d a i s y
Марсель
Дым. Много дыма. Я открываю и снова закрываю рот, ощущая, что уже подхожу к грани. С громким выдохом я выхожу из красивой шлюшки с тёмно-синими волосами. Мне надо глотнуть немного холодного виски пересушенным ртом от порочного тепла вокруг члена. Глоток, ещё один. Сладкая горечь охлаждает гортань, обжигает нутро. Хорошо. Продолжим. Ещё глоток. И я снова в ней... в пизде, но в другой. В благодарность тут же получаю ещё одну порцию дыма, перемешенного со стоном в лицо, — и моя шлюшка №2 откидывается назад.
«Эбигейл», — хриплю я, смотря на татуированную блядь с сигаретой в зубах. Перевожу дух. Моргаю, отгоняя новый всплеск чувственного наслаждения, проникаю ещё глубже. Мои ноги будто окаменели, прибитые коленями к низкому столу. Одна раздвинута для своего хозяина, другая держит по стойке смирно жёсткие ягодицы, на которые спадают длинные волосы цвета грязного ультрамарина. Я сжимаю жопу одной рукой, трахая тремя пальцами тварь в анал, отчего получаю удовлетворённые стоны. Другую шлюху заполняю собой в пизду, и чувствую, слышу, знаю, что ей больно. Она кончает — второй или третий раз. Ей нравится, что ей больно. Но ещё больше ей нравится то, что это делаю я. Она сжимает горящую сигарету в кулаке от оргазма и хрипло кричит, прижимая друг к другу колени.... Блять, раздвинься, я должен видеть твою...
— Сдвинься, Эбби! — хрипит наша новая с мулаткой синеволосая подружка и отталкивает дрожащую Эбигейл в сторону, ложась под меня, ещё больше оттопыривая свою красивую белую жопку. Пах у Айсель волосатый. Мне нравится. Возбуждает. Так первобытно. По-женски. Образ гребаной неёбанной девственницы. Шлёпаю, получаю благодарное мычание и вновь вхожу, сменив ловко презерватив. Её лоно само насаживается на меня, всё тело напряжено, спина блестит от пота. Эбигейл поднимается с дивана и сев на колени по правую сторону от моей руки, проникает языком мне в ухо и обводит раковину, облизывая его, смачивая своей горячей слюной. Её губы соскальзывают к моему подбородку, я с ухмылкой откидываю голову назад, когда она сосёт его, так усердно, периодически причмокивая. Зад Айсель сам захватывает мой член — часто и жадно. Она сжимает меня собой, то отпускает, и повторяет это снова. Она визжит, хрипит, захлёбывается в собственных стонах. Получив своё, шлюха толкает меня жопой в пах, валя на пол.
Две головы сучек тут же оказываются у моего дружка. Синеволосая с пухом между ног стягивает с моего члена презерватив и берёт меня в рот. Всего. Полностью. Сразу. В глубину. Язычок Эбигейл ласкает мой пупок и линию волос паха, оттягивает их, руками переминает яички, так ловко и бережно... У неё это всегда — «высший класс». Облизываю сухие губы, вдоль позвоночника бегут мурашки. Мои руки держат волосы обоих плодоносок: у меня под контролем каждая. Знаю, куда и когда тянуть, но сейчас мне всё нравится. Великолепно. Здорово. Да. Механические действия бёдер, которые стремятся к мокрым ртам моих текущих сук — захватывают их дыхание и заставляют меня стонать. Блять, да, да, ещё, вот так. Мне чертовски нравится это, да. Огонь подкатывает к груди, и спустя минут десять я всё же кончаю на их груди, рты и лица. Да... Они не прекращают сосать. Зачем вообще ещё какие-то женщины, кроме таких playgirls?
Блять, и так у меня каждые выходные. Я беру трубку кальяна и курю, пока суки развлекаются ртом и пальцами с моим членом. Я, наверное, единственный в этом клубе «белый» с приличным размером. Смотрю на них полуприкрытыми глазами. Слабо постанываю, когда они берут яйца и член слишком глубоко. Ох, умницы... Вот так, ротики откройте ещё шире. Выпускаю на них клубы дыма, опираясь на локти на низком диване, часто втягиваю носом пахнущий кальяном и сексом сладкий до беспамятства воздух. Между мной и сочными шлюшками только кайф, только наслаждение. Они хотят ещё моей спермы, усердные девочки. У одной прекрасно работает язык, у другой вообще нет рефлекса, хоть входи с яйцами. Откидываю голову назад, отдаваясь их порочным ртам и чуть жмурю глаза. Всё тело сотрясает приятная судорога, когда они с грязными звуками начинают играть в свою шлюшскую игру «кто глубже». Счёт пока равен. Наблюдаю за ними с удовольствием... хорошо, очень хорошо. То, что мне нужно после этой грёбаной недели. Делаю ещё одну плотную затяжку и чувствую, как тело отпускает ввысь, до небес, заставляя разбиваться о купол неба и сыпать с него осколками спермы, вонзающимися в бездонные горлышки шлюх. Жмурюсь, застывая на мгновение и тяжело выдыхаю... Они сосутся, целуют друг друга — жёстко и всерьёз, их руки ложатся на хлюпающие киски. Они смотрят на меня и начинают подрачивать друг другу... Так, довольно. Меня уже подташнивает, а значит сегодняшней трёхчасовой дозы шлюх хватит.
