forgiveness and farewell
Марсель
Отвратительная мелодия звонка становится всё отчётливее. Открываю глаза — темнота, но мне... Мне так тепло. Улыбка непроизвольно трогает губы, даже несмотря на то, что вибрации чертовски раздражают. Мне так горячо оттого, что на моей груди спит Кэтрин. Она очень долго плакала, насилу успокоилась, и с трудом уснула: так что мне меньше всего хочется, чтобы она сейчас проснулась, поэтому я лихорадочно ищу на тумбочке мобильник. Ей надо отдохнуть. Моей девочке надо отдохнуть.
Именно поэтому я отвечаю как можно скорее, даже не посмотрев на дисплей. Моё настроение за какое-то мгновение, стрелкой компаса перебегает с юга на север.
— Марсель? — Слышу голос последней суки и жмурюсь, садясь на постели. Чтобы побороть прилив бешенства, сжимаю пальцами переносицу и резко выдыхаю.
— У тебя должны быть весомые причины не бояться меня, звоня в три часа ночи. — Понимаю, что шиплю каждое слово.
— Ты мне что, угрожаешь? — Она заливается пьяным смехом. — Ма-а-арсель, я ведь не покупаюсь на угрозы...
Блять.
Писк в мобильник стал невыносимо громким. Мне придётся заменить барабанные перепонки. Я, как могу, осторожнее выбираюсь из объятий Кэт и выхожу из спальни, чтобы не разбудить её. Только для этой цели. Я не буду срываться. Она не выведет меня на эмоции. Я понял, как это отталкивает Кэтрин, когда я показываю свою агрессию. Между нами возводится китайская стена и сейчас я меньше всего этого хочу, хотя что-то мне подсказывает, что она была бы не против, если бы я хорошенько взмазал этой дряни. Она причинила достаточно боли, трахаясь с её отцом и сейчас её цель, чтобы мы с Кэтрин разбежались по углам.
Я вышел только для того, чтобы этот поросячий визг не разбудил мою девочку. Только для этого, только чтобы...
Чёрт!
Мне очень трудно сдержаться и не наорать на эту дрянную шкуру на другом конце линии. Я раздражённо провожу рукой сквозь волосы и чуть тяну их у корней, стараясь сконцентрироваться., но всё внутри протестует и просит меня выплеснуть эмоции, а это значит — сделать больно: упрекнуть её, опустить, доказать ей самой, насколько она мерзкая. К чёрту. Я молча продолжаю слушать её бессвязный лепет, как слушают врачи-психиатры больных на всю голову. Ничем не могут помочь — поэтому молча слушают и кивают. И хоть она меня уже охеренно утомила, я пытаюсь держать себя в руках.
Закуриваю, выйдя на кухню, и эта сволочь резко меняет тему разговора, — если эта тема вообще была. Она кряхтит и трудно дышит в мобильник, не исключено, что она совсем в дрова. Но она больше не несёт пьяную чушь и говорит нараспев, чтобы я лучше её понял:
— Ты расстался с Кэтрин, Марсель? Ты ведь помнишь, что она мне не-е-е... совсем не нравится? — «Я понимаю, что ты меня заебала».
— Слушай, я всегда знал, что ты блядь, но ты оказываешься ещё, и ещё ниже моих представлений о тебе. Просто донельзя ниже. К чёрту выметайся из моей жизни и из жизни Кэтрин, поняла?! — Не выдерживаю я.
— Ох, как скучно... Может, скажешь что-нибудь новенькое? — С вызовом произносит она. Я чувствую, что оскаливаюсь.
— Я забрал её у Гленна. — Знаю, что взбесится.
— Что?! — Её голос похож на визг.
— Звучишь удивлённо. А теперь, иди к чёрту. Никто и никогда не заберёт её у меня. Я узнал, что ты наговорила Гленну обо мне. И самая ужасная ложь, это то, что я люблю тебя. Единственное действие, которое я бы совершил с тобой, то это вытер бы об тебя ноги и придушил.
— Класс. — Выдыхает она хрипло, выдержав недолгую паузу. Я замираю, сбросив пепел. — А теперь, слушай меня, Марсель. Модельный бизнес — очень тяжелая борьба. Знаешь, как трудно в него пробиться? Сомневаюсь, что у твоей девочки есть шансы, ведь я вернулась в Сиэтл, а это значит, что мы с ней по-прежнему конкурентки. Я знаю, что рано или поздно ты сдашься мне, Марсель. Я ведь знаю, что никто не знает тебя лучше, чем я... Ты бежишь от меня, бежишь от воспоминаний, от любви ко мне, я понимаю, но вечно ты бегать не сможешь...
