Глава 3: Чужой под кожей
Шум клуба превратился в физическую боль. Каждый удар баса отдавался в висках Хёнджина, как молот по наковальне. Мерцающий свет стробоскопов резал глаза, превращая окружающих в дергающиеся, бесформенные тени. Слова Феликса – «Приятно познакомиться» – звенели в ушах, сливаясь с грохотом музыки в какофонию безумия. Он стоял, прижатый к стене Банчаном, который что-то говорил ему, но звук доходил лишь как глухой гул. Лицо Феликса, такое живое, такое реальное и такое абсолютно чуждое, плыло перед глазами.
«...джин? Хёнджин!» Голос Банчана наконец пробился сквозь шум. Сильная рука сжала его плечо. «Ты белый как мел. Что случилось?»
Хёнджин попытался ответить, но из горла вырвался лишь хрип. Он почувствовал, как подкашиваются ноги, как волна тошноты поднимается от желудка к горлу. Глоток воздуха не помог – в легкие ворвалась лишь тяжелая смесь духов, пота и алкоголя.
«Туалет», – выдавил он, едва шевеля губами. «Сейчас… вернусь».
Он не стал ждать ответа, просто рванул сквозь толпу, отталкивая танцующие тела, спотыкаясь о ноги, не видя ничего, кроме мерцающего указателя «WC». Дверь туалета стала спасением. Он ворвался внутрь, едва не сбив с ног парня у писсуара, и бросился к раковине.
Туалет был относительно тихим островком. Гул музыки сюда доносился приглушенно, как отдаленный гром. Воздух пах дезинфекцией, дешевым одеколоном и мочой. Хёнджин схватился за края холодной фарфоровой раковины, судорожно глотая воздух. В зеркале перед ним отразилось лицо призрака – мертвенно-бледное, с расширенными зрачками, по которому струился холодный пот. Он выглядел так, будто только что увидел дьявола.
«Черт… черт возьми…» – прошипел он сквозь стиснутые зубы, сжимая раковину так, что пальцы побелели. *Он реальный. Он здесь. И он не знает меня. Совсем.* Мысль билась, как пойманная птица, о стенки черепа. *Как? Как это возможно?*
Он резко открыл кран. Ледяная вода хлынула с шумом. Он сунул руки под поток, потом схватил горсти воды и стал ожесточенно хлестать себе в лицо. Холод обжег кожу, заставил вздрогнуть. Он повторял снова и снова, пытаясь смыть ощущение нереальности, смыть следы кошмара, который почему-то стал плотью и кровью. Вода стекала по лицу, смешиваясь с потом, заливая шею под воротник водолазки. Он задыхался, глотая воздух ртом, чувствуя, как дрожь сотрясает все тело изнутри.
Вода не помогала. Образ Феликса – его пустой, вежливый взгляд – стоял перед ним четче, чем его собственное отражение в запотевшем зеркале. Хёнджин уперся лбом в холодное зеркало, чувствуя, как стекло впитывает жар его кожи. Закрыл глаза. *Что делать? Что сказать?* Подойти и закричать: «Ты являешься мне каждую ночь! Мы целуемся, мы почти занимаемся любовью, а потом ты забываешь меня и растворяешься!»? Его сочтут сумасшедшим. Или опасным. Минхо, Банчан… они не поймут. Не могут понять.
Дверь туалета открылась с легким скрипом. Хёнджин не обернулся, надеясь, что это кто-то чужой, кто быстро сделает свои дела и уйдет. Но шаги остановились неподалеку. Он почувствовал чье-то присутствие спиной. И запах. Не дезинфекция и не одеколон. Что-то легкое, сладковатое… ваниль? Или миндаль? Знакомый запах. Из снов.
Хёнджин медленно поднял голову от зеркала. В отражении, чуть смазанном каплями воды и пара, стоял он. Ли Феликс. Он смотрел на Хёнджина с легким, неловким беспокойством. Его карие глаза в тусклом свете туалетных ламп казались больше, глубже. На нем все та же серая футболка, кулон-лабиринт тускло поблескивал на шее.
«Эм… вы в порядке?» – спросил Феликс. Его голос был тихим, почти заглушаемым гудением вытяжки, но Хёнджин услышал каждое слово. Тот же тембр. Та же легкая хрипотца. Но интонация – осторожная, вежливая, обращенная к незнакомцу. «Вы выглядите… не очень хорошо».
Хёнджин резко обернулся, отпрянув от раковины. Вода капала с его подбородка на пол. Он впился взглядом в Феликса, пытаясь найти хоть что-то – искру, тень, дрожь ресницы. Любой намек на то, что это не просто случайный парень из клуба. Феликс слегка отступил под этим интенсивным, почти болезненным взглядом. Его брови слегка сдвинулись, в глазах промелькнуло недоумение и… настороженность? Он машинально коснулся кулона.
