everything has its time
Марсель
Последующие три дня в Италии мы силком, но заставляли себя вылезать из постели, чтобы посетить максимум экскурсий: на Помпеи ушел целый день, — и под вечер мы были такими уставшими, что вместе заснули в гамаке в саду, листая фотографии на планшете и слушая шум залива. Второй день мы потратили на экскурсию в открытом двухэтажном автобусе к достопримечательностям Флоренции, Рима и Неаполя, — а на вечер была запланирована опера.
Кэт была прекрасна в своем новом бледно-розовом костюме, — состоящем из длинной юбки с разрезом и коротким топом на тонких бретельках, — чем привлекала к себе обильное количество мужского внимания, которое меня бесило. Представление ей нравилось, хотя мне показалось довольно-таки слабым — и на Кэт оно действовало самым, что ни на есть усыпляющим образом. Это меня откровенно смешило, но, в то же время, сердце наполнялась смутной и прекрасной нежностью, таким тонким и естественным чувством.
Я улыбался, смотря, как глазки её прикрываются за биноклем, вторая рука непроизвольно соскальзывает с моего бедра туда, куда не нужно, и вся она обмякает и начинает теснее прижиматься к моему плечу.
— Кэт... Кэт. — Мягко позвал я. Она тут же открыла глаза и зажала моё колено, отстраняясь. Поспешно, сонно и оттого неловко убрала бинокль от лица. — Доброе утро, ценительница великих искусств. — Я с трудом сдерживал смех, вызванный не только её комичным выражением, но и умилением.
— Не смешно... — Тихо захихикала она мне на ухо и прикусила мочку, положила локоть мне на плечо. Медленно потирая пальчиками переносицу, она пробормотала. — Мы здесь как, до конца будем сидеть? Боюсь, что не выдержу...
— О, кошка... это ещё что? Вот если ты будешь сидеть до моего конца, ты просто...
— Марсель! — Шикнула она и закусила мне кожу на шее. Послышалось недовольное бурчанье через стенку, — рассмеялся я слишком несдержанно и не по-светски.
— Я ведь говорил, что в «Ла Скала» надо приходить только в те дни, когда они ставят классику... Но ты была слишком упряма. — Прошептал я ворчливо. Она заломила идеальную бровь.
— А вдруг мне хотелось чего-нибудь другого? — Двусмысленно произнесла она. — Ты помнишь... Помнишь, как впервые дотронулся меня в подобной ложе?
Голос звучал её хрипло, тихо и сладко, как мёд. Ох, мисс Рид, вы умеете меня отвлечь.
Я только и мог кивнуть, как зачарованный. Кэт взяла меня за руку, а после направила через вырез к оголённой коже её лона. Трусики были совсем узкими и тонкими, вследствие чего, с одного взгляда на юбку казалось, что там ничего нет, но... Кэт нужно было меня добить.
Благодаря моему прикосновению, которое перешло в ритмичные и частые движения пальцев, наш поход в оперу закончился её бурным экстазом. У меня уже было лучшее театральное представление, а теперь «список прекрасных вечеров» дополнил и поход в оперу.
На третий день мы с головой погрузились в созерцание прекрасных видов Доломитовых Альп, добравшись до провинции Беллуно на вертолёте. Пилотировал я, в компании своего хорошего друга и помощника Умберто.
Зелёные равнины, раскинувшиеся для нашего созерцания, буквально сверкали, как россыпь драгоценных камней, а роскошь возвышающихся зубчиков Альп завораживала. Кэтрин бегала по изумрудной траве, глубоко вдыхая чистый воздух, — то поднимаясь на вершину, то скатываясь вниз, она влекла меня за собой. Солнце было теплым и ласковым, а воздух пропитывал самые бескислородные участки тела. Кэт раз сто мне намекнула, что у нас должен быть дом здесь. Признаться, об этом я начал мечтать ещё с первого приезда в Беллуно, состоявшегося где-то лет семь назад... Это было так давно, как будто в другой жизни. Но, в то же время, я помню это отчетливо, словно и не было всех этих дней, отлучивших меня на расстояние «триста шестьдесят пять умноженное на семь».
Пока Кэтрин доедала ризотто в уютном кафешке, я подошёл к местному жителю и поинтересовался на итальянском: можно ли здесь купить недвижимость? Сеньор Ривальди, владелец, сказал, что жилье здесь — «будет не из самых дешевых покупок, скорее — наоборот, но это того стоит». Это я знал изначально. Речная вода в здешних лесах кристальная, равнины — только и предназначены для созерцания, а небо час от часа приобретает настолько разные оттенки, будто кто-то брызгает на него из палитры. Так что, да... Это правда того стоит.
Ривальди провёл нас к милому, одноэтажному и крупному домику на некоем подобие утёса, с высоты которого можно было окидывать, поглощать и впитывать по капле красоту, от которой болели глаза.
Здесь, в этом «произведении искусства с открытой верандой» постоянно дежурил дед хозяина, веселый итальянец Джорджи Лакелли, которому Кэт буквально вскружила голову с первого взгляда. Вот ведь грязный итальяшка! Это было особенно заметно, когда она заговорила своим сладким голоском, и, видимо, на удивление самой себе, как настоящий риелтор. Если бы Гленн Рид слышал, что сейчас вылетает из красивых губ его доченьки, он бы обалдел также, как если бы услышал, какие стоны я вызываю... Кхм, ладно. Сейчас не об этом...
Я словил себя на мысли, что у мисс Рид в голове был закреплён список разных, — прямых и каверзных, заученных и профессиональных вопросов, которые я бы, ну, никогда не додумался задать, выбирая дом! Когда мы вышли, осмотрев его изнутри с нескрываемым восторгом, — я, признаться, правда восторгался и мало вникал в эту риелторскую чушь, — Кэт шепнула мне, что «влюбилась», и я облегченно выдохнул. Моя Кэт вернулась! Риелторская дочка ушла! Я нарочно «напрягся», с трудом сдерживая смех:
— В Джорджи влюбилась? — с «настороженностью» спросил я.
— В этот дом! — Кэт легонько шлёпнула меня по плечу, — дерзко и игриво, прекрасно зная, что я шучу. Мы не выдержали и поддались порыву расхохотаться.
Я кружил её, мчась по гладкой, как шёлк, траве: она издавала громкие и радостные звуки. Кэт счастлива со мной, как и я с ней. И чтобы услышать эти восклицания снова, увидеть эти сверкающие бирюзовые глаза, я решил не тянуть с домиком в Беллуно...
