damn day
Автор
Хрупкой девушке в неброском, очень красивом платье в приглушённом, грязно-голубом цвете, было трудно переступать порог особняка, в котором однажды случился её моральный и физический надлом, но держащий её под руку Альберт Родригес прибавлял ей несомненную смелость и уверенность в себе. Колени Дэйзи Грей немного дрожали, но мистер с копной пепельных волос наклонился к ней и еле слышно прошептал: «Я с тобой». Она знала, что да, — так и есть, он рядом с ней, так близко и навсегда. В эту секунду она хотела как можно сильнее и неистовее поцеловать его, но вспышки фотоаппаратов, которые преследовали её ещё с ковровой дорожки, не позволяли ей дать волю этому порыву. Дэйзи поправила маску, когда они остановились в холле у зеркал. В тот же момент к ним подошёл Макс, держа под руку Эву.
— Дэйзи, ангел мой, ты просто бесподобна. — Произнёс мистер Родригес старший и взяв маленькую ручку девушки, осторожно поцеловал костяшки пальцев. — Я всегда знал, что девочки с кровью Грей — это клад. Видишь, и наш сынок Родригес запал. — Эва с улыбкой кивала Максу и похлопала его по плечу.
— Не заговаривай деткам зубы, Макс. Лучше скажи, что ты задумал. — Хитро прищурившись сказала Эва. — Особенно это будет интересно узнать твоему сыну.
— Мы с мамой решили переехать в Сиэтл! — Объявляет Макс с широкой улыбкой.
— Что? — Шепчет Альберт, замерев на несколько мгновений. — А как же бизнес? Бары?
— Я думаю, что ты отлично справляешься с барами там... Я тут подумал, что это вы ютитесь в съёмной квартире? Переедите к нам, обустроите будущее гнёздышко.
— Отец! — Выдохнул Альберт, пока смущённая Дэйз пыталась сдержать улыбку.
— А! Я так понимаю, я сделал предложение Дэйзи за тебя? — Смеётся Макс. — В декабре ей уже восемнадцать, думаю откладывать на следующий год будет нечего!
— Мистер Родригес... — Тихо произнесла взволнованная Дэйзи, снимая маску.
— Зови меня просто Макс, куколка. — Она с широкой улыбкой покачала головой.
— Хорошо. — На выдохе произнесла она. — Мы с Альбертом не живём ещё вместе... Я пока в апартаментах Лили и Дори, слежу за ремонтом и всем остальным, пока они не вернуться в Нью-Йорк обустраиваться, а потом... мне уже обещали выделить комнату в общежитии. Альберт, конечно же, настаивает на моём переезде к нему в квартиру, но... я пока ещё непреклонна. Так что... говорить пока о крупном гнёздышке для нас обоих не совсем уместно. Мы ведь пока просто встречаемся.
Альберт стоял рядом с ней, практически застывший. Эва с Максом переглянулись и отец решил ретироваться, поняв, что до этого несколько надавил:
— Да, Дэйзи, мы всё понимаем! Я же просто шучу. Но насчёт того, что дом будет пустым — я не шутил ни капли. Не хотелось бы, чтобы это случилось. Со временем помещение становится нежилым, я всегда боялся, что это случится с нашим домом.
— Мам, а как же твои вязальщицы? Магазины? — Спросил Альберт, желая перевести тему как можно быстрее. По нему было видно, что он задет категоричностью Дэйзи, но, как любой мужчина, он старался этого не показывать. Но впрочем, как и у любого не умеющего притворяться мужчины — у него это не получалось.
— Часть магазинов останется там, некоторые закрою, чтобы всё заново начать в Сиэтле. Вязальщицы конечно со мной! У нас арендовано помещение прямо над первым баром твоего отца, который он наконец-то вернул. Буду следить за ним в оба. — Она ухмыляется. В платье светло-розового цвета, такого летящего и нежного, она была похожа на герцогиню — это-то она прекрасно знала. И Макс был скорее верным поданным, нежели герцогом рядом с ней. Вместе это почтенная пара удалилась, когда на горизонте появилась остальная часть семьи. Две сестры со своими спутниками не отрывали взгляда от малышки Эвы — дочери Элизабет, которая сегодня в ярко-изумрудном платье могла бы затмить всех, несмотря на то, что ей не так много лет.
Дэйзи нежно улыбнулась, увидев эту маленькую кроху. Затем посмотрела на печального Альберта. Было такое чувство, что он проглотил кирпич или грозовые тучи кружили над ним, как рой надоедливых мух. На его лице уже не было той беспечности, которая была только в самом начале вечера.
— Альберт? Всё хорошо? — Она положила руку на его плечо. — Прости, если я была слишком категорична...
— Была.
— Я просто не хочу торопиться...
— Я понял.
— Твои родители могут намекнуть моим родителям, что у нас всё слишком серьёзно...
— А это не так? — Альберт смотрел ей прямо в глаза. Дэйзи тяжело сглотнула.
— Ты же знаешь, что сначала я хочу состояться в своей профессии. Родители хотят того же. Они не поймут, если я так быстро изменю своим приоритетам и захочу семью с тобой.
— Неужели, семейная жизнь помешает тебе заниматься тем, чем ты хочешь? Никто не будет заставлять тебя сидеть дома. Я — не буду. Я правда хотел сделать тебе предложение. Сегодня. При всей твоей семье и всех людях, как в прошлом году такое заявление сделали Дориан с Лили. Я правда этого хотел. И хочу. Но я вижу, что это тебе не так нужно... Я не так нужен. — Альберт покачал головой, намереваясь уходить, но Дэйзи схватила его за руку и крепко сжала.
— Послушай, ты нужен мне, Альберт. Нужен. Только для тебя я бросила академию мамы и переехала в Нью-Йорк, потому что хочу быть с тобой. Просто не торопи меня. Ты же... понимал меня. Понимал. Ты меня не потеряешь и если твой какой-нибудь друг наговорил про меня подобную чушь, то пусть ему будет стыдно. Я не играю с тобой, я испытываю к тебе... самые искренние чувства, Альберт. Просто будь терпелив. Давай уступим Микеле с Софи. — Дэйзи нежно потёрлась маленьким носиком о щёку своего парня, который уже медленно оттаивал.
— Они что-то не торопятся. И ссорятся. — Альберт направил взгляд на пару Софины и Арбаля.
Софи — в роскошном фиолетовом платье, напряжённо сжимала в руке свою маску и по её глазам было видно, что готова была заплакать. После того, как он начал пропадать в работе и поездках, ей стало казаться, что он возобновил свой былой бизнес и ей это чрезвычайно не нравилось. Он же убеждал её в том, что всё под контролем и она старалась держать себя в руках. Под маской Микеле было не видно эмоций, так как она практически полностью закрывала лицо, но по тону его голоса было понятно, что такое выражение лица Софи его даже смешило. Когда Дэйзи и Альберт подошли к ним, их пыл поубавился — и в лицах, и в тоне речи и вместе две красивейшие пары проследовали к своему столику.
