Глава 4: Осколки Наяву
Сознание вернулось медленно, неохотно, притащив за собой целый воз боли. Первым делом ударил по черепу молот – тупой, раскаленный, пульсирующий в такт едва уловимому шуму за стеной. Потом пришла тошнота – липкая волна, подкатившая от желудка к горлу, заставившая сглотнуть судорожно и болезненно. Хёнджин открыл глаза, и мир поплыл. Он лежал не на своей кровати. Не на полу у мольберта. Незнакомый потолок, пропахший пылью и чем-то медицинским, сладковатым. Свет из окна бил прямо в глаза, заставляя зажмуриться с тихим стоном.
Он попытался пошевелиться. Каждое движение отзывалось ломотой в мышцах, скрипом суставов. Голова гудела, как улей. Рот был сухим и противным, будто его выстилали ватой, пропитанной спиртом и пеплом. Он с трудом приподнялся на локтях, оглядываясь. Небольшая комната, заставленная стеллажами с книгами по ветеринарии, коробками с лекарствами, аквариумом, где лениво плавали какие-то тропические рыбки. На столе – ноутбук, стопка бумаг, склянки. Диван, на котором он лежал, был жестким, обит грубой тканью. *Комната Минхо. В клинике.*
Воспоминания накатили обрывками, острыми и невыносимыми: грохот клуба, пустой взгляд Феликса, ледяное «приятно познакомиться», туалет, ледяная вода, почти паника, алкоголь – много алкоголя, руки Банчана и Минхо, тащивших его, как мешок… Потом – провал. И сон. Лунное поле. Феликс. Его боль. Его беззвучное «Почему?».
Хёнджин схватился за голову, пытаясь выдавить из себя этот кошмар. Физический и метафизический. Он чувствовал себя вывернутым наизнанку, опустошенным и разбитым одновременно.
Дверь скрипнула. В проеме возник Минхо. Он был одет в темные треники и просторную футболку, в руках – две кружки с паром. Выглядел бодро, но его обычно острый, язвительный взгляд был прикрыт очками, а вокруг глаз легли глубокие тени.
«А, живёхонек», – констатировал он без особых эмоций, шагнув в комнату. Поставил одну кружку на стол рядом с диваном. «Пей. Крепкий, черный, с тремя ложками сахара. Как для пациента после операции. Тебе сейчас именно это и нужно».
Хёнджин с трудом сел, опираясь спиной о стену. Движение вызвало новый приступ тошноты. Он схватил кружку, обжег пальцы, но жажда пересилила боль. Глоток обжигающе горячего, сладкого кофе обжег язык, но принес какое-то подобие облегчения. Хотя бы физического.
«Спасибо», – прохрипел он, голос звучал чужим, избитым.
Минхо присел на краешек стола, снял очки, протер линзы подолом футболки. Его глаза, без прикрытия, были усталыми, но невероятно внимательными. Он изучал Хёнджина, как сложный случай.
«Банчан-хён уехал часа два назад. У него подкаст записывать. Сказал передать, что ты – идиот, но он тебя не бросит». Минхо отхлебнул из своей кружки. «А я… я дежурю тут. Пока не убедился, что ты не отправишься на тот свет в моей подсобке». Пауза. Тяжелая, звонкая. «Рассказывай, что за пиздец вчера случился? С Феликсом.»
Имя прозвучало как удар хлыстом. Хёнджин вздрогнул, кофе расплескался на простыню, оставив темное пятно. Он не смог поднять глаза.
«Он… он не знает меня», – выдавил он сквозь ком в горле. Голос срывался. «Совсем. Как… как незнакомца. Посмотрел и… ничего».
«Охуеть», – сухо прокомментировал Минхо, но в его голосе не было сарказма. Была напряженная концентрация. «И это тебя так выбило? Ты ж говорил, что он просто снится. Вымышленный. Вот и встретил парня, похожего на твою фантазию. Случайность. Совпадение. Кулон тот же – ну, бывает. Почему истерика?»
Хёнджин резко вскинул голову. В запавших глазах вспыхнул озноб, смесь ярости и отчаяния.
«Ты не понимаешь!» – его голос сорвался на крик, заставив Минхо нахмуриться. «Это не "похоже"! Это ОН! Каждая черта! Голос! Даже… даже запах!» Он сжал кружку так, что пальцы побелели. «И во сне… после клуба… он видел меня! Чувствовал! Говорил, что ему было больно! Он спрашивал, кто я! Почему он меня знает?!»