Да, мы в тот же день вернулись на вертолёте к Везувию, в нашу милую и одинокую крепость, однако следующим же утром, пока она нежилась постельке с книгой Анаис Нин и ничего не подозревала, я уже готовил договор, и по окончании не смог не показать его ей, при этом произнеся:
— Теперь в Италии у нас будет два дома. — Ответ был — визг, который действительно стоит услышать.
Последний день в этой прекрасной стране мы провели, нежась в горячей джакузи на балконе и слушая музыку, а вечером — гуляли по Неаполитанской набережной, смотрели на праздник посвящённый юбилейной дате Марчелло Мастроянни — прекрасного актёра, которого она назвала моим дальним предком из-за внешней схожести, — и съели, кажется, килограмм мягкого мороженого, которое в Италии было принято считать самым вкусным из десертов.
Когда ночью мы вернулись в нашу башню, то Кэт беспрекословно раздела меня... и затащила купаться в ванну. Держалась она невероятно стойко, когда я массировал её лопатки, плечи, спину... Но когда мои руки заскользили ниже, она поспешила выпроводить меня и пояснила это тем, что хочет мне кое-что показать. «Господи, что я ещё у тебя не видел?» — не подумав, я задал этот вопрос вслух, из-за чего получил смачный шлепок по заднице. Это заставило меня широко улыбнуться. Она также неравнодушна к моей пятой точке, как и я к её... М-м-м...
Так, всё.
Я взял книгу Анаис Нин с тумбочки, открыл на заложенной Кэтрин странице. Она читала рассказ... о Марселе. Я улыбался, вчитываясь в строки:
«Тут Марсель спросил меня, был ли он хорошим любовником в самый первый раз, когда мы пришли к нему домой.
— Ты был хорошим любовником, Марсель. Мне понравилось, как ты держал меня обеими руками за ягодицы. Ты держал их крепко, как будто хотел съесть. Понравилось мне и то, как ты держал в ладонях мое лоно. Так уверенно, так по-мужски. В тебе есть что-то от пещерного жителя.
— Почему женщины никогда не рассказывают мужчинам ничего подобного? Почему женщины всегда делают из этого такую большую тайну? Им кажется, что они тем самым выдают тайну своей привлекательности, но ведь это не так. А ты говоришь именно то, что чувствуешь. Это замечательно.
— Я верю в то, что это нужно высказывать. Таинственного и так предостаточно, оно не помогает нам в минуты близости. Объявлена война, и многие погибнут в неведении, потому что не отваживаются говорить об эротике. Это смехотворно.
— Я вспоминаю Сен-Тропе, — сказал он. — Наше лучшее лето».
Я подумал о том, что было бы неплохо показать ей во Франции — за исключением Марселя и Парижа с его Мулен Ружем, — ещё и Сен-Тропе: пляжи, коктейли, бутики. Там они, что надо.
Когда, наконец, я услышал шаги со стороны ванной, то глубокий, облегченный выдох сошёл с губ, которые тронула улыбка, и тут же замерла. Да, моё лицо, видимо, может за секунду сменить тысячу выражений, если не больше. Это было неудивительно, ведь Кэт...
Кэтрин пришла ко мне в своём плаще выпускницы, — судя по выпирающим соскам, — одетым на её голое красивое тело. Волосы Кэт — мокры и распущенны, как и она сама. Её движения, которые она выполняла, эротично танцуя под «Drunk in love», сводили меня с ума. Я помню, как сел на постели, как она следом забралась на неё и танцевала, смотря на меня сверху вниз и довольно виляя бёдрами.
— Ты сказал, что мой плащ выпускницы тебя возбуждает... — Хриплым шёпотом сказала она, продолжая плавно двигаться и шумно дышать.
— Да. Мне так хочется заглянуть, что под ним... — Я прохрипел это осевшим голосом и раздвинул полы плаща, проникая головой к её бедрам, медленно двигаясь между ногами к заветной цели, аромат которой дурманил.
Кэтрин села на меня. Мне на лицо. Мой язык прижимался к выпирающему бугорку влажного клитора, и с каждым новым аккордом она всё сильнее и увереннее дёргала бёдрами. Мои руки — ползли под тонкой гладкой тканью по её ягодицам. По её нежным, шелковым ножкам. Ладони так крепко сжимали икры, а она полностью расслаблялась, растворялась, раскрывалась, как майский бутон... Я вылизал её вдоль и поперёк, затем вытащил её мокрое, горячее тело из плаща и вытрахал так, что поджилки тряслись. Наверное, если бы я был её профессором, то пятёрки бы ставил ей именно так. Только ей. И стонала она, признаться, на «отлично».
На следующий день мы проснулись в более, чем в «хорошем настроении». Болтая о пустяках, лёжа в постельке, мы договорились до Франции посетить Англию и задержаться на день — Кэт запала в душу картина Джона Кольера, расположенная в Художественной галерее Аткинсона в Лидсе.
«Лилит».
На холсте изображена красивая обнажённая девушка в объятиях змея. Это изображение было нарисовано на одной из стен улочек в Риме, а когда я сказал, что это - моя любимая художественная работа, и я, живя в Англии, мог часами простаивать перед ней, Кэт тем более вспыхнула ревностным желанием посмотреть на свою, как она выразилась, «рисованную соперницу». Я рассмеялся, но сопротивляться её жаланию не стал.
До перелёта мы успели съездить в Рим и поесть в одном хорошем кафе, а Кэт докупила ещё сувениров. Когда мы приехали в башню, она начала суматошно собираться.
— Я слишком напряжена. Мне нужно принять душ. — Вдруг сказала она.
— Хорошо, идём... — Я с кошачьей улыбкой подошёл к ней и убрал прядь волос за ухо.
— Нет, Марсель. Я сама. — Она пристально посмотрела мне в глаза, высвобождаясь из объятий, но благодаря моей напористости впечаталась в стенку. Я снова придавил её собой.
— Ну, тогда... давай я помогу? Я сорву с тебя эту милую одежду...
— Марсель! — Залилась она звонким смехом. — Клянусь, я без тебя справлюсь! — Её полыхающие алым румянцем щёки заставили меня засмеяться и отступить.
«Следующий душ мы всё равно примем вместе», — решил я про себя. И я был прав.
В отеле Лидса была отличная комфортабельная ванна, но ещё больше — мне нравилась акустика в этой комнатке из белого кафеля. Кэтрин стонала так, что её, наверняка, было слышно во всей Великобритании, без всяких радиоволн. Мои пальцы кружили вокруг её клитора, а горячая вода, брызгающая из душа - добивала её. Она выводила Кэт на эмоции равно моим пальцам.
