Глава 6: Разорванная Цепь
Воздух в крошечном женском туалете сгустился до предела, пропитанный хлоркой, паникой и электричеством невысказанного кошмара. Феликс прижался спиной к заблокированной двери, его глаза, широко раскрытые, были полны животного ужаса, а пальцы судорожно впились в светлые волосы. Он смотрел на Хёнджина не как на незнакомца, а как на пришельца, явившегося из самых темных глубин его подсознания.
«Картинки… обрывки… ТРАВА… МОСТ… ТВОИ РУКИ…» – его голос сорвался на хриплый шепот, каждое слово давило на Хёнджина, как гиря. «Что… что ты со мной сделал?!»
Кулон на его шее все еще слабо пульсировал тусклым серебристым светом, как зловещий маяк в этом внезапном хаосе. Хёнджин стоял у раковины, парализованный. Шум воды казался оглушительным грохотом. Он видел, как реальность Феликса трещит по швам, и понимал – это его вина. Его присутствие, его проклятые сны врывались в чужую жизнь, ломая ее.
«Я…» – попытался начать Хёнджин, но язык был ватным. Страх душил горло. Страх быть отвергнутым? Нет. Страх быть *узнанным*. Страх подтвердить этот бред.
Феликс вдруг резко выпрямился. Его лицо исказила не просто боль, а мука человека, которому в голову вбили раскаленный гвоздь. Он вскрикнул – коротко, отрывисто, как от физического удара. Его руки рванулись к шее, не к голове, а именно к кулону. Пальцы сжали серебряный лабиринт с такой силой, что кожа под ними побелела.
«Горит!» – выдохнул он, и в его голосе была агония. «Он… ГОРИТ! Когда ты рядом… он ГОРИТ! И в голове… ТАМ ТЫ! ВСЮДУ ТЫ!»
Это было последней каплей. Или первым прорывом истинного, неконтролируемого инстинкта. Феликс дико рванул цепочку. Тонкое серебро не выдержало – звенья лопнули с тихим, зловещим *звяком*. Он швырнул кулон на кафельный пол перед ногами Хёнджина, как раскаленный уголь.
«ВОТ! ВОЗЬМИ!» – закричал он, голос сорвался на истерическую ноту. «ВОЗЬМИ ЭТО… ЭТО… ЧТО ЭТО?! ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ!»
Кулон упал, отскочил и замер. Мерцание погасло мгновенно. Он лежал просто куском холодного металла. Но эффект был мгновенным. Феликс замер, тяжело дыша. Дикий ужас в его глазах начал сменяться шоком, затем полной, оглушающей растерянностью. Он смотрел то на Хёнджина, то на кулон на полу, то на свои дрожащие руки, как будто не понимая, где он и что только произошло. Поток кошмарных образов, похоже, отступил так же резко, как и появился.
Тишина повисла тягучая, неловкая. Шум воды из крана казался теперь неприлично громким. Хёнджин машинально наклонился и поднял кулон. Металл был холодным, инертным. Но в ладонь ударила волна… чего? Знакомости? Той самой, что он чувствовал во снах? Или это было воображение? Он сжал его в кулаке, чувствуя острые грани, впивающиеся в кожу.
Феликс медленно сполз по двери, опустившись на корточки. Он закрыл лицо руками, его плечи слегка тряслись. Не от рыданий, а от глубочайшей дезориентации и остатков адреналина. Когда он наконец поднял голову, в его глазах была пустота. Та самая, привычная Хёнджину пустота незнакомца. Но теперь она была окрашена страхом. Страхом перед *ним*.
«Кто вы?» – прошептал Феликс, его голос был хриплым, сломанным. «Что… что это было? Что вы сделали?»
В этот момент снаружи послышались возня, голоса и сильный удар по двери. Что-то тяжелое откатилось.
«Эй! Там кто есть? Извините, шкаф поехал!» – прокричал чей-то молодой голос (Джисон!).
Дверь туалета с скрипом поддалась и распахнулась. В проеме стояли Джисон, с торжествующим видом и телефоном в руке (явно снимал процесс «спасения»), и Чонин, с сияющими глазами и блокнотом наготове.
«Свободу узникам реальности!» – возвестил Чонин, размахивая рукой. Его взгляд скользнул по бледному, опустившемуся на пол Феликсу, по Хёнджину, сжимающему кулон, по общему состоянию паники и разрухи. «Оооо, драма! Настоящая, сочная драма! Катарсис в четырех стенах!»
Джисон сразу подскочил к Феликсу. «Феликс-хён! Ты в порядке? Выглядишь ужасно! Что случилось?» Он бросил подозрительный взгляд на Хёнджина.
