touched my heart
Марсель
— Слушай, хватит переживать, ты отлично выглядишь... — Говорит мне Лили, спускаясь со ступенек в своём чёрном сексуально-облегающем комбинезоне из замши, с задней стороны которого, на бёдрах пришита полупрозрачная юбка, сопровождающая её шлейфом: узоры на ней только подтверждают сдержанность и элегантность наряда. Прекрасный выбор... — Ты уже истоптал все полы. — Она намекает на моё бесконечное хождение с одной стороны комнаты в другую.
Чёрт! Всё объясняется тем, что я уже устал ждать этих семи вечера. Время тянулось так медленно, как никогда, оно заполняло паникой всё моё существо, которое буквально трясло от предвкушения встречи с ней. Я не решался ей звонить, а когда решался, то слышал эту пугающую тишину Гленна Рида в мобильнике и понимал, что лучше не продолжать разговор. Покупая новый iPhone себе, я позаботился о средстве связи и для Кэтрин. Господи, невозможно в нашем веке не иметь связи с человеком, которого любишь и к которому тянешься всей душой. Меня убивала эта «блокада», мне буквально — не терпелось — всё это закончить. Я уже хотел озвучить эти оправдания, от которых мою голову выносило, а тело выворачивало наизнанку, но вовремя в комнату вошёл Дориан в своём смокинге.
— Я дозвонился Эдме. Она подъедет уже к театру. — Улыбается он Лили, поправляя свою «бабочку». — Ты уверен, что это хорошая идея? — Он смотрит на меня. Конечно, да! Потому что я не вынесу этого мистера с кошачьим именем, который будет смотреть на мою кошку — только на мою! — и от этого меня может избавить только мисс Флинн.
— Я уверен, что замечательная. Нам нужен кто-то, кто отвлечёт Феликса от Кэтрин. Эдма подойдёт.
Дориан чуть заметно кивает мне в ответ, после чего подходит к своей жене. Он, почти не касаясь, проводит ей рукой по уложенным в причёске волосам, затем еле слышно произносит:
— Знаешь, Лили, если бы я мог избрать момент в нашей жизни, когда я полюбил тебя, я бы выбрал сейчас. Ты настолько бесподобна, что это хочется обозначить чем-то большим, чем поход в театр.
— Это ведь и так нечто большее для нас, Дориан. Я возвращаюсь туда счастливой девушкой. В новой роли, в новом положении, с тобой... Туда, откуда меня выгнали несчастной, вымотанной и разбитой после того, как прекратилось спонсирование театра. Я не виню Марселя, что он остановил его. — Она одарила меня непродолжительным взглядом. — Не виню, потому что по-другому я бы не узнала истинное лицемерное отношение к себе. Да, конечно, потеряв тебя в то время, я не могла отдаваться работе полностью, броситься в неё во всю силу, но я старалась. Я пыталась не утратить былого мастерства и умения. Они этого не оценили, им нужны были только деньги твоей.... — Дориан выразительно заглянул ей в глаза, останавливая её. Она смущённо улыбнулась. — Ладно. Нашей. Нашей семьи. Мне такое отношение не нужно: ни как актрисе, ни как человеку. А для тебя это возвращение в свою колею... Ты же так увлекался театром.
— После того, как я встретил свою волшебницу, магия в нём исчезла. — Прошептал Дориан, смотря в её глаза.
О, боже... Снова эта романтика. Всё же, это чертовски раздражает — быть третьим лишним и стоять, как столб. Являться совершенно ненужным в том месте, в котором находишься. Это делает тебя... мебелью.
— Может, вам уже хватит смотреть друг на друга, будто вы в космосе и мы поедем? — Прочистив горло, интересуюсь я. Дориан с широкой ухмылкой смотрит на меня.
— А ты себя видел, когда говорил по телефону с Кэтрин? Ты же буквально таял, Марсель.
— Дориан, не неси чушь, я в отличие от тебя могу себя сдерживать... — Отмахиваюсь.
— Ну, да, конечно. — Хмыкает он, а Лили часто кивает и улыбается, будучи с ним заодно.
— Всё. Хватит. Идём. — Обрываю я их и иду в сторону лифта, слыша, как эти двое смеются. — Я сказал же: «хватит».
— «Кэт, Кэт, когда мы увидимся?.. Мне нужно знать...» — Тянет с трагизмом Дориан, но не удерживается от смеха и прерывается, кашляя, когда я смотрю ему в глаза.
«Идиот», — мысленно крестит его моё подсознание.
— Знаешь, я понял, Дориан: я вообще был ангелом, когда ты страдал по своей Хепбёрн. — Выгибаю бровь.
— А с этого момента поподробнее... — Щебечет сладким голосом Лили и кусает губу, когда мы заходим в лифт.