— На сегодня всё, милашки. Деньги заберите у Джейка. Вот вам ещё, — я достаю из кармана бумажник и выбрасываю оставшиеся мелочи, на которые каждая может купить себе по авто среднего класса. Девки умилённо пищат и чмокают меня в щёки. Выдыхаю, откинув голову назад. Когда они уходят, опустошаю бокал виски со льдом и рассасываю скатившийся мне в рот кусок замороженной воды. Снова затягиваюсь кальяном, часто моргая, прогоняя внезапно всплывшие круги под глазами... Неужели перекурил? Хмурюсь на эту мысль, тяжело сглатываю комок дыма и поднявшись на ватные ноги, следую к душевой.
Ледяная вода пробирает насквозь и заставляет жмуриться, тереть лицо, сдерживая рычание от холода. Изгибаю шею, подставляя под жёсткий напор, чтобы заставить сердце биться. Так. Всё. Я могу шевелиться. Четыре часа утра на электронных часах мобильника. Это я ещё рано закончил. За руль сажусь на автопилоте, как на чудо уповая, что грязно-нежные голубки угомонили свою страсть, и я смогу выспаться. Чёрт подери, ещё этот Армэль со своей До-ми-ми! Но кто уговаривал меня соглашаться? Да никто. И что, что я понятия не имею, как обращаться с подобными... людьми? Нет, люди это... оскорбление для невинных младенцев. Двенадцатого маленькой Ане будет всего три месяца, а она уже успела украсть рассудок и сердца у большей части нашей семьи.
Мать с отцом, пока Мими устраивалась тут в институт, а Армэль продолжал грызть гранит науки в Нью-Йорке, взяли на себя первый месяц воспитания, но потом Теодор не выдержал и первый уехал на ранчо, а за ним через пару дней укатила и мама, оставив нянькаться тётю Фиби — приличие позволяло пару недель, поэтому дальше заботу на себя взяли Кристиан, Анастейша и армия их нянь. Доминика, конечно, безусловно уделяет время дочери, но учёба для неё теперь «перво-наперво», — как любит говорить Кристиан. Кто вообще рожает до двадцати пяти? Армэль всё-таки дурак. Они с Доминикой не надоели друг другу только потому, что он в Нью-Йорке, а она здесь и ближайшие три-четыре года их будут связывать только вот такие вот «свидания». Хотя, кто знает? Вдруг у них и правда тогда сработали ещё какие-то чувства, кроме очевидного — похоти. Только похотливый кретин, забыв о всякой предосторожности, может сделать так, чтобы плодоноска заплодоносила. О, отлично, Марсель Грей. В четыре с лишнем утра вас потянуло на размышления. Что дальше будет, если вы сейчас же не отключите свой мозг?
В особняке было тихо и сумрачно. И так, как я всегда представлял. Моё идеальное пристанище всегда мне виделось именно таким. Большим, пустым, лишённым шума и одиноким. Дело не только в том, что я привык к большим домам, жить в роскоши и на широкую ногу. Мне хотелось, чтобы пространство, которое меня окружало, не сдавливало меня и не напоминало... о худших днях моей жизни в Германии, в маленькой каморке, озарённой извечно тусклым подлым светом. Линда выбежала мне навстречу, когда я уже был на пути к лестнице. Она практически начала лаять, но я приложил палец к своим губам и как можно старательнее попытался её успокоить — вышло отлично. Я погладил её мягкую шерсть и чуть оттянул вверх.
— Привет, единственная верная женщина в моей жизни, — она проскулила в ответ. — Ну-ну, тише... иди-ка ты спать. Я тоже пойду, — сонно кивнул я и несмотря на то, что Белинда пыталась стоять у меня на пути, я пробрался к ступеням.
Поднявшись в спальню, я полностью разделся, как обычно, и лёг на кровать. Лениво накрыл свою наготу одеялом. Не оттого, что мне холодно, а потому что в настоящий момент я в особняке не один. Прищурившись, я смотрел на то, как рассвет маячил вдали, где-то за огромным количеством высоток, которые всё ещё светились огнями в полутьме. Я закрыл глаза, под мерный стук своего пульса и довольно быстро заснул.
Глаза мои открыл безжалостный солнечный свет, бьющий в оконные стёкла. И шум внизу. Что там за балаган? Я потянулся на постели и потёр лоб рукой. Белинда уже лежала у меня в ногах, склонив голову набок. Я снова откинулся на постель. Смех, какие-то звонкие крики, веселуха. На хозяина все положили большой и смачный хрен. Я тщательно потёр руками лицо и пошёл принимать все необходимые водные процедуры.
Внизу сидела семья в полном составе, даже Дэйзи с Альбертом приехали на полдня раньше, чем планировали. Все крутились вокруг Дориана, на руках которого лежала наша с ним племянница. Доминика и Лили вытащили из моего холодильника весь запас, в этом им помогла моя домработница Хейзел.
Кристиан уже говорил тост и как всегда по-голливудски широко улыбался, призывая Дориана с Лили к скорейшей женитьбе. Я, перегнувшись через перила винтовой лестницы, с улыбкой смотрел на них. Моя огромнейшая семья. Это просто невероятно. И все здесь. Мне кажется, что сейчас это огромное пространство выглядит намного лучше, чем в то время суток, когда всё накрыто саваном одиночества и сумрака... Такое собрание в моём особняке впервые. Я даже и не планировал справлять новоселье, но повод нашёлся другой, даже более приятный. Я так и знал, что мой брат вернётся. Потому что был уверен в том, что у него всё в жизни будет хорошо и правильно. Я был счастлив за него. Счастлив, что его миновала смертельная рана предательства. Хотя, я толком и представить не могу, что ему пришлось пережить в тюремной клетке. От этого бежит мороз по коже. Сейчас Дориана кутала ласка и любовь Лили, мамы, всех окружающих здесь. Мне было невероятно благостно на душе оттого, что такое понятие, как справедливость существует и может восторжествовать, хоть иногда.