К ним подошла королева этого вечера, Анастейша — несмотря на свои семьдесят с лишним она выглядела на лет десять моложе благодаря идеальной форме и более длинному каре в стрижке, которому она к данному вечеру вернула свой «молодой» тёмно-каштановый цвет. На ней был светло-серый брючный наряд с плащевыми рукавами, которые достигали пола. На брюках костюма были блестящие серебристые вставки, идеальный пояс подчёркивал её стройность, а туфли — осанку и всё те же изящные щиколотки, которые были предоставлены обзору. Важный Кристиан Грей, которому сегодня исполнялось восемьдесят лет — но, как и любое хорошее вино, — он только хорошел, особенно после шестидесяти, в чём и сам был уверен, — сидел в сером костюме на своём троне за столиком, так привычно установленном на возвышенности. Это позволяло ему наблюдать всё происходящее.
Несмотря на торжественность обстановки, его взгляд был уставшим и напряжённым, хоть внешне он, как виновник праздника, выражал истинное умиротворение и спокойствие. Эти чувства вряд ли могли кому-либо показаться напускными, или притворными, ведь он уже достиг того солидного возраста, того положения в обществе, когда суетность расценивается, как бессмыслица, как глупость.
Кристиан Грей, как и его сын Теодор, как и Айрин с Лили, знал о догадках Дориана насчёт того, что Даниэль жива.
Когда он попросил внука пояснить догадки, Дориан всё разложил по полочкам: в первый раз он не нашёл могилу своей матери, хоть у него и была информация, что она похоронена в Париже, недалеко от Сен-Жермена. Второй раз, когда они с Лили, ещё до свадьбы, летали в Италию и Францию, чтобы возложить цветы — случилось тоже самое, никакой могилы.
Сен-Жерменское кладбище, как сказал старый сторож, не хранило в себе праха Даниэль Гриндэлльт. Тогда Дориан начал поиски, сообщив об этом в бюро. Стали проверять кладбища — и вот, пожалуйста. Нашли могилу. На Сен-Жерменском. Как?
Дориан пришёл лично, чтобы найти того старичка, но, как выяснилось, он вдруг уволился и уехал в неизвестном направлении. Уже тогда Дориан начал подозревать, что «что-то здесь нечисто». Но новый сторож перебил его размышления, он сам, довольно любезно, проводил его к могиле матери... старому-старому надгробию, находящемуся около пригорка, ведущего в ореховую рощу. Дориан с Лили возложили цветы, отдав дань памяти.
...И вот, когда он около двух дней назад приехал и решил проверить ужасающее его предположение — он не нашёл никакого надгробия с именем матери. Снова обращение в бюро. Возвращение на кладбище в компании того же сторожа, Роя Лесли, и вот — могила на месте. Дориан думал, что уже сходит с ума и заплатил большую сумму, чтобы начали проводить экспертизу. Кристиан поддержал его в этом решении — всё-таки, шахматы на кладбище, где вместо фигур, перестановка надгробий — это не шутки. Но он не мог понять, зачем Даниэль переворачивать машину, которой управляла жена её сына?! Хотя от этой девочки, которая уже давно, — если жива, — самоуверенная и состоявшаяся женщина, можно ожидать что угодно. И раньше можно было, а сейчас и подавно.
Когда Анастейша подошла к нему и сжала плечо хрупкой ручкой, он облегчённо выдохнул: это всегда действовало на него умиротворяюще. Он видел, как в зал вошли Лили с Дорианом в сопровождении Теодора и Айрин. На Лили было роскошное кроваво-красное пышное платье, которое уже стало самым обсуждаемым на вечере, как бы не хотела занять это место Софина. На Айрин было приятное платье оттенка морской волны с примесью серого, блестящее и очерчивающее её идеальные бёдра. Теодор бережно держал её за талию. Они были загорелыми и сияющими, как золотые монеты.
— Кипр пошёл им на пользу. Они будто только поженились. — С улыбкой заметила Анастейша. Кристиан повернулся к своей с жене и, нежно сжав её руку, вполголоса произнёс:
— Ана, скажи... ты осуждаешь меня до сих пор за то, что я мешал им двоим с планами Грейсона и Даны?
— Нет, Кристиан. Я перестала осуждать это почти тридцать лет назад, когда ты признал свою ошибку. Я знаю тебя и люблю тебя. Я знаю, что ты всегда хотел лучшего. — Мягко улыбнулась Анастейша и, наклонившись к Кристиану, поцеловала его в лоб.
— Ана, я осуждаю себя. — Прошептал он.
— Почему? — Нахмурилась миссис Грей. Её вечно сияющие глаза затуманились тенью беспокойства и переживаний. — Кристиан, это же в далёком прошлом. Они вместе, как и Адам с Фиби... Только посмотри, какая у них прекрасная семья. — Кристиан не знал, говорить Ане или нет. Боже, нет... Он не будет заставлять переживать её, эту прекрасную женщину, которая привыкла решать любой конфликт улыбкой. Он молчал. После чего, тяжело сглотнул волнение, подкатившее к горлу, и перевёл взгляд на свою красивую дочь в чёрном платье с декольте, усыпанном разноцветными жемчугами. Адам смеялся рядом с ней и целовал её руки. Их красивая пятнадцатилетняя дочь, Эйвери, вновь сопровождала Стефана, Джон пришёл с женой-журналисткой, как и другие две дочери со своими супругами... Кристиан напрягся, когда не увидел своего тёску.
— А где мой любимый внук? — Спросил он, обернувшись к Ане.
— Дориан в зале, ты же видел...
— Я имел ввиду из сыновей Фиби.
— А, Крис, — Ана растянула губы в улыбке и села на стул рядом со своим мужем. — Он в России, где-то на юге ищет любовь всей своей жизни...
— В России? А почему не в Африке? Ему здесь невест не хватает? — Рассмеялся впервые за вечер искренне Кристиан. Анастейша покачала с улыбкой головой. — Он выполняет наполеоновский план?
— Не относись к этому так скептично, Кристиан. Если бы ты потерял меня... разве ты бы не объезжал все страны в поисках? — Нежно улыбнулась Анастейша.
— Я бы не терял тебя. — Произнёс Кристиан, смотря Ане в глаза. — Никогда. Так далеко... никогда. Никуда. — Анастейша провела рукой по серебристым, всё ещё волнистым волосам своего мужа и нежно поцеловала его в висок. — Анастейша, чтобы не случилось... знай, что я люблю тебя.
— Кристиан. — Нахмурилась Ана, сжав его лицо в своих руках и испытывающего его рассматривая. — В чём дело?
— Ана... просто знай. Хорошо?