— Марсель шутит.
— О, нет, не шучу... Он видел тебя во снах, ты ассоциировалась ему с кинодивой двадцатого века, а когда он напивался, то говорил: «Как же она прекрасна... Она же Одри Хепбёрн». — Я пытаюсь скопировать пьяную интонацию Дори: у меня получается гораздо лучше, чем у него, вследствие чего Лили звонко смеётся.
Я с улыбкой смотрю на то, как она обнимает своё сокровище и зацеловывает в одну из порозовевших щёк.
— О, боже... моего горячего доминанта смутил брат-плейбой? — Она выгибает бровь, выдыхая с нескрываемым восторгом.
— Не дождёшься, ничего подобного. — Дориан с широкой улыбкой качает головой, розовея сильнее, и мы смеёмся так громко, что стёкла лифта едва выдерживают.
После веселья снова начинаются эти «бедесеэмовские» переглядки. Я закатываю глаза, но, хоть и пытаюсь, не могу подавить широкую улыбку. Я счастлив за них. Я сделаю всё, чтобы у нас с Кэтрин было так же...
Так, чтобы мы не боялись улыбаться друг другу, не боялись быть вместе и чувствовать себя счастливыми, чтобы каждый человек, который видел нас, ощущал это счастье и хотел, чтобы оно только приумножалось, чтобы ему было стыдно даже подумать, что оно когда-то может разбиться, исчезнуть, сломаться.
Да, счастье — это мгновения, это очень хрупкая, ускользающая, с трудом удерживаемая эмоция. Это чувство, которое растёт и гаснет с максимальной скоростью. И чтобы быть счастливым, надо жить также стремительно — успеть взять сразу то, что доступно в настоящий момент. Упустив один раз — можно упустить навсегда. Я не могу себе этого позволить. Не могу. Только не с Кэтрин, никогда.
В холле нас уже ждала Эдма: на ней было бордовое платье до колен из тончайшего гипюра, лежащего ровными слоями. Она медленно подошла к нам. Девушки поздоровались едва уловимыми поцелуями в щёку, Дориан любезно кивнул, я учтиво взял её под руку.
— Теперь, ты постоянно будешь делать из меня отвлекающий манёвр? — Спросила она вполголоса, выгнув бровь.
— Постоянно? Если честно, я попросил тебя об этом одолжении впервые.
— Не ты, а Дориан... Я должна развлекать жениха твоей возлюбленной... Такое падение нравов, Марсель.
— А разве тебе не нравится Феликс? Помнится, вы и без моей просьбы веселились на юбилее Кристиана... — Она косо улыбнулась мне в ответ, когда я произнёс это с нескрываемой усмешкой в голосе. Проскальзывая взглядом по нарядным людям в холле, я не сразу увидел её...
Её, свою Кэт, которая сжимала в маленьких пальчиках с красными ноготками маленькую сумочку, отказываясь качанием головы от бокала шампанского, с которым к ней лез Феликс.
«Отойди от неё!» — Всё горит внутри.
Господи, как мне дышать?.. На ней белоснежное платье из шёлка: её нежные руки открыты, а на самом бедре, кровавым пятном горит красный пион, такой кричаще-яркий и отчаянный, в цвет её губ. Она не видит меня. Ещё нет... А я мог бы вечность стоять и смотреть на неё... но только не на эту улыбку через силу, на этот испуганный, потерянный взгляд. Я уже было хотел подойти к ней, но Эдма сильнее вжалась в мою руку. Я непонимающе посмотрел на неё.
— Не торопись. Гленн слева, на балконе, и он не сводит с тебя взгляда. — С улыбкой, несвойственной новости, проговорила она, заглядывая умными зелёными глазами в мои.
Я понимающе кивнул и, сглотнув горечь волнения, подошёл к Лили и Дориану, которые чуть ли не сквозь зубы беседовали с заискивающим Гарри, ставшим новым директором театра в этом году, по случаю ухода того, кто выставил Лили за дверь.
— Лили, ты же знаешь, милочка, как я к тебе отношусь! Да если бы я только мог хоть как-то повлиять на своего тогдашнего начальника, я бы сделал это, но в данном случае это было бы пустой попыткой...
— А ведь я тебе верила, бесстыдник Гарри. Надеялась на искренность твоих чувств, на способность отличить одно от другого. Верила в твою доброту, чистосердечность и симпатию ко мне, которая только казалась неподдельной...
— Даже я в это верил. Грустно осознавать, что мы больше не друзья. — Произнёс Дориан, смерив его пристальным взглядом.
— Но, послушайте же, Дориан... Лили! Я ведь правда не мог ничего сделать. Его уволили как раз-таки по той причине, что уже никто не мог ничего предпринять с его взяточничеством! Это дошло до предела! Его хотели посадить, но он смог откупиться. Зная его, ни один театр его близко теперь к себе не подпустит.