Первой, после очередного бокала выпитого шампанского, меня заметила Лили Дэрлисон. На удивление прежде, чем успел Кристиан Грей:
— О-о, проснулся наш владелец сей обители! — протянул с широченной улыбкой он.
— Началось, — я закатил глаза. — Семья воссоединилась, теперь можно заодно спраздновать не только возвращение Дориана, но и новоселье.
— Это ты должен был отметить полгода назад.
— Я ждал брата. У меня не было настроения что-то праздновать, — ответил я Кристиану, приветствуя всех сидящих за столом. — Во всяком случае, сейчас у меня совершенно другой настрой...
— Ты спал до трёх часов дня, милый, — сказала мама, положив руку на моё плечо, — У тебя всё хорошо? Ты очень устаёшь, я понимаю, но ненормально спать так долго.
— Если лёг под утро, нормально, — подмигнул ей папа, с понимающей улыбкой смотря на меня. Я сделал глоток воды из бокала.
— Да... я лёг довольно поздно. Или скорее рано. Впрочем, неважно. Я хорошо себя чувствую. Полон сил и готов к началу следующей рабочей недели.
— Теперь-то работы поубавиться, — закивал Кристиан, — Вернулся Дориан, Армэль окончательно повзрослел. Ты будешь продолжать заниматься только своими тремя штатами.
— Замечательно, — я облегчённо выдохнул и поднял глаза к потолку. — Господи, я молился на это счастье.
— Марсель, дед, — прозвучал тихо голос Дориана, — Я, конечно, уважаю твои планы и не хочу расстраивать брата, но... Я заберу у Марселя только «Grindellte Company». Я всё равно чувствую себя в ответе за то, что случилось в главном офисе в Нью-Йорке. Я сам должен был там всё контролировать, быть погружён в это дело также, как был увлечён работой в нашем предприятии... Я понимаю, что за всем уследить нельзя, это значит объять необъятное, поэтому я предлагаю следующий вариант: отдать Армэлю весь бизнес Элены, а на плечи Марселю возложить твою фирму, потому что такое крупное предприятие требует постоянной концентрации. Он не должен отвлекаться на рестораны, когда в его руках ведущая на протяжении нескольких десятилетий компания. Я не особый стратег, я просто вижу очевидное. Марсель свихнётся в скором времени, если будет разрываться перед таким количеством непрекращающихся обязанностей. Если так и дальше пойдёт, он не будет подниматься с постели все выходные.
— Дориан, — спокойно прервал его дед, — Твои речи толковы, к ним стоит прислушаться. Однако мне бы хотелось, чтобы именно в твоих руках был наш фамильный холдинг.
— Нет, — покачал головой Дориан, — Марсель справится. Он справлялся все эти месяцы, он обладает более холодным рассудком, чем я, когда дело касается компании, я уже понял это.
— Марсель, а ты-то сам чего хочешь? — тихо спросила Лили. Наверное, она была единственным человеком здесь, которого это искренне интересовало.
— Мне было немного неприятно слышать от тебя, Кристиан, намёки на то, что я плохо справляюсь.
— Я так не сказал...
— Не перебивай, пожалуйста. Я вижу по твоему лицу. Я ставлю точную оценку своим действиям и клянусь, если я зримо буду видеть, что моё управление компанией не будет приносить пользы, не то, что урона, я откажусь в пользу того, кого ты скажешь. Кому это будет нужно. Сейчас я действительно привык и сумел прийти к своим каким-то... решениям, планам... И пока всё и всех устраивает. Я не враг семейному холдингу. Я посвящаю ему огромное количество своего времени, хотя никогда не думал, что у меня будет возможность стоять во главе компании. Я делаю, что должен. Спроси любого, кто погружен с головой в этот бизнес так же, как и я. Мэттью Кларка или Фила Мойерса, кого угодно. Тебе ответят, да ещё и подкрепят свои слова стопкой весомых оригиналов документов, — я говорил абсолютно спокойно, ни словом не выдавая, что был несколько задет его словами.
У Кристиана Грея была привычка недооценивать. Он высказывал своё недовольство раньше, прежде чем думал о том, что именно его не устраивает. Скорее всего, именно сам факт, что компанией буду управлять я. Дориан Грей, первенец, был его любимчиком. Впрочем, его было, за что любить. Он учился гораздо лучше меня, у него было отличное поведение «до» старших классов. Дальше были кое-какие тёрки с ребятами из параллели, но ничего серьёзного. Он всегда мог меня выслушать, дать какой-то стоящий внимания совет. Если бы не он, я бы вряд ли выжил после предательства той шкуры... Но сейчас не об этом. Господи, никогда больше не надо об этом.
— Марсель, я должен принести извинения, — прочистив горло, произнёс Кристиан. Я уставился на него, широко открыв глаза. Это какая-то игра, что ли? Мистер Кристиан Грей, собственной персоной, признаёт то, что «должен» — по его же словам, — извиниться? Предо мной?
— Я понимаю, что ты очень способный. Я слежу за тем, что ты делаешь и в тебе, безусловно, есть та самая деловитая жилка, которая при старательном развитии может стать настоящим витком для быстрого усвоения успеха. Я просто немного... питал надежду к тому, что всё вернётся на круги своя. Твой старший брат мне казался более органичным для компании такого рода. Но сейчас я всерьёз задумался, что... у Дориана появится семья, а она должна быть на первом месте, так что, конечно, в тебе будет больше амбиций для усовершенствования нашего бизнеса.
— У Марселя тоже может появиться семья, — голос моей мамы впервые звучал так раздражённо, — Ни он, ни Дориан, никто не может отказаться от личной жизни ради фамильного холдинга. Марсель действительно способный и амбициозный, не только потому, что у него времени на офис сейчас больше, чем у Дори.