— Я люблю тебя, Кристиан. И всё плохое позади. Мы пережили плохой год. Впереди только хорошее. — Прошептала она, часто кивая с нежной улыбкой, хоть в её глазах стояли слёзы. — Ты же веришь мне, Кристиан? — Она с мольбой смотрела на него. Между тем, к их столу подошёл высокий человек и, склонившись к Кристиану, доложил вполголоса, что на вечер прибыла неприглашённая Даниэль Белл — жена крупного французского предпринимателя, американского выходца Брайса Луи Белла. Кристиан сразу понял, в чём дело.
— Пропустите её. Пусть развлекается. — Без эмоций произнёс он, хотя внутри него всё бушевало смесью неистовых и взрывоопасных чувств. Когда дворецкий ушёл, Кристиан заглянул прямо в глаза своей жене. — Восемнадцатое июня проклятый день с прошлого года, Анастейша. Я думаю, что нам ещё надо будет... воевать. — Губы Анастейши задрожали, а обычно румяные щёки стали бледными. Всё её лицо было будто обездвижено.
— В чём дело, Кристиан? — Не своим голосом спросила Анастейша ещё раз.
— Даниэль. Она жива, Анастейша. Она вернулась. — Миссис Грей шумно вдохнула, после чего перевела взгляд на вход...
Но ничего примечательного и особенного, никакой знакомой фигуры, кроме приехавших днём ранее Доминики и Мэла с четырёхмесячной малюткой Аной... а затем, Марселя в компании с девушкой в тёмно-бирюзовом воздушном платье. Они шли прямо к столику Гленна Рида, Феликса, его матери Аланы Эттен и Кэтрин, которая сегодня обошла по сексуальной сдержанности всех в выборе наряда. Платье было телесным, покрытым золотом, сияющим, прилегающем к её фигурке так плотно, будто это была вторая кожа. Марсель, едва увидев её, понял, что не сможет отвести от неё глаз.
Однако не только Кристиан с Аной следили за входными дверьми и парадной аркой. А все, кто был посвящён в случившееся. Дворецкий также сообщил о том, что знает Дориану, а вместе с тем и всему столику: Лили, Айрин, Теодору.
Только Марсель, хоть и был заинтересован в том, кого же его брат подозревал, оставался не осведомлённым. Сначала он был зол, потому что от него всё было скрыто, но между тем он думал, как завоевать Кэтрин и скорее избавиться от Кэролайн. Этим, кроме выбора костюма и проблем бизнеса, он занимался и прошедшие до бала два дня, так что его злость постепенно улетучилась, как и крупная часть интереса.
Кристиан, увидев, как Марсель поздоровался с Феликсом, поцеловал руку своей жены и направился к их столику. Анастейша Грей поняла без слов: Кристиан хочет смягчить пыл Рида, чтобы тот дал Марселю хоть один-единственный шанс, но по его глазам читалось: я буду непреклонен. Это больше всего волновало Кристиана. За что, почему он так ненавидит его внука?
Юбиляра гости засыпали поздравлениями, как и подошедшая чуть позже чета Флиннов. Эдма покраснела, увидев Марселя, чуть ли не становясь бордовой под цвет своего платья. Однако увидев, каким взглядом на него смотрит мисс Рид, а каким тот одаривает её, она всё же смогла набраться смелости и при приветствии поцеловать его в щёку... Щебечущая рядом с ним Кэролайн не так напрягала её, как эта золотая девочка с холодным бирюзовым взглядом. И не спроста. Когда английской семье предложили сесть за столик — выдержала она не долго. Марсель был больше, чем галантен, его рот источал столько острот, а серые глаза так сексуально блестели. «И всё для этой худой курицы с глазами на всё лицо», — чувствуя уколы зависти и ревности, думала Эдма. Она кратко извинилась, прежде чем встать изо стола и направиться, шурша юбками, в сторону дамской комнаты.
Доминика и Армэль были в центре внимания из-за маленькой крошки на ручках, на которой было платье того же ультрамаринового цвета, что и на её маме. Анастейша подошла к ним, чтобы погладить свою любимицу-правнучку по головке, на что та издала множество разных приятных звуков.
Теодор нежно поглаживал пальцы Айрин, высматривая в округе знакомую фигуру — но без толку. Прошло уже около двадцати минут, как дворецкий сообщил, что миссис Белл решила без приглашения посетить вечеринку, так что не увидеть её ни разу — было сущим напрягающим адом. Айрин увидела, как обеспокоенно и цепко блуждает взгляд Теодора и нежно улыбнулась, склонившись к его лицу.
— Тед... хотя бы попытайся казаться расслабленным. Ты загорелый, тебе не к лицу такое выражение. Хотя, признаюсь, что... это очень сексуально. — Айрин шумно улыбнулась и также громко выдохнула, когда дымчато-голубые глаза в своём тигрином разрезе посмотрели на неё исподлобья.
— Вчера ночью тебе было хорошо? — Шёпотом спросил он. Айрин покраснела, как девочка, и отрывисто кивнула. Это заставило его сердце забиться чаще и почувствовать себя тем же семнадцатилетним мальчишкой, безудержно влюблённым в златокудрую девушку, у которой никогда не было времени на него. До поры. — Вот и сегодня я хочу, чтобы эта ночь прошла прекрасно... прошу, держись ближе ко мне, никуда не уходи. Ты знаешь, на что способна Даниэль. — Он предостерегающе сверкнул глазами. Айрин прижалась к его губам с нежным поцелуем, затем снова заглянула в глаза.
— Теодор, я люблю тебя. Ничего не бойся.
— Ты так спокойно к этому отнеслась...
— После того, что я пережила, трудно быть не спокойной с таким вот... несколько пустяковым, по сравнению со всем дерьмом, появлением Даниэль. Знаешь, я даже рада, что она жива, а не покончила со своей жизнью так, как сказала моя мать. О, господи... — Айрин выдохнула и плотно закрыла глаза.
— Что? — Обеспокоенно спросил Теодор.
— Если она и вернулась мстить, то мне... Моя мать, наверняка... сломала её жизнь. Она причастна ко всему, случившемуся с ней. Элена причастна. Она всё разрушила для неё. Иначе бы она не убеждала нас в смерти Даны, смастерив правдоподобную историю. Она виной...
— Судя по тому, что Даниэль — жена миллиардера, её жизнь не так уж и сломана.
— Дело не в этом, Теодор. Не знать своего сына двадцать семь лет. — С ужасом, шёпотом проговорила Айрин. — Отдали меня от моих детей... от Дориана, от Марселя, от Мэла, девочек... я бы не выдержала.
— Айрин, ты бы не за какие блага от них не отказалась. Уверен, что не за одну угрозу смертью Дана отреклась от Дори.
— Не говори так, ты не знаешь, как всё было...
— Я знаю Даниэль, Айрин. Мы вдвоём знаем. Поэтому держись поближе ко мне...
Но взгляд Айрин уже был далеко. Она смотрела, как, чуть ли не дрожа от слёз, торопливыми шагами шла к ванной комнате Эдма. Она тут же поднялась, а Теодор встал след за ней и крепко сжал её руку. Дориан и Лили обеспокоенно смотрели на пару.