— Он — это он, а ты — это ты, Гарри. У тебя было право попытаться отстоять Лили. — Настаивал мой брат.
— И самому оказаться на улице? Это сейчас она Грей, а тогда была Дэрлисон. Если бы хоть слово поперёк я осмелился высказать, то перед вами, здесь, я бы уже не стоял.
— Это было бы, признаться, приятнее, если бы я вас не видел. — Вступил в беседу я. — Лили — актриса не по фамилии, а по таланту и своим способностям. В Голливуде никому не нужна была её фамилия, нужно было её мастерство и внешность, чтобы предложить ей роль. Если нужен человек, никакие регалии и связи, ничего прочего не имеет значения. А она — прекрасный человек, которому нет места в вашем храме... не искусства, а искусственности. Очень прискорбно это сознавать. — Он не знал, что мне ответить. Мои слова летели метко и быстро, а его, видимо, застряли, и даже не в горле, а где-то в заднице. Там же, где и язык.
Для него раздался спасительный первый звонок — он удалился. Со вторым из виду начала пропадать основная масса людей, и когда я внимательнее осмотрелся, то понял, что Риды и Эттены тоже заняли свои места. Перед третьим звонком дело осталось за нами.
— Значит, этот урод всё-таки не смог нам помочь, чтобы мы сели в одном ложе с Ридами?
— Там как раз-таки четыре места и они заняты. Он предложил нам ложе напротив, но... я как-то даже не рискнул согласиться, когда он начал лицемерить перед Лили. — Проговорил вполголоса Дориан.
— Не нужно было этой полемики из-за меня. — Лили с выдохом закрыла глаза. — Кэтрин и Гленн сейчас гораздо важнее... Я просто не удержалась от высказываний, но меня можно было как-то прервать, остановить. Господи, мой язык самая большая проблема человечества.
— Верно. — Вздыхаю.
— Марсель! — Выразительно смотрит на меня Дориан. — Ты тоже неплохо поупражнялся в язвительности.
— Эй, Греи! — Гарри звал нас с балкона. — Я нашёл вам ложе рядом с Ридами!
Мы переглянулись. После чего поторопились подняться по ступеням, — позволив себе это с разрешающих кивков Лили, — согласиться принять его любезную услугу. Меня убило окончательно то, что перед тем, как мы зашли, Лили посмотрела на него с благодарностью и сказала «спасибо». Господи, да будь я на её месте... Впрочем, ему повезло.
Я сел ближе к стене, за которой располагались места почтенных семейств. Мне было интересно, видела ли она меня «до» и правильно ли поняла мой приход с Эдмой, если ответ «да». Когда к нам в ложе зашла степенная дамочка в годах и раздала бинокли, я поинтересовался у неё, кто сидит у стены, возле которой я, только с другой стороны: «не знает ли она?»
Женщина наклонилась ко мне чуть ниже и также тихо ответила:
— Оу, там сидит молодая девушка в белом платье, очень красивая и грустная... Могу ли я что-нибудь сделать для вас?
— Пришлите сюда, пожалуйста, продавца цветов к последнему акту. — Прошептал я, после чего отблагодарил взрослую леди и прижался спиной к стене. Она удалилась.
Раздался третий звонок: начался первый акт. В зале повисла тишина. Началось представление. Глубокая музыка Чайковского разнеслась волной по огромному театральному залу... Я слушал, но ничего не видел. Не мог. Странная слабость лихорадкой билась под кожей. Я неподвижно сидел, закрыв глаза, и думая лишь о том, что она, моя Кэтрин — совсем рядом, прямо за стеной...
Только во время антракта послышался шум. Естественно, щебетал этот грёбаный Феликс вместе со своей матушкой... Также я слышал голос Гленна — он предлагал выйти и выпить «будущему зятю». Но всё это было неважным. Самым важным было лишь то, что я услышал в конце. Печально и отточено прозвучало: «Я останусь здесь». И это была Кэтрин.
Возможно, она не захотела меня видеть? Может, потому что со мной была эта мисс в бордо?! Я ведь не предупредил её. Я хотел, но не смог. Чёрт!.. Я с мольбой посмотрел в глаза Эдме, а затем Дориану и Лили. Они поняли, что пора начать реализовывать их роли, в случае плана «Б»: если Кэт не выйдет во время антракта.
«Игра» парочки моего брата и Лили — заключалась в разговоре с Гленном насчёт приглашения на ужин его семейства, в честь моего дня рождения, у Кристиана и Аны, двенадцатого июля. Там бы они и обсудили свои недвижимые участки для своих работников, а я бы увидел Кэт — это было выгодно нам обоим.