— У тебя всё на месте там, в твоей грёбаной прогнившей башке?! — Обрываю её я. Кровь закипает в жилах от одного представления, что она может причинить Кэтрин боль, а глаза застилает кровавая пелена. — Твои речи мне противны, как и ты сама. Как и сама мысль о том, что ты существуешь. Того, чего ты хочешь, не будет. Я люблю её. И если хоть один волос упадёт с её головы, я расчленю тебя и скормлю червям. Тебе ясно?!
— Сколько жесткости... Мне кажется, что ты давно, как следует не трахался, Марсель.
— Зато тебе выебали все мозги. — Рычу я. — Ещё одна твоя попытка разрушить наши отношения с Кэтрин — я прикончу тебя, ясно? Я лично, собственными руками, придавлю тебя к стене и выбью весь кислород из твоих шлюшских лёгких.
— Такая страсть, Марсель...
— Пошла на хрен! — Я сдерживаюсь, чтобы не разбить мобильник о кафельный пол. Слышу, как она вскрикивает, а потом её дыхание учащается. Блять.
Она что, ебётся с кем-то и говорит со мной? Морщусь и отгоняю неприятно волнующие мой желудок мысли. Вообще не представляю, кто ещё может хотеть эту шлюху. До сих пор. После всего того, как она всем и каждому показала свою... «идеальную репутацию». Знаю кто: Гленн. Ярость накатывает на меня с новой силой, напоминая о ссадинах на кулаках.
— Что происходит? Для чего ты звонила?! — Раздражаясь сильнее, рычу я. — Хотя знаешь, по херу мне.
— Марсель, стой! Подожди!
— Я весь внимание. — Цежу сквозь зубы.
— Послушай, Марсель... послушай... помоги мне. Помоги! Я недалеко от бара Макса Родригеса. Люди Гленна преследуют меня, я так и знала, что он примет крайние меры... — «Что, мать её?»
— Ты набила его портрет на своей пизде? С чего он гоняется за тобой? — Бесстрастно спрашиваю. Она хрипло смеётся.
— Он любит меня, Марсель... Ты же тоже чувствовал ко мне это? Неужели, ты не помнишь?.. Ты же был таким же: шёл на всякие хитрости, на любые безумства, вёлся на обман... — Она тяжело дышит и уже не от бега. Понимаю, что она плачет. Но это течёт текила. — И вот... он тоже хочет заполучить меня. Я не хочу, не хочу этой клетки, ты понимаешь? Ты можешь мне не верить, но я... я люблю тебя...
— Ты понимаешь, что я не верю ни одному твоему слову. Это прекрасно. Больше я не хочу тебя слышать.
— Пожалуйста, Марсель! — Отчаянно вскрикивает она. — Они идут за мной...
— Если я помогу тебе, ты обещаешь, что уедешь к чёрту туда, откуда приехала? — Мой голос звучит решительно.
— Марсель!..
— «Да» или «нет»? — Настаиваю я.
— Да, хорошо, хорошо... Марсель... пожалуйста. — Я не верю, но в ней говорит отчаяние.
Я отключаюсь, не веря ни единому слову. Но от мысли, что этот урод Гленн чувствует себя всесильным, меня колотит. Руки вспотели. Глубоко выдыхаю и судорожно ищу в списке контактов номер Макса, ещё толком не уверенный в том, что поступаю правильно. Мой голос звучит решительно, пока я натягиваю брюки и футболку.
— Пожалуйста, Макс, мне надо убедиться, что эта тварь не врёт мне.
— Моя охрана осмотрит периметр. — Говорит он устало, но жёстко.
— Спасибо. Подозрительные личности присутствуют? — Я закуриваю ещё одну сигарету.
— Вообще-то, банда из десяти человек недавно покинула бар, включая одного парня, который подсаживался к ней за барной стойкой. — Произносит Макс, затем делает паузу. Десять. Блять. Это немного сложнее. Макс будто читает мои мысли:
— Тебе нельзя приезжать одному.
— Я не собираюсь драться.
— Марсель, они могут считать по-другому.
— Ладно, я позвоню Стефану и ещё кому-нибудь... — Неопределённо произношу я и делаю последнюю затяжку, прежде чем вдавить сигарету в пепельницу.
— Отлично. — Макс отключается первым, и я не совсем уверен, что его последнее слово предназначалось мне.
Я оставил Стефану и Джону по короткому голосовому сообщению. Часть меня хотела верить, что последний уже свалил в Австралию, а первый валяется в постели с Кэролайн и ни за что не проснётся.
Я бы тоже мог оставаться в постели с Кэтрин.
С чего я еду помогать Леоне? Огонь вскипает в моей крови от злости на себя, и только потоки ветра немного охлаждают мои полыхающие зудом жара щёки. Поднимаю крышу кабриолета, нажав на кнопку, тонированные стёкла окон вылезают и закрывают оставшиеся дыры. Включаю кондиционер, чтобы остудить себя более интенсивно. Но это чертовски мало помогает мне.
