between us
Кэтрин
Я стою на высокой сцене, перед огромным актовым залом университета, заполненным людьми: профессорами и доцентами, моими сокурсниками-выпускниками, их нарядными родственниками, друзьями, и просто теми, кому небезразлично будущее закончивших обучение людей.
Я ловлю себя на мысли, что никогда не была такой счастливой, как в последние дни. Да, до этого следовали сложности, порою, слишком болезненные, но без них я бы не смогла оценить настоящую сладость происходящего. И всё благодаря ему. Мужчине, в чей офис я пришла без особой цели, просто от скуки — и именно он избавил меня от неё навсегда.
Марсель Грей избавил меня от окружающего лицемерия. Он избавил меня от неполноценной жизни, от жениха, которого я не любила; от планов на будущее, которые ни за что не хотела бы воплощать по доброй воле. Он избавил меня от всего ненужного, и внёс в мою жизнь единственно-главное — себя самого.
Я смотрю и вижу его широкую улыбку, и эту поразительно стройную высокую фигуру, вытянувшуюся во весь рост, когда было произнесено моё имя. Он счастлив со мной, так — как и я с ним. Он горд оттого, что я получила профессию, которую считала «своей» только по нареканиям отца? Что же, тогда и я буду горда за себя. В конце концов, это было не так уж просто. Но я справилась. И рядом с Марселем, мне кажется, я смогу справиться даже с невозможным. Мысленно, я благодарила Бога, что мне не дали речь. Иначе бы я то и делала, что пела ему дифирамбы, называя его просто «одним человеком» и тешила его самолюбие восхвалениями... Однако он был их достоин больше, чем любой из всех тех мужчин, появляющихся в моей жизни.
Вплоть до моего выпускного он не отпускал меня ни на шаг, и, признаться честно, деваться было некуда. Так как я не хотела говорить с отцом, Марсель бесстрашно, сам заехал домой за моими вещами, а ещё привёз полностью завершенный диплом. Я была, в некоторой степени, тронута тем, что папа так решил загладить свою вину... но моя боль всё ещё была сильна, а рана глубока. Я понимала, что судить и требовать от него чего-то бессмысленно — мама мертва, он ничего не сможет исправить. Дико, но я была даже счастлива, что смерть не позволила ей узнать правду об отце с этой тварью. Я же не могла его видеть, не то, что говорить с ним.
А с Марселем всё менялось с каждым днём. Он позволял медленно, по шажочку, подбираться к нему ближе. После защиты дипломной работы, за что я получила две твёрдые «отлично», мы пили вино на крыше его особняка, а каждый последующей вечер вместе выгуливали Линду. На каждой из таких прогулок Марсель позволял мне узнавать о нём больше: например, он не выносит сигареты, но когда нервничает, это единственное, что его спасает. Его первые две татуировки посвящены морской тематике, потому что именно в стихии воды он видит истинную мощь и силу. Его самый несчастный день наступил, когда он узнал о болезни матери, а самый счастливый, когда она сказала, что выздоровела. Его лучшим другом всю жизнь был Дориан, а своего первого врага он нажил в девятом классе (бедняга был до мозга костей геем). Его первый поцелуй на дне рождении подружки закончился бронхитом, а кроме — нагоняем от её родителей; свои первые боевые раны он получил в драке, которую затеял в защиту сестры Софи; до крайности он щепетилен к таким вещам, как посуда — от одноразовой его воротит, и он признался, что на некоторые вечеринки в кампусе университета брал свои столовые приборы (или, по крайней мере, хотя бы чашку); кальян курит только цитрусовый, ибо от других першит горло; никого из своих «подруг» он в особняк никогда не приводил, а построил его потому, что всегда хотел своё поместье, мыслью о котором заболел после «Унесённых ветром», — его первой прочитанной в осознанном возрасте книгой. Самым любимым романом у него, уже много лет, оставался «Отверженные» Виктора Гюго, а «чушью собачьей» он называл произведения своих современников, чьи имена предпочел не называть. Его любимые певцы: The Weeknd и Канье Уэст, певицы — Шарлотт Карден и Birdy, а из музыкальных групп, он отдаёт предпочтение Withion Tempation и Lovage. Мне он признался, что больше трёх минут в год не может слушать Бритни Спирс, над чем я потом хорошенько подтрунивала: например, по утрам, вместо будильника, напевала ему «Ooops! I did it again!». Марсель хохотал, а затем закрывал моё лицо подушкой и дальше... Чёрт.
Нет, я не буду думать об этом.
Лучше о детстве. О его детстве — дружном и бурном, благодаря братьям и сёстрам. О том, что Софи была хвостиком для него с Дорианом, а Армэль и Дэйзи забавными пупсами, к которым их, детей, не подпускали слишком близко без присмотра взрослых. Он рассказал о своем первом осознанном лете, когда он первый раз попробовал сигару дедушки Кристиана, и за что его хорошенько оттягали за уши. О своём первом опыте с сёрфингом, когда ему едва исполнилось четырнадцать — он очень ярко рассказывал, как мама чуть ли не упала в обморок, увидев его шишку на лбу. Он рассказывал, как влюбился в книги, благодаря Гюго, и большую часть времени проводил наедине с ними, всю начальную школу лишь изредка покидая библиотеку. Сказал, что дружба у него вязалась только с Дорианом и кузеном Крисом, который приезжал тогда реже, чем обещал. Общительность его была только для тех, кому он доверял, но в кругу незнакомых он был застенчив и замкнут, что развеялось только после первых его стычек с «озлобившимися уродами».
Рассказывал о своей девятимесячной жизни в Англии, о старшей школе, об Эдме, которая постоянно крутилась вокруг него и об Эдварде, который старался постоянно его поучать. Именно там он и научился британскому акценту, и когда он говорил с ним, получалось так чисто, что становилось смешно. Открыл мне он и семейную тайну — имя ему Марсель, потому что за девять месяцев до его рождения родители отдыхали в этом городе на берегу моря, а так как это имя универсально для двух полов, всё было заранее решено. Но родилась двойня: и имя было отдано мальчику, так как имя Софи носила очень хорошая девушка, подруга обоих его родителей, но слишком рано погибшая, — её назвали так в память о ней. Марсель любит машины с открытым верхом, а терпеть не может джипы и вездеходы. Несколько лет назад он вплотную занимался бодибилдингом и боксом, позже — только шлифовкой тела, а ещё позднее захотел научится пилотировать. Этому ему тоже удалось научиться, и он не без гордости заявил, что у него есть свой вертолёт. Рассказал о университетских годах, когда они с Дорианом решили «начинать с низов». О том, как познакомился с Леоной, об их отношениях, и о том, как они рухнули.
Он рассказал мне о том, как тогда набил татуировку на лопатке... Хоть он и не любит «обыкновенных» птиц (к фламинго, павлинам, колибри — он относится иначе), для него они значат свободу: якорь поможет найти своё место в жизни, а птица не даст увязнуть в песках рутины, остановиться на одном месте. Когда он научился летать и, проведя месяц в Австралии, в компании братьев Кригов, управлять судном — он набил колесо штурвала, помещённое внутри остроконечной звезды.