Эдма же должна была уговорить Феликса позвать Кэтрин в ресторан, в который собирались мы, а там окончательно вскружить ему голову... Это тоже успех для двух сторон: мы оба не будем одиноки.
Моя же роль... да нет никакой! Я истинный, обыкновенный, сумасшедший влюблённый, который хочет быть рядом с мечтой всей своей жизни — раз и навсегда, и чтобы это наступило, как можно скорее. Я быстро покинул свою ложу, несколько метров — и вот, я уже стою позади своей любви, видя её гордую прямую спину и шёлк волос, лежащих на её плечах и шее. Меня несколько удивило, что рядом с ней не приставлены головорезы... Это сокровище так и притягивает, чтобы с ним совершили какой-нибудь грех. И первый — кража.
Я неслышно подошёл к ней: её плечи были опущенными и поникшими. Сел на корточки за спиной и оплёл тонкий стан двумя руками, утыкаясь лицом в ароматные гладкие волосы. Кэтрин от испуга вздрогнула всем телом, но сдержалась от крика. Она узнала мои руки, которые тут же накрыла своими ладонями. Да, боже... Как я тосковал по томной нежности её быстрых и порывистых движений. В этой смутной полутьме, где свет лился только со стороны прожекторов, направленных на сцену, она несколько медленных минут разглядывала моё лицо, когда обернулась у меня в объятиях. Это снова гипноз. Я не могу произнести ни слова, когда смотрю в её широко распахнутые глаза.
— Марсель.
Её голос звучал хрипло и странно дрожал. Это сбило меня столку. Всё чаще она «до слёз» была рада меня видеть и слышать — это меня пугало, но я понимал, что в ней есть самое ценное и важное чувство ко мне. Доверие. Она понимает, что может быть слабой со мной. Понимает, что может позволить своему голосу дрожать. Понимает, что владеет мной также сильно, как гимнаст первого разряда своим телом.
Она обняла мою голову руками — действительно, обняла затылок ладошками, — и прижалась губами с таким отчаяньем, что я забыл, как дышать. Мы не просто целовались, это был прорыв всех эмоций: тоски, любви, желания, грусти, страха, боли от расставания и невозможности услышать голос. Да, детка, я понимаю тебя. Понимаю настолько сильно, что это нельзя передать словами.
Я лишь чувствую вкус её клубничной помады, вкус её языка, вкус её горячего ротика, а она поглощает меня, как пламя. Мои пальцы ласкают её талию, скользя вниз и вверх... Внезапно, она с хриплым выдохом отрывается от меня и, взяв за галстук, тащит в глубокую тьму у левой стенки, за которой моё место... О, нет. Моё место рядом с ней.
Проверив, что дверь плотно закрыта, Кэт вновь подлетает ко мне и целует со всем неистовством, что есть в её руках, губах, внутри... Когда она всасывает мой язык, всё, что ниже пояса дёргается, решив, что сейчас — дозволено абсолютно всё.
Блять, я хочу её... Я очень хочу её.
Это не просто желание, жажда, похоть. Это грёбаное сумасшествие. Надо как-то остановить это, но я не могу... Разум молит меня: «Нет, Марсель, ты не должен терять рассудок. Ты должен всё выяснить. Ты должен понять, что происходит, попытаться узнать хотя бы почему в её голосе не исчезает дрожь, не совершай ошибки отца...».
Но её губы крадут мои поцелуи, её руки исследуют каждую часть моей спины, лица и волос. Она так же сильно скучала. Она так же изголодалась по мне. Она так же хочет меня. Боже, я понимаю, детка. Я знаю. Но нам надо поговорить. Я вжимаюсь телом в её, прерывая поцелуи и ненадолго блокируя движения рук.
— Марсель!.. — Всхлип сорвался с её рта.
— Тише, маленькая Кэт. — Я положил палец на её губы. — Послушай меня, кошка. Я здесь не один, как и обещал: со мной Дориан, Лили и... Эдма. «Первые» говорят с твоим отцом и точно смогут удержать его до третьего звонка, Эдма здесь, чтобы окучевать Феликса. Это нужно, чтобы... — Я против воли прерываюсь, когда она так громко и страстно выдыхает через рот. Боже... — В общем, Кэт... когда он предложит тебе поехать в ресторан — соглашайся.
— Что? — Протестующе выдыхает она в мой палец, и я непроизвольно убираю руку, соскользнув на шею. — Меня тошнит от каждого его взгляда, он ещё пытается брать меня за руку — мне это противно, и я... Должна сказать, что согласна ехать с ним?! — Кошка негодует. Я с трудом сдерживаю улыбку до ушей.