Кэтрин в клочья рвала и царапала мою спину, желая содрать с костей кожу. Она всхлипывала, кусая свою губу, и сосала её, чтобы загасить всплески наслаждения, но они были слишком сильны и властвовали над ней. Всё тело Кэтрин ластилось, прогибалось под моё и неистово краснело.
Я понимал, что вся та любовь, которую я к ней испытываю - ничем нельзя измерить. В этом же душе Кэт первый раз узнала, что такое трах в задницу — пока только пальцем, — и блять, я не ожидал, что ей от этого будет так хорошо. Она задыхалась, она просила меня делать это ещё. Я прижимал напор воды к её клитору, а пальцами наполнял жёсткий орех... Я кусал её, совершенно не волнуясь о том, что останутся следы, и что это может сойти за жестокую расправу. Моей малышке это нравилось. Она так неистово подавалась мне навстречу всем своим красивым телом, так стонала, когда мой член вновь оказался внутри неё... Я терял, — полностью, напрочь, — терял рассудок и контроль. И не хотел ничего менять.
Мы, истерзанные страстью, проспали до самого вечера, когда наши голые тела сплелись и прижались друг к другу, размякшие и удовлетворённые, на огромной постели. Когда я открыл глаза, Кэт ещё тихо сопела, и я смотрел на неё с нежностью, от которой щемило грудь.
— Кэтрин Рид. — Тихо прохрипел я, переведя дыхание. — Вы — моё счастье. Я хочу, чтобы вы стали моей женой. Я хочу, чтобы вы спали так на моей груди каждый день моего существования на этой Земле.... Кэтрин, Кэт, мисс Рид, кошка... ты - моя самая чистая и искренняя нежность. Я никогда не смогу потерять тебя, знаешь? Я никогда не смогу...
Я шептал это в тишину, прекрасно зная, что она этого не слышит. Когда Кэт что-то сдавленно промычала, я положил её под себя и разбудил приятными поцелуями между ног, даря, впоследствии, экстаз, который заставил её полностью содрать горло, но, в то же время, ободриться.
Когда мы вышли днём на прогулку, Кэт была одета в своем повседневном стиле «расхлябанной сексуальности» — на ней были узкие джинсы, в которых одна штанина была разорвана под шорты, остатки скрывали только её щиколотку; короткий бледно-серый топ, подчёркивающий классную грудь, и джинсовая куртка, — наверное, на три размера больше неё. Кэт призналась, что обожает вещи, в которых тонет.
В тот же вечер мы пришли в Художественную галерею. Кэтрин долго всматривалась в «Лилит» и восхищённо улавливала то же, что и я: её округлые бёдра и мягкий профиль, длинные волны волос; змея, что оплетал её хрупкое, но такое женственное и сексуальное тело. То, как девушка прижималась щекой к голове искусителя, — поразило Кэт больше всего...
— Она прекрасна. — Прошептала Кэт, до того как мы перешли к другой картине, но, прежде, она бросила на меня непонятный мне взгляд.
И даже тогда, когда мы стояли у очередного полотна Кольера, Кэт оборачивалась к «Лилит», с нежностью разглядывая её невинную сексуальность. Я сказал ей, что совсем недавно, во время секса на яхте, когда я думал, что мы перевернёмся за борт, мне почудилась наша ассоциация с ней и змеем.
Даже стоя на краю гибели, стоя на той грани, где мы могли вместе опрокинуться за борт, Кэтрин прижималась ко мне, как к своему единственному спасению. После этих слов Кэт подарила мне самый эротичный французский поцелуй в моей жизни, в самом центре галереи...
После лёгкого ужина в кафе отеля мы отправились дальше: погода в Лидсе желала лучшего, а вот в Сен-Тропе, как раз-таки, была обещана «наилучшая за весь год». В три часа ночи мы уже были там и благодаря безумной Кэтрин отправились на пляж, оставив чемоданы работникам турагентства. Когда она начала снимать белье, я прервался со своими брюками и, осматриваясь, шлёпнул её по заднице.
— Ты обалдела?
— Не злись. Тут никого нет, ты же сам видишь... Я хочу раздеться и почувствовать море... Девочки говорили, что когда купаешься голой, оно будто наполняет тебя... — Она так мило захихикала, - немыслимо красивая в лунном свете, - что я не мог не улыбнуться в ответ.
— Я наполняю тебя. И это намного лучше. — Её губы украсила лукавая ухмылка.
— Вот, теперь ты понял, почему я разделась. — Хрипло прошептала она, подмигнув мне, и одним рывком сдёрнула с меня брюки вместе с боксёрами.
— Блять, Кэтрин...
Я взял малышку под попку и уместил на себя. Её ножки оплели мои бёдра, а руки вцепились в плечи. Мы целовались — долго, голодно и безудержно. Она обнимала мою шею, вжималась грудью в мою так крепко, что дыхание перехватывало. Всё, что я мог делать, — так это сходить с ума с ней. С ней одной! Вода вокруг нас бурлила, пока кровь шумела в жилах и обогревала нас в нашей беспрерывной страсти. Кажется, само небо было за нас и все огни Сен-Тропе были готовы освещать только наш путь. Волны подстраивались под наш ритм, дыхание учащалось под шум ветра, и в воздухе между нами царили только две стихии — страсть и любовь.
Около недели мы провели там. Почти каждый день загорали на пляже, — хоть моя Кэт больше плавала, — да и если была на берегу, то сидела под сводами бунгало, — у неё было что-то вроде аллергии на солнце — кожа краснела, а потом покрывалась прыщиками, именно поэтому она избегала его. Когда она рассказывала об этом с искренним отвращением, я шутливо сморщился. Тогда Кэт избила меня и насыпала в плавки песка, — а после, этакая задница, убежала. Но я отомстил, засунув ей в трусики камешки со дна. И она опять меня побила.
Мы поглощали счастье: занимались любовью, катались на моторной лодке и даже летали на парашюте над огромной морской синевой. Кэтрин кричала и была счастлива. Она смеялась, мы держали друг друга за руки — и самое главное, что я чувствовал, так это любовь и свободу. Вместе с ней.
На третий день загар на моем теле уже был заметен — после секса в ночном Средиземном море ей не всегда удавалось затащить меня в воду, но на этот раз получилось без труда. Я хотел с ней поиграть. Мало того, что я заставлял её визжать всё то время, что мы пробыли в воде... Огонь был впереди.