Крепко сжимаю руль, с каждым разом прибавляя скорость, и пытаясь избавиться от мыслей, которые закрадываются в голову против воли. «Я делаю это, чтобы она уехала прочь», — напоминаю я себе и глубоко выдыхаю через рот.
С громким свистом шин останавливаю авто в тридцати метрах от бара — Леа сидит под деревом в каком-то жалком подобии аллеи «наркоманского парка». Я вижу грохочущую хохотом и ором компанию, которая от бара двигается ко мне. Блять. Хочу вылезти из машины, но Леа подбегает первой. Я жёстким взглядом одариваю её, когда она садится на пассажирское сидение рядом со мной. Я пытаюсь выехать, но тщетно — я заехал на чёртов, хренов бордюр. Надо приложить усилие, но вокруг машины мерзавцы. Один из них стучит по лобовому стеклу моего кабриолета двумя пальцами.
На его лице ухмылка.
— Это Харпер. — Говорит она дрожащим голосом, как будто я нуждаюсь в знакомстве. — Он главный помощник Гленна.
Выглядит этот помощник хуже любого дерьма. Я плотнее сжимаю руль, сдерживая гортанное рычание от раздражения и злости. Это нравится мне всё меньше. Зачем, зачем я так облажался?! Нужно было позволить этой твари делать с ней всё, что заблагорассудится. Морщусь, но мысли не уходят из головы.
— Выпусти цыпочку, водитель. Ты уже забрал у него дочурку, бабу решил к себе приковать? — Произносит тот же перегаристый Хиппер или «как там его», когда я приоткрываю окно со своей стороны.
«Эти ублюдки могут быть при оружии», — проносится у меня в голове. Странно (из-за злости), но она у меня работает отлично. Я медленно киваю. Поворачиваюсь к Леоне и вижу в её глазах ужас. В отличие от всего того, что я видел в них, таких огромных и зелёных, — это самый искренний взгляд. Несколько пьяный, но всё же...
— Держись крепче. — Шепчу я одними губами, смотря ей в глаза и наклонившись, открываю дверцу. Как я и предполагал, они отступают от авто.
Пользуясь продуманным случаем, с визгом авто стартую с места. Шины шуршат по асфальту. Я прибавляю скорость, крепко сжав руками руль, когда мы выезжаем на шоссе и Леа, до этого, вцепившаяся мне в плечо, закрывает дверь, в которую врывается поток ветра.
— Господи... Я думала, что ты отдашь меня им... — По её голосу ясно, что она задыхается. Её глаза блестят, когда она смотрит на меня — и я не пойму, это то ли от слёз, то ли оттого, что она опустошила бутылку хорошего алкоголя.
— Ты не вещь. — Произношу я, не отдавая себе отчёта, и устремляю взгляд на дорогу. — Ты не вещь, чтобы тебя отдавать. — Поправляюсь я. Былой дерзости я больше в ней не наблюдаю, и это меня, в некотором смысле, успокаивает. Она резко выдыхает. Я искоса смотрю на неё и замечаю, что она сжимает пальцами края своего платья.
— Куда ты везёшь меня?
— Это я хотел спросить, где тебя высадить, в каком отеле, чтобы ты забрала свой чемодан и катилась отсюда к чёртовой матери. Я лично отвезу тебя в аэропорт.
— Марсель, я не могу уехать просто так... — Начинает она, и меня опять колотит.
— Я могу просто так развернуться и оставить тебя в их лапах. — Сквозь зубы говорю я.
Леона кладёт руку мне на колено и сжимает.
— Ты этого не сделаешь. — Её голос звучит тихо, но уверено.
— Убери руку. — Я немного морщусь. — Пожалуйста.
— Марсель, мне жаль. — Говорит она и холод разливается по спине.
Я, блять, на протяжении пяти лет жил, надеясь, что она это скажет мне. Но ничего подобного не происходило. Я сильнее сжимаю руль, ещё раз жалея, что поехал ей на помощь. Она поглаживает моё колено, и я не могу произнести ни слова — именно в таком я ахере. На часах автомобиля три цифры: 3:37. Я уже мог видеть десятый сон в объятиях девушки, которую люблю, если бы не услышал этот чёртов звонок телефона.
Почему я не послушал Кэтрин, которая просто выключила свой мобильник и попросила меня сделать то же самое, чтобы отключиться от мира?
— Я правду говорю. Мне очень жаль. — Повторяет она, будто подгоняя меня к ответу. Я холодно смотрю на её руку, и она, что разумно, убирает её себе на юбку. — Я наговорила о тебе Гленну много гадостей. Это всё было для того, чтобы он изолировал Кэтрин от тебя... Это я сделала недавно. До этого я ограничивалась тем, что говорила, что люблю тебя. И что ты меня тоже. — Бред. — Знаю, что нет... мне просто хотелось верить. — Отвечает она на мои мысли. — Я так говорила и... заверяла его, что мы не можем быть вместе, я не вдавалась в подробности.