«Я…» – начал Хёнджин, но голос предательски сорвался. Комок встал в горле. Он попытался сглотнуть, но не смог. Слова, которые он хотел выкрикнуть, застряли где-то в груди, превращаясь в немой крик. Он мог только смотреть. Смотреть на эти губы, которые во сне шептали его имя как молитву. На эту шею, которую он целовал под мостом. На эти руки, которые касались его с такой нежностью и страстью. Все было здесь. Все было реальным. И все было настолько чужым, что от этого хотелось выть.
Феликс нахмурился сильнее. Он сделал еще один маленький шаг назад, ближе к двери. Его тело напряглось, готовое к отступлению. «Может, вам помочь? Позвать ваших друзей? Минхо-хён или…»
В этот момент дверь туалета распахнулась с силой. В проеме возник Минхо. Его острый взгляд мгновенно снял ситуацию: Хёнджин, мокрый, дрожащий, с безумным взглядом; Феликс, настороженный и готовый к бегству.
«А, вот ты где!» – Минхо голос громко перекрыл гул вытяжки. Он шагнул внутрь, широко улыбаясь, но его глаза были жесткими, как сталь. Он ловко встал между Хёнджином и Феликсом, слегка развернувшись спиной к последнему, как бы заслоняя Хёнджина. «Хёнджин-а, друг! Банчан-хён ищет тебя! Говорит, нашел того самого диджея, о котором рассказывал! Срочно!» Он хлопнул Хёнджина по плечу с такой силой, что тот пошатнулся, и тут же обхватил его за талию, фактически вытаскивая из туалета. «Извини, Феликс!» – бросил он через плечо, уже выходя. – «Наш художник перебрал немного с вдохновением, ха-ха! Продолжай веселиться!»
Дверь захлопнулась. Хёнджин позволил Минхо буквально тащить себя по узкому коридору обратно к грохоту зала. Он оглянулся лишь на мгновение. Через маленькое окошко в двери туалета он увидел, как к Феликсу подскочил Джисон, что-то оживленно говоря и показывая на телефон. Феликс обернулся к нему, его настороженное выражение сменилось привычной вежливой полуулыбкой. Он кивнул Джисону, уже забыв о странном мокром парне в туалете. Совсем забыв.
Минхо втащил Хёнджина обратно в адский гул зала, к их столу. Банчан встал при их появлении, его взгляд мгновенно прочитал состояние Хёнджина.
«Что случилось?» – спросил он, перекрывая музыку.
«Ничего!» – рявкнул Минхо, усаживая Хёнджина на диван. «Наш гений просто перегрелся! Нужно охладиться!» Он схватил со стола первую попавшуюся бутылку – какую-то сладкую, крепленую дрянь – и налил полный стакан. «На, пей! Освежит!»
Хёнджин не сопротивлялся. Он взял стакан дрожащими руками. Сладковато-химический запах ударил в нос. Ему было все равно. Он залпом опрокинул содержимое в горло. Жидкость обожгла пищевод, ударила в голову тупой волной. Кашель вырвался сам собой, слезы брызнули из глаз. Но внутри что-то ослабло. Острая кромка паники притупилась.
«Еще», – хрипло сказал он, протягивая пустой стакан Минхо.
Минхо и Банчан переглянулись. Банчан открыл рот, вероятно, чтобы остановить, но Минхо быстрее. Он снова налил. «Правильно! Раз пришел в клуб – веселись!»
Второй стакан пошел легче. Третий – еще легче. Хёнджин пил все, что ему подносили: горькое пиво, сладкие коктейли, непонятные шоты. Он пил, чтобы затопить этот невыносимый парадокс: Феликс здесь, в десяти метрах, смеется над шуткой Джисона, отбивает такт ногой. Феликс реален. И Феликс его не знает. Он пил, чтобы сжечь воспоминания о тепле его кожи во сне. Чтобы стереть вкус его поцелуя. Чтобы убить надежду, которая, несмотря ни на что, поднимала свою уродливую голову: *а вдруг он вспомнит?*
Музыка стала громче, но как-то дальше. Свет стробоскопов превратился в цветные разводы. Танцующие тела слились в калейдоскоп абстрактных форм. Звуки голосов – Банчана, Минхо, чьих-то еще – доносились как из-под воды. Он видел, как Феликс встал с дивана и пошел к танцполу с Джисоном. Его движения были плавными, естественными. Он улыбался. Улыбался Джисону. Улыбался миру, в котором не было Хёнджина.
«Еще», – пробормотал Хёнджин, нащупывая стакан на столе. Его рука промахнулась, опрокинула пустую бутылку. Она со звоном покатилась по полу.
«Хёнджин, хватит», – голос Банчана пробился сквозь вату в ушах. Твердый. Отеческий. Рука легла на его плечо.
Хёнджин отмахнулся. «Отстань!» – его собственный голос показался ему чужим, сиплым. «Я… я веселюсь!» Он попытался встать, чтобы пойти к бару самому, но мир резко наклонился. Пол поплыл ему навстречу. Сильные руки Банчана поймали его, усадили обратно.
«Все, точка», – услышал он сквозь звон в ушах. «Минхо, помоги. Выносим его. Сейчас».