«Забавное событие» произошло, когда мы начали брызгаться и топить друг друга. Тот самый момент, когда я сыграл, что захлебнулся. Она еле-еле вытащила меня на берег, а потом так тщательно делала искусственное дыхание, что сама чуть было не осталось без воздуха... И, мать твою, это было сексуально. Я просто... просто больше не выдержал, замычал с упоением от нежности и любви, а после рассмеялся. С возгласом «Ах, ты!» и слезами на глазах Кэтрин шлёпала меня по груди, чудила со мной с игрой «соски в тиски», — заставляя болезненно вскрикивать, - а потом вывалила мне на разгоряченное тело, а главное — на пах — целое ведро льда, в котором стояли напитки. Как я матерился, наверное, слышал весь пляж. Это было блядски больно.
...Но через два часа, когда мы почти помирились, после такого "охлаждения", у меня уже был готов план мести.
Как Кэт извинялась - надо рассказывать отдельно. Она тёрлась об меня, как кошка, за обедом села мне на колени и кормила своей едой, массировала мне кожу головы и целовала уши, — одну из самых эрогенных зон мужчин. Я больше не противился, ибо мне было хорошо. Ещё, я понял, что она раскаялась. И самое главное - я знал, как её проучить...
Мы решили прийти на пляж в четыре часа, к самому ласковому солнышку и искупаться. И на этот раз - по моей же инициативе.
Пока Кэт плескалась в волнах, выпячивая задницу, подставляя её послеполуденному солнцу, я искал лучшее средство, которым можно испугать практически любую девушку. И нашёл. А после - положил ей в купальные трусики медузу.
Прижечь попку моей маленькой девчонки эта сопля не успела, но ора было столько, что я был готов вырезать себе барабанные перепонки и вставить новые. Кажется, Кэт использовала весь словарный запас матерных слов и неприличных междометий. Она кидалась в меня песком, садилась сверху и царапала загорелую спину — это была невыносимая боль!
Так ещё вдобавок ко всему - Кэтрин дулась на меня всю дорогу в отель; дулась, пока по очереди мы принимали душ; дулась, даже когда я, уже согласно традиции, установившейся ещё в Италии, купил её любимые напитки-вкусняшки, изготовленные фирмами сладостей Oreo и Nutella. Пить-то она их взяла, — но всё так же дулась, — и я пошёл на крайние меры.
Взяв один такой напиток, я приподнял ткань шёлкового белого халатика с её голой попки — и пока она ничего не отвечала, никак не действовала и не сопротивлялась, — начал лить шоколадную, прохладную, тягучую жидкость ей на задницу.
Кэт чуть поперхнулась своим напитком, и, повернув голову, шокировано уставилась меня... Однако через какие-то пару минут — она, сладкая и липкая, уже стонала и извивалась подо мной, вертя блестящей попкой, заставляя меня облизываться, - и с упоением лизать её, целовать, и хотеть только больше, больше и больше... Её стоны губили меня, но вместе с тем дарили самое настоящее райское наслаждение. На моем языке её вкус превращался в наркотик, дыхание моё дробилось на частые вдохи и выдохи. Когда шоколадная жидкость текла по её складкам, — я с мычанием слизывал её, смотря на то, как бёдра девочки дрожали и двигались мне навстречу. Я растворялся, влюблялся и приближался к безумию.
Это правда было каким-то сумасшествием. Я не узнавал сам себя. Да, я всегда был выносливым в плане секса, но блять, я никогда не был так дико возбужден - причём постоянно. Самое главное — с каждым разом, когда наступала новая близость, я понимал, как мне хочется её. Ещё больше прежнего. Мне хочется Кэт днём и ночью. После моего «шоколадного отлиза», — который трижды заставил её кончить, — она отсосала мне так, что я не помнил собственного имени. Мой голос сел от стонов. Я не помню, чтобы какая-та девушка до неё заставляла меня так стонать. Да это невозможно, чтобы кто-то другой сумел это сделать! Одного взгляда на Кэт достаточно, чтобы появилась эрекция, что там уж и говорить о ласках...
На следующий день мы планировали поехать в Марсель — там располагался дом, находящийся совсем недалеко от комплекса «Морской спорт», в нескольких метрах от средиземноморского пляжа. Я хотел показать Кэтрин, как умею владеть сёрфингом — она взяла с меня обещание, что я научу её, — и прежде чем мы отправимся в путь, теперь — на светло-лазурном кабриолете, я хотел отвести Кэт в лучшие бутики - имена которым были талантливо выбраны ещё за много лет до нас - от Бриджит Бардо, от Алена Делона, от Софи Лорен.
Мы планировали скоротать там время до обеда, но пробыли до вечера — застряв в торговом районе, а затем в одной из лучших кондитерских на Средиземноморье. Там весели портреты красавчиков своего времени — Кэтрин радостно взвизгнула, увидев на стене портрет Марчелло Мастроянни, и заставила меня сфотографироваться с ним, а после ещё раз сто повторила, что он — её любимый актёр и что мы с ним похожи.
Кэтрин сходила с ума от латте, а я сходил с ума оттого, что она не ела пирожные, которые здесь можно запросто считать произведением кулинарного искусства. Она стала на размер-полтора меньше, это было бесспорно — я сам слышал, как она говорила об этом с менеджерами в бутиках. Для её и без того худой фигуры наш сексорежим был явно этим выгоден. И меня бесило, что она ела, как птичка на дереве при такой... отдаче.
— Кэт, смотри сколько вкуснятины... давай, съешь что-то кроме блинного тортика! Ты хочешь эклер? Знаешь, какой вкусный? - Приставал я.
— Марсель, я не хочу... Мне ещё латте! — Оповестила она бариста и перевела взгляд на моё встревоженное лицо. — В чём дело?
— Почему ты не ешь? — Надул губы я. — Тут же тирамису...
— Я к сладкому равнодушна. И хватит. Меня начинает бесить, что ты заставляешь меня есть. Достало.
— А меня достали твои мослы. — Сказал я, с вызовом смотря ей в глаза.
Но наши губы трогала смутная улыбка, а глаза — уверен, также влюблённо сияли у обоих, поэтому она без всяких обид выжгла:
— Если ты любишь пышечек — пойди и найди себе.
— Зачем мне кого-то искать, если ты будешь моей пышечкой? — Кэт яростно прошипела что-то и закатила глаза. Потом с прищуром уставилась на меня.
—Ага... Теперь ясно, почему ты мог часами разглядывать Лилит...
— Кэтрин! — Прыснул я.