— Неудивительно. — Зло ухмыляюсь я.
— Гленн хотел развестись с женой из-за меня. Он кажется холодным и злым, но... на самом деле в нём много страсти и чувств, только выплёскивает он их на мне и, к сожалению, только на мне. — Она подчёркивает это с раздражением. — Это всё льстило, но я приехала из-за нового контракта и... Я увидела тебя. Я решила начать держать его на расстоянии. И это для него было ударом, страсть превратилась в болезнь. Когда я узнала, что ты с его дочерью... во мне проснулась такая ненависть... Я обещала ему выйти за него, если вы расстанетесь. Но, разумеется, я не планировала сдерживать обещание, я... Я была уверена, что в тебе есть что-то ко мне, хоть какие-то чувства. Я знаю, как сейчас выгляжу в твоих глазах, но я... я люблю тебя, Марсель. Я поняла, какую ошибку совершила. Я хотела от жизни всего и сразу, а так не бывает. Только позже я начала осознавать, что ты... ты был всем и сразу. Ты был моим.
— И ты от меня отказалась. — Сдавленным голосом произношу я, пугаясь самого себя. Она не тронула, нет, она не тронула меня всеми этими словами... И нет, это не самовнушение.
Чёрт!
Сказав эти слова: «ты от меня отказалась», как будто я ребёнок или щенок, которого вернули в приют, я, должно быть, просто чертовски жалок. Добела сжимаю пальцами руль, надеясь, что она продолжит.
— Марсель, я была очень глупа... — Она что, плачет? Во мне вдруг вспыхивает желание ударить её по лицу. Лицемерка. Она ничего не знает. Ничего не знает обо мне. — Я знаю, знаю, как ужасно поступила с тобой...
— Не знаешь! — Рычу я, ударяя ладонями по рулю. Раздаётся грубый, резкий сигнал, которого я сам не ожидал. — Ты ни черта не знаешь, какого это, видеть девушку, которую любил, голую, в объятиях её лжебрата! Да что, блять, в объятиях?! Под ним! — Меня начинает трясти, когда находят воспоминания.
Тусклый свет озаряет просторную комнату в номере отеля. Гостиная — огромное окно, кофейный стол, диван и недопитый ром. С тех пор я больше никогда не пил ром. При виде него я воспламенялся, будто сам был грёбаной спичкой. Именно когда я изумлённо смотрел на второй бокал без ободка от помады — из спальни раздался стон. Из спальни, куда я во время приезда отправлялся первым делом всякий раз. Обычно я прилетал на рассвете. И будил и возбуждал её поцелуями, а потом мы трахались до следующего утра. Мы надеялись, что она «поправится». Я, блять, надеялся. А она была тварью, лицемерной, подлой шлюхой. Когда я застукал их — она не была такой, как сейчас — плачущей, разбитой, сожалеющей. И это даже хорошо. Если бы она сожалела, я бы простил её. Потому что любил. Но пока только «братец» был доволен её унизительным положением. Я платил ей, чтобы он её трахал. Я не верил увиденному. Потому что мне было больно. Я продолжал:
— Ты даже, сволочь, не представляешь, как мне было больно смотреть на это! — Мой голос поднялся до крика. — Ты не знаешь, как меня после этого можно было легко, по щелчку завести и заставить совершать ужасные поступки! Как я был ебучим маньяком в маске грёбаного Гая Фокса и трахал шлюх. Этим я, конечно, боролся не с коррупцией, а с воспоминаниями, с самим собой, со своей болью. Мне было чертовски, чертовски больно, всякая женщина лишилась возможности на мою любовь, на моё доверие. Был только секс, секс и ещё раз грёбаный секс, никаких чувств, — ничего бы у меня не было и сейчас, если бы не мой брат, у которого сердце размером, наверное, с земной чёртов шар... Я бы сгнил. Не только изнутри, но и снаружи. Меня бы заразила шлюха-героинщица и, в итоге, я лежал бы в треклятой холодной земле! Я мог погибнуть, я мог погибнуть, и я прекрасно это знал — всякий раз, когда приставал к чужой жене на глазах мужа и она падала в мои объятия. Как я лишал студенток их сопливых парней и их ебучей девственности! Но... сука, я любил, любил тебя, это продолжалось год, любовь тогда только мешалась с ненавистью, она зарождала во мне нечеловеческую борьбу, нечеловеческую мораль, и нечеловеческую злобу! Я сам достиг того, что каждый человек, который меня знал, мог ткнуть этим