— Долго я тебя с ним не оставлю. Ты поняла меня, глупышка? Я украду тебя, я клянусь. — Вжимаюсь в неё с бешеным поцелуем, когда улыбка ломает губы. Она стонет, сминая пальцами мои волосы, накручивая их... Трётся о моё тело своим, будто я для неё самое приятное, что может быть по тактильным ощущениям. Она меня очень возбуждает. Господи, так нельзя...
— Только быстрее, Марсель, пожалуйста... — Я чувствую её губы, которые скользят с моего подбородка на шею, когда она шепчет это мне, как молитву.
Она языком — влажным, горячим и сочным, — очерчивает кадык, после чего мощно всасывает его. Я хрипло постанываю, дрожа от эмоций и чувств. Все мысли смешиваются в ком, состоящий из слов: «Ей надо доставить удовольствие». И желательно как можно быстрее, пусть даже в том ресторане... Но она не прекращает: кошка трётся об меня, и я ещё раз убеждаюсь, что пушистая киса с огромными глазами — её тотемное животное. Боже, что же она делает?..
— Ты помнёшь своё платье... — Хрипло дышу я, заглядывая в её пьяные глаза. Разговора не выйдет, пока она в таком состоянии. Это я понимаю сразу. Она хватается за моё запястье, как утопающий за спасательный круг: цепко, крепко, намертво. И смотря мне в зрачки, умоляет:
— Помни меня, Марсель... там. — Она кусает губу. — Я сжимаю своё платье постоянно, когда думаю о тебе. И сегодня, здесь, в этой темноте, хоть это и театр... Это не исключение, только теперь... Мни ты. Только меня и там. Пожалуйста. — Твою мать...
— Где именно? — С дрожью улыбаюсь. — Что мне мять? — Веду губами по губам.
— Марсель, ты знаешь... — Жар отдаёт от её лица. — Пожалуйста...
Схвати меня за лоно. Там... всё горит. Я прошу тебя. — Её голос дрожит.
Это режет меня без ножа. Если эта малышка ещё не понимает, как может управлять мной, это просто... охренеть! Моя рука проскальзывает под струящийся вырез её платья, сжимает пах через ткань, так неистово и зверски, что я пугаюсь самого себя. Моя Кэт вздрагивает всем телом, будто напоролась на оголённый провод.
— Чёрт!
Рид хрипло шипит это короткое слово, откидывая голову назад, но при этом вжимаясь — насаживаясь на мою ладонь, умещаясь в неё всем своим естеством. Её руки впиваются в рукава моего пиджака. Она очень влажная. Блять, пусть сейчас случится конец света, если я касался кого-то более мокрого, чем она.
— Марсель, пожалуйста... Марсель...
— Кошечка... — С хриплым вдохом шепчу и, часто сглатывая, кручу складки, мечтая только о том, чтобы это не кончалось никогда.
Мечтая продлить каждое мгновение, каждую миллисекунду, когда я так неистово и грубо прикасаюсь к ней... Ей это нравится. Она замерла, чтобы я почувствовал всю свою власть над ней... Но в одну секунду она не выдержала напора — её худенькие ножки зажали моё запястье. Мои пальцы делают с ней чудеса — и если во тьме ничего не видно, то всё слышно, всё осязаемо и всё до рези ощутимо... Каждая капелька её запаха. Если бы я только мог создать парфюм...
— Надо же, ты как девственница. Стоит только коснуться тебя и ты уже истекаешь. Значит, ты можешь быстро кончить?..
— Ко мне... с того малолетства никто, ни один мужчина не прикасался...
Блять, да. Говори.
— Марсель, я... всегда кончаю быстро, когда представляю тебя. — Она мычит, закусив губу.
— Что? Повтори, что сказала... — Не верю своим ушам. Она призналась, что трогает себя, думая обо мне? Блять. — Кэтрин. Скажи. — На вдохе исповедую, продолжая карать пальцами. Она не отвечает мне — я останавливаю сладкую пытку. Это доводит её до отчаяния, она резко бьёт мне кулаками в грудь.
— Нет, нет, не останавливайся, пожалуйста... — Со слезами в голосе просит она.
— Отвечай мне! — Рык.
— Я маструбирую! На тебя! Да!..
Кэтрин резко выдыхает и часто облизывает губы, я ощущаю это своими... И дразню её, желая поцеловать, но не позволяя себе. Мне надо сосредоточиться на её горячей киске, её так качает от напора моих пальцев... Я продолжаю резко, бешено крутить ими её половые губы так, что она подпрыгивает, дёргает на мне пиджак и кусает за мочку уха, после ведёт губами по влажной шее, размазывая на мне помаду и возбуждая до такой степени, что член дрожит в брюках.
«Марсель. Это её. Её время. Её удовольствие. Тебе хорошо от того, что ты чувствуешь, да. Оттого что ты видишь, что делаешь с ней. Держись, Марсель. Держись».