— Я и не спорю, Айрин, — несколько растерянно проговорил Кристиан, — Я всего лишь вёл к тому, что Марсель в настоящий момент наиболее достойный генеральный директор и руководитель.
— Достаточно, — остановил я подразумевающееся продолжение полемики, прибавив к этому ещё и протестующий жест руки, заставив всех засмеяться. — У меня сейчас совсем пропадёт аппетит. И желание управлять чем-либо.
— Вот этого не надо! — смеясь протянул Кристиан, заставив меня широко улыбнуться.
Отобедав за непринуждёнными разговорами, я, Кристиан, Армэль и Дориан встретили нашего семейного юриста, который помог нам составить за полтора часа все важные имущественные бумаги. Дед с отцом наблюдали, как мы, три брата, гордо ставим свои традиционные подписи, отличающиеся лишь почерком и первой буквой имени, стоящей впереди размашистого, — в моём случае, — «Grey». Армэль отблагодарил нас с братом за возложенную на него ответственность с лёгкой издёвкой. Ему сейчас хуже всего: учёба, жена, ребёнок, да ещё и рестораны... По крайней мере, теперь они могут оплатить круглосуточную няню. Я намекнул ему об этом вовремя чаепития, после которого он мне напомнил о моём обещании побыть с Аной. Конечно, я наблюдал, как мама это делала, когда Мэл был совсем мелким, но тогда мне было пять с половиной лет. А к пеленанию Дэйзи, смене подгузников я, к счастью, не был допущен. Так что досвидос, — если у меня что-то выйдет хреново, я не виноват. Конечно, это я при «сумасшедших родителях» не озвучивал. На подмогу мне остались только юные влюблённые сердца — Альберт и Дэйзи, но толку от них было мало. Я только и делал, что закатывал глаза на их обращения: «малыш» и «котёнок». Фу. Только представьте себе союз малыша и котёнка...
Единственной незабвенной помощью мне была Линда. Она качала своей длинной симпатичной мордочкой коляску, сжимала в своих челюстях резиновые игрушки, заставляя их пищать, а кроху улыбаться, хмуриться, поддаваясь совершенно разнообразным эмоциям. Дэйзи с Альбертом, сидя на диване, только умилялись и это меня бесило. Всё, чем мне помогла моя ленивая сестра — заключалось в приготовлении смеси для Аны. Взяв малышку на руки, я начал её кормить и меня поразила её детская... доверчивость в бездонных голубых глазах. Она усердно сосала молочко, не отрывая взгляда от меня, и я сидел и смотрел на неё, как заворожённый. Дэйзи очень тихо произнесла, заставив меня поднять на её взгляд:
— Мы уже час наблюдаем за тобой, Марсель, и пришли с Альбертом к выводу, что папаша будет из тебя хоть куда.
— Надеюсь, это шутка, — я скептически выгнул бровь, закатив глаза, и снова устремился взглядом в синеву Аны. — Малышка, ты появилась раньше всех ожиданий. Ты в курсе? — она молча, сконцентрировано и внимательно смотрела на меня, — Анастейша Элена Грей, первая правнучка Кристиана Грея и Анастейши Роуз Грей. Ты пока даже представить не можешь, какая особая ответственность, честь и миссия на тебя возложена свыше...
— Ты говоришь как Папа Римский, — рассмеялся Альберт.
— Тише. Маленькую привлекают серьёзные разговоры.
— Она смотрит на твои брови, Марсель, — тянет с ухмылкой Дэйзи. Я закатываю глаза и выдыхаю, пытаясь восстановить дыхание. Раздаётся протяжное пуканье, когда молочко остаётся в бутылке на исходе. Ну и запашок. Я часто моргаю, пока пара идиотов неподалёку отчаянно хохочут.
— Она что... ? — растерянно говорю я.
— Она была так сосредоточенна, потому что какала, Марсель, — трясётся от смеха Дэйзи.
— О, нет, — стону я, закрыв глаза. — Так, Дэйз, моешь ты.
— Ещё чего?! Альберт, пойдём кое-что покажу, — смеётся она, беря его за руку и куда-то тянет. Я смотрел на них с таким льдом, что, казалось бы, могу просто-напросто заморозить. Они поспешно скрываются на втором этаже, а я остаюсь наедине с... проблемой.
Почему мать с отцом не могут уломать Дэйзи вернуться домой? Почему она здесь и продолжает меня бесить? Дориан вернулся и Лили на следующий же день после возвращения уехала с ним в «Hilton», за полчаса чаепития собрав все свои вещи. Эта же — самый настоящий оккупант, — после появления Альберта стала здесь совершенно бесполезной, ни о чём нельзя попросить, ибо она очень устаёт в академии. Не спорю, она работает до того момента, пока не рвутся мышечные связки, но подобное отношение к брату, который изо всех сил держится, чтобы не вышвырнуть этого Альберта обратно в Нью-Йорк просто возмутительно. И псу ясно, что она здесь, чтобы всё оставшееся время на выходных проводить с этим Родригесом. Вряд ли отец, если бы узнал, сколько часов эта мышка проводит с ним, настолько одобрительно относился к их «дружбе». Да, конечно, ясно — он помог ей пережить тяжелейший период в жизни, но это совсем не значит, что она обязана проводить с ним каждый свободный час.