дерьмом, моими ошибками — мне в лицо! Но они охеренно не понимали, что я чувствовал! Я, буквально, кожей ощущал чужое презрение. Всё было из-за тебя, все мои самые большие ошибки — ненужные драки, ненужный секс, ненужный алкоголь, всё это было из-за тебя. Ты была не просто любовью, ты была грёбаной зависимостью! — Я почти не могу дышать. Мы едем по кругу по одной и той же трассе. — Это была борьба: меня-сумасшедшего и меня разумного — и любовь всегда умирает первой. Любовь всегда проигрывает, как тогда, мне казалось, проиграл и я, только моя ненависть... моя ненависть к тебе стала бессмертной, Леона. Я жил без тебя. Я выплывал без тебя, пока ты наслаждалась новыми успехами и славой. Я пытался нормально спать, я боролся со своими маньяческими наклонностями, я возненавидел всех, всех женщин, и всё это потому, что ты, ты — растоптала моё сердце. Ты выбросила меня на помойку. Поэтому сейчас, когда я говорю тебе: «Держись от меня подальше», тебе, блять, правда стоит это сделать, или я сам лишу тебя возможности мешать мне — жить дальше. Так, как я хочу, могу, должен и буду. С Кэтрин я начал дышать. Она взбалмошная, сумасшедшая, страстная и влюблённая, и она отдаёт это только мне, как её папаша награждает тебя этим, хотя ты этого ни черта не стоишь! — Я понимаю, что ору и мой голос вот-вот сорвётся.
Глаза болят оттого, что в них чертовски щиплет. Она только всхлипывает на сидении рядом со мной, а меня трясёт. Я как в лихорадке.
Я пытаюсь отдышаться, но всё тщетно. Пот струится по лицу, по лбу, и щекам. Он смешивается с грёбаными слезами. Кондиционер авто превращает своей мощностью салон автомобиля в морг, но мне нихуя не холодно. Внутри всё горит, пульсирует, а голова, будто, вот-вот треснет пополам с громким хрустом. Начинает брезжить рассвет и наконец, я сворачиваю в другом направлении. Кажется, у меня уже кружится голова.
— Что?.. Что мне сделать... что мне сделать, чтобы ты меня простил, Марсель? Просто простил. Я... не имею права ничего, ничего просить, но... прощение. — «Его ты как раз-таки никогда и не сможешь получить! Ты — дрянь!», — мне хочется выкрикнуть ей это в лицо.
А потом схватить её за волосы, ударить о панель, и сказать, что я лучше заплачу ей миллион ебаных долларов, чем прощу. Едва я открываю рот, она продолжает:
— Мне нужно только твоё прощение, иначе я просто не смогу... не смогу дышать.
Сука. Какая же она сука. У меня всё кипит внутри. Я не мог дышать несколько лет под ряд и от ненависти теряю эту способность, когда она находится ближе ста метров! И эта блядь опомнилась, она хочет получить от меня чего-то? Не чего-то, а ПРОЩЕНИЯ. Его можно только заслужить, но я даже не хочу давать шанса. Если я и дам ей что-то — то только кирпичом в лицо, ибо она ужасно неуклюжая тупица, когда ей в руки дают что-то важное. Явный пример: моё сердце.
И вдруг, меня осеняет...
— Хорошо. — Громко отрезаю я. Слишком громко, неожиданно, и решительно. Не только для неё, но и для меня самого. — Мы сейчас едем к Гленну, ты рассказываешь ему грёбаную правду. Страсть в нём останется — пусть пиздит за тобой в Германию, нет — отправляйся за вещами и уезжай. Я прощу тебя. Но только если ты скажешь правду и исчезнешь. Исчезнешь навсегда. Из моей жизни и из жизни Кэтрин. Из нашей жизни. Согласна? — Ей всё равно придётся исчезнуть. Даже если и без моего «прощаю».
Я думаю, что сказав это ей, сказав, что простил — совру. Но мне по хрену. Она слишком много, долго и часто врала мне. Мы будем квиты. Вместо быстрого ответа она смотрит впереди себя. Её взгляд потерянный и пустой. Я хочу её спросить ещё раз, но она первая открывает свой чёртов рот.
— Марсель... чем она, чем эта Кэтрин отличается от других, почему она? — Когда я заглядываю в её глаза, опустошённый морально и физически, с моих уст срывается лишь одно:
— Потому что я её люблю.
Я говорю чистую правду. Освобождение состоялось, причём довольно фееричное. Я снова перевожу взгляд с Леоны на дорогу, которую начинаю заливать яркие рассветные лучи. Она молчит, но это длиться недолго:
— Я во всём признаюсь.