Свою первую татуировку он набил в Лондоне, в шестнадцать, но спустя время свёл, ибо позже она показалась ему детской. Это слово было набито на груди, по центру, под ключицами — и это слово было «alone». Одиночество. Вдали от Америки он чувствовал себя одиноким — и он ни раз подчёркивал, что это была не ностальгия, а нехватка брата. Человека, с которым можно просто поговорить и помолчать, и не думать о лишних вопросах, которые могли бы показаться неуместными. Это было для меня ещё одним подтверждением бесконечной и невероятной преданности Марселя.
Он всегда мечтал о домашнем любимце, но, так как в семье Греев, после смерти пса Грома, было не принято заговаривать о новых питомцах, он стал ещё больше вкладываться в свой особняк. Белинда — имеет для него особое значение, отметку в аспектах той жизни, о которой он мечтал. Он не раз произнёс, что-то, что он нашёл её — судьба. Когда он приехал в собачий приют, ему навстречу выбежал только что полученный щеночек немецкого дога, боящийся дядю с уколом от бешенства, как огня. Посмотрев в чёрные умные глазки, Марсель сразу понял, за кем пришёл. Это помогло ему справляться в трудные времена, когда его брата, Дориана Грея посадили ни за что.
От этих мыслей, от осознания того, что я столько всего узнала о нём за несколько дней, у меня кружилась голова. Да и сейчас, когда я иду по сцене к ректору, не смея думать ни о чём другом, кроме того, что Марсель решил мне рассказать, ноги подкашиваются, а волосы то и дело выбиваются из причёски, из-за этой дурацкой шапочки. Моя ледяная рука оказывается в горячей ручище ректора, и он крепко пожимает её.
— Поздравляем вас, мисс Рид, с окончанием обучения и дипломом о высшем образовании. Надеемся, все ваши мечты сбудутся, а амбиции и планы будут пребывать не только в вашей голове, но и состояться в жизни.
— Спасибо. — Я искренне улыбаюсь, приняв диплом и рукопожатие, и спускаюсь по лестнице, где внизу меня уже меня ждёт Марсель.
Он широко улыбается, а из-за спины достаёт букет из белой гречихи, ромашек и жёлтых головок одуванчиков. Когда-то давно я читала, что гречиха — означает приход возлюбленного. Зная Марселя и его любовь к деталям, я не могла не подумать, что он тоже об этом знает, именно поэтому улыбка и сияет на его лице, озаряя собой весь кампус.
— Поздравляю. — Шепчет он мне на ухо, бережно прижимая за талию к себе, и вручая букет. Его поцелуй зажигается на моей щеке, и лицо тут же вспыхивает. — Ты невероятно прекрасная... и красная. — Добавляет он, с хихиканьем, и я шутливо шлёпаю его по плечу.
— Спасибо, Марсель.
— Катрина! Мой красивый ураган! Поздравляю! — Разносится громогласный рёв Джеффри Саммера, который, не успеваю я опомниться, буквально выхватывает меня из объятий Марселя.
Сжав меня в своих медвежьих лапах, он кружит меня у всех на глазах, отчего мой чёрный плащ задирается...
Под ним чертовски короткое платье! Что за твою мать?!
— Джеф, поставь меня! — Умоляю я, наверное, уже в сотый раз. Но он не внемлет, и я боюсь подумать о том, что уже себе выстроил с помощью своей обширной фантазии Марсель. «Кстати, почему он не предпринимает никаких мер?» — мне стоит только задаться этим вопросом, как вдруг широкие, сильные руки хватают меня, будто фарфоровую куклу.
Я сразу чувствую его — по позвоночнику бежит мелкая дрожь. Он не произносит ни слова, но я уже знаю, что это он. Грей ставит меня на пол, меряя взглядом «ты-у-меня-ещё-получишь», а после разворачивается, закрывая меня своей спиной. Мне приходится встать на носочки — даже на каблуках, — чтобы заглянуть за его плечо и сказать Джефу, что «надо уходить». Но, к моему сожалению, Саммер даже не смотрит на меня, а ожидает следующих выходок Марселя Грея.
— Какие-то проблемы? — Наконец-то произносит он стальным беспристрастным голосом.
— Это у тебя проблемы, друг.
— Я тебе не друг. — Огрызается Марсель, и я боюсь представить, как он смотрит на Джефа. — Кто дал тебе право прикасаться к ней, ублюдок?
Он делает довольно стремительные шаги вперёд, но я хватаю его за руку:
— Марсель, пожалуйста, хватит.
Я встречаюсь взглядом с раскалённой сталью.
— Мы с Джефом знаем друг друга с детства, он просто решил меня поздравить с нашей общей победой, он мой однокурсник...
— Я вижу это по его идиотской шапочке с кисточкой, свисающей на его, всё ещё целый, ублюдческий нос. — Цедит он сквозь зубы.
— Тебе не нужно с ним драться, Марсель. Он мой друг. — Утверждаю я.
— Друг?! — «А что в этом такого, черт его побери?»
— Хороший! — Тут же вставляю я, и Марсель вспыхивает от бешенства:
— Хороший?!
— Не цепляйся, пожалуйста, к словам. — Говорю я, на удивление себе, слишком грубо и вручаю ему букет обратно в руки.
Мне хочется рычать на него от злости за то, что он решил устроить сцену прямо в актовом зале, но вместо этого награждаю его выразительно-обиженным взглядом. Подхожу к Джефу и прошу простить дурака, которого очень сильно люблю, и которому бросаю напоследок: «Мне нужно переодеться!», а после ухожу прочь.
К счастью, он решается догнать меня, а не продолжать препираться с Саммером. Не хочу думать о фразе, той самой, брошенной ему в итоге вместе с моим букетом, о фразе, которую я не расслышала. Мой несчастный букет! Так, надо просто выдохнуть и рассудить здраво.
Он — такой же чёртов собственник, как и я, и на это не стоит обижаться или злиться, хоть это трудно. Порой, за собой мы не замечаем промахов, но срываемся на других за такие же ошибки. Надо перестать так делать, нашим отношениям это только помешает.
Он ловит меня за руку, и я осознаю, что меня гложет чувство вины — убегать бесполезно. В отличие от большинства мужчин Марсель всегда шёл за мной и, так уж хотела судьба, я оказывалась в его руках. Сейчас этого особенно сильно хочу я, и поэтому — я обернулась тут же и заключила его в объятия, прижалась к нему всем телом. Он не ожидал этого. Он думал, что я затею ссору или начну его отчитывать, но поставив себя на его место, я отчётливо понимаю, что ревновала бы также сильно и испытывала бы боль, если бы он отчитывал меня за ревность.
Пусть, не слишком логичную или оправданную ревность, но когда важен человек, ты лучше примешь его заскоки, промолчишь, а потом спокойно всё объяснишь и не будешь устраивать дополнительных драм, которые только рушат плот. В нашем случае — только начавшийся строиться, где с таким трудом отвоёванный каждый брусок.
— Прости, мне не стоило... — Говорит он.
— Это мне не стоило! Я понимаю тебя, Марсель, я бы также сходила с ума, если бы какая-нибудь девушка вот так, не с того не с сего, кинулась в твои объятия! Это ты, ты меня прости! Я на нервах, потому что не люблю быть выставленной на публике в чёрном цвете и... Я расстроилась из-за того, что отец не пришёл посмотреть, как мне вручают диплом. В конце концов, он мечтал об этом, и он этого не увидел. — Лихорадочно, часто дыша, я пытаюсь найти себе оправдания, которые, по большему счёту, просто горькая правда, которую я не хотела озвучивать.