— В чём дело? Что ты увидела?
— Теодор. — Выдохнула Айрин, а после положила руки на плечи и усадила его на место. — Там Эдма. В расстроенных чувствах. Не будь старым параноиком. Сиди спокойно и выслеживай Даниэль. — Мягко улыбнулась Айрин, прежде чем, уже было, начать идти... Но Теодор остановил её за руку.
— Айрин. — В его глазах была просьба остаться с ним прямо сейчас. Айрин улыбнулась шире и, наклонившись, поцеловала его в щёку.
— Люблю тебя. Я буду в полном порядке. Следи за дверьми. — Подмигнула ему жена и удалилась туда, где за дверьми скрылась Эдма.
Айрин не ошибалась. Девушка плакала, стоя у раковины, и тщетно пыталась остановиться, без конца умывая лицо и стирая потёкшую подводку и тушь под глазами. Когда она увидела мать своего возлюбленного, которому практически всё равно на её существование, — ведь рядом Кэтрин, — она громко, резко выдохнула и тяжело сглотнула комок в горле. Всё её лицо исказило боль, а на лбу вздулась венка. Айрин подошла к ней и положила руки на плечи, чуть сжимая.
— Эдма?
— Простите, миссис Грей, просто... в глаз что-то попало.
— А может, кто-то? — Шёпотом спросила миссис Грей и достала пару салфеток из коробочки, начав утирать красивое лицо англичанки, которая никак не могла собрать волю в кулак.
— Да, кто-то... Кэтрин с Марселем. — Громко выдохнула она. — Почему, миссис Грей? Почему я так люблю его, а он...
— Эдма Флинн, у тебя впереди большое будущее. Ты будешь самой счастливой женщиной на планете. И если сейчас Марсель проморгал такую красавицу, как ты, значит тебя не упустит более знатный орёл. Мужчины застрахованы от влюблённости в женщину, которая в чём-то выше и сильнее их, или кажется сильнее... в этом их природа. Немного сволочная природа, но всё же... — Эдма дрожаще рассмеялась, пока Айрин с мягкой улыбкой продолжала. — Ты сильная, красивая, независимая. И любой мужчина может оказаться у твоих ног... Там, за столом не только Марсель, но ещё и чудный, немного стеснительный, но очень умный и симпатичный молодой человек, Феликс Арманд Эттен, хочет стать Нобелевским лауреатом... Почему бы тебе не попробовать стать его подружкой? — Широко улыбнулась Айрин.
— Он ведь тоже не отрывает взгляда от Кэтрин. — Хриплым от слёз голосом сказала Эдма.
— А кто у нас начитанный директор библиотеки, «мисс Англия»? М? — Айрин чуть оттянула щёки Эдмы, заставив её вновь широко улыбнуться. — Пригласи его потанцевать, увлеки... Я-то знаю, что ты сможешь.
— Вы правда так думаете? — Тихо спросила Эдма. — Точнее, это избавит меня от боли, которую я испытываю?
— В этом... я не уверена. — Сглотнув, проговорила Айрин. — Но в чём у меня нет сомнения, Эдма... ты достойна счастья, ты не должна беречь свою боль. Отпусти себя, её, отпусти всё. У тебя есть только ты, ты — у себя одна. И ты должна постараться чувствовать счастье, а не боль от несбыточного, боль оттого, чего не стоит твоих страданий. — Миссис Грей осторожно стёрла слёзы с её щёк, поправила макияж. — Вот так. Поняла меня? — Эдма с глубоким выдохом, медленно кивнула.
— А теперь... теперь улыбнись. Вот так, умница... И срази всех наповал. — Айрин крепче сжала руку Эдмы.
— Спасибо, миссис Грей. — Прошептала она и ещё раз обняла Айрин.
Миссис Грей чувствовала, что если и могла что-то сделать, то сделала, но такой признательности она, если честно, не ждала. Она всякий раз забывала о том, что её лучезарные глаза и уверенная улыбка сильной, успешной, красивой женщины, порою превращали её в фею, умеющую поднять самый поникший дух и сделать лучше самое плохое настроение.
Эдма вышла из ванной комнаты первой. Айрин выдохнула, после подошла к раковине, чтобы вымыть руки от чёрных следов косметики Эдмы, до этого проводив несчастную девушку нежным взглядом, таким присущим ей.
Ей хотелось верить, что она как можно скорее поймёт её, смотрящую уже с высоты своих лет на эту ситуацию, и отпустит всё прошлое, которое делает ей больно и мешает жить.
— Браво, Айрин. — Из-за перегородки, отделяющей туалет от умывальников, вышла Дана. — Повторишь эту речь для меня? — Она растянула губы в хищной ухмылке.
— Даниэль... — С трудом произнесла Айрин, смотря на неё в отражении зеркала. После чего медленно повернулась, оказываясь к ней лицом к лицу.
На Даниэль было белое платье с плащом, глубоким вырезом на шикарной груди и на летящей ткани юбки, расшитое в некоторых местах блеском. Выглядела она молодо для своих лет и очень дорого. В подходящей ей причёске волосок прилегал к волоску, она была похожа на кинозвезду — только во взгляде читалось, что ей суждена только отрицательная роль. Снежная Королева. Так распорядилась жизнь, она просто приняла её правила.
Марсель
Я смотрю на Кэтрин с улыбкой и не могу оторвать взгляда. Она безумно красивая. Чертовски. Даже не хочется думать о том, почему у моих родных, а особенно у Кристиана сейчас, такие озабоченные лица. Недолго посидев с нами, он вернулся за столик к Ане, как мог сумев помочь мне сбавить остроты и саркастичность Гленна Рида. Теперь он сидел спокойнее. Пока Кэт делала вид, что я её главный враг и болтала с Кэролайн, я пытался найти хоть какую-нибудь причину заинтересоваться этим умным дебилом Феликсом Эттеном.
— Феликс, я о вас так наслышан, о том, что у вас столько хороших качеств, но почему-то не могу выманить из вас ни одного слова... За вас только и говорит, что ваша мама. — Я чувствовал, что выхожу из себя. — Я уже тысячу слов сказал о своих увлечениях. Может, вы ответите, как вы отвлекаетесь от суеты сует? — Кэтрин направила на меня выразительный взгляд.
— Мой сын не тратит время на развлечения. — Заметила миссис Эттен. Я глубоко выдохнул, стараясь вернуть себе былое терпение. — Таких, как вы, вполне достаточно. А он — умница, прорыв в научной истории, биолог!
— Мама, я сам отвечу. — Впервые повысил он голос выше полушёпота. Я прочистил горло.
— Так вы увлекаетесь микробиологией? — Выгибаю бровь.
— Да, особенно в области...
— Достаточно. С вами наверняка ужасно скучно.
— Мисс Рид не жаловалась. — Чуть растерянно произнёс он и с поиском спасения в глазах посмотрел на мою сияющую девочку.