Дэйзи Грейс Грей родилась в декабре, шестнадцатого, чуть больше семнадцати лет назад. Эта девочка — внешне — женское воплощение нашего отца с рождения, однако изящность, стиль и гибкость унаследовала от мамы. Айрин привела её в свою балетную школу в три с половиной года и большую часть своей жизни, на данный момент, она провела именно в ней. Её талант был замечен всеми: так чувствовать музыку и ощущать уют в твёрдой пачке может не каждая. Софина не могла, поэтому долго мама её балетом не мучила, а Дэйзи с каждым годом покоряла всё новые и новые вершины. С Альбертом Родригесом они знали друг друга с детства. Мне всегда казалось, что они что-то чувствуют друг другу, только всё это ретушировалось их «родством» и дружбой. В тот свой приезд в мае прошлого года, когда он притащил с собой ту невиданную шлюшку, я буквально сразу, с самого ужина почувствовал нестерпимую боль своей сестры и всё, что мне сначала хотелось, так это вмазать Альберту. После чего, я открыл ему глаза, — но это уже было не местью. Тут я уже слышал плач Дэйзи. И мне нужно было помочь сестре. Нужно было устранить это ничего нестоящее препятствие на пути к их счастью. У меня удалось. И, как и думал, время сточило камень, и то, что они сначала считали низостью с моей стороны, сейчас называют «счастьем», хоть и не напрямую. Даже не вспоминая о том, что такое вообще было.
Помыть малютку Дэйз мне всё-таки помогла, выпроводив Альберта домой к дедушке Хосе. И надо было сначала выкрутасничать, серьёзно? Это правда было настолько необходимо? — но как бы я внутри не возмущался, в моей груди от осознания всего происходящего было невероятно тепло. Сейчас я видел радость в глазах самой младшей сестры Дэйзи, — хрупкой девушки с дымчато-голубыми глазами. Это стоило очень многого, особенно после того ужаса, который ей пришлось пережить.
Дэйзи никогда не говорила о случившемся. Только один раз, когда согласилась дать показания. Она решилась на это, когда узнала, что это может спасти Дориана. Всё, что она хотела взамен, то это поддержки от меня. Я вошёл с ней в участок, а там, всё то время, на протяжении которого она говорила, я крепко-накрепко сжимал её прохладную руку:
— Всё было очень быстро. Сначала очень быстро. Я вошла в гостевую спальню переодеться. Моя одежда была заранее готова. После благотворительного вечера я сразу хотела надеть её, в платье было бы не очень удобно... да и зачем в домашней обстановке? В этот вечер у меня были планы остаться в доме бабушки и дедушки. Случились непредвиденные обстоятельства...
— О них мы знаем. Конкретно о случившемся. Если мы соберём более полное дело о погибшем, это будет самым наилучшим, наиконкретнейшим основанием для повторного изучения уголовного дела вашего брата. То есть, железные факты, что дело должно быть возобновлено.
— Хорошо... Я понимаю, — влажные от волнения пальчики Дэйзи плотнее сжали мои. Пока я выслушивал, я мысленно аплодировал Дориану, а также крошил в порошок того мелкого ублюдка. Пусть даже и мёртвого. В памяти Дэйзи он навсегда останется живым чёртовым зверем, которому просто-напросто не было места в этом мире. — Когда я вошла в комнату, я увидела, что моя одежда валялась на полу... Я даже не успела насторожиться или задуматься, как в комнату закрылась дверь. Ничего не освещало её кроме тусклого светильника на тумбочке у постели. В это время я стояла... наклонившись к выходу. Почти сразу я почувствовала ступор. Это самое страшное состояние, которое я испытывала во всей своей жизни. Он... сдёрнул с меня юбку платья. Порвал, после чего на постель.... Повалил, — Дэйзи начала давиться слезами, — Я помню, только... только то что, что... только что просила его «не надо», «хватит», говорила ему: «пожалуйста», но... он сделал всё, что сделал. Мама ворвалась в комнату с охраной уже... в конце. Бредли Ривз уже убежал. Я ничего не могла объяснить, сказать, сделать или даже пошевелиться. Я толком не понимала, что происходит, — свободной рукой Дэйзи закрыла красное от слёз лицо, тяжело и одновременно судорожно дыша, — Мама...поняла. Уже только... когда пришли врачи, я сказала, что это был Бредли. После укола, я... смогла как-то сообразить, как говорить. И потом я надолго замолчала. Я была девственницей, — она закусила до боли губу, — У меня была справка. Бредли Ривз разрушил меня. Я никогда ему этого не прощу. Но ещё больше... за Дориана. Он ни в чём не виноват. И то, что я сейчас выношу, рассказывая вам это всё... стоит его свободы, — эта речь окончательно убедила всех, кто присутствовал на этом слушании. И именно в эту секунду я понял, что малютка Дэйзи уже совсем не ребёнок.
После этого, — практически, — допроса, — она плакала у меня на груди в машине. Всё, что я мог для неё сделать, так это крепко сжимать в своих руках, гладить волосы и спину, заверяя её лишь в том, что она стала очень сильной и что теперь большинство дерьма, которое, к сожалению, ещё будет случаться в её жизни — будет казаться ей сущим пустяком, по сравнению со всем тем, что ей пришлось пережить. Это заставило её улыбнуться мне своей застенчивой детской улыбкой, которая непроизвольно всегда вызывала тепло в моём сердце.
И вот, сейчас, она с особенной материнской заботой укладывает Анастейшу на пелёночку, постеленную на кровати в гостевой спальне, в которой сама живёт на протяжении нескольких месяцев. Отходя от малышки, Дэйз кивает мне, и я, вооруженный памперсом и присыпкой, подхожу к маленькому совершенно голому белокожему пупсу, которого порой просто-напросто страшно касаться. Вдруг сделаешь больно. Вдруг не так возьмёшь. И этих «вдруг» много, как капель в океане. Я смотрю на девочку, которая дрыгает ножками и ручками, пытаясь понять, чего она хочет.
— Одевай её, Марсель. Что смотришь? — с улыбкой говорит Дэйзи, которая, как оказалось, не ушла, а встала стоять и смотреть на мою первую попытку надеть памперс на ребёнка.