Марсель успокаивающе сжимает меня в руках и чуть покачивает, за что я ему благодарна. Так я чувствую себя в безопасности. Я чувствую себя дома.
— Ну, ну, Кэт... Всё хорошо, хорошо. — Шепчет он и целует меня в висок. — Я люблю тебя, малышка... Я люблю и просто... Он сам налетел, как ураган, а я ненавижу, когда моё вырывают у меня из рук. — Его тон ненадолго повышается, но затем тембр вновь становится бархатным. — Я уверен, что твой отец был здесь, просто решил тебе не показываться. Он бы ни за что это не пропустил.
— Ладно, ладно... Я лучше буду думать так, ты прав. Так правда легче. — Хмыкаю я, утирая слёзы в уголках глаз. — Только... Марсель, тебе правда не стоило кидаться на Джефа.
— Кошка, я только нос ему хотел сломать. Ну, и пару рёбер, сущие пустяки. — Он говорит это со своей сексуальной ухмылкой, утирая пальцами мои щёки, и я не могу не расплыться в улыбке.
— Марсель... Он...
— Даже не думай мне тут расхваливать его. Мы не так далеко ушли. И пока у меня это в планах, только в планах, у тебя есть возможность поцеловать меня и заставить забыть о них...
— Это... уж точно, не входит в мои планы. — Я смеюсь и отрицательно качаю головой, когда он чуть склоняется к моим губам, и брови Марселя сходятся на переносице.
— Зато мои планы входят в тебя. — Снова игра его бровей, и я смотрю на него, как зачарованная. Марсель прижимается своими губами со вкусом шампанского и лайма (его любимой жвачки), к моим губам, и я на мгновение забываю, как дышать.
Он целует меня нежно, медленно, но вполне себе уверенно, и как только его язык проходит сквозь препятствия губ и зубов, прежде чем оказаться в моем рту, внизу живота начинает знакомо тянуть, а тело берёт ломающая дрожь. Руки Марселя сильнее сжимаются на моей щеке и талии — он делает пару широких шагов и вжимает меня в стену. Позвоночник изгибается, готовый проломиться, и я теряю над собой контроль, оттягивая лацканы его пиджака. Шапочка выпускницы падает куда-то на пол, и мне страшно подумать, что если в этом полутёмном коридоре установлены... камеры! Я подпрыгиваю в его руках и резко отстраняю от себя, лихорадочно осматриваясь, будто очнулась от сна или транса.
Марсель смотрит на меня, как безумец — рот распахнут, прося больше воздуха, так сексуально истерзанный мной, пиджак скомкан, а волосы встрёпаны, взгляд — дикий и первобытный. Некоторое время я смотрю на него, чтобы прийти в себя, но от этого у меня всё сильнее сосёт под ложечкой...
— Что случилось? — Хриплым голосом спрашивает он, и снова вжимается телом в моё тело.
— Марсель, я... я просто испугалась, что тут есть камеры.
— И что? Ты больше не студентка, красотка... И потом, я уверен, что мы выглядим очень сексуально. Твой плащ меня возбуждает. — Он тихо хихикает, и этот звук, безусловно, самый лучший из всех, что я знаю.
— Тогда, мне пора... — Улыбка с лица Марселя резко пропадает, и теперь моя очередь хихикать. — У нас не так много времени для начала официальной части вечеринки. Я подправлю макияж и переоденусь. Ты готов к танцу?
Я улыбаюсь, видя широкую сексуальную ухмылку на губах Марселя. Память невольно подкидывает мне воспоминания с репетиций. Кажется, мы оба по-настоящему сходим друг по другу с ума...
В выборе наряда я изощрялась, буду честной: то это были непростительно обтягивающие легинсы, то бриджи, плотно прилегающие к ногам, то вообще шорты, в которых моя задница смотрелась донельзя лучше. Джазовое, да и любое танго, подразумевает под собой быть прижатой всем низом к бёдрам партнёра — и я вспоминаю, как активно вертела попкой, полностью ластящаяся всем телом к нему. «Угомони их, не будь такой старательной», — хрипел он, имея ввиду, — пока только ввиду, — мои бёдра. «Угомони его, не будь таким твёрдым», — парировала я, имея ввиду, — и пока ещё только ввиду, — его член.
Марсель постоянно был в напряжении, почти на грани, быстро и обильно потел; его глаза закатывались от возбуждения, а руки не находили себе места. Я же краснела и вздыхала, и когда смотрела на себя в зеркало — ловила дикий, ранее мне незнакомый взгляд.
Я следила за каждым его движением. За тем, как перекатывались мышцы его спины, когда он стягивал через голову свою футболку, как пот струился по его упругой шее и собирался маленькой капелькой между его, немного хмурыми, изогнутыми, или приподнятыми сексуальными бровями, когда он сосредоточенно смотрел на меня, чтобы чему-то научить.
К общей неловкости, сказать он, как не пытался, ничего не мог и показывал только «на деле», как двигаться. Кэролайн, танцуя со Стефаном, и будучи не менее раззадоренная партнёром, откровенно хихикала надо мной, пока Стеф подтрунивал над Марселем — но и мы с моим парнем не упускали шанса потешаться над ними.
Однако на это уходило всего пять процентов наших тренировок, в остальное время — горячие, порывистые движения, выполненные в непосредственной близости желаемого тела к желанному телу, приносили только возбуждение, напряжение, ток по венам и одно-единственное чувство — страсть.
Марсель хвалил меня во время занятий самыми грязными непристойностями, и ему определённо нравилось, как я реагирую. На мне румянцем и дрожью в коленях было написано, что я испытываю при каждой из его фраз.
«Твои бёдра меня сейчас забьют до смерти, кошка»; «если хочешь, чтобы я выжил сегодня, не выпячивай задницу»; «мне жарко от твоего ореха, как будто его разогревают в микроволновке»; «если ты сейчас же не перестанешь так вздыхать, я заставлю тебя стонать»; «не перенапрягайся с наклонами, иначе я перегну тебя через станок и трахну».
Это было больше, чем невыносимо... но это было невыносимо-прекрасно. Чувствовать себя такой желанной и желать кого-то также сильно — это не просто здорово, это не просто дарит настоящие выбросы адреналина, это крадёт последний рассудок и подводит к той черте, за которой уже нет никакого разума. Только чувства.
Он дарит мне колоссальное напряжение и только один раз после такой репетиции мы ограничились массажем — очень сильно устали после поддержек. Все остальные тренировки венчались бурным сексом, поделённым нами, условно, на три категории.
Первая — охерительно-возбуждённые — секс в классе, после ухода Стефа и Кэр — неважно где и какой позе — просто скорее поглотить друг друга; бешено-возбуждённые — стоило нам закрыться в машине, как мы тут же оказывались друг на друге; а также очень-сильно-возбужденные — местом соития служил пол, диван или рояль в гостиной. Марсель часто наигрывал мне на нём соло-версию песни «Summertime Sadness».
А сейчас, под звуки песни «Dig» Alex Who? — мы движемся по залу, тело к телу, бёдра к бёдрам, и глаза, растворяющиеся в глазах. Моё платье серого, неброского цвета, однако вырез на груди бросает вызов каждому наряду в этом зале. Марсель держит меня крепко, но бережно: я не успела отметить вслух, что в смокинге он выглядит, как божество, но по его нагло сияющим серым глазам и так ясно, что он прекрасно это знает.