Он замолчал, задыхаясь. Слезы – злые, беспомощные – подступили к глазам. Он сглотнул их, стиснув зубы. Показать слабость перед Минхо… это было невыносимо.
Минхо молчал. Долго. Он смотрел на Хёнджина не с насмешкой, а с пристальным, почти клиническим интересом. Его пальцы барабанили по крышке ноутбука.
«"Больно смотреть на тебя", – тихо процитировал он слова Хёнджина из туалета. – Это он тебе сказал? Вчера? В реале?»
Хёнджин покачал головой, уткнувшись взглядом в темное пятно от кофе. «Нет. Во сне. После… после того, как мы встретились. Он… он как будто почувствовал что-то. Сквозь сон».
Минхо свистнул тихо, почти восхищенно. «Ебать… Двусторонняя связь. Интересненько». Он встал, прошелся по маленькой комнате. «Значит, твой сонный парень – реальный пацан, бариста. Но он тебя не помнит в реале. А во сне… он тебя знает? Чувствует? И теперь, после встречи, он сквозь сон почувствовал боль от того, что видел тебя в клубе?»
Хёнджин кивнул, не в силах говорить. Картина лунного поля, боль в глазах Феликса, его дрожащая рука… Это было ярче, чем вчерашний вечер в "Echo".
«И кулон», – добавил Минхо, остановившись перед ним. «Он его носит. Говорит, "приснился". А ты его рисовал задолго до того, как встретил Феликса в реале. Так?»
Еще один кивок.
Минхо наклонился, его лицо оказалось совсем близко. Глаза, обычно насмешливые, горели странным, почти фанатичным интересом.
«Хёнджин. Ты уверен, что это *ты* его придумал?» Он сделал паузу, давая словам проникнуть глубже. «Может, это *он* тебе снится?»
Вопрос повис в воздухе, тяжелый и невероятный. Хёнджин замер. Его собственная теория – галлюцинации, плод бессонницы и одиночества – трещала по швам. А что, если…? Что, если связь шла не от него? Что, если Феликс был источником? Что, если этот кулон… был ключом?
Прежде чем он успел что-то сказать, раздался резкий, навязчивый звонок его телефона. Он лежал где-то в складках простыни. Хёнджин с трудом нашел его. На экране – имя "Чанбин". Он сглотнул, нажал на громкую связь.
«Алло?» – его голос все еще хрипел.
«ХЁНДЖИН! ТЫ ГДЕ, МАТЬ ТВОЮ?!» – в трубке рявкнул знакомый громовой голос Чанбина, перекрывая фоновый шум – явно он был в студии или на репетиции. «Банчан-хён звонил! Сказал, ты вчера чуть не помер! Ты вменяем?»
«Я… я у Минхо», – пробормотал Хёнджин, морщась от громкости. «Живой. Почти».
«Слава Будде! Слушай, срочно! Ты вообще помнишь, что сегодня у тебя разбор полетов в универе? Собрание у декана! По поводу твоих… эээ… "пропусков по состоянию здоровья"?» – Чанбин понизил голос. «Там этот засранец Ким, из методического отдела, уже точит ножи. Говорит, ты нестабилен, студентов запугиваешь своими депресняками. Банчан прикрывает, но тебя ОБЯЗАНЫ видеть! Лично! Сегодня! В 11!»
Хёнджин ощутил, как новая волна тоски и паники накрывает его. Университет. Собрание. Разборки. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Или обратно в сон. Туда, где был Феликс, пусть даже с болью.
«Чанбин… я не могу…» – начал он.
«МОЛЧАТЬ!» – рявкнул Чанбин. «Я не могу сорваться, у меня запись! Но я всё устроил! К тебе уже выехал Чонин! На своем адском тарантасе! Он тебя подцепит у Минхо и довезет до универа как принца! Ты слышишь? В 11! БЫТЬ! И не выглядеть как смерть! Выпей кофе! Умойся! Зашей рваную душу на живую нитку! ПОНЯЛ?!»
«Понял», – прошептал Хёнджин, чувствуя, как последние силы покидают его.
«Отлично! Держись!» – Чанбин бросил трубку.
Хёнджин опустил телефон. Он посмотрел на Минхо. Тот стоял, скрестив руки, с каменным лицом.
«Университет?» – уточнил Минхо.
Хёнджин кивнул. «Собрание. Могут выгнать».