— Я часто слышал «раздевай», но вот «одевай» — что-то новенькое, сродни всей этой ситуации, — я вспомнил о своём негодовании на Мэла. Присыпав её... ну, что есть у всех девочек, я раскрываю памперс и кладу его на пелёночку. После чего как можно осторожнее беру ребёнка и укладываю на памперс. Она издаёт нечленораздельные звуки и пускает пузыри. Я решаю продолжить с ней разговор:
— Скажи, вот скажи, малышка: почему мой полоумный братик, твоей папаша, забыл надеть одну волшебную резиночку, а твоему дяде приходится возиться и надевать тебе памперс и сыпать твою... не знаю, как назвать...?
— Марсель, хватит болтать, надень ей памперс, наконец! — шикает на меня смущённая Дэйзи.
— Я не могу так быстро! Она шевелится! — я обеими руками указываю на дрыгающийся комок.
— Она живая, прикинь? — всплёскивает руками Дэйзи, — Господи! Лучше отойди. Я сама, — она пихает меня в сторону. Я оборачиваюсь и насвистывая собираюсь уйти, но не тут-то было...
— Ты будешь качать её, Марсель. Без Линды.
«Чёрт», — шиплю я в душе.
— Ты уверена, что я справлюсь? — хлопаю я глазами.
— Более чем, — подмигивает Дэйзи, ловко справляясь с памперсом и кутая ребёнка.
«Блять».
Как это у неё получается?
— Ты что, училась этому? — непонимающе моргаю.
— А ты думал это врождённо? — она с издевательской улыбкой вручает мне свёрток, будто трофей.
— Очень остроумно, — без всяких эмоций произношу. Она прыскает.
— Пойдём. Я сделаю свежую смесь, ты сразу её покормишь, укачаешь и считай, что твой долг хорошего дяди выполнен.
— Ты теперь хозяйничаешь в моём доме? — выгибаю я бровь, следуя за ней.
— В данный момент я не хозяйничаю, а лишь проявляю участие в осуществлении твоего долга. Обращайся с Аной так, как бы хотел, чтобы Армэль обращался с твоими детьми.
— У меня нет детей.
— Возможно, скоро будут.
— Невозможно, — Дэйзи оборачивается и демонстративно закатывает глаза. Когда она снова смотрит, куда идёт, я вдоволь кривлюсь, копируя её физиономию, и останавливаюсь лишь тогда, когда чувствую взгляд Аны: «Что ты, мазафака, делаешь?»
Уже спустя пять минут смесь была не только готова, но и съедена. Как у такого маленького создания может быть настолько зверский аппетит? Едва я озвучил это, получил в лоб от Дэйз, а когда она ушла мыть бутылку, принялся покачивать малышку — впервые, — на руках, напевая какую-то песенку, которую знал с детства. Девочка крепко-крепко сжимала мой мизинец своей маленькой ручкой. Я смотрел в её глазки, которые с каждой минутой всё больше и больше закрывались. Голова её заметно тяжелела от сна, она уже спала, но её глаза были полуприкрыты. Какие длинные ресницы. Я не выдержал и склонился к её личику, чтобы поцеловать её в маленький носик, но такой... такой сладкий запах заполнил голову, что я практически не мог пошевелиться. Все дети так прекрасно пахнут? Я обнюхивал её, как Линда, которая увидела её тогда впервые... Господи, это круче любого наркотика.
— Марсель? — раздался шёпот Дэйзи из соседней комнаты, — Ты чего?
— Она так сладко пахнет, — шепчу, — Я и не думал, что...
Даже мой язык заплетался. Дэйзи с улыбкой покачала головой. Я осторожно вытащил пальчик из ручки Энни, — как зовут её Мэл и Мими, — и положил в колясочку, накрыл пледом. Линда тут же села у коляски и казалось даже заскулила, когда унюхала запах малышки.
— Охраняй, — прошептал я, погрозив Белинде, и вышел на кухню.
Дэйзи уже сварила нам кофе. Дав мне одну чашечку, она снова мне тепло улыбнулась, но теперь это было не просто искренне, а даже как-то заговорщически.
— Что? — тихо спросил я, уместившись на барном стуле.
— Тебе нужен ребёнок, — сказала она, пригубив кофе.
— Проблемы надо решать постепенно. У меня нет той, которую бы я видел матерью своему ребёнку. Давай закроем тему, — пожал плечами я. Дэйзи шумно выдохнула. Несколько минут царило бесконечно долгое молчание. После чего раздалось пиликанье её мобильника. Она даже непроизвольно произнесла одними губами: «Альберт». С улыбкой отписавшись ему о чём-то, она протянула телефон мне, демонстрируя снимок, на котором я, в полутьме, держу на руках маленькую малышку, наклонившись к ней.
— Это правда мило, да?.. И тебе очень идёт, — подмигнула Дэйз.
— Ты кому-то это отсылала? — спросил я, взяв телефон.
— Да, только что, Мими...
Я вышел из «просмотра фото» и увидел первое сообщение Дэйз: «Как у вас дела? У нас Марсель — папочка». Буквально сразу после моего прочтения, вылезло... блять. Фото с головой Армэля между ног. Я прочистил горло.
— В чём дело? — спросила сестра, увидев моё выражение лица. Я рассмеялся:
— Тебе рано знать.
И в свою очередь набрал ответ: «Понятно, свидание удалось... Чему учите малолетку? Дэйз ведь тоже теперь захочется... Ваш Нянька, Марсель».
Я не удержался от хохота, когда пришло облако с огромными буквами: «Я СЛУЧАЙНО!» и плюс куча «орущих» и «плачущих» смайликов. Дэйзи всё-таки выхватила у меня телефон, пока я трясся от беззвучного хохота.