— Слушай, я очень долго совершенствовалась в плане своей фигуры и внешности, я горжусь тем, что имею, и если тебе что-то не нравится... — Теперь она не на шутку вскипала, её глаза зло сверкнули, а руки скрестились на груди. Я выгнул бровь, ожидая продолжения.
Она зло прищурилась.
Затем забрала у меня тарелку с моим пирожным и начала набивать обиженные щёчки. Я приоткрыл в шоке рот.
— Это же... моё!
— Забудь об этом. — Пробубнила она с набитым ртом. — Что было твоё — теперь моё.
Я прыснул от смеха и, не выдержав, — уже почти начал ржать, — но Кэт, как нож, приставила к моей шее свою вторую ложечку, до этого преспокойно лежащую на кофейном блюдце.
— Даже не смей мне тут хохотать. И не пытайся меня переделать! — Спрятав кусок за щёку, сказала она.
Тут я уже от смеха удержаться не смог, да и Кэтрин тоже — просто не сумела.
В Марсель мы поехали только следующим утром. Песня «Drunk in love» нас преследовала. Небесно-голубой автомобиль подходил Кэт под цвет глаз, она сто раз похвалила белую кожу обивки салона, гладила пальцами гладкую панель.
Ни один раз она мне сказала, что создан этот автомобиль, будто бы, для неё. Я понял, на что она намекает... Любой бы догадался, если бы рядом с ним, красивая, сексуальная и невозможно-привлекательная девушка безостановочно, нетерпеливо ёрзала на пассажирском сидении. Я остановился у обочины и, повернувшись к Кэт лицом, нахально улыбнулся и произнёс:
— Хочешь вести?.. Хорошо. — Я тогда ещё не знал, на что, мать его, подписываюсь. — Надеюсь, мы с тобой не погибнем, мы слишком молоды... — Рассмеялся я.
Кэт это подстегнуло. Она, прищурившись, шлёпнула меня по плечу.
— Я тебя ещё не простила за медузу, в полном смысле слова «простила», а ты продолжаешь наживать себе проблемы...
— Мне вот, наоборот, кажется, что у нас с тобой и медузой всё улажено... — Ухмыльнулся я. — После шопинга, мне казалось, ты была готова простить меня и за будущие грехи.
— Даже не мечтай! — Прищурилась она и снова ущипнула меня за сосок. Я пискнул, прежде чем рассмеяться.
— Ты извращенка, знаешь? — Интересуюсь я.
— От извращенца слышу. — Она показала мне язык, а после пнула меня по ноге пяточкой. — Слезай, я веду. — Кэт гордо задрала подбородок. Я в отрицание медленно покачал головой. Она изогнула бровь. — Марсель...
— Перелезь ко мне. — Приказал я, смотря в её глаза. — А я вылезу из-под тебя.
Кэтрин прищурилась, прежде чем хитро улыбнуться.
— Давай, малыш, наоборот. — Медленно кивнула она, заставив меня расплыться в широкой улыбке.
Опираясь одной рукой о спинку своего сидения, я положил вторую руку на дверцу рядом с ней и приподнялся с места. Одна моя нога уместилась между ног Кэт, вторая прижалась к её икре. Мои руки перебрались по обе стороны головы Кэт, — я навис над ней. Наши лица были в опасной близости друг к другу.
— Вылези из-под меня. — Хриплым голосом скомандовал я. Кэт тяжело дышала рядом со мной и, видимо, начала делать это особенно громко специально. Чёрт, что за сладкое мучение... Положив обе руки на чувствительную, слишком чувствительную зону моих рёбер, она на мгновение прижалась бёдрами к моим, сорвав стон с моих губ... Она смачно и мокро чмокнула меня, прервала поцелуй укусом и передвинулась, в два шага, на водительское место.
Я с громким выдохом плюхнулся на пассажирское, а Кэт, с похожим издыханием, убрала волосы с плеч на спину. На ней — очень короткий сарафан свободного кроя. Я понял, что её снова можно было бы назвать «официальным лицом секса», да ещё и... за рулём.
— Держись крепче, мальчик. — Игриво подмигнула она и включила Бейонсе на полную громкость, прежде чем на скорости стартовать по свободной трассе Ривьеры.
Она слишком сексуальна за рулём. Она — такая красивая, сосредоточенная, с чуть раздвинутыми «ногами на ширине плеч» и абсолютно прямой спиной. У неё даже в вождении синдром отличницы, который, по всей видимости, просто неизлечим. Я прикусил костяшку указательного пальца, с слабым прищуром наблюдая за ней поверх солнцезащитных очков. Кэт тяжело сглотнула, начиная при этом неистово краснеть, наверняка, тактильно ощущая мой голодный и заинтересованный только на ней одной взгляд. Я придумывал тысячу причин остановиться, но все они были неприемлемы в настоящий момент.
— Ты... такая сексуальна, Кэт. — Мой голос звучал хрипло и тихо, даже надрывисто. Он хотел стонать.
Кэт тяжело сглотнула. Её пальцы побелели от хватки на кольце руля. Моя рука легла на её плечо и прочертила дорожку по гладкой коже к шее, в то время как вторая накрыла обнажённую чашечку колена.
— Марсель, я за рулём! — Осевшим голосом прикрикнула она, когда дрожь прошла сквозь всё её прекрасное тело. Зардевшись, она гневно поглядела на меня, но я и не думал убирать руки, смотря на неё сквозь тонкие темные стекла очков.
— Я вижу, Кэт. — Хрипел я, скользя по её коже выше. И на шее — к затылку, и на ноге — к бедру. — Не будь ты за рулём, я бы уже посадил тебя на себя и выебал, чтобы ты забыла все правила дорожного движения. — Я прошептал это, прижавшись губами к её ушку.
Кэт со свистом выдохнула рваный воздух из лёгких, а после с тем же звуком остановила машину в некоем подобии расщелины между скалами. Она быстро оседлала меня, с её губ раздался громкий и отчаянный стон, а после её бёдра заерзали на моём возбужденном и разрывающем брюки органе. Я не выдержал и порвал на её мокрой киске трусики, освободил член, расстегнув молнию, и вошёл в неё с таким звуком, будто попал на самую глубину морских вод.
Крик сорвался с её губ, эхом разбиваясь о скалы. Кэтрин обняла мою голову и вжала в свою мягкую и упругую грудь. Я целовал, посасывал и кусал её сквозь сарафан, затем отодвигал ткань, чтобы почувствовать всю её сладость. «О, Кэт, моя Кэт!», — стонал я, поражаясь тому, как быстро она мокнет от пары моих касаний.