К моему чёртовому удивлению, так и произошло. Гленн явно ждал её. Ждал её прихода. Он чуть было снова не набросился на меня, увидев её, святую, заплаканную и опустошённую. Может, моё откровенное, чёртово признание заставило какой-то выключатель в голове щёлкнуть и задуматься. Наконец-то задуматься.
Когда она выложила всю правду — он с несколько минут сидел недвижимо. Она рассказала всё. И нашу историю, и как манипулировала им, и ненавидела Кэтрин. Она буквально подписывала себе приговор, меня поражал её поступок. Она часто задыхалась, краснела и плакала, когда говорила и, кажется, это была её первая исповедь.
Леона Хейз-Эдвардс, эта зеленоглазая красавица, чем-то напоминающая миру моды Орнеллу Мути, мою любимую итальянскую актрису — сейчас была больше, чем подавлена. Из-за обилия чёрного вокруг глаз, её глаза казались больше. Они резко контрастировали из-за своего цвета с этой тьмой. Как и то, что она говорила, контрастировало с ней самой. Видимо, это был её первый самоотверженный поступок, ибо в конце Гленн произнёс, даже не глядя на неё:
— Убирайся. — В нём, буквально в каждой его жиле, светилось настоящее раскаяние.
Леа ушла.
Но ступая из комнаты, шаг за шагом, она медленно выпрямляла плечи, задирала подбородок, и, смотря на меня — будто не видела. Она снова вернула былое обличье — невозмутимость людей-манекенов. Довольно смело и быстро, как хамелеоны меняют окрас.
Она всегда видела сквозь меня. В то время как Кэтрин — насквозь.
Когда за Леоной захлопнулась в дверь, я вдруг тихо, почти неслышно произнёс: «прощаю». И это было правдой. Она теперь в прошлом, в самом настоящем прошлом, под пылью и плесенью. Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее — это действительно чертовски точный факт.
— И тебя тоже. — Немного громче добавил я, смотря на изумившееся вдруг лицо Гленна.
— Действительно? — С надеждой спросил Рид.
Он был красен, как алый закат. Ему стыдно.
Когда я долго не отвечал, он уже начал хвататься за сердце, но я проник на кухню, вынул из аптечки необходимое и протянул вместе с бокалом воды. Он молча принял лекарство.
— Действительно. — Наконец, произнёс я и заглянул ему в глаза. — Только не веди себя дерьмово с родной дочерью.
Я поражался тому, где набрался такой смелости обращаться к нему — с такой непринуждённостью. Видимо, стёртые кулаки нас поровняли.
— Она знает об... этом? — С трудом выдавил Гленн.
— Я не могу от неё скрывать что-либо и никогда не буду этого делать.
— Господи. — Он закрыл руками лицо.
— Не повторяйте былых ошибок. — Кратко попросил я, после чего вышел прочь.
Удивительно, но у меня больше не было ни злости, ни раздражения. Всё стало таким естественным, понятным, настоящим. Я впервые выдохнул так глубоко. Сожаления в глазах Рида — неподкупно, но это только сейчас, конечно же, ведь эти новости для него — громовые раскаты посреди ясного неба. Рано я сказал «прощаю», — надо было провести с ним более подробную разъяснительную беседу, но я не жалел, что приободрил его. Всё казалось мне нормальным. Даже головная боль улетучилась, хоть ночка выдалась ещё та.
Но она вернулась с новой силой, когда я не нашёл Кэтрин в своей спальне по возвращению.
Нигде в особняке не нашёл.
И я понял, что гордый уход Леоны — не мог не оставить своего грёбаного шлейфа. Шлейфа новых проблем.
Кэтрин
— Макс, подождите... э-э-эм, то есть... подожди... мне нужно ещё. — Язык заплетается, но я впиваюсь в рукав его пиджака пальцами.
— Кэтрин, ты с ума сошла? — Говорит мистер Родригес и всё-таки выхватывает у меня руку. — Больше я тебе не налью. Понимаю, тебе двадцать один и всё такое, но Марсель не одобрил бы твоего желания...
— Мне плевать! Плевать, что он скажет! — Кричу я, слёзы набегают на глаза.
— Слушай, я под страхом смертной казни налью ещё бокальчик, ты мне всё рассказываешь, а потом отпускаешь в туалет? Договорились? И мы закрываемся через десять минут.
— Договорились. — С досадой говорю я.
Макс наливает мне ещё стопку клубничного ликёра, и хоть выпила всего три или четыре таких рюмочек, — я уже чувствую себя пьяной. Пьяной и несчастной.