Феликс с трудом поднялся, опираясь на стену. Он избегал смотреть на Хёнджина. «Я… я не знаю. Мне… плохо стало. Душно». Он провел рукой по лицу. «Пойдем, Джисон. Пожалуйста».
Хёнджин стоял как истукан, кулон все еще зажатый в кулаке. Он видел, как Феликс пытается уйти, спрятаться, стереть этот ужасный эпизод. И что-то внутри него сломалось. Терять ему было нечего. Только призрака из снов, который теперь боялся его в реальности.
«Феликс», – его голос прозвучал хрипло, но громко в тишине коридора. Феликс замер, не оборачиваясь. Джисон и Чонин затаили дыхание.
«Ты спрашиваешь, кто я», – Хёнджин сделал шаг вперед. «Я… я человек, который видит тебя каждую ночь. Во сне. Уже больше года».
Феликс медленно обернулся. В его глазах не было уже ужаса. Было недоверие. Граничащее с презрением. «Что?»
«Мы… разговариваем», – Хёнджин говорил с трудом, слова шли рвано, как из рваной плоти. «Гуляем. На мосту. У реки. Где сакура… хотя ее там не должно быть». Он видел, как Феликс бледнеет. «Ты… ты носишь этот кулон. И всегда трогаешь его, когда волнуешься. Или когда… когда начинаешь забывать. Меня». Он сжал кулон в руке сильнее. «Мы… мы целовались. Там. Под мостом. В траве. Твоя кожа… она пахнет солнцем и… спелой хурмой?» Он замолчал, чувствуя жар на своем лице, стыд и безумие этих откровений. «А потом… ты всегда исчезаешь. Говоришь, что забыл меня. И растворяешься. Каждую ночь. Снова и снова».
Молчание, повисшее после его слов, было громче любого крика. Джисон смотрел на него, как на сумасшедшего, рот приоткрыт. Чонин лихорадочно строчил в блокнот, его глаза горели экстазом. Феликс стоял, абсолютно неподвижный. Его лицо было маской. Но в глазах… в глазах бушевала буря. Неприятие. Сомнение. И… ужасающий проблеск *узнавания*. Он машинально потянулся к шее, где висел кулон, но нащупал только разорванную цепочку. Его рука упала.
«Ты… ты сумасшедший», – наконец выдохнул Феликс, но в его голосе не было силы. Была дрожь. «Это… бред».
«Да! Полный бред!» – подхватил Джисон, пытаясь защитить друга. «Феликс-хён, не слушай его! Пойдем!»
Но Чонин вдруг шагнул вперед, преграждая им путь. Его безумный энтузиазм куда-то испарился. Взгляд стал неожиданно пронзительным.
«Стоп», – сказал он тихо, но властно. «Мы все идем. В кафе. Сейчас. И поговорим. Как взрослые люди, попавшие в… ну, в чертову странную историю». Он посмотрел на Феликса. «Ты хочешь знать, что с тобой? Пойдешь. И ты», – он ткнул пальцем в Хёнджина. «Расскажешь все. Подробно. А вы, – он кивнул Джисону, – свидетели. И молчуны. Пока не скажу». Его авторитет в этот момент был неоспорим.
***
Они сидели в тихом углу небольшой, почти пустой кофейни недалеко от университета. Запах свежемолотых зерен, выпечки и легкой музыки создавали абсурдный контраст с только что пережитым кошмаром. Чонин заказал огромный кувшин самого крепкого кофе и тарелку эклеров «для подпитки мозгов». Джисон сидел рядом с Феликсом, настороженный, как телохранитель. Феликс смотрел в стол, его руки лежали на коленях, пальцы нервно переплетались. Он избегал взгляда Хёнджина. Кулон лежал посередине стола, как немой обвинитель – холодный, темный, инертный.
Хёнджин, под давлением тяжелого взгляда Чонина и собственного отчаяния, начал говорить. Голос был тихим, монотонным. Он говорил о бессоннице. О гиперреалистичных снах, которые начались год назад. О парне со светлыми волосами и печальными глазами, который появлялся в них снова и снова. Об их дружбе, переросшей в нечто большее. О невероятной, болезненной реальности ощущений во сне – запахе травы, вкусе поцелуя, тепле кожи. О кулоне, который Феликс всегда носил и трогал. И об исчезновениях. Каждую ночь. О крике «Я забыл тебя!». О боли, от которой он просыпался с ощущением, что его сердце вырвали.