Мне безумно нравилось то, что она такая узкая, такая страстная, такая быстрая и податливая своим упругим и гибким телом, такая скользящая на мне, будто шёлк. Её складки двигаются по моему члену, собирая влагу и оставляя свою, и я теряю способность к здравомыслтию. Пот течёт по вискам, губы распухли и болят от грубых поцелуев. Только сейчас понимаю, что не снял очки, — они слезли мне на нос и жутко раздражают нас обоих.
Кэт с рычанием срывает их, чтобы заглянуть в мои глаза и провести по коже щеки, оставляя кровавые царапины. Да, блять, да! Она трахает меня, — причём «очень хорошо» трахает, — и «очень хорошо» — очень слабо сказано. Я взлетаю бёдрами ей навстречу, желая умереть с ней от экстаза, застыв в этом бешеном танце желания и страсти.
Руки Кэт путешествуют по моему торсу под футболкой. Её тело гнётся и скачет на моём, под громкие аплодисменты бёдер. Вскоре моя малышка напрягается всем телом, сжимает своей сочной киской мой член, и резко раздирает футболку на моей груди. Её губы припадают к моей коже, спрятанной всего лишь несколько секунд назад под тонкой тканью: она кусает меня за сосок и всё, что есть в моем теле, взрывается миллиардным количеством вспышек. Мы стонем вдвоём, когда полностью теряем все силы, сознание и жизнедеятельность — от удовольствия... Мы прощаемся со всеми этими силами с первозданным наслаждением, опасным, невозможно приятным, и по-своему неповторимым.
Эхо нашего пика доходит до каждого уголка этой чёртовой Ривьеры.
Доехали мы до Марселя к полудню. Вёл я, ибо Кэт была слишком расслабленной и со смешком намекнула, что я это сделал специально, чтобы самому управлять авто. Она быстро задремала после этих слов, а я с глупой улыбкой осознавал, что всё не так. Я, правда, всего лишь не смог удержаться, увидев её, такую деловую и такую сексуальную...
На руках я вынес её из машины к своей «гордости» — модернизированной вилле с огромным бассейном, сауной, спортзалом и теннисным кортом. Я положил Кэт на кровать в спальне, а затем ушёл принимать душ, чтобы не мешать ей спать. Мне её, такую горячую от солнца, нежную и сексуальную, хотелось только целовать. Я бы непременно её разбудил, поэтому это было необходимо — держаться от её раскинувшегося на мягкой постели тела подальше.
Когда она проснулась, я был в бассейне — и она прыгнула ко мне, надев свой новый раздельный купальник — белый в красную полоску, который просто превосходно сидел на ней и подходил её красивому и подтянутому телу. Вместе мы вдоволь накупались, целуясь, и шутя друг про друга, а после ужинали заказанными в лучшем японском ресторане суши и роллами, сидя на шезлонгах.
На следующий день мы пошли на пляж к клубу «Морской спорт». Кэт полдня смотрела на меня, наблюдая, как я ловлю волны и даже запечатлела это на фото и видео. Вечером уже я пытался научить её сёрфингу, сначала на песке показывая, как держать равновесие, на какую ногу переносить вес и как двигаться. Какой-то инструктор хотел пристать с помощью — видимо, жаждущий полапать её соблазнительный, сочный орешек, но я этого не допустил. Ага, чёрта с два, парень. Она - моя ученица, а я - ее единственный гребаный сенсей.
Малышке с трудом давалось быть сёрфингисткой, но она со своей привычной старательностью и «синдромом отличницы» отказалась от этой затеи нескоро.
Она раз десять перекувыркнулась с доски в воду и сбила свои красивые коленки. Когда я выносил её из воды на руках, она прижалась губами к моему уху и пропела строки из песни «Drunk in love»: «Я буду кататься в ней на своём «сёрфе», «сёрфе», «сёрфе». Я буду тереться об этот «камень», тереться об этот «камень», я буду вертеться на нём так же, как я поворачиваю на своём «Мерседесе», вертеться, тереться, ездить на нём...». Я предложил ей попробовать в сауне, и она поцелуем взасос дала согласие. И там, прямо на досках, где шёл мягкий пар в стиле хамам, непроглядный и густой, мы трахались. Она ездила на своём «сёрфе» до тех пор, пока сердце не стало останавливаться от пара и желания. Её мокрая кожа блестела от пота и возбуждения, от наслаждения, которое лишало кислорода. Мы уже потеряли счёт нашему удовольствию. Мы теряли жизнь и дыхание, когда истекали друг на друге. Кэт почти потеряла сознание, сидя на мне, но продолжала ёрзать.
Я поднялся, терпя дикую слабость в ногах, и выбежал с ней из сауны, крепко держа её, к бассейну. Мы ушли с ней под воду, под толщу приятной прохладной жидкости, которая в один момент привела нас в чувства. Когда мы вместе вынырнули, она, вся красная, истерзанная сексом, мокрая и красивая, смотрела на меня пьяными глазами, а после целовала. Она целовала меня долго, страстно, и яростно — и я не мог прерваться.
В ту же ночь, лёжа на моей груди, пока мы пили бокал за бокалом вино — Кэт призналась, что ей нравится наш, дикий, непредсказуемый, незапланированный и, местами, экстремальный секс. Она рассказала мне о своих ощущениях во время нашего первого разе подробнее. Она сказала, что счастлива, что в тот момент даже не готовилась к нему, иначе бы сошла с ума в подготовке.
Она рассказала мне о своих ощущениях, когда я кусаю и шлепаю её, а после, в разговорах о сексе, медленно перешла на тему месячных, которые должны начаться через пару дней. Я сказал ей, чтобы она не волновалась об этом, что я могу даже в это время доставить ей удовольствие, но она сказала, что они у неё, зачастую, очень болезненны, что ей надо принять горсть таблеток, чтобы чувствовать себя по-человечески, особенно в первый день.
Противозачаточные она пила по рецепту своего гинеколога, но результаты анализов ей были до сих пор неизвестны. Я гладил Кэт по волосам и говорил, что это серьезно и что не стоит тянуть с этим. Кэт с улыбкой кивнула и поцеловала меня, а потом сказала, что завтра же хочет поехать в Париж, чтобы, пока не пришли «главные гости», трахнуться со мной в квартале Красных Фонарей, над кабаре Мулен Руж — на подоконнике, как я обещал. Она так смачно и сексуально сказала слово «трахнуться», что я не смог сдержаться и не вылизать её. Благодарные стоны — её лучшие стоны.