— Ночью... я проснулась оттого, что Марсель с кем-то ругался по телефону. Потом я снова задремала. А когда ещё раз открыла глаза и... подслушала, совсем немного, то... Поняла, что он говорит с Леоной, его бывшей... Эта Леона — трахается с моим папой. — Я краснею оттого, что произнесла это слово на глазах друга отца Марселя и быстро, шутливо шлёпаю себя по губам. Макс не знает, смеяться ему или нет, но видя мои глаза, передумывает предаваться смеху. — И сегодня утром она позвонила мне. Она сказала, что Марсель всю ночь провёл с ней. Спас её от каких-то гангстеров, а потом они, в машине... она сказала, что между ними произошло что-то серьёзное. А потом ушла. — Я кусаю губу от боли.
Только от представления, что Марсель мог так поступить со мной, низ живота скручивают спазмы. Серьёзное... это значит, что он вспомнил, что он любит её. А со мной пытался её забыть, ведь так... выходит? Мне хочется плакать, я часто моргаю и пытаюсь собраться с мыслями. Я никогда не была настолько сентиментальной! И уж точно не пила в пять часов утра в баре у друга друга моего отца!
Сложно. Всё очень сложно. По крайней мере, хоть это не меняется, со мной всегда случаются сложности.
— Кэтрин, Марсель любит тебя. А Леона — завистливая, подлая сучка. И ничего серьёзного между Марселем и Леа просто быть не может. Я видел, как он смотрел на тебя, пока ты пела... Ты очень красивая, умная и нежная девушка. А теперь допивай свой ликёр, я скоро вернусь и отвезу тебя к Марселю. — Кивает он и уходит в сторону туалетов. Я сжимаю ножку бокала, и опрокидываю всё в себя одним махом.
Макс пропадает вот уже на пять, десять... не знаю, сколько минут, а в это время я замечаю, как за мной наблюдает симпатичный русоволосый парень с ярко-зелёными глазами. Он бармен и зовут его Чак. Так. Не отвлекаться. Я не так много выпила, чтоб потом сваливать интрижки на алкоголь.
Стоп. А кого я хотела интриговать? Кого? Макса? Пустые стулья, вверх ногами стоящие на круглых столиках бара? Ох, пусть эти мысли уйдут подальше. Надо попытаться рассуждать логически и трезво. Логически — не могу, как не может ни одна ревнивая девушка. Трезво... я пьяная нелогичная ревнивая девушка.
Жалко.
Я боюсь, что могло произойти что-то действительно серьёзное, но очень сомневаюсь, что Марсель мог так поступить со мной.
«А ещё он говорил тебе, что у них с Леоной больше нет и не будет ничего общего», — нашёптывает подсознание, заставляя меня закусить внутреннюю сторону щеки.
Больно.
Ревнивая девушка во мне рвёт волосы на голове и устраивает истерику. Я же сижу, пряча её, как в кокон, чтобы не потерять чувство собственного достоинства.
Чак подходит ко мне и, положив локти на барную стойку, пристально смотрит мне в глаза. Я тяжело сглатываю.
— Очень плохо начинать утро с алкоголя, особенно такой симпатяшке, как ты. — Мягким голосом произносит он. Я наклоняюсь к нему ближе и на мгновение мой локоть соскальзывает с гладкой поверхности, из-за чего я бьюсь носом о его нос... Он зажимает его рукой и нарочно стонет. Вместе мы начинаем смеяться.
— Но я... всего лишь бармен со сломанным носом. Так что, если ты не против... я буду тебе наливать — это моя забота, а не хозяина бара.
Хочу сказать, что хорошо знаю хозяина и вижу, как Чак наливает полную рюмку ликёра. Облизываю губы и беру её... но вдруг понимаю, что он застревает у меня в горле раньше, чем я делаю глоток.
— Наливай кому-нибудь другому, друг. Эта дама — моя забота. — Слышу поставленный голос Марселя. Он прямо за моей спиной. Я не успеваю вовремя себя проконтроллировать и вскрикиваю.
Откуда он узнал, что я здесь?! Хотя... и так всё ясно.
Вижу Макса. И начинаю обиженно, сердито, и холодно смерять его взглядом. Он смеётся, скручиваясь напополам.
— Оу, мистер Грей... — Я кашляю, прогоняя хрипоту. — А как же Леона?! Думаю, она сойдёт с ума без вашего внимания! — Я хочу звучать угрожающе, но мой голос всего лишь какой-то жалкий пьяный писк.
— Пока только одна дама без моего внимания с ума сходит. — Он изгибает идеальную бровь. Его серые глаза блестят и смотрят прямо в душу.
ЧЁРТ!
Как можно сосредоточиться на злости, когда у объекта твоего негодования настолько прекрасная внешность.
И голос. И душа. Просто мне... обидно. И от этого очень больно.
— Намекаешь на меня? — Вполголоса спрашиваю.
— Нет, прямо говорю.
Он слишком... уверен в себе. Поворачиваюсь к Чаку, недоумевающе смотрящему на нас.
— Мне нравится мой бармен. — Заявляю я, стрельнув в него глазками, и с милой улыбкой перевожу взгляд на Марселя.