— Ты дурак, Марсель! — громким шёпотом произнесла и отшлёпала меня по спине, прочитав сообщения.
— Разве я виноват в том, что кому-то делают куни, а тебе нет?
— Вот же... развратник, — она стукнула меня ещё раз и, краснея, убрала мобильник в карман брюк. Я с широкой улыбкой пожал плечами.
— У вас с Альбертом ещё ничего не было?
— Марсель...
— Было?
— Нет! — вспыхнула она. — Знаешь, Марсель, я... я пока думаю над другим вопросом. Более серьёзным. Я могу попросить у тебя совета?
— Валяй.
— Я не хочу продолжать учёбу в академии мамы. Это не значит, что я не хочу продолжать карьеру танцовщицы, просто хочу... учиться в хореографическом институте в Нью-Йорке.
— Что бы быть рядом с Альбертом? Потому что лучшее танцевальное образование можно получить только в академии имени Айседоры Дункан. То есть здесь, где ты сейчас учишься, — спокойно проговорил я, после чего посмотрел Дэйзи в глаза. Она прикусила губу.
— Хорошее образование можно получить везде. Главное - учиться, Марсель, — кивнула Дэйз и сделала ещё один глоток кофе, — Дело не только в Альберте. Здесь, в Сиэтле, я чувствую, будто нахожусь в бескислородном пространстве. Родители, особенно папа... они снова хотят со мной быть близки, как раньше, но я... У меня нет того же рвения. Я надеюсь, что вдали смогу оценить всё то, что имела здесь, по-новому. Я просто хочу проснуться утром в совершенно другом месте, где у людей другие лица, где я смогу дышать свободно. Где никто не знает Бредли Ривза. И совсем мало тех, кто знает меня. Альберт понимает это моё желание. Жажда обновления, жажда другой жизни кипит во мне. Я не знаю, как к этому отнесутся родители, мне немного страшно... да и рано об этом говорить. Первый курс я хочу и должна закончить здесь. Один законченный в академии стоит двух в любом другом хореографическом университете. Так что... в новом месте я начну с третьего курса, а там пару лет — и я с высшим танцевальным образованием. Практика. Туры. Театры. Я жду этого. Очень жду. И мне кажется, что Альберт сможет поддержать меня в любых моих решениях...
— Здесь ты всё-таки под присмотром, — хмурясь, проговорил я, — Родители вряд ли тебя отпустят, ну, я надеюсь... Потому что одного они уже в Нью-Йорк отпустили, так он вернулся с пополнением. Если наши родители ещё раз станут бабушкой и дедушкой, они не переживут.
— Марсель. Этого не будет. Я вполне уверена в этом. Так же, как и в том человеке, которого ты записал в потенциальные отцы...
— Никого я не записывал... Чёрт! Ты так доверяешь Альберту, Дэйз. Никому нельзя так доверять, Дэйзи. Чем больше ты доверяешь человеку, тем больше вероятность того, что именно он разобьёт тебе сердце.
— Не разобьёт, если любит. Если есть взаимность, Марсель... это...
— Духовный секс, — с улыбкой кивнул я.
— Вроде того... от общения с Альбертом я правда получаю удовольствие.
— Где ты научилась так пеленать? — перевёл тему я. Дэйзи опустила взгляд, прикусив губу.
— Есть такая программа, проводимая нашим медицинским центром — «Однодневная мамочка для детей-сирот». Я записалась, по распределению попала в дом малютки. Мне посоветовал психолог. Я клянусь, я была уверена в том, что никогда и близко не подпущу к себе мужчину после... после всего того, что со мной случилось. Но врач сказала, что только от нормальной и естественной близости могут появляться самые родные, хрупкие и любящие люди, которые нуждаются в любви и ласке. Нуждаются в том, чтобы они были. И были любимы. После её слов, конечно, во мне ничего не ёкнуло, но... когда я пришла в то огромное стерильное здание, где ребёнок круглосуточно видит лишь белые халаты, строгие недовольные лица, где никто их не обнимает, не целует перед сном... Где они слышат зачастую лишь грубую речь, чтобы просто... не вырасти немыми, — Дэйзи утёрла слезу, которая быстро потекла по её щеке, — Всё во мне перевернулось. Это невероятная сила, которая проявляется у женщины в разном возрасте и в разных ситуациях. Это была настолько... материнская боль. С этим ничего не сравнится. Я смотрела на них и думала..., а если их не любить, то кого любить? Я не понимаю ни одну из тех женщин, чьи дети лежат там, Марсель. Я провела там месяц. И хотела остаться даже, но приехала мама, надо было возвращаться в академию... После этого я не просто захотела сама родить, я решила, что обязательно ещё возьму кого-то оттуда. Пусть хоть один маленький человечек на этой земле будет счастливее. Это была лучшая терапия в моей жизни. Я не чувствовала усталости, не чувствовала, что мне сложно... мне просто было очень хорошо на душе. Это не поймёшь, пока... своими глазами не увидишь.
— Дэйзи, тебе точно семнадцать? — спросил я, заставив её коротко рассмеяться.
— Да, Марсель. Просто мне пришлось слишком рано повзрослеть, — она горько улыбнулась. — Я поговорю с мамой и папой... Они поймут. Но уеду я только после свадьбы Дориана и Лили. Слышала, что они хотят сыграть её в день майского бала, в том самом дворце, — широко улыбнулась она.
— Символично... Я как-то не уловил эту беседу за столом.
— Ты и сейчас выглядишь задумчивым... У тебя тоже есть какая-то трогательная история? — она подпёрла руками щёки, смотря в мои глаза.