«Конечно, ведь каждая девушка хочет его», — начинает шептать моё подсознание и мой высокий каблук наступает вместо паркета на его пасть. Если буду думать об этом, то собьюсь с ритма, а мне это не нужно. Кэролайн летает по залу в белом — наверняка, ей ещё удобнее — юбка едва прикрывает колени, моя же чуть не доходит до щиколоток.
Марсель выбрал это платье сам — от этого мне оно особенно дорого. Я чувствую себя намного красивее и увереннее, а когда он смотрит мне в глаза — я понимаю, что сомнений в этом не должно быть вообще. Аплодисменты сопровождают нас по окончанию танца, затем, отдышавшись, моя подруга вбегает на сцену и начинает говорить большую речь, в которой, естественно, не упускает возможности поделиться своей жизнью и планами со всеми окружающими — и обо мне, к сожалению, тоже.
— Моя жизнь была бы унылой и пустой, если бы не эта девушка в воздушном сером платье. Кэтрин Рид стала моей лучшей подругой, почти сестрой, и, признаюсь вам честно, удивительнее человека я не встречала. Долгое время я была вице-президентом нашей группы, общалась с огромным количеством девчонок, но... ни в одной из них я не видела такого обилия света, доброты и чуткости, как в Кэт.
— Она не может тебя так называть. — Шикает мне на ухо Марсель, и я широко улыбаюсь.
— Она подарила мне настоящую дружбу, которую я очень ценю и которой никогда не пренебрегу. Понимаю, со всем известным мистером Марселем Греем у неё идёт дело к свадьбе, но я уверена, что быт и дети не заберут у меня подругу, мою Кэт!..
— Мою Кэт! — Рявкает Марсель, пока я в шоке пребываю от других слов мисс Мойерс. Судя по Марселю, он решил так же и не услышал ничего удивительного. Его беспокоит только моё имя.
Все взгляды моментально переключаются к нам, как и вспышки фотоаппаратов. Я обнимаю Марселя за талию крепче и прячу у него лицо на груди, прекрасно понимая, что это очень мало поможет делу. Кэролайн не замолкает...
— А теперь, она исполнит песню для нас, и — в первую очередь — для своего будущего супруга! — Объявляет Кэролайн и хлопает в ладоши. Идя к сцене, совершенно, абсолютно красная, я стараюсь сдержаться от молниеносного взгляда на подругу, (но не могу), и прочищаю горло, подойдя к микрофону.
Колени дрожат, руки ненадолго сжимают фатиновую юбку платья. Я стараюсь улыбнуться, как можно беззаботнее, и когда встречаюсь взглядом с Марселем — мне, по правде сказать, становится намного легче. Глубокий выдох. Небольшая университетская группа позади меня начинает играть изученную мною мелодию, а точнее, её вступление, которое они «додумали», ибо официальная версия, как и во многих песнях мисс Карден, — музыка звучит в унисон с голосом.
Я решила снова исполнить песню Шарлотт, на этот раз — «Dirty Dirty», но «будущему супругу», а особенно Марселю, её петь не самый лучший вариант, конечно...
Но это была любимая песня Кэролайн.
Так, это будет просто. Выдох. Просто выдох...
И вдруг укол пронзает меня, когда я понимаю, что ситуация усложняется — в зале стоит Леона в чёрном платье, рядом с ней — мой отец. Я пропускаю вступление и барабанщик колит меня палочкой в спину.
К собственному удивлению, я быстро оживаю и снова вслушиваюсь в музыку, чтобы выкинуть всё постороннее из головы, но эти люди не мираж. Они продолжают стоять на том же месте. Они улыбаются мне, пока внутри меня что-то безвозвратно рушится.
Музыканты делают рефрен, и вот я уже начинаю петь. Голос предательски дрожит, я перевожу умоляющий взгляд на Марселя. Он сначала хмурится, ни черта не понимая происходящего, да и сама я не знаю, что тут, блин, происходит, но прослеживает мой взгляд — и тут же стремится к парочке.
Вместе с отцом они покидают зал. Молясь, чтобы дело не кончилось очередной дракой, я яростно смотря на девушку перед собой, вывожу как можно более идеально ноту за нотой. Я вцепляюсь в стойку микрофона с такой силой, с какой бы хотела вцепиться ей в шею. Чёрт! Почему я не выбрала другую песню?! Я уж точно не буду «плакать», как лирическое «я» в этой песне.
Музыка заканчивается. Я, не дожидаясь аплодисментов, вымученно улыбаюсь и мчусь прочь из зала к той двери, за которой скрылся Марсель и отец.
Я не видела Леону раньше, вот так, лицом к лицу. Я видела её только в журналах и блондинкой, но сейчас — красивая зеленоглазая брюнетка из рассказав Марселя появилась на моём пути и высокомерно изогнула бровь. Я до сих пор помнила её голос в мобильнике и то, как она дала мне услышать шаги своих каблуков по кафелю, прежде чем отключиться, и сейчас вся моя ненависть, из самых глубин, была готова вырваться наружу и уничтожить всё на своём пути. Её — в первую очередь.
— Прочь с дороги! — Зашипела я, уже не поражаясь собственной смелости. Это уже было естественной реакцией — защитить своё.
— Эй, куколка, дай моим мальчикам поговорить. Ты же знаешь, мужчины не любят, когда в их дела вмешиваются женщины.
«Её мальчикам»?! Она, наверное, рехнулась, или я попала в ад и теперь забыла дорогу обратно. Воздуха не осталось в лёгких от гнева, смешанного с оцепенением. Я чувствовала лишь то, как пульсируют виски, а руки сжимаются в кулаки. Я понимала, что на моем лице появляется оскал, а на глаза напрашиваются непрошеные слёзы.
— Просто уйди, если не хочешь неприятностей. — Произнесла я сквозь зубы. Леа отвратительно усмехнулась. — Марсель — мой парень, а тот, кого ты зовёшь «своим мальчиком», мой отец. И я имею право вмешаться, ясно? Пошла к гребаному черту!
— Эй, Кэтрин! Всё в порядке? — Я услышала голос Кэролайн, возникшей точно из ниоткуда и обернулась. — Вы выглядите напряженными, девушки.
— Здесь напряжена только твоя подруга. Я её понимаю. Быть единственной всегда и вдруг понять, что это не так... Интересно, ты правда девушка Марселя? Или в ряду его шлюшек? После меня у него были только они, знаешь ли...
Прежде чем я обдумываю, что делаю, мои ногти вцепляются ей в кожу головы, — я совершенно не подозреваю, как у меня получилось оказаться рядом с ней на такой молниеносной скорости. Свет сменяется на тень, пока глаза наливаются кровью и вот мы уже в коридоре, где я готова прикончить её. Она вцепилась мне в плечи, но мне абсолютно плевать. Я рву её блядское декольте до самого пупка.
— Последней, самой большой шлюхой у него была ты! — Шиплю я, сквозь сжатые зубы. Она шлёпает меня рукой по щеке — та тут же начинает гореть, но я не обращаю внимания. Рыча, будто превратилась в чёртову львицу, я хватаю вазу с гипсового постамента и выливаю воду ей на голову, с трудом сдерживаясь, чтобы не убить эту подлую шлюшку этой хренью, которая с грохотом падает на пол, предварительно задев ей ногу. Больно задев.