— О, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...
Она молит меня, как в забытьи. И я не могу остановиться. Её признание — выстрел прямо в сердце. Оно не то, что ёкнуло. Оно затряслось. Забилось так жёстко, что уже нельзя остановить — это как вечный двигатель. Его скорость копируют только мои пальцы. Они ласкают её с таким остервенением, вызывая море хлюпающих звуков, что она забывает, где находится и начинает покрикивать.
Блять.
«Нет, детка, пожалуйста... так нам придётся прерваться раньше... Не кричи, пожалуйста. От зала нас отделяет бархатный занавес, от твоего отца — дверь. Пожалуйста, вспомни это!» — Молча говорю, смотря в глаза и чувствую, как болит, как передавлен брюками мой член... Я прижимаюсь им к её бедру, она вновь норовит вскрикнуть, но я зажимаю её рот другой рукой. «Да, я тоже хочу кричать, киса, но мы должны держаться».
Сука, у меня были такие планы, но не в ложе, а на ложе... Чёрт, да и это шикарно!.. Это лучше всяких самых блядских фантазий.
Она вьётся всем телом, плоский живот в лёгкой ткани совершает волну, касаясь моего пресса. Влажные губы скользят по её декольте, а она хрипло, прерывисто дышит, уже ощущая приближение своего подъёма. Её запах и то, как она горит, дают мне знать это о ней. Дают мне знать её. Дают мне её всю. Я осознаю, что чувствую её так, как чувствуют цунами — каждой костью, каждой жилой, — до переломов, до боли, до смешения с кровью. Мои губы вжимаются в её ушко, когда я прерывисто шепчу:
— Это самый прекрасный поход в театр в моей жизни, Кэт... Я хотел поговорить, но ты сделала всё, чтобы я сбросил все условности и начал тебя трогать. — Она мычит в мою руку, вздрагивает от моих прикосновений. — Знаешь, когда я смотрю на тебя, у меня стреляет в груди... и если я сейчас услышу твой голос, я не смогу сдержаться. Я вытрахаю прямо у этой стены. Я мысленно кую себя цепями, чтобы не накинуться на тебя. Я просто вдумываюсь в каждую букву слова «сдерживаюсь». И пока я занимаюсь этим, меня отпускает, но достаточно одного твоего взгляда, чтобы я забыл о том, что делал секунду назад. Я просто теряю контроль. С тобой я теряю контроль, я забываю о своих планах, я хочу делать только то, что в первую очередь доставит удовольствие... Ты убийца, Кэт, но... я готов умирать, глядя в твои глаза... — Я кусаю мочку её горячего, пульсирующего кровью ушка.
И это конец... Она кусает меня за ладонь со всем остервенением и ненасытной яростью так глубоко, что может запросто порвать кожу. Я жмурюсь до пятен, которые ещё чернее, темнее всего вокруг, и в этот самый момент моя грубость доходит до пика. Я с жёстким хлопком бью её по клитору. Он разносится бушующим эхом: таким, что может сойти за блядские аплодисменты. Кэтрин хрипло рычит мне в руку, её соки орошают мою ладонь, а лучи софитов со сцены вдруг окатывают светом зал. Они купают нас, проникая даже сквозь плотную штору... Вновь, снова тьма. И опять это ослепляющий свет. Её глаза блестят, как фосфор. Бирюза огнём отражает этот яркий поток света: я не могу дышать, видя этот первозданный цвет. Я лишь с открытым ртом смотрю в её глаза и не моргаю, а она до напряжения, до тряски всего тела сжимает ногами мою руку и не может отпустить. Её мокрая ладошка соскальзывает по моей руке, она хватает головку цветка на её бедре и, сжавшись на мгновение всем телом, резко её отрывает. Я тяжело сглатываю, смотря в её зрачки.
Кэт опускает взгляд вниз: я за ней. Взяв мою вымокшую от её соков ладонь, которая всё ещё сжимала её сквозь трусики, она с дрожью в улыбке вытаскивает её, осторожно вкладывает в неё цветок и крепко сжимает мою руку. Я понимаю, что он живой и ослабляю хватку.
— Так он настоящий... — Хриплю я. — Я думал, что только на вид...
Она качает головой, открыто, блаженно смотря на меня и улыбается нежной улыбкой.
— Он настоящий, Марсель. — Кэтрин кладёт свои ладони мне на щёки. — Как и мои чувства к тебе.
Она прислоняется ко мне с поцелуем. Я стону в её губы, прикрыв глаза и выдыхаю через нос раскалённый между нами до предела воздух... Раздаётся звонок. Она резко отрывается от меня, смотря в глаза и, оправляя юбку, поспешно умещается на свой стул... я, ухмыляясь, наблюдаю, как она вздрагивает и кусает губу, сжав ноги. После чего достаёт из сумочки салфетки, поспешно вытирает лицо. Прервавшись, смотрит на меня, прижавшегося плечом к стене.