— Да, была давно когда-то... точнее, на третьем курсе института.
— Расскажи, — Дэйзи сжала мою руку двумя руками. Я улыбнулся.
После чего попытался детально всё описать и вспомнить, прежде чем сделать это. Действительно, это было давно... Я ошпарил глинтвейном руку, который варил на «слегка» нетрезвую голову на кухне в нашей с Дорианом коморке. После того, как Леона Хейз разбила мне сердце, — её имя в рассказе я не упоминал, — я пил на протяжении двух лет каждый вечер и мне действительно становилось легче. Когда не было адекватного количества денежных средств я покупал дешёвое вино и варил из него неплохой немецкий напиток... и хоть я ненавидел всё немецкое, после того, что случилось, отказать себе в этом чёртовом компоте я не мог, особенно когда других вариантов не было. Меня, как студента, какого-то хрена отправили в детский ожоговый центр, в котором я пробыл неделю, пока не зажила моя рука. Эта красная припухлость от запястья до локтя казалась мне нечем, когда я увидел, с какими тяжелейшими травмами и ожогами там прибывают дети — от младенцев, что самое страшное, — до подростков, для которых серьёзный ожог это уже «разрушенная жизнь». И вот, первые три дня меня конкретно лечили, я проходил все обследования, сдавал все анализы, и молодые мамочки своих обожжённых детей зачастую принимали меня за врача, или, как я один раз сам слышал, «сексуального молодого папочку». У меня, одного из немногих, была своя хорошо оборудованная палата, которую мне грех, как стыдно было занимать, но спорить с врачом, который считает моего деда Кристиана Грея богом, а меня божественным потомком — дрянное дело, так что я остановился на том, что смог их уговорить выпустить меня на неделю раньше.
Свободного времени последние четыре дня у меня было до чёрта много. Я гулял в садах у центра, разговаривал с другими пострадавшими, с их родителями, флиртовал с медсёстрами, накладывающими мне маски на руку для здоровья кожи, которая и без того уже выглядела довольно приятно. Скорее всего, они хотели достигнуть эффект младенческой гладкости, поэтому меня доставали. Единственными плюсами было, во-первых — недельный отдых от алкоголя, первый за огромное количество времени, — во-вторых, я высыпался. Тоже впервые. Это была огромная реабилитация после каждодневных попоек. Один проницательный врач пошутил: его точно надо было к нам, в ожоговый? Я признался, что и сам задавался этим вопросом.
И вот, однажды, в первый день из тех четырёх оставшихся после обследований, я проснулся, поспав днём пару часов, и обнаружил конфеты на тумбочке. Я не понял, откуда. Спрашивал у медсестёр — не знают. Второй день повторилось тоже самое. И лишь на третий я смог обхитрить маленькую девочку Идди с серьёзным ожогом лица. Ей было всего пять, а когда случилась трагедия — не было двух лет. Девочка из Калифорнии, там практически всегда тепло, поэтому было нормально ставить коляску с грудничками на балконе. Какой-то ублюдок, живущий этажом выше, не затушив сигарету бросил её вниз. Тонкая занавеска коляски моментально вспыхнула, пострадало только лицо — и этого было вполне достаточно, чтобы сломать жизнь ребёнку. Как потом рассказывала её мама — это постоянные операции на протяжении трёх лет по пересадке кожи, ужасная боль, много слёз и страданий. Все деньги, которые Дориан получил путём отмщения для меня, я передал на качественную операцию с вставками специально изготовленной эластичной кожи из живых волокон. Но наше знакомство с Иддан Стэнли, наш прощальный разговор... до сих пор стоит у меня перед глазами.
— Я поймал её за руку, когда она, думая, что я сплю, в очередной раз клала мне конфеты. Она испугалась, что я как-то плохо отреагирую на лицо, которое увидел пред собой... Оно было немножко вмято, но глаза... Такие серо-голубые и такие огромные. Мне кажется, я поверил в Бога, когда увидел их, целыми и невредимыми. Я спросил: «Почему ты мне носишь конфеты?», и тогда она ответила...
Она ответила, что я красивый и она влюбилась в меня. Пятилетняя, маленькая девочка, наичистейшее создание, которое понятие не имеет о том, что можно быть настолько испорченным, с настолько изуродованным болью и развратом сердцем. Я сказал ей, что она тоже очень красивая. И мне кажется, что это было для неё оскорблением, ведь она убежала... Но я отыскал её в тот же вечер, сказал, что завтра уже меня выписывают, и что хочу ещё раз посмотреть на самую красивую девочку. До этого, конечно, я встретился с её мамой и передал все деньги, которые получил в тот же день в конверте от Дориана. Первый взнос той стервы... И вот, мы обнимаемся, прощаясь, я стою перед ней, прежде чем дать ей отойти ко сну и начать готовится к своей выписке. Она спросила:
— Когда у меня будет операция и я буду по-настоящему красивая, ты влюбишься в меня?
— Я уже в тебя влюбился, — и это было правдой. Я загадал, что у моей новой любви, если она когда-нибудь ещё появятся, будут серо-голубые глаза, с оттенком бирюзы, прямо как у Иддан.
— Тогда ты женишься на мне? — с широкой улыбкой спросила она. Я понял в ту секунду, что заболеваю характером этой девочки ещё больше.
— Я уверен, ты найдёшь себе парня получше, когда вырастешь, малышка.
— Но как я найду? Ведь ты же и так самый красивый...
— Найди самого красивого внутри. Такого, как ты.
— А ты кого будешь искать?
— Того, кого пожелаешь....
— Красивую, добрую, и чтобы смеяться любила. Как я, — широко улыбнулась она.
— Будет сделано, мисс Стэнли.