— Возможно, она заснула... — Бубню себе под нос. Но встречаюсь взглядом с ледяным взором Рида. — Лучше расскажите мне, Феликс, что-нибудь о генетике. Или вы изучаете только размножение бактерий? — С серьёзным видом интересуюсь я.
— Конечно, это же самое интересное! Вы вот знали, что некоторые бактерии не имеют полового процесса и размножаются лишь равновеликим бинарным поперечным делением или почкованием? — Я прищурился, стараясь понять, о чём он.
— Иными словами некоторые бактерии зачастую не получают никакого удовольствия? — Феликс рассмеялся и мне захотелось заткнуть уши.
Я моргал, пытаясь прийти в себя от кряканья, что слышу... Похожее выражение лица было у Гленна, что бесконечно меня обрадовало. А когда я посмотрел на Кэтрин, в глазах который был безмолвный укор и моление о пощаде для это кольчатого, то я и вообще не смог сдержать улыбки. Миссис Эттен что-то хмыкнула и гусыней удалилась куда-то прочь. Эдвард Флинн прятал улыбку в кулаке, слушая речь своего отца Яна и поглаживая руку кузины одной из принцесс в королевской семье, Анны, его сдержанной симпатичной жены в небесно-голубом платье с красивым декольте... Но никто и рядом не стоял с этим солнышком напротив меня. Я заглянул в глаза Кэт. Она пыталась слушать Флинна, но соблазн заглянуть мне в глаза был велик и она поддалась ему. Я отвёл от неё взгляд, только когда обратил внимание, что Феликс смотрит на неё, как голодный блядский щенок. Внезапно, Эдма поднялась с места, поправив шуршащие бордовые юбки и с улыбкой обратилась к нему.
— Феликс, вы потанцуете со мной? — Его взгляд, — что было очень кстати, — коснулся груди моей бывшей поклонницы, у которой, судя по переменам настроения, ПМС. Он согласился, пока мамочки, к счастью, не было рядом и удалился вместе с ней на танцпол. После чего я посмотрел на заскучавшую в возобновлённой болтовне с Кэролайн Кэтрин и напрямую обратился к отцу моей любви.
— Мистер Рид, поскольку кавалера вашей дочери сейчас увели, вы не можете мне посодействовать в увеселении вашей дочери и разрешить ей танец со мной? — Улыбаюсь галантно я.
— Вы верх ума и учтивости, мистер Грей. Я сражён.
— Приятно, если вы сказали это искренне. — Сглотнув волнение, произнёс я. Гленн сощурился.
— Идите. Танцуйте. Только двигайтесь по кругу, а не в зону обитания кровати. — Он даже улыбнулся мне.
Я со сдержанной улыбкой кивнул и протянул Кэтрин руку, хотя внутри я буквально лопался от счастья миллионами разноцветных пузырей. Несколько помедлив, она вложила свою ладошку в мою, мы вышли с ней в самый центр, где уже кружили красивые нарядные пары. В том числе, и Дориан с Лили. Она была вновь в пышном бальном платье, таком ярком, кроваво-красном, практически режущим глаза.
— Я хотела... не сильно выделяться, а получилось, что слилась с обоями, практически также, как и в прошлом году, надев... такое платье. — Тихо проговорила она, сглотнув, когда выследила мой взгляд. Чёрт. Детка, ты — верх секса.
— Красотка, у тебя изумительное платье. — Я смотрю ей прямо в глаза. — Нет ничего лучше. Оно закрытое и ничего не скрывает. — Мои руки соскальзывают со спины на её талию и рёбра в обтягивающей мягкой ткани, облегающей, как вторая кожа. — Ты прекрасна, как рай. Я касаюсь тебя в одежде и чувствую тебя всю. Какие ещё функции нужны платью?
— Марсель... — Моё имя — молитва из её губ. Практически стон. Я прижимаюсь своей грудью к её, и с кошачьей ухмылкой на лице прогибаю в спине. — Марсель...
— Тише, Кэтрин. Твой папочка может подумать, что мы не ненавидим друг друга. Помнишь свои правила? Я — твой враг «номер один».
— Ты — мудак «номер один». — Выдыхает она резко, когда я поднимаю её корпус, прижимая к себе ближе.
— Так-то лучше. — Ухмыляюсь я.
— Просто не рассматривай других. — Прочистив горло, произносит Кэт. Да, детка! Чувства! Ревность! Аж дух захватывает!
— Но Феликс... Он так на тебя смотрит, Рид. — Щурюсь хищно я. — Как думаешь, чего он хочет? Подожди! Я знаю. Применить свои репродуктивные функции?
— Марсель...
— Твоя тычинка не для его пестика. Когда он, наконец, поймёт, перестанет сюда смотреть и уткнётся лицом в сиськи Эдмы?
— Какой же ты...
— Микробиолог? — Прыскаю я от смеха. — Это для меня теперь новое ругательство, кстати.
— Ты — макропошляк, Марсель. — Смеётся Кэтрин, качая головой. Я чувствую, что у меня внутри всё переворачивается, начиная с сердца... Я растворяюсь в её глазах, как есть и без остатка.
— Ты просто самое лучшее, из всего мною увиденного, Кэт. Ты должна быть моя. Только моя. Такие, как ты, обычно, выпускаются в одном экземпляре на самых успешных предприятиях. Я хочу тебя себе.
— В коллекцию?
— Нет. Как одну единственную реликвию. — Шепчу я, нежно сжимая её руку. Она шумно, тяжело сглатывает, и прерывисто выдыхает, когда я обвожу взглядом хрупкую фигурку в моих руках и снова, пристально заглядываю в красивые бирюзовые глаза.
Мне хочется прижаться к ней и жадно поцеловать её под такую старинную «All for love», чтобы почувствовать всю прелесть этого момента, но мы просто очень медленно и плавно движемся в танце. Эта музыка выпрямляет каждый смятый лепесток застывшего во мне сердца, которое она, эта маленькая, хрупкая девочка, своими нежными тоненькими пальчиками, медленно открыла во мне. Когда моё лицо наклоняется слишком близко, она чуть поворачивает голову в сторону, напоминая об отце. Я громко выдыхаю, сжимая от нужды поцелуя, в пальцах ткань платья, и плотно, крепко жмурюсь.
Когда я открываю глаза, то вижу нечто невероятное — Кэролайн кружит в танце со Стефом, который видимо оставил насупившуюся сестричку Эйвери ради танца с моей подчинённой. Я с улыбкой прижался губами к уху Кэт и еле слышно прошептал:
— Кажется, твоя подружка нашла мне достойную альтернативу. — Когда мы совершили круг и Кэтрин поняла, что я имею ввиду, резкий выдох сорвался с её губ.
— Это что, Стефан Криг — самый отъявленный бабник? — Нахмурилась она, в шоке приоткрыв губы.