— Чокнутая неадекватная стерва! — Орёт она. Выглядит жалко. Растёкшийся макияж, подранное платье. Но моей ярости хватит, чтобы полностью втоптать её в кафель. Я вновь кидаюсь на неё.
— Ты не имеешь право разрушать мою жизнь! Держись подальше от меня, от моего отца и от моего парня, иначе я убью тебя! — Реву я, царапая её, но вдруг оказываюсь в невесомости. Марсель. Ну, конечно, ведь Кэролайн...
— Кэти, успокойся...
Папа?!
— Отпусти меня, предатель! — Слёзы тут же начинают мчаться из глаз. Я бью его по рукам, и дрыгаю ногами, наплевав на длинну юбки, желая убить ими эту стерву напротив. Она подходит ко мне ближе, наверное, желая, вцепиться в меня, ибо выглядит хуже чёрта.
Но вдруг замирает, как я и как моё сердце. Марсель хватает её и оттаскивает к стене и она, со своей наглой, глупой ухмылкой, начинает вжиматься в него, притягиваться к его груди, как гребаные ростки к гребаному солнцу!
Он понятия не имеет, что делать — это видно по его лицу. Он держит её, вместо того чтобы отшвырнуть. Всё так медленно: я вижу каждую чёртову деталь!
— Отпусти! Отпусти меня! — Громко кричу я, и бью отца по рукам ещё сильнее. Он меня, наконец-то, освобождает. По всему кампусу взрыв: мы с Марселем встречаемся глазами. Он тут же отталкивает её, а я несусь от них, от всего этого подальше, прочь на дрожащих ногах, умываясь слезами.
Глупо, да, он просто хотел оттащить, просто хотел оттащить... Но самовнушение не работает. Грудь надрывается от рыданий, едва я вижу его рядом с ней. Я готова проклясть себя за свой страх, за то, что так ревнива. Я чувствую себя ужасно, и когда я забегаю в женский туалет, убеждаюсь, что выгляжу не лучше. Не так ужасно, как эта дрянь, но, тем не менее, не такой довольной, как в начале вечера. Открываю кран и принимаюсь умываться. Платье не пострадало и то хорошо. Волосы на месте, и я благодарна себе, что решила собрать их в широкую косу, без излишеств. Всё в норме. Просто всё лицо красное и руки в царапинах. Я уже не плачу, но тело ест судорога, в животе спазмы.
Я в порядке. Я в порядке, да. Блять, нет!
Я не могу спокойно реагировать, особенно после того, что знаю, как она с ним поступила и, ей-богу, если у него есть к ней какие-то чувства, то пусть признается мне, ведь я не смогу жить с этим, жить с этими догадками! Лучше бы отец и вовсе не появлялся!
— Кэтрин! — Марсель возникает предо мной в отражении зеркала и делает ко мне шаги.
— Стой! — Мне больно везде, от горла и до сердца, когда я говорю это слово. Боже.
Я оборачиваюсь, чтобы заглянуть в его сверкнувшие болью глаза. Мне требуются мучительно долгие секунды, чтобы закрыть кран.
Делаю глубокий, успокаивающий вдох, после чего еле слышно шепчу:
— Подожди... Пожалуйста, подожди, Марсель. — Или если ты коснёшься меня, я вновь поддамся своим слезам и слабости перед тобой, и не выскажу всей той мерзости, которую не должна говорить, но мне от неё тошно и мне надо от неё избавиться.
Его взгляд смягчается. От этого на душе сразу становится легче. Горячим телом я прижимаюсь к холодному кафелю и откидываю голову на стену, смотря на него.
— У тебя кровь... — Марсель обшаривает меня глазами и подходит ближе, но я молча выкидываю руку вперёд. Он останавливается, в недоумении смотря на меня.
— Я покажусь тебе сумасшедшим параноиком. — Слабым голосом говорю я. — Наверное, потому, что я такая и есть, но... Марсель, когда ты прикасался к ней... На какое-то мгновение мне показалось, что меня стошнит.
— Я сам от этого с трудом воздерживался! — Вспыхивает он, разражаясь криком. — Я схватил её, потому что Гленн раньше успел схватить тебя! Смотри, что она с тобой сделала, Кэт! Мне хочется придушить эту суку! Я хотел оттолкнуть её от тебя!
— Но прижимал к себе!
— Я этого не делал! Я тащил её от тебя!
— А она ластилась к тебе! — Я уже себя не сдерживаю, руки сжимаются в кулаки. Грудная клетка ходит ходуном. — Марсель, неужели ты не понимаешь, что она пользуется каждой грёбаной возможностью коснуться тебя?! Почему бы тебе просто было не позвать охрану, а не бросаться к ней?!
— Я бросался, чтобы она не кинулась на тебя!
— Плевать на меня! — Выкрикнула я, срывая горло, и Марсель ошарашено округлил глаза, застыв, как столб. — Плевать на меня, потому что она разрушила тебя! — Я не хотела этого говорить, но мне нужно открыть ему на это глаза шире, чем он сам видит. — Да, Грей, она разрушила тебя! И дело не в доверии между нами, дело в том, что она подло пытается разрушить нас, разрушить тебя ещё раз! Она постоянно выводит людей на эмоции, она вампир, который питается негативом и разрушениями, которые сеет вокруг себя! Я не просто хочу держаться от неё подальше, я хочу чтобы она катилась к чёртовой матери! Хватит давать ей повод думать, Марсель, что ты можешь дать ей что-то, кроме пощёчины. Пока ты тащил эту тварь к себе, она вжималась в тебя, как последняя сука, я видела это, будто в замедленной съёмке и она улыбалась, наслаждаясь своей грёбаной ничтожной победой! Она постоянно будет думать о том, как уколоть меня, как стереть в порошок, у неё есть две мои слабые точки — ты и мой отец. Если она превратила его в куклу-вуду, я не позволю этой сволочи ещё и из тебя достать твоё сердце и мозги!
— Да это невозможно, чёрт возьми! — Кричит Марсель, обрывая меня. Он за несколько секунд сокращает расстояние между нами и сжимает мои щёки в своих руках. — Невозможно, потому что моё сердце и мозги уже украла другая девушка: сумасшедший, ревнивый, сексуальный параноик, чьи невероятно красивые глаза снова наливаются слезами! — Он говорит это с такой страстью, что все мои мышцы напрягаются, а изображение его красивого лица плывёт. — Я люблю тебя, Кэт, клянусь! Клянусь, я был уверен, что она послушается моего совета! Он пришёл сегодня с этой блядью, потому что она вновь ему что-то нагородила в три короба, на этот раз о твоих планах стать моделью и о том, что, в настоящий момент, я продвигаю в тебе эти идеи! Он не хочет, чтобы ты начала заниматься модельным бизнесом, и поэтому он связался с Леоной! Я не защищаю твоего отца, я вновь сказал ему послать её к чёрту, чем он, уверен, сейчас и занят, увидев, что эта дрянь сделала с тобой! Но он не может повлиять на модельный бизнес, у агенства свои спонсоры и у Леоны есть свои...
— Шлюха. — Шиплю я, сквозь зубы.
— Это абсолютно точно! — С чувством подтверждает он. — Я сделаю всё возможное, чтобы это агентство... — Я закрыла его рот рукой.