— Мне нравится мой член. И что? — Я приоткрываю рот, резко вдохнув.
Как он может вести себя, как неандерталец, прилюдно?! У меня нет слов! Я широко распахиваю глаза и лепечу:
— Причём здесь твой...?
— А причём тут Чад? — Взгляд Марселя становится ледяным, когда он слышит:
— Я Чак. — Я не могу не заметить, что в сравнении с Марселем, — его голос женский.
Он гневно взирает на Чака, пока тот таращится в ответ.
— Пошёл отсюда к чёрту. — Он шипит это сквозь зубы.
Марселю с трудом даётся сдерживать себя в руках. Чак сдвигается, предварительно получив от Макса кивок: «Слушайся Марселя».
— Ты меня запутал... Совсем. — Я стукаю его ладонью по груди.
— Пить меньше надо, киса. — Он выхватывает рюмку и кидает на пол.
Она разбилась, как и моё настроение сегодня. Я смотрю на Марселя, подняв взгляд от осколков, которые Чак тут же начинает убирать.
— А тебе стоит меньше врать мне. — Я сдерживаю шипение.
— Врать?! — Марсель уязвлён. И зол.
— Да! Ты сказал, что не будешь с ней больше видится, а ночью сбежал, даже не поговорив со мной!
— Я не хотел тебя будить по пустякам!
— А мне она сказала, что у вас в машине произошло что-то серьёзное! — Я так кричу, что голос срывается на последнем слове. — Если ты считаешь, что можешь так обращаться со мной, не считаясь с моими чувствами, с тем, что я переживаю и не могу уснуть всю ночь, гадая, где ты с ней застрял... то просто давай закончим! Я хочу знать, куда мой парень уходит посреди ночи, если появляется возможность! — Я с грохотом спрыгиваю с барного стула и широкими шагами иду прочь из бара. Каблук на мгновение подводит меня. Я больно подвернула ногу.
— Чёрт! — Шикаю я в воздух перед собой. Марсель закидывает меня себе на плечо, и я визжу.
Он. Просто. Идиот.
На мне коротенькое платьице, и если он будет нести меня, как шаль, все увидят мои трусики, но он так зол, взбешён и недоволен, что его это совершенно не интересует.
Знаю, почему. Пять утра. Здесь практически пусто, особенно в этом районе.
Даже не пытаюсь дёргать ногами и выбираться — мне это приносит чертовски сильную боль. Господи, Господи, куда я так спешила от него?! Всё равно бы не убежала! У меня даже нет денег на чёртово такси! Мне ужасно плохо, обидно и хочется кричать, что я в общем-то и делаю.
Ха! У меня тоже есть идея: если я не могу шевелить ногами, то я пущу в ход зубы. Я кусаю до крови его шею, мочку уха, хрящик. Я действительно, кровожадно и зло кусаюсь: ни намёка на щенячьи нежности. Марсель не выдерживает, и, хрипло рыча, заворачивает со мной мимо парковки в переулочек под каменным мостом, расположенным в нескольких метрах от каменистого пляжа у залива.
Сама толком не понимаю, как всё моё тело нависает, оказываясь над ним. Прижатое к стене и распластанное. Его губы вступают в бой с моими — нет трепета и ласки, настоящая атака. Я кусаю его, он мои губы, руки царапают кожу головы, а его — изучают моё тело.
Рассвет золотистыми пятнами входит в небо, отражающееся в заливе. Я слышу, как над нами проезжает авто, где-то ещё отдалённые движения машин, вода шумит, а чайки выкрикивают отрывки своих песен. Он целует, и он хочет большего. Нет, никогда, на улице...
— Никогда, никогда... — Хриплю я, когда его губы и укусы предназначаются моей шее. Только моей шее. Ключицам. Декольте. Может, не стоило говорить «никогда»?..
Ох!..
— Марсель! — Я отрываюсь от стены, но он вдавливает меня с большей силой. Я понимаю, что хочу его также сильно, как и он меня, но он, чёрт подери, должен мне всё объяснить. Обхватив обеими руками его лицо, я пристально в него вглядываюсь. Когда я трезвая — он пьянит меня. Когда наоборот — обратный эффект. — Пожалуйста...
Я всхлипываю — от желания его ласк и поцелуев, от желания всё узнать.
— Твой отец узнал правду и порвал всё с ней. — Марсель сжимает мои щёки и хрипло дышит. — А эта шлюха, она услышала, что я о ней думаю: и поскольку ей здесь никто не рад, она возвращается в чёртову Германию. — Его глаза вспыхивают. — Да, это серьёзно, чтоб тебя!
— Чтоб меня. Ты. — Выдыхаю я, сглотнув в его губы.
Он накидывается на меня снова, и «никогда» сменяется на «я хочу это вечно».