— Скорее уходи, Марсель...
— Ещё два звонка. — Шепчу, зачарованно смотря то на неё, то на цветок.
— В твоих руках моё сердце. — Она смотрит на раскрытый бутон. Затем мне в глаза. — И оно никуда не денется. Ты же знаешь, что мы очень скоро увидимся... Я запомнила насчёт ресторана. Если отец будет согласен, то...
— Будет. Он с ума сходит от вашего союза с Феликсом. Прямо как и я, только совсем в другом смысле. — Я сокращаю расстояние между нами и не обращая внимания на рассаживающихся людей напротив, шумно, сильно целую её в губы. Она слабо, но упирается ближе к концу, чуть отрывая меня от себя. Я с выдохом смотрю на её губы.
— Не рискуй. — Шепчет она. — Пожалуйста.
— Не могу. — Смотрю в глаза.
Она с улыбкой качает головой, поспешно пробежав пальчиками по моей щеке, чуть касается носом моего.
— Иди же, Марсель... Это я не могу рисковать... тобой. Если я тебя потеряю, то я потеряю саму себя. — Господи, эта девушка вырывает моё сердце... Я смотрю на её губы со звериным голодом. Она отворачивается от меня, устремляя взгляд в зал... И тяжело дышит, её грудь в вырезе ходит ходуном.
— Не потеряешь. — Хриплю.
Прежде чем уйти, — прямо перед вторым звонком, — я кладу свободную руку на её влажное горячее плечо и, крепко сжав его, целую её в затылок. До боли зажмурив глаза, я вдыхаю аромат волос. Я шепчу её имя: «Кэт, Кэт...». Я чувствую судорогу, которая пробегает вдоль её тела. И я выхожу, бережно лаская пальцами лепестки пиона в моей руке. Яркий свет слепит меня... Я вижу Дориана, который идёт со стороны ступеней, ведущих на первый этаж.
— Ну, ты... поговорил? — Он подозрительно пристально рассматривает меня. — Марсель... Ты с ног до головы в помаде. — Ох, чёрт... Он ошибается.
— Нет, брат, нет. Я весь в Кэтрин. — Сглатываю и иду в сторону уборной, чтобы придать себе божеский вид нормального кавалера.
В петлицу я вкладываю цветок, данный мне ею, ближе к сердцу... И с шумом перевожу дух. Господи, что сейчас было? Она попросила меня мять её. Она призналась, что думает обо мне и когда делает это, не может удержать шаловливые пальцы... Блять, я бы отдал всё своё сердце, чтобы это увидеть.
Когда звучит третий звонок, я спешу вернуться обратно в ложу. И не для того, чтобы смотреть спектакль. Для того, чтобы всё узнать.
— Гленн не был рад приглашению, но, удостоверившись, что это будет не слишком пышное торжество, дал согласие... так же он согласился и на то, что поможет нам с жильём для новых сотрудников фирмы. — Тихо говорила мне Лили, чуть склонившись. — Я попыталась узнать, увидим ли мы Кэтрин... Я сказала, что очень хотела бы с ней поближе познакомиться, поговорить и что в последнее время она не брала телефон... Он, конечно, изрядно напрягся, сочтя моё любопытство, как он выразился «излишним»... сказал, что сейчас она занята дипломом, однако час на вечер в честь твоего дня найдёт. — Улыбнулась Лили.
— С этого было надо начинать.
— Марсель. — Дориан смотрит мне в глаза. — Ты помаду везде отмыл? — Он тихо смеётся.
— Заткнись. — Сверкаю глазами я. Лили с улыбкой качает головой, умещаясь обратно рядом с Дорианом. — А как у тебя продвигается, Эдма?
— Он сказал, что в ресторан они поехать не смогут. Бабушка Феликса устраивает ужин-сюрприз для его будущей невесты, так что... — Она пожимает плечами.
— И ты его совсем не пленила? — Щурюсь я.
— Тебя ведь тоже больше пленит Кэтрин. — Выгибает Эдма бровь.
— Она не для него. Она моя.
— С чего ты так решил?
— Она сама это признала. — С надрывом, — оттого, что снова ничего не узнал, — в голосе, произношу я.
Эдма отлипает, за что я чрезвычайно благодарен. Взгляды моей кампании устремляются в просмотр балета, а я... Я схожу с ума. Опять. Ну, ничего, чёрт возьми. Мне останется пережить ночь, день, и я вновь её увижу. Увижу. Снова. Эти мысли — только они утешают меня и поддерживают сердечный тонус.