— Нет, Марсель, доверь это мне! Я сделаю что-то такое, чего никто там не делал и приведу своего спонсора. — Брови Марселя зло сходятся на переносице.
— Кого? — В его голосе ярость, и, безусловно, любопытство.
— Тебя, Марсель Грей. Тебя. — Он с поцелуем, ураганом, налетает на мои губы, и вдруг мы слышим слив туалета. Марсель не отрывается от меня, но поцелуй застывает на губах не оконченным. Какая-то смущённая девушка выходит из кабинки и, пряча волосами лицо, спешит прочь. Марсель выдыхает, пока я шокировано таращусь ей вслед.
— Фу, не помыла руки. — Мой парень шутливо морщится, и мы начинаем смеяться.
Мы сумасшедшие, но это ещё одна из причин, по которой мы просто обязаны быть вместе. Наверное, стоило прожить тысячу жизней «до», чтобы в одной-единственной встретить такого, как Марсель.
Неофициальная часть вечеринки в честь выпуска проходит на ранчо семейства Грей. Марсель хотел присутствовать со мной на выпускном везде, поэтому взял на себя абсолютно все расходы, чтобы вечеринка проходила в его владениях, а не на вилле нашего крутого с Кэролайн однокурсника Дилана Уильямса. Я переоделась в своё маленькое чёрное платье, сменила туфли на более удобные кроссы, напудрила лицо и собрала волосы в хвост, когда мы с Кэр и парнями остановились в домике, неподалёку от ранчо. Было ясно, что здесь не так давно кто-то останавливался, но ненадолго — некоторые вещи по-прежнему пылились, и явно были не задействованы диваны в гостиной, накрытые белыми кофрами.
Мы с Кэр решили переодеться уже на месте, а остановились здесь, чтобы Марсель обработал мои «боевые раны». Делал он это, признаться, очень бережно и умело. Стефан подхихикивал, что так Марсель лечил засосы и царапины после «бурных ночей» на девушках, но увидев моё бледное, вымученное лицо, решил пожалеть мой желудок. О взгляде Марселя вообще молчу — он убивал им Крига. А позже пояснил мне, что ему нередко приходилось драться с такими задницами, как Стефан, поэтому это было, как следствие — научиться самолечению.
После «ну, да, конечно» Стефа — не выдержала и Кэролайн, и стукнула своего парня по затылку, за что я ей была благодарна.
— Знаешь, я приятно удивлён, что ты такая драчунья. — Не унимался он, пока мы шли на поляну — к пику вечеринки.
— Если ты сейчас же не успокоишься — ты в прямом смысле поразишься моим ударам. — Улыбнулась я, как сучка, и изобразила руками двоечку.
Стефан притворился раненным в живот и, зажав его, повалился на траву. Марсель со смехом пнул его по заднице ногой. Этот дурак застонал, как раненный медведь, и мы с Кэролайн расхохотались. Хоть она и была весела, и немного пьяна от шампанского, по ней было видно, что она переживает за меня. Пока Стеф и Марсель дурачились, она подошла ко мне и приобняла за плечи.
— Ты как? — Чуть слышно спросила она. — Я... знаешь, Кэт, я тебя испугалась. Я никогда не видела тебя такой взбешённой. Кто была эта девушка?
— Это бывшая Марселя, надеюсь, бывшая моя отца, бывшая всего Сиэтла. Короче, шлюха. — Ответила я, стараясь беззаботно улыбаться. — У Марселя к ней уже ничего не осталось. Он так говорит, и я ему верю, но боюсь... боюсь, что она, однажды, сможет сыграть на его нервах. Это у неё хорошо получается. Я бы очень хотела, чтобы она держалась подальше от нас, от нашей жизни. Помнишь, ты мне говорила про свои связи в GQ? — Кэролайн нахмурилась, несколько поражённая сменой темы.
Я была горда собой — наконец, я смогла её шокировать и на мгновение лишить дара речи.
— Конечно... — К моему счастью и удивлению, без лишних вопросов, ответила она.
— Мне пригодятся контакты, которые у тебя есть. — Подмигнула я.
— Кэтрин Рид! — Хитро улыбаясь, протянула Кэролайн.
— Только тс-с-с. — С ухмылкой протянула я, прижав палец к губам. Мы рассмеялись вместе, как делали это практически всегда. Я поймала себя на мысли, что мне будет не хватать наших «смехопар», «ржачолекций» и «хохоэкзов».
Когда мы пришли, тусовка была в самом разгаре. Территория конюшен огорожена металлической установкой, на видимой стороне которой висят фотографии ребят нашей группы, курса, и университета.
Красные стаканчике везде — на траве, на столах, в руках, — равно как и мои пьяные сокурсницы. Я была приятно поражена тем, что Марсель пригласил ди-джея с аппаратурой и светомузыкой, со всеми прочими прибамбасами и танцовщицами лишь для того, чтобы быть со мной на моей выпускной вечеринке.
Стеф и Кэр, так как уже были немного подвыпившими, сразу же направились танцевать, а мы с Марселем сели на мягкий бесформенный диван, который принимает людей, как облако и подстраивается под них. Возле него стоит маленький круглый столик, а позади нас — барная стойка, которая только подтверждает здесь самообустроющийся бар «под открытым небом».
Когда к нашему столику подошла симпатичная мулатка и Марсель, — такой сексуальный, — начал делать заказ, потирая свой аккуратный носик на переносице, я перелезла с дивана ему на колени и, признаться честно, была восхищена его реакцией, произведённой тогда, когда уместилась на нём. Он весь напрягся, и его пах чувствовался особенно прекрасно, так близко, смертельно близко к тому месту, которое трепетало от него.
— Мне виски с колой — и виски налить прямо в банку колы, никаких стаканчиков, — кальян на лайме и лесных ягодах, а моей девочке текилу санрайз в стеклянной посуде. — Произнёс он, уже не смотря на фигуристую мулатку, и провёл рукой по моей щеке, убирая волосы за ухо. Та удалилась, явно поняв, что лишняя здесь, несколько «тронутая» словами Марселя.
Да, заказ моего парня звучал странно, но я смогла сдержать улыбку, чтобы не испортить эротичность момента.
Марсель смотрел мне в глаза, в них отражались разноцветные огоньки, но чуть позже уголки его губ приподнялись в улыбке. Видимо, он понял, что меня его щепетильность вновь рассмешила, и я уже не могла сдержаться и не подтвердить его догадку. Марсель захихикал вместе со мной и вжался лицом в мою шею. Потом потянул меня за локон, и надул губы:
— Хватит ржать надо мной.
— Это было... правда странно. — Морщусь я, кусая губу, сдерживаясь от смеха.
— Странно не мыть руки после туалета. — Он прыснул.
— Марсель, посмотри... — Я указываю рукой на беснующихся вокруг ребят. — Все пьют из одноразовых стаканчиков и никто не умер, и не умрёт.
— Ты этого не знаешь. Вдруг там какая-нибудь хламидамонада вместо лимонада.
— О, ты знаешь такие... слова... — «Поражённо» изогнула я брови.
— Это я у Феликса научился, мисс Саркастичность. — Ухмыльнулся он и я со смехом шлёпнула его по плечу.
— Я хорошо выгляжу в платье и кроссах? — Перевела тему я, приподняв ножки и демонстрируя обувь Марселю. Он растянул губы в улыбке, сжав рукой чашечку моего колена, тем самым пуская по венам ток.
