день. Я бы очень хотел тебя увидеть. Сможешь приехать?.. Знаю, что после концертов я похож на выжатый апельсин, но с меня хватит просто обнять тебя и насладиться твоими поцелуями... Я очень соскучился... Да, устал. Не тур, а черте что... Нет, не хочу по телефону... — рассмеялся. — Пока другого способа нет... Приезжай в Модену, мы там две ночи будем... Знаю... Ну возьми его с собой. Мне с ним понравилось. Весело было. Друг его только на меня как-то нездорово посматривал... Нет, я не боюсь... Мне уже все равно, с кем ты приедешь, лишь бы тебя увидеть. Хоть Папу Римского с собой бери... Хорошо, запиши адрес. Отель Fini San Francesco, находится на улице Ди Фрати Минори, дом 48. Вроде бы нас туда заселят... Да, это было бы здорово. По крайней мере, не придется... — Том обернулся и заметил брата. Побледнел. — Я перезвоню тебе, — пробормотал быстро, сбрасывая вызов, и вопросительно уставился на Билла.
Билл в свою очередь задумчиво разглядывал Тома. Потом устало усмехнулся, поднимаясь:
— Да знаю я все про тебя, не ссы. Мне только обидно, что ты брата на какого-то пид... левого человека променял. Никогда не думал, что значу для тебя настолько мало. Развлекайся, детка... — он похлопал его по плечу и неспеша пошел в номер. Чертовски хотелось чего-нибудь выпить, желательно очень крепкого, и лечь спать.
Билл все-таки напился. Напился до того, что под утро не мог отползти от умывальника, посчитав, что блевать в унитаз не эстетично и как-то очень неприятно наклоняться лицом туда, куда все сажают задницы со всеми вытекающими и вылезающими последствиями. Когда в половине девятого к нему зашел Тоби, чтобы разбудить, Билл предстал перед ним в таком виде, что телохранитель не стал рисковать, вызвал врача и стилиста — депрессивную звезду надо было поставить на ноги к одиннадцати часам во что бы то ни стало. Зато спустя пару часов Билл со счастливым злорадством отметил, что Том выглядит ненамного лучше него — мешки под глазами, красные опухшие веки, ему не помог ни хороший грим, ни кепка, надвинутая на самый нос.
День прошел так, как проходил обычно. Фанатки у отеля. Нечеловеческий визг. Автографы. Улыбки. Вспышки. Машина. Аэропорт. Фанатки. Визг. Улыбки. Вспышки. Досмотр. Много кофе в ожидании самолета. Самолет. Немного поспать. Контроль. Фанатки. Визг. Автографы. Вспышки. Машина. Фанатки... Визг... Отель... Тишина... Голова не болела, спасибо таблеткам, но сам он был заторможенный и вялый. Хотелось добраться до кровати, рухнуть на нее прям в одежде и вырубиться на несколько дней.
— Билл, у нас интервью через два часа, за ним сразу же пресс-конференция, потом съемки в телепрограмме, потом еще одно интервью на радио...
— А можно я не пойду? — проскулил он. — Скажите, что я умер от анорексии еще в Марселе... Пожалуйста...
— Идиотские шутки, — фыркнул менеджер, прикрепляя расписание на торшер скрепкой.
Когда дверь за ним закрылась, Билл поймал себя на мысли, что не помнит, как зовут этого дядьку. Потом он не вспомнил, какое сегодня число и вообще не сориентировался с днем недели. Он закрыл глаза и спокойно уснул — какая разница, у них для таких мелочей нанят специально обученный человек.
С самого утра Том ждал, нервничал, волновался. Поглядывал на часы, не выпускал телефон из рук. Он выглядит, как влюбленный придурок, — в конце концов, заключил Билл, ехидно улыбаясь. Почему-то не к месту вспомнился бритый лобок. Интересно, а ноги братик тоже теперь бреет? И кто из них сверху? По смс Билл решил, что Том (ну как-то он вообще очень плохо представлял брата, подставляющего кому-то задницу), а вот по их разговору... Бррр... Он глупо захихикал, отвернувшись от близнеца. Какая идиотская ситуация — его брат, который только вчера с умным видом вещал, что у него по любовнице в каждом городе, ждет свидания с любовником и волнуется, как девица перед поездкой в церковь на собственную свадьбу. Как бы посмотреть на предмет его обожания? Даже интересно, как должен выглядеть мужик, который из махрового гетеро за считанные дни сотворил гея?