И в это время, на следующий день, её желание беспрекословно выполнялось. Кэтрин сжимала руками оконную раму, пока я нагибал её в своей небольшой квартире на подоконнике и заставлял её голову вылетать от каждого толчка за пределы квартиры, в тёплый, пахнущей алкоголем и сигаретами воздух. Она опустила голову, постанывая, как последняя шлюшка. Её лицо было скрыто струями волос, а моё пропадало во тьме комнаты. В тот день в старинном варьете была пенная вечеринка, которая и распалила нас, сходящих с ума, в объятиях друг друга, на танцполе. Наши тела всё ещё хранили ароматы лавандовой пены и скользили, как хорошо смазанные, слаженные механизмы. Люди шли по улицам, подъезжали на автомобилях, курили и пили, целовались и пускали фейерверки, - и даже не поднимая головы знали, что происходит здесь, — в квартире на третьем этаже — стоны и крики Кэтрин будоражили меня, вырываясь к звукам развратного уголка Парижа.
Кэтрин любила и любит нашу чувственность, она любит, когда я груб с ней, когда веду себя, как безудержный дьявол и как хочу её — всю её — поглотить и съесть. Она аппетитнее и сексуальнее любой танцовщицы в Мулен Руже, и если кто-то там сейчас и сорвал настоящий приз — то этот счастливчик я.
Второй вечер в Париже мы снова посвятили варьете: мы спустились туда «просто выпить» и посмотреть на представление «Любовницы Чаплина», которое, в связи с пенной вечеринкой, было перенесено на более позднее время. Но мы не остались на премьеру. Распахнутое окно было слишком манящим... А сейчас, вдоволь напившись «Голубой лагуны», Кэт залезла ко мне на колени — и я, ощутив её мокрую крошку, практически сразу возбудился. Когда она начала вертеться на моих коленях и тереться об меня — я не смог сдержать эрекции. Я умолял Кэтрин снять трусики, — я молил её об этом протяжным стоном, — при этом целуя, кусая и посасывая кожу её шеи. Она пьяно хихикала, игриво тянула мои волосы и дразнила меня своими сладкими горячими губами, но сдержаться не смогла. Она отдалась мне. И я трахнул её, сидя за барной стойкой, следя за тем, чтобы шаловливый рот Кэтрин не сдал нас обоих.
На следующий день с месячными прокатило — и никто не мог отменить утренний отлиз. После того, как я «позавтракал», Кэтрин пошла в душ сама. Если бы я зашёл, — как малышка сказала, — то она «стала бы только грязнее во всех смыслах». Это заставило меня широко улыбнуться.
Следующим в ванну пошёл я, а когда вышел: Кэтрин уже сообразила нам на завтрак французские тосты и кофе. За процессом трапезы, пока мы говорили о планах на сегодня, я рассказал ей, что моя двоюродная тётушка Жаклин, — или просто Джеки, — работает одним из ведущих дизайнеров в доме моды «Шанель», и что я могу отвести её туда.
Этот визг и счастливейшие глаза нужно было лицезреть. Она раз сто спросила меня: «почему я не сказал раньше»? Не дождавшись ответа и не удостоившись доесть, она буквально вприпрыжку помчалась собираться. Для «девушки в спешке» - она оделась невероятно быстро и стильно.
Красное платье, чуть прикрывающее колени — из бутика Бриджит Бардо, а туфли — последняя новинка от Versace. Кэт выглядела больше, чем сексуально и наш красный, — специально для Парижа — кабриолет, привлекал к себе меньше внимания, чем она. Она — это красивая сексуальная девушка, от которой я просто не могу отвести взгляда.
Взволнованная и встревоженная, она попросила меня, для начала, заехать в салон красоты, чтобы привести в порядок голову — освежить окраску волос, ламинировать пряди и откорректировать маникюр и педикюр. На это ушло два с половиной часа: за это время я успел купить Кэтрин подвеску, поговорить со Стефом, пообещав ему следующем курсом выбрать Австралию. Ему очень хотелось обсудить произошедшие события с Кэролайн, и, кроме того, Крис, наконец-то, вернулся и привёз с собой свою русскую подружку в страну «крокодилов и кенгуру» — этого пропустить было нельзя, да и в планах у меня изначально была Австралия, как заключающая точка нашего тура. Всё остальное можно посмотреть, когда будет наш, только наш, медовый месяц...
Кэт выглядела прекрасно, когда вышла из салона, но былой радости на её лице я уже не наблюдал: точнее, осталась только её тень, и это меня смутило. Пока мы ехали к дому моды, я попытался вытащить из Кэт информацию парой несмелых фраз, но они были бессмысленны. Кэтрин, видимо, была слишком озадачена, но к концу поездки не сдержалась.
— Ещё... когда мы были в Италии, мне звонила Кэролайн, но... в тот вечер я была занята примеркой платья, а потом тем, как ты его рвал, и.... пропустила её звонок. Позже, пока ты договаривался с пилотом, перед Беллуно, я позвонила ей, но ответа не получила и так было несколько раз. Сегодня она позвонила мне и сказала, что они со Стефом расстались. В журнале-сплетнике появилась фотография, где Стефан целуется с какой-то девушкой в клубе. Это облетело интернет и чуть ли не все средства массовой информации. Более того, к Кэролайн стали приставать с расспросами, ведь на выпускном они были вместе, а там тоже были пресса, фотографы и уже тогда они пестрили заголовками о том, как у них всё серьёзно, а тут такие фото... Несколько эротических снимков, якобы, с мобильника Стефа тоже были опубликованы. И... там... там написано, что девушка на фото — Леона Хейз-Эдвардс.
Мне показалось, что моя челюсть отвисла до самого пола. Я плотно сжал руль. Блять. Грёбаный Стеф, что это, к чёрту, значит? Мы прилетим. Мы прилетим, блять, и очень скоро.
— Это... наверняка, это какая-то ошибка. Стеф пытался мне что-то объяснить, но я не давал ему шанса. Теперь я понимаю, почему Кэролайн даже не хочет его слышать.
— Кэролайн видела нашу драку с Леоной. Она прекрасно знает, о какой шлюхе идёт речь.
— Если ты не против, мы сегодня же полетим в нашу заключительную точку пребывания. В Австралию.
— Конечно не против. Я всегда мечтала там побывать. — Улыбнулась она, поцеловав меня в щёку. Потом нахмурилась. — Там Стефан?
— Да.
— Ох, боюсь, что выцарапаю ему глаза...
— Я тоже переживаю за свою сдержанность. — Нервно усмехнулся я.
У меня были догадки в голове, но, увы, не самые приятные. Они были настолько неприятные, что лучше бы этот ублюдок и правда изменил, чем...