— Как бы сказал Стефан: я бы тебе вдул, нагнул и выпорол, потом бы ещё раз вдул. — Произносит он медленно каждое слово, явно наслаждаясь моим смущением. Я моргаю, чувствуя, как в горле пересыхает, а щёки пылают, будто их подожгли.
— Ладно, ладно... — Я чуть вскидываю подрагивающие руки. Марсель широко улыбается и тычет в меня указательным пальцем.
— Тот самый момент, когда всё представила. — Он играет бровями, и я шлёпаю его по плечу. Он смеётся, закидываю голову назад, и я чувствую что-то даже большее, чем невероятное счастье.
Как раз вовремя, нам приносят заказ и пока Марсель только смачивает свои чувственные губы колой, я опустошаю половину своего коктейля.
— Малышка, полегче... — Подхихикивает он, и ловко проникнув ладонью под юбку моего платья, сжимает ягодицу. Я застываю с бокалом у губ, а охлаждающая жидкость на мгновение встаёт в горле. Шумно её проглатываю и смотрю в голодные глаза мужчины, без которого не вижу сути своей жизни. Не прерывая нашего зрительного контакта, только усиливая хватку, Марсель подносит кончик трубки к своим губам. Они приоткрываются так, что я вижу ровный ряд белых зубов, его поблёскивающий от влаги и колы с виски язык... Обзор закрывает кальян, медленно очерченные красивые уста смыкаются вокруг, и он затягивается. Ногти впиваются мне в ягодицу, а моя дрожащая рука сползает с запотевшего стекла бокала, после сжимается вокруг его члена. Марсель вздрагивает, тут же убирая трубку, и выпускает в моё лицо кольца дыма — так пахнущего его губами, такого же дурманящего, как Марсель, как сама мысль о нём...
— Хочешь? — Хрипит он, на мгновение опуская глаза на свой агрегат, плотно сжатый моей рукой...
Потом подносит трубочку к моим губам ближе, будто бы предлагая кальян и всё прилично, не двусмысленно.
Я курила очень давно — меня кальян никогда особо не прельщал, но, как некоторые девушки, я не подыхала потом от собственного кашля. Просто отношения у меня были с ним ровные — с трубкой я не сосалась, как некоторые, но и не думала, что открыла рот для этого дела в последний раз.
Я с готовностью приоткрыла губы и, не отрывая взгляда от глаз Марселя, обхватила трубку губами, а пальцами сильнее сжала член.
Грей дёрнулся, поперхнувшись воздухом, и откинул голову назад. Я медленно затянулась, а потом прижалась губами к его шее, прикрыв глаза, и выпустила клуб дыма на его кожу, на самую венку, которую после — мягко и мокро поцеловала. Марсель задрожал, проникая пальцами мне в кожу до синяков.
— Кэт, допивай коктейль... — Его голос звучал хрипло и гортанно, но в то же время это был приказ. Самый сексуальный приказ, который я когда-либо слышала.
Он опустошил свою баночку виски с колой — как я поняла, полностью, — ведь смял железку в кулаке, как листок бумаги. Также сильно сдавил, как и я сжала его член, заставив его тихо материться. Нас трясло.
Марсель свободной от моих ягодиц рукой вынул трубку из моих пальцев, а я запрокинула голову назад, опустошая бокал. Маленький кусочек льда со дна попал мне в рот, и я продемонстрировала его Марселю, чуть посасывая его и перекатывая между губами. Плотно зажав его зубками, я провела кусочкам льда от ушка Марселя к подбородку, оставляя мокрый след: на губах Грея появилась подрагивающая улыбка. Он очень шумно дышал, его тело закипало под моим.
— Люблю лёд между губами... — Прохрипел Марсель, и я прижалась своим ротиком к его открытому, пока он глубоко выдыхал.
Наши языки сплелись в страстном танце, как потом сплелись наши тела, когда мы оказались на чердаке конюшни, прямо на сене, как юные, чёрт нас бери, фермеры. Понятия не имею, как это случилось, как так произошло, что мой мозг отключился на те минуты, пока мы шли сюда. Возможно: это серые, дурманящие глаза Марселя, это его сильные, крепкие руки, его горячие губы, которые дарят столько удовольствия, что можно продать оба лёгких, лишь бы ощутить его.
Острое сено впивается в кожу, и я шиплю от боли, смешанной с удовольствием. Марсель прекрасно знает, что я чувствую, поэтому не прерывается и оказывается у меня между ног, давая такие горячие, оральные ласки. Всё моё тело трепещет, как крылья мотылька, приближающего к теплу огня — и сейчас, мой огонь - это Марсель, который убивает, но дарит такое первозданное наслаждение, что хочется находиться рядом с ним постоянно, сгорать в этом порыве и просить большего, снова и снова. Мои ноги дрожат, бёдра идут ему навстречу, воздуха становится всё меньше. Пот течёт по лбу, по груди, я горю, как в лихорадке. Будто в забытьи шепчу его имя, продавая всю душу взамен на его язык. Чёрт, да, он делает это так, что нас уносит на седьмое небо, или даже выше — туда, о существование чего никто не знает, не то, что не верит. Первая разрядка просто душераздирающая, и я верещу так, что кони под нами ржут от испуга. Марсель прикусывает мой клитор, чтобы закрепить ощущения, и мой оргазм, видимо, размером с шар нашей планеты, медленно уносит меня в рай.
Всё тело колет, в волосы набилась солома, и Марсель ложится под меня, чтобы я села сверху.
— Оседлай моего жеребца. — Приказал мне он.
Его вдохи горячие, а глаза широко распахнуты. Лаймовый вкус губ сейчас стал совсем сладким оттого, как часто он их облизывает и... когда я замираю в поцелуе, всё ещё подрагивая, он спрашивает:
— Что, ощутила, как сладок твой оргазм? — Прохрипел он.
Я что-то промычала, или зарычала, — не знаю, на что именно был похож этот звук, но прозвучал он достаточно громко, гортанно, по-настоящему мощно — равно так же, как и наши губы соединились в поцелуе, после этого звука.
Я целовала Марселя так грубо, как могла, тянула его волосы у самых корней, мои пальцы путались в его густых волнах на кончиках... Я села на его член без всяких предупреждений, чтобы он полностью ощутил меня — всю меня — и проглотила его глубокий стон, обняв обеими руками его голову.
— Ты мой, мой, мой... — Рычу, стону, мычу, растворяюсь в собственных толчках, с которыми насаживаюсь на него.
Марсель теряет со мной контроль, и это всё, чего я хочу от него. Он кусает мои губы, целует их, шлёпает меня, и мы забываемся в нашей чувственности. То, как он целует мою грудь, стоит запечатлеть, как икону, и повесить над кроватью. Я любуюсь на него, его тело покрывается потом. Даже в приглушенном свете он переливается, как золото. Мокрый, встрёпанный, сильный и прекрасный. Я наклоняюсь, чтобы укусить его за сосок и он отрывает бёдра от стога, удерживая меня за поясницу, чтобы раздробить мой вход. Он делает это со мной, только со мной, так часто и яростно, и я жалею, что раньше не начала принимать таблетки, раньше не начала чувствовать его так — полноценно, глубоко в себе, без всего лишнего. Плоть к плоти, а кожа к коже.