— Вообще-то, самый отъявленный — я, кошка... — Прошептал я, прижав её ближе к себе и чуть прогнув в спине, заглядывая в глаза. Они хищно прищурилась и выгнула бровь. Я широко улыбнулся.
— Но это в прошлом. Меня волнуем только мы. — Сглотнул я, смотря в глаза.
Музыка закончилась и танцевальный зал опустел... члены моей семьи почему-то столпились вокруг столика Кристиана. Блять, точно! Поиски той бабы, о которой они, — в частности, Дориан и Лили, — очень явно и дерзко решили умолчать. Я крепко сжал руку Кэтрин и подвёл её к столу, после этого учтиво поцеловал в косточку запястья.
— Спасибо, мисс Рид... Мистер Рид, ваша дочь цела и невредима. — С улыбкой кивнул я ему.
Он ответил мне тем же, только улыбка вряд ли была настоящей. Кэтрин обеспокоенно смотрела мне в глаза, так как, наверное, было понятно, что я не на шутку изменился в лице, увидев такой «совет» в полном сборе. Видимо, позабыв о том, что её отец смотрит на нас, она провела рукой по моей щеке и прошептала:
— Ты сейчас скажешь, что тебе нужно идти... Я с самого начала вечера догадывалась, что с тобой что-то не так, что что-то очень тебя волнует. Я буду ждать, Марсель. Я буду очень ждать тебя, когда ты придёшь... когда бы ты ни пришёл. Я сегодня холодна, но ты сам знаешь, какие есть на то причины. Это не моя воля. Я буду очень, очень сильно тебя ждать. — Кивнула она, сглотнув. Я снова хотел поцеловать её. Но рядом был Гленн. Я кивнул и сжал её руку так крепко, как только мог, прежде чем подойди к столу Кристиана.
Автор
В тоже время в ванной комнате
— Это ведь было просто, Айрин? Легко поучать, когда не знаешь, какого это: чувствовать себя отвергнутой, нелюбимой, ненужной, «третей лишней»? Ты же понятия не имеешь, что это такое... Но, а я вот, по воле рока, оказалась за бортом всей своей жизни из-за тебя. У меня забрали право на людей, которых я знала, право на прошлое, право на воспитание сына. Как думаешь, какого мне, Айрин? — Она произносила каждое слово сладчайше-спокойным голосом.
Медленно подойдя к двери, она повернула в ней защёлку и прижалась идеально прямой спиной.
— Думаю, нам не должны помешать, верно? — Миссис Белл выгнула бровь.
— Закрываться было совсем необязательно. — Произнесла вполголоса Айрин, стараясь не дрожать. Ей впервые за всю эту встречу стало страшно. — Дана, ты должна выслушать...
— Нет, Айрин, это я молчала двадцать семь лет! — Грубо перебила она. Айрин вжалась руками в тумбочку раковины. — Да, я молчала. Буквально, как в могиле. Как думаешь, мне можно высказаться? Особенно тебе. Ведь тебя я просто ненавижу, прекрасная Айрин. Я вас всех ненавижу. И своего сына — я тоже ненавижу. Пусть даже не пытается искать во мне хороших качеств. Их убила вместе со всем, что было во мне, твоя мать, Айрин. Элена. Знаешь, что на мне за платье? То, которое я мечтала сшить себе-глупой девочке, тогда невесте, на свадьбу с Теодором... Но раз весёлых событий в моей жизни не так много, как печальных, приходиться быть красивее тебя даже в самые ужасные минуты... для тебя, Айрин. — Она сверкнула улыбкой.
— Дана, послушай, ты... ты должна успокоиться. — Тяжело сглотнула Айрин, чуть выставив руку вперёд.
— Я никогда не верила журналам. Все заголовки пестрили о нашей свадьбе с твоим муженьком, и что? Что? Ничего. Пришлось лично встретиться с Лили на трассе... Меня напрягло, что она, будучи женой моего сына, как пишут издательства, разъезжает на авто твоего — как-то неправильно, не находишь? Нужно было это остановить...
— Остановить? Ты могла убить её... — Выдохнула резко Айрин.
— Да ну, брось. Там всего на пару царапин травма. Кстати, с чего Лили так близка с владельцем авто?.. Ох, да... Они же сблизились, ведь он та-а-ак помог ей, когда мой сын из-за твоей младшей доченьки сел за решётку. — Даниэль наслаждалась паникой и страхом, который видела в глазах Айрин Грей. — Сколько бед вы принесли, и не только мне, но и моему сыну... Хоть Элена и заставила меня ненавидеть его, чтобы отречься, мне... мне всё равно немного обидно из-за этой несправедливости. — Дана всё ближе наступала на трепещущую блондинку, в теле которой передёргивались все жилы... — Ты не знаешь, какого быть «третей лишней», но, к нашему счастью, ты всё же познала, что такое предательство. — Даниэль широко ухмыльнулась. — И, о, боже... тебя, наверное, это задело? Ведь она твоя лучшая подруга! — С наигранным сочувствием и эмоциональностью в голосе произнесла Дана. — А ты так сильно, так сильно его любишь... Бедняжка!.. Он ведь попросил прощения, говорил, что всё позади, а ты его простила, потому что любовь — всё прощает, всё позволяет, всё превозносит, потому что вместе — вы сильнее... Но есть один минус, когда трахаешься с Теодором. Да, конечно, он сексуален, горяч, даже мышцы до сих пор сводит, не спорю... Но его сперма, Айрин, — слишком опасное оружие. Если он смог оплодотворить тебя, практически бесплодную, спустя год попыток, неужели ты думаешь, что с Кейтлин всё так просто прокатило? — Дана широко ухмыляется. — Одного ребёнка, благодаря эгоистичным советам твоей суки-матери, ты оставила без меня. Без мамы. Теперь, ты достаточная эгоистка сама, чтобы заставить ляльку Кейт расти без отца?
— Ты врёшь! — Закричала Айрин. Из её глаз брызнули слёзы, её лихорадочно трясло.
— Нет, сучка. Мне нет смысла. Когда я решила начать мстить, я хотела сделать каждому из вашей семейки больно, сполна. Сначала вы забрали Дориана, потом ваша семейка добралась и до второго моего ребёнка, хоть я его не растила... Опять же, моё великодушие. — Закатила глаза Даниэль, с ухмылкой. Айрин с широко открытыми глазами уставилась на неё.
— О ком ты? — Тяжко сглотнула она.
— Доминика. Она моя дочь. — Айрин с шумом прижалась к стене.
— Что, как? — Она качала головой, жмурясь от слёз.
— Ты достаточно знаешь, Айрин. У тебя всё моё. Мои дети, муж, который должен был стать моим, положение, великолепная умиротворённая улыбка на лице и уверенность в себе. Ты украла всё у меня.
— Ты ждала, пока умрёт Элена, чтобы начать мстить... но... это случилось... задолго, задолго до того, как ты приехала... Почему ты здесь? Почему сейчас, Даниэль?! Зачем?! — Кричала Айрин.