Минхо хмыкнул. «Ну что ж… Придется зашивать душу, как сказал твой крикун». Он указал на дверь. «Туалет там. Холодная вода – твой друг. А я… я пока позондирую почву насчет нашего бариста. Осторожно». В его глазах мелькнул знакомый огонек охотника за тайнами.
Хёнджин кое-как дополз до крошечного туалета при клинике. Умывание ледяной водой было пыткой, но оно немного прояснило сознание. Он посмотрел в зеркало. Отражение было ужасающим: мертвенно-бледное лицо, запавшие, красные глаза с фантастическими синяками под ними, всклокоченные волосы. Он выглядел как человек, переживший крушение поезда. Зашить душу? Скорее, собрать ее по кусочкам с пола.
Он вышел. Минхо протянул ему мятную жвачку.
«Жуй. Хоть запах перебьёшь». Его взгляд скользнул по лицу Хёнджина. «И… постарайся не смотреть им в глаза. Будешь похож на психа. Молчи. Кивай. Пусть Банчан говорит».
За окном послышался оглушительный рёв мотора и визг тормозов. Через секунду в клинику ворвался Хан Чонин. Он был одет в невообразимый клоунский наряд: кислотно-розовые широкие брюки, жёлтую куртку с блестками, на шее – наушники, из которых неслась какая-то бешеная электронная музыка. Его глаза горели нездоровым возбуждением.
«Хёнджин-а! Мой страдающий брат по духу!» – завопил он, раскинув руки. Запах дешевого парфюма и бензина ударил в нос. «Принцесса, твоя карета прибыла! Гони монетку за такси до ада… то есть до универа!»
Минхо скривился. «Чонин, ты опять под чем-то?»
«Под вдохновением, дорогой ветеринар! Под чистым, незамутненным вдохновением Вселенной!» – Чонин крутанулся на месте. «Хёнджин-а, ты просто обязан услышать мою новую идею для пьесы! Там будет сон! И человек из сна! И он РЕАЛЕН! Но его не помнят! А потом…»
Хёнджин почувствовал, как земля уходит из-под ног. Опять. Сны. Реальность. Чонин… он не знал, но его болтовня била прямо в открытую рану.
«Чонин, просто… довези меня», – перебил он, голос был тихим, но в нем прозвучала такая усталая безнадежность, что даже Чонин на секунду притих.
«О… окей, брат», – он кивнул, внезапно став серьезным. «Поехали. Экспресс до высших сфер академического ада!»
Хёнджин кивнул Минхо на прощание. Тот стоял в дверях подсобки, его взгляд был тяжелым и непроницаемым. Он что-то понял. Что-то важное. Но сейчас не до разговоров.
Хёнджин вышел на улицу. Яркий дневной свет ударил в глаза, заставив зажмуриться. У тротуара стояло… нечто. Старый, перекрашенный в ядовито-фиолетовый цвет микроавтобус, украшенный граффити с космическими кораблями и плачущими ангелами. Мотор тарахтел, как неисправный трактор.
Чонин лихо открыл пассажирскую дверь. «Садись, принц! Трон ждет!»
Внутри пахло бензином, старыми сиденьями, жареной курицей (видимо, вчерашний ужин) и… марихуаной? Хёнджин с трудом втиснулся на сиденье, пристегнулся. Чонин прыгнул за руль, врубил музыку на полную катушку – какой-то экспериментальный нойз, от которого вибрировали стекла.
«ПОЕХАЛИИИ!» – заорал он, выжимая сцепление и давая газу.
Микроавтобус рванул с места, подбрасывая на кочках. Хёнджин прижался головой к холодному стеклу. Город мелькал за окном – яркий, шумный, абсолютно чуждый. В ушах ревела музыка Чонина, но в голове звучали другие голоса. Голос Чанбина: *«Не выглядеть как смерть!»* Голос Банчана: *«Ты должен разорвать круг»*. Голос Минхо: *«Может, это он тебе снится?»*
И голос Феликса. Из лунного сна. Хриплый, полный боли: *«Почему ты тоже не знаешь? Или… ты боишься? Боишься меня?»*
Хёнджин закрыл глаза. Он ехал на собрание, которое могло лишить его работы. Он ехал, чувствуя себя выжатым лимоном, с головой, готовой взорваться, и душой, разорванной на части. Но все это казалось мелким, неважным фоном перед главным вопросом, жгущим изнутри: Кто ты, Ли Феликс? И почему наша реальность разбита на осколки снов?