Я визжу, мне хочется плакать от эмоций, что разрывают меня. Я не должна, не должна быть такой сентиментальной, чёрт подери, во время секса, но мне слишком хорошо, он слишком хорош и он мой, чтоб его! Мой, с частичкой сена на трепещущих ресницах, мой, чьи сладкие, как мёд, стоны рвутся не из горла, а откуда-то глубже. Он шепчет мне, как любит меня, потом называет «ревнивой драчливой сучкой, его сучкой», и я визжу, потому что мне нравится быть для него кем угодно. Его губы прижимаются к моему уху, и он опаляет его своим частым, прерывистым дыханием. Я шевелю губами, шепчу, как молитву, безмолвно его имя, и прошу проведение только об одном... Только о том, чтобы это не кончалось.
Марсель сплетает наши пальцы рук, ладони вжимаются в ладони. Эта поддержка и нежность предаёт мне сил. Я выпрямляюсь, опираясь на его руки и снова сажусь на него, изгибаю спину. Грей с дрожащей улыбкой смотрит на меня и каждый раз, когда я скольжу вверх, он подаётся к бёдрами ко мне, и я следую навстречу очередному оргазму.
Марсель замирает, давая мне почувствовать его, давая почувствовать этот всплеск - лёд и пламя, ток и это сумасшедшее возбуждение. Мои ладони путешествуют по его груди, по плечам, по спине, когда он садится, обнимая мою спину. Едва я выпускаю облегчённый выдох от минувшего наслаждения, низ живота вновь приятно стягивает — упругий, жёсткий орган внутри меня очередное подтверждение его любви ко мне, любви, которая убивает и лишает рассудка. Он поднимается на ноги, обняв мою спину, а мои ноги по-прежнему сжимают его сексуальные жёсткие бёдра. Я хватаюсь за деревянную колонну, устремляющуюся в крышу позади себя одной рукой, а второй стискиваю волосы Марселя на затылке, и он принимается бешено вбиваться в меня, срывая стоны, которые звучат один громче другого. Я чувствую, что слёзы катятся, как град, обжигая поры кожи и кусаю губы, раны на которых Марсель лечит своими поцелуями.
Он стягивает мои волосы в кулак, каждый толчок бёдер, как хлыст. Мы промокли насквозь, между нами огонь. Я ловлю ртом воздух, хоть не чувствую его. У меня всё тело ломит от предвкушения, смешанного с желанием. Мне и больно от напора, и хорошо, и кажется, что я могу умереть, но быть убитой его толчками, вероятно, самая лучшая смерть. Я смотрю в его серые глаза и чувствую, как их колит от чувств и жмурюсь. Постанываю последними остатками охрипшего голоса, просто потому, чтобы он слышал, что он делает со мной.
— Пожалуйста, Марсель, пожалуйста...
Мой голос дрожит, а тело ломит. Марсель влюблённо смотрит на меня — от этого захватывает дух, и только от мысли, что этот взгляд принадлежит мне, что эти грубые проникновения атакуют меня одну, что эти ярко-алые губы целуют только меня, и шепчут самые заветные слова только мне, можно кончить, в очередной раз, неизменно визжа его имя.
Он хрипло, прерывисто шепчет, смотря в мои глаза:
— Ты знаешь, что ты самая сексуальная девушка в этом мире? От одного взгляда на тебя, можно кончить, Кэт. Можно кончить лишь от представления, насколько вкусные твои соки. В тебе есть всё, чего мне так не доставало все эти годы, в тебе вся моя жизнь, Кэтрин. В тебе вся моя жизнь.
Я закрываю глаза и отдаюсь наслаждению, ощущая, что разрушаюсь. Но разрушаюсь только для того, чтобы выстроиться заново. Только для того, чтобы заглянуть в его красивые серые глаза и почувствовать его оргазм, который также мощно накрывает меня и уносит на самый пик чего-то воистину невероятного.
— Это прекрасно. — Хриплю я, наконец, отдышавшись и прижимаюсь к его влажной груди ближе.
Марсель шумно улыбается. Взяв колосок, он водит им по моему бедру, закинутому на его пах. Так приятно... я прикрываю глаза.
— Когда у тебя начинается обучение в модельном колледже?
— В конце августа. А что?
— Хочу предложить тебе... — Кажется, я задержала дыхание. — Круиз по моим любимым местам... Как ты на это смотришь? — Он заглядывает в мои глаза. Я сглатываю.
— Это было бы... прекрасно.
— Ты знаешь другие слова? — Широко улыбается Марсель.
— Знаешь, после встречи с тобой многое поменялось, мне на многое пришлось заново открыть глаза... Но под моё состояние подходит только одно слово: «прекрасно». Эта эйфория, которую я чувствую постоянно... Я хочу плакать, смеяться, это... заставляет чувствовать себя живой. Это очень нравится мне... ощущать себя так. — Марсель проводит мне колоском по рёбрам, и я немножко дёргаюсь, заглядывая в его глаза. Он задумчиво смотрит на меня. — Порой, я думаю... что бы было, если бы я не шпионила за тобой? — Признаюсь я, кусая губу.
— Что? — Марсель широко распахивает глаза. Я чувствую, что краснею и жмурясь поворачиваюсь к нему спиной. Грей похлопывает меня по попке, и я прикусываю от неловкости костяшку пальца. На мгновение становится очень тихо. Я чувствую, что он трясётся за моей спиной. И, резко обернувшись, шлёпаю его по прессу. Он начинает хохотать в голос.
— Если ты не перестанешь, я обижусь! — Ставлю я ультиматум, тыкая пальцами его под рёбра.
— Подожди, подожди, кошка... Так это значит, я был прав? Ты преследовала меня?
— Называй это, как хочешь... Я не виновата, что кто-то был слеп, не видя у себя под носом, что его счастье и любовь постоянно были рядом. — Шепчу я, на удивление самой себе, посерьёзнев и утыкаюсь глазами в свой маникюр. Марсель совсем стихает. Я чувствую его теплые пальцы на своей щеке. Он встаёт на сене, умещается на колени, и приподнимает мою голову за подбородок, заглядывая мне в глаза.
— Да, я был слеп. Именно поэтому мне нужна была ты, когда жизнь вокруг рушилась, а я этого не замечал. Я слишком погряз в разочарованиях, в своём эгоизме, в своём желании быть центром всего, что плохо сказывалось на мне. Я прятался от самого себя, я к чему-то бежал... и не мог это догнать, а в пути я забыл, что мне нужно что-то чувствовать, и любить кого-то, кто этого достоин. — Он говорит это с таким чувством, что в горле непроизвольно образуется комок. — Я зализывал свои раны и холил себя в надежде, что мне это поможет однажды взглянуть на мир новыми глазами. И только сейчас я понимаю, что мне нужно было сделать одну, всего одну вещь... впустить тебя в свою жизнь и понять, что я не тот, кто гниёт между работой и баром. Я тот, кто может отдать душу за любовь. И за тебя я всё готов отдать... если бы не ты... если бы ты не открыла мне глаза, я бы так и пробыл не пойми кем. Шутом, придурком, бабником, мажором. Тем, кого всегда презирал. Я в долгу перед тобой, Кэт. Ты открыла мне глаза и впустила меня в мир настоящих чувств. А я буду держать глаза открытыми и закрою наши двери так крепко, чтобы ни один самый отчаянный ветер не разрушил того, что есть между нами.