— Видишь ли, мой единственный ребёнок, от любимого мужа... ребёнок, которого я любила, в отличие от тех двоих... умер в возрасте пяти лет, два месяца назад, от страшнейшего ожога всего тела. Это была маленькая, очень красивая девочка с глазами, как небо, такими же большими и голубыми... У неё было всё. Вся моя нерастраченная любовь. Всё моё сердце. Вся моя жизнь. С ней я забыла о том, что Элена угрожала отравить меня, как отравила моего отца, и скинуть со сколы. С ней я забыла о Доминике Чейфе, которому она подкинула меня и который десять лет издевался надо мной своими садо-мазо штучками, насиловал меня, бил, унижал, топтал меня... Я забыла о безумной Элайн Сано, над которой он издевался до меня, которая грезила о ребёнке и хреново пела мне одну и ту же колыбельную, залечивая мои раны, перед тем, как появлялись новые... Она-то и спрятала меня, когда я сказала, что беременна. Я обещала отдать ей ненавистный мне, как и сам Доминик, плод. Я сдержала слово, эта чокнутая назвала девчонку Доминикой, она любила его, ничего не соображала... А я ничего не соображала от лихорадки, горя и боли. Я помню, как тот месяц, что провела с ними, чуть не задушила её подушкой, когда она ревела. С огромным трудом, но я сбежала от него в Италию. Элена меня нашла и там. Она боялась, что я появлюсь мстить за мою заново разрушенную психику и жизнь... Да, именно она заставила меня написать дневник, где я рассуждаю о самоубийстве, чтобы мальчик Дориан, если узнал, прочитал плохую правдоподобную сказку для взрослых... Она засунула меня обратно во Францию, но на этот раз к наркоману Патрику Мерсье, в самый притон, надеясь, что я сдамся и сдохну. Я и правда хотела умереть спустя четыре года этих мук, пока вы припеваючи жили, любили и рожали. Моё желание умереть спасло меня, Айрин. Я решила броситься с моста над Средиземным морем. Там меня, практически бездыханную, и нашёл мистер Брайс Белл, мой нынешний муж. Единственный человек, который полюбил меня. С ним я забыла. Я забыла обо всём. Мы жили, как в сказке и когда пять лет назад я узнала, что беременна... Я была окрылена. Моя жизнь в сорок с лишнем будто началась заново. Но моя дочь, Вера Джоанна Белл... умерла. Няня не уследила за напором воды в душе, который малышка вдруг переключила. Я вышла буквально на две минуты, Айрин. Я вышла на две минуты за полотенцем. — Она тяжело сглотнула. — За что должен был умереть один из двух людей на земле, который любил меня? За что, Айрин? — Слёзы застилали ей глаза, но ни одна не скатывалась. Айрин даже сделала шаг ей навстречу, желая успокоить, но Дана угрожающе сжала губы и сделала ещё один резкий шаг вперёд, смотря прямо в глаза своему, как ей виделось, главному врагу. Она прочистила горло, а после выжгла:
— Думаю, Теодор будет благодарен мне за то, что я избавила его от разборок с тобой насчёт Кейтлин... Вернее, избавлю.
— Даниэль, нет... в тебе... в тебе говорит боль. Ты не хочешь этого, ты не хочешь... — Всхлипывала Айрин, качая головой. Она смотрела Даниэль в глаза уже не со страхом, а с сочувствием. Ей было стыдно за свою мать. Стыдно, за то, что Даниэль пришлось пережить столько горя. — Дана, прости...
— Заткнись! — Прошипела она, сверкая глазами. — Сколько раз я пыталась убить тебя, Уизли? Дважды? Говорят, Бог любит Троицу. А тебе нравится цифра три? Мне, например, очень... — Айрин пятилась от Даниэль назад, загоняя саму себя в тупик. Внезапно в руке Даны засверкал кинжал, который она вытащила из-за спины, спрятанной плащом. По всей видимости — он был в серебряном поясе, сужающим и без того стройную талию. Айрин громко выдохнула. — Очень жаль, что твоё платье такое красивое и не из латекса... не отстирается...
Айрин приготовилась к смерти, жмуря глаза и прижавшись щекой к холодному кафелю, плача, как вдруг что-то тяжелое выбило дверь. Даниэль не была удивлена. Она медленно, с улыбкой, бесстрашно обернулась. Перед ней стоял Дориан. В его глазах — ужас, как и у Теодора, находившегося рядом с ним. Он практически дышал огнём. Айрин была вжата в стену, она накрыла рот рукой, чтобы не плакать слишком громко. Позже в дверях появился Кристиан Грей, а рядом с ним — Доминика и Армэль. Спустя какое-то время медленно подошла и Анастейша, она вцепилась в руку мужа. Все смотрели на неё с жалостью. В верхнем углу ванной, Дана вдруг увидела установленную камеру с прослушкой. Она поняла, что все всё слышали и косо ухмыльнулась.
— Ну, что вы сделаете со мной? Думаете, я правда чего-то испугаюсь? Так в себе уверены? — Дана крутила в пальцах кинжал. — Вы все слышали, что я пережила. Я бы даже сказала, вам и не снилось. Стоит ли повторять ещё раз, что я ненавижу каждого из вас? — С отвращением в голосе спросила Даниэль.
— Дана, убери кинжал. — Сказал ледяным голосом Теодор. — Клянусь, я задушу тебя, если ты попытаешься дёрнуться. Особенно в сторону Айрин. — Прошипел Теодор.
— Как много слов, угроз, когда мне стоит только один раз обернуться и пырнуть твою хрупкую куколку... Или теперь, твоя куколка Кейтлин? Ты кстати уже успел позвонить ей, подтвердить мои слова?
— Теодор, скажи, что это ложь... — Моляще просила Айрин, умываясь в слезах. Он опустил взгляд в пол и Айрин громко застонала, бья руками стену позади себя. Даниэль широко ухмыльнулась.
— Айрин, если ты сейчас выйдешь из ванны, объявив, что завтра же подашь на развод с этим сексуальным утырком, я не убью тебя.
— Я подам на развод. — Всхлипнуала она, трясясь от слёз и лихорадочной ломки в теле, часто дыша. Лицо Теодора будто окаменело.
Даниэль улыбнулась ещё шире, она сделала шаг в сторону, как бы пропуская Айрин, но уже успела взять кинжал другой рукой.
— Мама, нет! — Раздался крик Марселя, который вдруг побежал напролом напротив всех и накрыл мать собой, но Теодор сделал самый большой шаг из всех, что делал в своей жизни.
Ещё один шаг в сторону смерти. Резко заведя руку назад, Даниэль пронзила Теодора в нескольких сантиметрах над пупком. Кровь брызнула на её белоснежное платье, а Тед опадал на руки своего сына и жены, которые шокировано смотрели на всё происходящее... даже нет, это был не шок. Это был страх.