— Ты нас представишь друг другу? — наклонился к брату Билл. Взгляд хитрый, на устах зловредная улыбочка.
— Я тебе уже одну представил, — состроил точно такое же лицо Том.
— Она мне, кстати, нравилась. А ты — придурок, раз такую девушку упустил. И мы, кажется, в Италии, мог бы пригласить ее на наш концерт.
— Ты бы нам лично потом постель застелил? — ехидно сморщил нос Том, противненько хихикая.
Билл трагично вздохнул и закатил глаза:
— Я бы для тебя ее даже вымыл.
— Дурак! — заржал Том, откидываясь назад. — Какой же ты дурак и задница!
Он расслабленно улыбнулся и нормальным голосом, без ломаний произнес:
— Ну так я зайду вечером засвидетельствовать свое почтение?
Том ответил такой же улыбкой. И покачал головой.
— Это моё, Билл. Извини.
— Том, — надулся он.
— Извини. Я больше не хочу рисковать.
— Ты ничем не рискуешь!
— Нет.
Билл поджал губы:
— Ничего, потерпи совсем немного. Вернемся домой, я съеду, можешь развлекаться, сколько хочешь и с кем хочешь. А главное — ничем не рискуя.
— Билл, ты... — Том болезненно поморщился.
— Надеюсь, что с ним ты действительно счастлив. Представляешь, как будет обидно — пожертвовать собственным близнецом и обломаться.
— Ты не...
— А когда он тебя бросит... — он запнулся. Глаза заблестели. — Том, у тебя больше нет брата... — в голосе звучала боль.
Том обхватил лицо руками и сжался.
— И... Том... — он задрожал и кое-как улыбнулся. — Не ищи меня больше... Ты теперь сам по себе, как и хотел. А то, знаешь... Я ведь тогда решил, что ты на самом деле... что ты... что мы можем...
— Я не понимаю, почему ты закатываешь всякий раз истерики, когда я отказываюсь говорить, с кем встречаюсь, — устало выдохнул брат. — Я не понимаю, с чего ты решил, что я отказался от тебя и ты мне больше не брат? Я не понимаю, зачем и на кой черт ты решил переехать в Берлин? Я просто не вижу в этом никакого смысла. Но если ты считаешь, что, отказавшись от меня, как от брата, и переехав в Берлин, это решит твои проблемы, то не буду удерживать. Билл, я очень устал от твоих истерик и бесконечного шантажа. Что там, на Мальдивах, и я, и Луиза постоянно старались подстроиться под тебя. Делали всё так, чтобы тебе было удобно, интересно, чтобы ты не чувствовал себя брошенным. Ты постоянно взбрыкивал, язвил и хамил. Что сейчас, вернувшись домой и в туре... Я молчал, когда твой длинный язык опозорил меня на всю Европу. Я молчал, когда ты устроил у нас дома представление. Я ни слова тебе не сказал, что пережил за ту неделю, когда ты отсиживался у Франциски, хотя, когда ты «случайно» «нашелся за городом», хотел тебя как следует отлупить, но вместо этого поехал и записал с ребятами песню. Я молчу, когда ты выставляешь меня перед всеми исчадием ада, которое только и делает, что травит несчастную детку Билли. Хочешь разорвать наши отношения? Рви. Хочешь свалить с квартиры? Проваливай. Только, пожалуйста, перестань трепать мне нервы. У меня уже на тебя никаких сил нет. Меня уже трясет от тебя. Я, когда тебя вижу, хочу телепортироваться в любое другое место на планете, лишь бы подальше от тебя.
Билл не смог придумать ничего умного, чтобы достойно ответить на тираду брата. Он недовольно засопел, плотно сжав губы. Потом презрительно скривился и, поморщившись, выдал:
— Ты никогда не умел признавать свои ошибки.
Том удивленно посмотрел на него и громко захохотал, схватившись за живот.