Мнимая пелена

«Молния никогда не ударяет в одно место дважды.»

Оставаться одной — единственное верное решение, которое не приведет к трагическим последствиям. На себя можно рассчитывать, можно положиться и отпустить всё то, что обязывало и заставляло, что сдерживало и запрещало. Твой судья — ты сам. И хоть для кого-то такой вердикт смертельный, для меня это было лучшим решением.

Я себя знала. Со всех углов и сторон, но общее было одно: желание уклоняться. Хоть перемены встречались мною в штыки, я привыкала ко всему с бешеной скоростью. Все мои действия  — расслабленные и спокойные, успокаивающие, без лишней спешки и метаний. Мне нравилось давать себе больше времени, чем положено. Делать исключения.

Пока кто-то стремился к идеалу, я не была строга к себе. Наоборот, я позволяла чему-то из вне управлять собой. И хотя: «судьбой нужно руководить, дабы она не руководила тобой», я предоставила ей всевозможные полномочия и скрылась, словно меня руководство вовсе не интересовало. Мне действительно было все равно.

Мне было лишь дело до тех, кто затрагивал мое сердце. Ненароком, вскользь или умышленно, их отпечаток превращался в полноценную и новую часть меня. Но ранило другое: пока я отводила отдельное, особое место, они оставляли всё как есть. Теперь им было все равно. Я была не частью, а промежутком, временным и коротким, который припомнить можно лишь с усилием.

Мы с ним изменились: он стал носить очки, а волосы связывает резинкой. Увидеть его вновь было подарком судьбы, благодатью, но, увы, в этот раз мир не застыл на месте. Сердце билось ровно, глаза всё так же хлопали, а внутри ничего не стискивало. Я с ужасом обнаружила, что из всех эмоций я не чувствую ни одной. На душе было спокойно.

Он прошел мимо и ничего не поменялось.    Исчез точно так же, как и появился. Хоть я и помню его совершенно другим, я, к сожалению, понимаю, что сейчас всё иначе. В голове застрял его былой образ, его глаза и руки, слова, улыбка, которую я искала в каждом встречном и с трудом могла отыскать. Увидев бы его прежнего, вряд ли бы смогла вымолвить и слова. Знаю, что растерялась бы, встала как вкопанная и разнервничалась. Где-то глубоко он остался таким же, но под толстой коркой льда. И его не растопить. Мне.

Несмотря на горечь от осознания, я делаю выдох и всё становится на круги своя. Моментально. Ещё минуту назад накатившие слёзы застилали глаза, но я остановила себя словно по команде. Я не лгала, когда сказала, что теперь всё иначе.

Каково это полюбить человека во второй раз? В третий? Наступить на те же грабли и даже не остановить себя? Каждый из этих вопросов заводит меня в тупик.

Я на своей шкуре убедилась в том, что чувствовать один раз означает чувствовать и второй. Водить дружбу с тем, кто в прошлом значил гораздо больше – дело гиблое, на которое я пошла без долгих раздумий. Я была в себе уверена. Уверенность меня и погубила.

Когда я прикоснулась к ней вновь, я тотчас поняла. Я не отдернула себя, но меня волной окатило удивление вперемешку с тяжестью грядущих последствий. Вихрь собственных вопросов, с которыми я осталась наедине. Радовало лишь то, что всё ещё не казалось настолько очевидным, и, возможно, меня ещё не успели поймать с поличным.

Оставалось лишь одно: бегство. Это было то самое верное и проверенное решение, которому необходимо следовать. Но мне не хотелось. Сердцу не прикажешь, но я не перестану пытаться подчинить его разуму.

Отдалиться чтобы не сближаться. Всё просто. Я закрываю глаза, и, выдержав минуту, слегка приоткрываю их снова. Сейчас будет слишком светло, поэтому я готовлю себя и инстинктивно морщусь. Напрасно, ведь меня окутала темнота. Почему?

Нахожу себя на кровати, с головой накрытая одеялом. Тело одновременно пробирает дрожь и холод, хоть мне и тепло. Я не одна? Твержу себе твердое «нет» в ожидании худшего.

Я сомкнула глаза, привыкая к полной тишине. Теперь я слышала даже то, как идут стрелки часов на стене. Нарочно сбавляю дыхание, с осторожностью прислушиваюсь и замираю. Почти перестаю дышать, а сердце и вовсе не бьется.

Зато чужое сердцебиение отдает стуком в ушах. Я ощущаю теплую ладонь, которая ловко скользит под ткань моей футболки, нащупывает спину и проходится вдоль лопаток. Вперёд, назад, обводит позвоночник, слегка сжимает кожу и поглаживает талию. Аккуратно, лишь бы не спугнуть. Я с трудом выдыхаю.

Словно во сне, я погрузилась на самое дно, но беда в том, что я вовсе не пытаюсь выкарабкаться. Тону всё глубже, стараясь успокоить дыхание, расслабиться. Видимо, не могу.

Сердце пропускает удар, как только я ощущаю острые ногти, узорами разрисовывающие мою спину. Она снова рядом, снова чрезвычайно близко, под самой кожей, в самых недрах сердца.

Не в силах даже шелохнуться. Я припечатана к кровати, где лежу с той, с кем обещала впредь не иметь ничего общего.

Мы не были похожи друг на друга. Я считала себя оптимисткой до костей, которая скрепляла одного с другим, третьим, десятым, с горящими глазами и улыбкой до ушей. Иногда могла быть суровой, но справедливой, наблюдательной: я улавливала сигналы других и не спешила с доверием. Не скажу, что и она встречала людей с распростертыми объятиями, но из нас двоих лишь она отличалась наивностью. А со своей угрюмостью, ещё была далека и от оптимизма.

На следующий день она задала мне вопрос:

— Любить или быть любимой?

— Любить. — отвечаю я.

— Почему?

— Это гадко, когда ты не любишь. Не можешь себя заставить, не можешь полюбить, не можешь ничего. А когда любишь сам...

— ...То страдаешь.

Я киваю.

— Это означает, что ты умеешь любить.

Любить. Мой выбор был таковым из-за него. Он научил меня любить и не бояться это показать, не прятаться. Моей ошибкой было довериться ему, но, будь шанс, я бы доверилась ещё раз. Вновь держалась бы с ним за руки, слушала его голос, наблюдала за ним, за тем, как холодный ветер играет с его волосами.

Её же я любила совершенно по-другому, как слепого котенка, которого нужно направлять, подсказывать дорогу и быть рядом. Она не просилась ко мне в сердце, а ждала разрешения. А я все не решалась впускать, и, хоть он и научил меня не бояться этого, после него я твердо решила больше не изливать душу.

Я превратила её объятья в рутину, слова в пыль, а касания — в шутку. Как же ослабло моё сердце, с такой легкостью поддавшись на уловки разума. Теперь у руля была моя здравая часть, холодный рассудок, который пришёл тогда, когда я меньше всего его ждала. Я лично наблюдала за тем, как она замерзает без тепла, но никто так и не попытался согреть меня. Отдавать что-то безвозмездно — тяжелее всего.