Лица Кристиана и Аны — трагедия. Её обозначение, знак, реальность. Вот, как это выглядит. Как выглядит боль. Очень много боли. Смертельной, жёсткой, безнадёжной. Теодор белел на глазах. Крики, суматоха, настоящее бешенство. Дориан хотел было накинуться на эту женщину, которую он любил мёртвой... Только мёртвой, но теперь уже нет. Никогда. Ни за что. Лили схватила его, плача, и оттянула как можно дальше, как можно дальше, прочь из ванной... Даниэль хотела было сбежать, но Микеле и Мэл схватили её раньше, чем она вышла из той жуткой ванной комнаты, в которую она загнала себя сама, как в клетку. Но и в их руках она не сдалась. Она проколола себя насквозь, куда-то меж рёбер...
Кристиана свалил второй инсульт. Врачи поставили диагноз очень быстро и обещали сделать всё, что в их силах. У Теодора шансов выжить мало. Очень, чертовски мало.
Но он всегда хотел только двух вещей. Любить, быть любимым и знать, что он всегда сможет защитить свою семью, как бы сложно ему не было, какую бы боль он не чувствовал, каких бы усилий ему только не стоило приложить. Он любил. Это было основное чувство его жизни.
Кэтрин
«Скорая», суета, всё смешалось в маскарадном карнавале в одно большое тёмное пятно. Отец как бездомных котов собрал нас с Кэролайн и Эттенами в машине, а позже развёз по местам дислокации. Я очень сильно переживаю за Марселя и даже пугаюсь этого чувства, которое испытываю, но ничего не могу с собой сделать. Отец что-то говорил о вечере, Феликсе, что пора закрывать «чёртов балаган Греев», что теперь он приносит их же семье только несчастья... Я же наоборот чувствовала себя самой счастливой вначале, до того самого момента, пока Марсель не заметил свою семью, что-то очень оживлённо обсуждавшую и резко, очень резко не изменился. Я никогда его не видела настолько напряжённым. Я упрашивала отца остаться, но вместо этого... он решил сбежать, как крыса с корабля. Я морщилась, думая, что Марсель подумает обо мне то же самое. Я обещала его ждать. И что теперь я делаю?
Будто в трансе я сидела в автомобиле, пока мы доезжали до нашего особняка, который я терпеть не могла после смерти мамы, а папа наоборот ценил каждую вещь, которая напоминала ему о ней и будто бы надеялся, что она вернётся. Оттого, что я оставила Марселя с бедой, один на один — не знаю, с какой, но это явно несчастливое событие, меня грызла ярость, совесть, злость. Мне хотелось плакать, обняв любимую панду и одновременно колотить что-нибудь, так, чтобы изо всех сил.
Когда мы вошли в дом, и я уже поднималась на второй этаж, в свою комнату, отец вдруг громче и настойчивее произнёс моё имя, что, в общем-то, и заставило меня остановиться. Я старалась сдерживать эмоции под кожей, чтобы они не вырвались на лицо и отец ничего не заподозрил. В глубине души, я знала, что отец может быть чутким и очень ранимым, понимающим человеком, но смерть матери изгнала из него жизнь и все живые и человеческие качества, коими обычно был наполнен. Мама старалась оберегать его чуткость и человечность, тонкую душевную структуру, которая с работой риелтора, где нужна лесть, фригидность и деловитость, вступающую в бой с жадностью, постепенно улетучивалась, превращая его в бесчувственного робота. Я сглотнула от горечи, когда вновь подумала об этом, и выдохнула, смотря на отца.
— Кэтрин, будь осторожна с этим типом...
— С кем? — Уточняю я, кося под дурочку. Господи, как мне надоело. Я не хочу скрывать. Но ты вынуждаешь, отец!
— Его зовут, как французский город. — Бесцветно говорит папа.
— А, Марсель. — Я произношу его имя и пугаюсь: на губах непроизвольно появляется улыбка. Я сглатываю и, часто моргая, интересуюсь. — Почему? Он забавный и...
— Забавный, да. — Обрывает меня отец. — Смотрит в глаза, а разумом под платье. Пёс ещё тот, по глазам наглым... вижу. Ты слишком молода, чтобы понять. И импульсивна, чтобы запросто обжечься. Если хочешь страдать всю жизнь — отвечай взаимностью. Нет — держись, как можно дальше. Из всего курса биологии он хорошо усвоил только «размножение». По крайней мере, я понял по его беседе с Эттеном, что его интересует именно эта тема.
— Это свойственно мужчинам. — Пожимаю плечами я, пытаясь сдержать улыбку.
— Это вам, неопытным девочкам, свойственно называть симпатичных мальчиков «мужчинами»...
— Ты можешь заблуждаться.
— Я? — отец выгнул бровь, прыснув, — Стало быть, ты видишь его насквозь?
— Я этого не говорила...
Но я чувствовала, что да. Вижу.
— Это я вижу таких отпрысков, как он, сквозь пальцы. Иди спать, котёнок. И даже не думай... о нём думать. — Он тяжело выдохнул.
— Пап... — Тихо позвала его я, когда он последовал к кабинету.
— Что? — Он остановился, смотря на меня. Я тяжело сглотнула.
— А что, если он... мне нравится? Правда нравится? — Его взгляд за мгновение стал холодным и отчуждённым, как и тон.
— Забудь, Кэтрин. Забудь. — Он быстро удалился в кабинет. Я тяжело сглотнула и сжав рукой перила лестницы, последовала наверх.
Сняв платье, я приняла горячий душ, смывая с себя весь день. Я тёрла свою грудь так сильно, будто хотела затереть пустую беспросветную дыру, чтобы заново начать дышать. Господи, если бы только мама была жива, она бы смогла смягчить его нрав и пыл, смогла... помочь мне пережить это время, когда чувств так много, что я ныряю в них, теряюсь и пропадаю без остатка.
Тщательно вытеревшись и приняв оставшиеся водные процедуры, я надела пижаму и залезла на постель. На тумбочке, на маленьком отрезке бумаги, лежал номер Марселя, который я списала из мобильника Кэролайн. Взяв свой, я набрала его номер и тяжело сглотнула, прикрыв глаза, пытаясь бороться с неистовым волнением. Первый раз меня послало далеко и надолго — к автоответчику. Во второй раз я услышала женский голос. Который я раньше не слышала или... просто не узнала, не успела узнать, так как сказано было несколько резких и отрывистых слова, на моё короткое:
— Марсель?
— Нет. Кто бы ты не была — ему сейчас не до тебя. Нечего звонить самой парню в час ночи. — Раздались гудки.
Я выключила мобильник, кусая губу от боли. Свернувшись клубочком на постели, закрыла глаза, тяжко сглотнув. Мне стало как-то больно, хотя той, что из «робкого десятка» меня никогда нельзя было назвать. Слеза потекла по моей щеке, когда я заглянула в глаза мамы на портрете. Мне ничего не оставалось, кроме как вжаться в подушку и впервые за месяцы снова дать себе волю разрыдаться.