К нам в ложу входит девушка с тележкой цветов... Попросив у неё самый объёмный и тяжелый букет роз, я расплачиваюсь, а после чего вкладываю в центр коробочку с мини-комфортным и мега-функциональным мобильником. Попросив у девушки ручку и открытку заранее, я вписываю как можно мельче: «Я знаю, что ты найдёшь этот букет в своей комнате. Так и задумано, если служба доставки окажется реально надёжной, как себя рекламирует. Очень жаль, что мы не увиделись в ресторане из-за планов родни Феликса. Надеюсь, ужин пройдёт удачно и ты будешь не в самом плохом настроении. Потому что я — в очень плохом настроении. Но это изменится, когда я увижу свой главный подарок на день рождения двенадцатого июля, в 18:00. Мистер Рид сказал, что вы, мисс, сможете найти час на меня... Будьте так любезны. И да, пожалуйста, поаккуратнее с букетом. Если ты будешь ставить в вазу цветок, каждый по отдельности, то найдёшь средство связи со мной. Я люблю тебя, Кэт. Большего не пишу. Служба доставки бывает любопытна».
Выйдя из ложи, выполняю план дальше — вручаю букет Стефану, который стоит, весь в чёрном, как агент 007.
— Ты бы ещё чёрные очки надел. — Смеюсь я.
— Кэролайн их себе утащила.
— Ты уверен, что это сработает?
— Она уже в её комнате, друг. Всё получится. — Он похлопывает меня по плечу. Потом берёт с широкой улыбкой ворот моей рубашки и щурится. Блять.
— Уже заставил её облизать тебя? Вот нахальная рожа...
— Стефан. Просто двигай. — Выдыхаю я, после чего освобождаюсь от хватки его пальцев на моём воротнике. Он смеётся, удаляясь походкой вразвалочку, но я его останавливаю. — И да, Стефан... С Кэролайн — никаких глупостей. Она подруга Кэтрин. Если она оторвёт мне за неё яйца, я пойму, а потом несдобровать твоим. Ты меня понял? — Выгибаю бровь.
— Утри помаду, друг, утри помаду. — Со смехом заканчивает беседу Стеф.
Я закатываю глаза. Блять. Это правда серьёзно. И будет лучше, если он это поймёт.
Я возвращаюсь в ложу и киваю Дориану и Лили в подтверждение того, что миссия выполнена. Эдма без всякого выражения смотрит на порхающую на сцене Одетту. Я перевожу с неё усталый взгляд на людей, а затем... Вижу, как на широком бортике соседнего балкона, рядом с нашим, появляются нежные, бледные руки с красными ноготками. Руки Кэтрин. Я тяжело сглатываю огонь, который накатывает к самому сердцу и, ничуть не сомневаясь, накрываю руку своей. Она разворачивает её ладошкой вверх и какое-то мгновение крепко, до боли сильно стискивает мою руку, а я её — и сердце замирает.
Это заставляет сердце замирать. В этой обстановке, с этой музыкой, её рука в моей руке, а цветок в моей петлице. Она в белом платье. Я закрываю глаза, и будто слышу её «Да». Я произношу своё, я произношу свою клятву. Это чувство необыкновенно. И оно так сильно, до краёв наполняет мою грудь, что я забываю, как дышать.
Снова у меня захватывает дух. И я чувствую только одно — безжалостное счастье, которому всё равно на рост и вес человека, счастье, которому плевать на его доход и вероисповедание, на его внешность, на звук голоса, на то, на каком языке он говорит и в каком климате он живёт. Я чувствую счастье, которое поглощает всё. Счастье, которое живёт у человека внутри. На самой глубине сердца. Там, откуда никогда, никому и ни за что его не достать.
Мы просидели, держа друг друга за руки, до самого конца представления... Когда аплодисменты начали угасать, она пошевелила пальцами в моей руке — мне пришлось её отпустить. Я понимал, что сегодняшняя битва с Гленном не проиграна. Сделан широкий, важный шаг в будущее. В наше общее счастье. И я готов вкладываться в него до конца своих дней.
Кэтрин одарила меня напоследок грустным, виноватым взглядом... Она думала, что я не в курсе того, что случилось, но я отрывисто кивнул и шепнул одними губами: «Знаю», прежде чем она села в Ford своего отца, на заднее сидение... Рядом с Феликсом. Я стиснул челюсти. Грудь скребло так отчаянно, что я нахмурился, словно пытаясь сосредоточиться и внушить царапающим мою душу лапам успокоиться. В моей петлице был её цветок. Сердце, как она назвала... Я достал его и пристально осмотрел красивые, тончайшие лепестки и поднёс его к носу, вдыхая аромат.
Я сохраню его, Кэт. Я сохраню твоё сердце.