Хёнджин попытался протестовать, но его язык заплетался, слова слипались. Его подняли под руки. Ноги не слушались, волочились по липкому полу. Проходя мимо танцпола, он на мгновение увидел Феликса. Тот танцевал с закрытыми глазами, слегка покачиваясь, его светлые волосы падали на лоб. Капля пота скатилась по его виску. Он выглядел… свободным. Счастливым? В своем мире. Без Хёнджина.
*Я для него призрак*, – промелькнула мысль, острая и ясная сквозь алкогольный туман. *Призрак из чужого сна.*
Потом его вытащили на холодный ночной воздух. Резкий контраст заставил закашляться. Его посадили на заднее сиденье машины Банчана. Кто-то пристегнул ремень. Двери захлопнулись. Тишина после клубного ада была оглушительной. Мотор заурчал. Машина тронулась.
Хёнджин прислонился головой к холодному стеклу. Городские огни за окном плыли в слепящих разводах. Тошнота подкатила с новой силой, но ему было все равно. Он чувствовал только тяжесть в каждой клетке тела, вату в голове и ледяную пустоту в груди, куда больнее, чем от самого крепкого алкоголя. Он закрыл глаза, пытаясь отгородиться от реальности, которая оказалась страшнее любого кошмара.
Темнота за веками сгущалась, неся с собой не забытье, а обещание. Обещание возвращения туда, где Феликс его знал. Где он был нужен. Где он был любим. Пусть это была ловушка. Пусть это была пытка. Но это был *его* Феликс.
Алкоголь и истощение сделали свое дело. Сознание сползло в бездну быстрее, чем он успел испугаться. Падение было стремительным. Мир машины, Банчана, Минхо – все растворилось.
***
Он очнулся не на мосту и не на чердаке. Он стоял посреди бескрайнего поля, залитого лунным светом. Высокая серебристая трава шуршала под ногами, касаясь колен. Воздух был чистым, холодным, пахнущим полынью и чем-то неизвестным, звездным. И перед ним – Феликс.
Он стоял в нескольких шагах, спиной к Хёнджину, глядя на огромную, висящую низко над горизонтом луну. Он был в простой белой рубашке, босиком. Его светлые волосы казались почти белыми в лунном свете. Он не оборачивался, но Хёнджин знал – он чувствует его присутствие.
«Ты пришел», – сказал Феликс тихо, не поворачиваясь. Его голос звучал иначе. Глубже. Тревожнее. Без той плоской вежливости из клуба. Это был голос из их снов.
Хёнджин не ответил. Он сделал шаг вперед. Трава шуршала громче. Феликс наконец обернулся. Его карие глаза в лунном свете казались бездонными, полными незнакомой Хёнджину боли и… страха? Он смотрел на Хёнджина не с пустотой, а с мучительным узнаванием.
«Там… там был ты?» – спросил Феликс, его голос дрогнул. Он сделал шаг навстречу. «В том шумном месте? Среди огней? Я… я видел тебя. Ты смотрел на меня. И мне…» Он прижал руку к груди, к месту, где должен был быть кулон, но его не было. «Мне было так больно. Как будто кто-то вырвал что-то. Как будто я… забыл что-то очень важное. Снова».
Хёнджин замер. Сердце бешено заколотилось. *Он видел меня? Он чувствовал?*
«Феликс…» – имя сорвалось с губ шепотом, полным надежды и отчаяния.
Феликс приблизился еще на шаг. Теперь их разделяло меньше метра. Лунный свет падал на его лицо, подчеркивая бледность, тени под глазами. «Кто ты?» – прошептал он. В его голосе не было враждебности. Только растерянность и та же невыносимая боль, что была на чердаке. «Почему ты здесь? И почему… почему я чувствую, что знал тебя всегда? Что ты… часть меня?»
Он протянул руку, медленно, неуверенно, как будто боясь, что Хёнджин растворится. Его пальцы дрожали.
Хёнджин не дышал. Он смотрел на эту руку, на лицо, искаженное мукой непонимания. Его собственные руки сжались в кулаки. Он хотел крикнуть. Хотел схватить его. Объяснить. Но страх был сильнее. Страх, что это мираж. Что он снова исчезнет. Как в клубе. Как всегда.
Он сделал шаг назад. В лунном свете его лицо было искажено собственной болью и страхом.
Увидев это движение, Феликс замер. Его рука опустилась. В его глазах мелькнуло что-то ужасное – понимание отвержения. Глубокая, первобытная рана. «Ты… ты тоже не знаешь?» – его голос сорвался на хрип. «Или… ты боишься? Боишься меня?»
Хёнджин не смог ответить. Он мог только смотреть, как надежда гаснет в глазах Феликса, сменяясь все той же, знакомой до боли, ледяной пустотой. Пустотой, которая теперь была в них обоих.
Лунный свет вдруг померк. Поле начало растворяться в серой мгле. Феликс стоял, глядя на него, и его фигура становилась прозрачной, призрачной. Но в последний момент, прежде чем исчезнуть полностью, его губы шевельнулись, сложившись в беззвучное слово, которое Хёнджин все же прочел:
Почему?
Потом осталась только тьма. И звонкий, навязчивый звук будильника. Где-то в реальности.