— О, я так рада вас видеть! — Без конца восклицала Джеки, целуя то меня, то Кэтрин.
Малышка была поражена душевной доброте и внешней, всё ещё сохранившейся, прелести моей троюродной тетушки, а от милости её сыночка-пидорка Энселя вообще сходила с ума. Знаю, знаю, что он мне - троюродный брат и не стоит его так называть — и всё же, счастье, что он мне кровно не родной... Гей — это проклятие. И я понятия не имею, чем смазливая мордашка модели Энселя Вэндема так привлекательна. Я не то, чтобы чувствую отвращение, и не то, что гомофоб, просто мне трудно общаться с такими людьми. Или, быть может, я не встречал других, менее слащавых и приторных геев. Хотя Энсель... ладно, этого херомистера я знаю с детства и он правда бывает мил. К тому же, он относится с иронией к моим замашкам. Это подкупает.
Джеки Кэй осыпала Кэтрин комплиментами. Она пророчила ей блестящее модельное будущее и пришла в восторг оттого, что Кэтрин мечтает именно об этом.
Позже они куда-то удалились и, по возвращению Кэт, её просто было трудно узнать. В бледно сером костюме с пиджаком на голое тело и узкими брюками графитового оттенка — она выглядела больше, чем сексуально.
— Кэтрин, запомни, что я сейчас тебе скажу: твои глаза — твоя модельная фишка. Равно, как и ноги, которые надо подчёркивать! — Хрипловатым голосом, со стойким французским акцентом говорила она. — Слушай меня внимательно: не смей надевать на себя платья, длинны «несколько сантиметров ниже колена». Ни рыба, ни мясо — это не твоя длинна, совсем не твоя. Ты должна носить, подруга, либо что-то очень короткое, либо — минимум — по щиколотки. То есть, совсем в пол. Не перерезай свои ноги: они длинные, ровные, но коленные чашечки расположены выше обыкновенного — а это значит, что ты скрываешь лучшие части, не подчёркиваешь бёдра, а икры и щиколотки визуально увеличиваешь! Я советую носить тебе очень короткие наряды и предлагаю тебе... работать со мной в Париже!
— Я... — В шоке проговорила Кэтрин. — Думала, что мне нужен модельный колледж.
— Если бы тебе было шестнадцать, то шла бы ты в свой колледж. Но тебе, дорогая, почти двадцать два, а это значит, что времени терять нечего. Я поговорю со своими людьми в этом колледже, они обучат тебя азам на трехмесячных курсах, которые у них начинаются в ноябре. А также, пока ты будешь в Америке, я заверю тебя своим именем в некоторых агентствах! У тебя есть все данные, которые нужно развить! Ты же подтвердишь это, Энсель?
— Конечно! — Протянул мой троюродный кузен. — Твоя девушка просто прекрасна... Смотрю на неё и даже хочется стать натуралом. — Начал злить меня он.
— Забудь. — Пробубнил я. Он со смехом хлопнул меня по плечу.
Мне нравилось отношение Энселя к тому, как я на него реагирую. Он придавал этой ситуации комичный оттенок. И честно, именно этой своей чертой он мне всё больше и больше нравился.
— Я переодела Кэтрин для бука. — Улыбнулась Жаклин. — Это визитная карточка модели и мне кажется, что сексуальная элегантность — такая вот свободная и сдержанная, — отлично подчеркнёт её красоту.
— Вы меня смущаете... — Зардевшись, сказала Кэтрин.
— Брось! Я вижу в тебе потенциал. А я работаю уже много лет, сама была известной моделью и знаю, какую красоту хотят видеть люди. Хоть и корни у меня все сплошь американские, я чувствую себя француженкой, я думаю и говорю по-французски. И всегда соблюдала три главных французских женских правила: в порядке должна быть голова, ногти и обувь. Так что я оценила твои старания в ухоженности головы, маникюра и... выборе итальянской обуви! — Говорила Жаклин, пока мы шли к фотостудии.
Съёмочная группа налетела на Кэтрин, как мухи на мёд. Джеки что-то говорила Кэт на ухо, смеялась, потом раздавала указания и жестикулировала перед визажистами, осветителями и фотографами. Потом они снова о чём-то шептались. Кэтрин была несколько напряжена таким напором внимания — но потом я говорил ей, что это моя тётушка Жаклин — и удивляться тут нечего. Подойдя ко мне, она заверила меня в том, что будет её спонсором — мы практически подрались, когда началась перепалка, — но Кэт, прервав фотосессию для бука, подошла к нам и сказала, что ссорится сейчас не лучшее время и можно будет попробовать действовать сообща. Джеки сказала, что Кэт — «настоящая прелесть» и что она будет ждать её в Париже после окончания курсов и получения опыта первой степени, опыта фотомодели.
Когда фотосессия продолжилась, Жаклин снова заговорила со мной:
— Как твой отец? Слышала от Эвы, что он под старость лет полностью потерял стыд и совесть?
— Я не хочу об этом говорить. — Как-то резко — неожиданно для себя, сказал я, а после нахмурился.
Я был в некотором смысле раздражен таким обилием внимания к Кэтрин, да ещё, к тому же, у меня из головы не выходил Стеф с этой сукой.
Она, сто процентов, это она всё это задумала...
— Послушай, Марсель. Твои родители самые непредсказуемые люди на этой Земле. Я не помню, чтобы у них когда-нибудь всё шло легко и гладко. Каждый из вас дался им с трудом. Я не раз говорила Айрин, что если бы я прошла через ад родов столько раз, сколько прошла она — я бы умерла. Именно это и повлекло её физическую и моральную слабость, привело к болезни... Мне очень жаль, что ей пришлось это всё пережить. И тут этот номер с Кейтлин... знаешь, Теодор - загадка нашего века.
— Вот уж не знаю. — Я нахмурился, вспомнив наш последний разговор. — Я... сейчас чувствую себя немного виноватым перед ним. Я намеренно сделал ему больно, солгав, что у матери кто-то появился.
— Ты правильно поступил, мой мальчик! — Ободряюще хлопнула Жаклин меня по плечу и подмигнула. — Все французы интриганы... Видимо, вместе с именем к тебе перешло что-то от француза! Ты всегда нравился мне больше всех твоих братьев и сестёр, красавчик. — Улыбнулась Жаклин и потянула меня за щёку.
— Интриган? О чём ты говоришь?
— Всему своё время! — Сказала она с ухмылкой и, приподнявшись, поцеловала меня в щёку, оставив след ярко-бордовых губ. — Всему своё время.