Он говорил, глядя на кулон, а не на Феликса. Боялся увидеть в его глазах насмешку или ужас. Он рассказал и о вчерашнем дне – о встрече в клубе, о пустоте во взгляде Феликса, о своем пьяном крахе. О том, как Феликс пришел в кошмарный сон *после* их встречи в реале и сказал, что видел его, что ему было больно.
«А потом… сегодня», – Хёнджин сделал паузу, его горло пересохло. «Университет. Туалет. И… то, что случилось. Когда ты снял кулон». Он замолчал. Больше нечего было сказать. Он выложил свою безумную правду на всеобщее обозрение.
Молчание повисло тяжелым покрывалом. Даже Чонин не строчил в блокнот. Джисон смотрел то на Хёнджина, то на Феликса, явно не понимая, верить ли в эту фантастику. Феликс медленно поднял голову. Он не смотрел на Хёнджина. Он смотрел на кулон. Его лицо было пепельно-серым.
«Трава… под мостом…» – он прошептал так тихо, что слова едва долетели. «Я… я видел это. Сегодня. Когда… когда он горел». Он указал на кулон дрожащим пальцем. «И… запах. Не хурмы… а… полыни? И… и твои руки… они…» Он резко оборвал себя, вжавшись в спинку стула, как будто его ударили. Он закрыл глаза, его дыхание стало частым, поверхностным. «Боже… это… это правда? Это не бред?» Он открыл глаза, и в них был не ужас, а глубокая, всепоглощающая растерянность и страх перед этим знанием. «Я… я тебя забываю? Каждую ночь?»
Вопрос повис в воздухе. Ответа на него не было. Только кулон на столе – немой свидетель и, возможно, причина.
Чонин вздохнул, нарушая тишину. «Дети мои… похоже, мы имеем дело с классическим случаем межпространственного разлома памяти, усиленного артефактом неизвестного происхождения». Он ткнул пальцем в кулон. «Этот штука – не украшение. Это замок. Или… ключ. Который кто-то очень не хочет, чтобы вы нашли».
Джисон осторожно потрогал кулон, как будто боялся, что его ударит током. «Феликс-хён… ты его снял. И… сны? Они прекратятся?»
Никто не ответил. Хёнджин почувствовал внезапную, ледяную пустоту в груди. Не боль. Не тоску. Пустоту. Как будто выключили фонтан, бивший годами. Он понял. Понял, еще не дойдя до ночи.
***
Ночь пришла. Хёнджин лежал на своей кровати в темноте. Туман за окном был густым, но городские огни пробивались сквозь него, отбрасывая на потолок призрачные блики. Он не пил снотворного. Не боялся заснуть. Он ждал. Сознание погружалось в темноту медленно, естественно, без привычного рывка в бездну.
Тьма была абсолютной. Безмолвной. Без образов. Без ощущений. Без него.
Хёнджин провалился в сон. Глубокий, без сновидений. Как в могиле. Ни моста. Ни поля. Ни лунного света. Ни золотых волос. Ни теплых губ. Ни боли от потери. Ничего.
Он проснулся утром от звонка будильника. Солнечный свет бил в глаза. Он лежал, глядя в потолок. Тело было тяжелым, но не изможденным. Голова не болела. Он чувствовал… ничего. Пустоту. Такую же, как вчера вечером. Место, где годами жила навязчивая, мучительная связь, было выжжено дотла.
Он встал. Подошел к мольберту. Незаконченный портрет Феликса смотрел на него пустыми глазами. Хёнджин взял кисть. Потом положил обратно. Он не мог. Не потому, что больно. Потому что не чувствовал ничего. Ни боли, ни тоски, ни любви. Только огромную, зияющую пустоту там, где раньше был Феликс. Его Феликс. Пусть призрачный, пусть мучительный, но ЕГО.
Он посмотрел в окно. На туманный, серый город. Феликс был где-то там. Реальный. Живой. И абсолютно чужой. Теперь – навсегда. Кулон лежал на тумбочке, холодный и безжизненный. Ключ? Или замок? Он сломал цепь. И разорвал последнюю нить, связывавшую их миры.
Сны кончились. И с ними кончилось все, что было в них. Хёнджин стоял посреди своей тихой квартиры и понимал, что потерял что-то большее, чем иллюзию. Он потерял свою самую настоящую, самую мучительную, самую единственную любовь. Даже если она была лишь сном. Теперь не было и этого. Осталась только реальность. Холодная. Тихая. И бесконечно одинокая. Он закрыл глаза, но темнота за веками была такой же пустой, как и внутри. Никаких снов. Больше никогда.