Глава 16. Хэ Янь
Хэ Сыму похлопала по стене и вынесла вердикт:
— Эта городская стена очень прочная.
Многие люди атаковали город, но неоднократно терпели поражение, поэтому им оставалось только кричать и проклинать город под его стенами.
— Городская стена Шочжоу одна из немногих сохранившихся городских стен на северном берегу реки Гуань. В тот год, когда сюда вторглись хуцийцы, предыдущая династия как раз полагалась на укрепления городской стены, чтобы их блокировать, а после того как хуцийцы захватили власть в семнадцати провинциях по всему северному побережью, они вспомнили об этом, так как это принесло им немало хлопот, и приказали снести городские стены повсюду. В результате в начале правления династии Даньчжи тут и там возникало множество восстаний, а после сноса стен повстанцы атаковали город с еще большой силой, поэтому Даньчжи отозвали этот приказ. Так городская стена Шочжоу и сохранилась до наших дней, — пояснил Дуань Сюй, оттащив Хэ Сыму немного подальше от края стены.
Хэ Сыму повернула голову и посмотрела на него:
— В начале правления династии Даньчжи было много восстаний, но они продолжались всего порядка десяти лет. Нынче Даньчжи выглядит более-менее мирно.
— В то время, когда ханьцы в Даньчжи подняли восстание, Великая Лян не стала отвечать, так как опасалась, что Даньчжи не станут довольствоваться суверенитетом над частью страны и продолжат наступать. Люди на северном берегу, естественно, были разочарованы, армия же хуцийцев была действительно мощной, поэтому восстание постепенно сошло на нет.
После паузы Дуань Сюй опустил глаза, выражение его лица было неясным. Он улыбнулся и сказал:
— Да и теперь тоже ситуация не сильно отличается. Великая Лян считает, что пока у них есть естественный барьер в виде реки Гуань, они могут быть спокойны. Они не думают о восстановлении северного берега, не говоря уже о родине и своих людях, живущих там. Если бы не вторжение народа Хуци, боюсь, они бы до сих пор предавались внутренним распрям.
Когда он говорил это, казалось, что он действительно генерал, который беспокоится о своей стране, и желание всей его жизни — вернуть семнадцать провинций на северном побережье.
Будь он Дуань Сюем, третьим сыном семьи Дуань, имперским ученым в третьем поколении со связями при дворе, то такое желание было бы вполне нормальным. Но учитывая его запутанные отношения с Даньчжи, такое желание было неразумным.
Хэ Сыму на мгновение задумалась, указала на вражеский лагерь и сказала:
— Мне только что показалось, что я видела солдата, который вошел с письмом в третью по счету палатку с южной стороны. Текст на конверте я увидела, а разобрать не могу, так как он написан на языке Хуци.
Дуань Сюй тут же взмахнул рукой, прося кого-нибудь передать ему перо, чернила, бумагу и чернильный камень, чтобы Хэ Сыму смогла перенести туда увиденное.
Хэ Сыму закатала рукава и быстро написала на бумаге несколько строк с помощью странных иероглифов. Закончив писать, она протянула этот листок Дуань Сюю. В глазах Дуань Сюя вспыхнул странный огонек, а затем он приподнял брови и подозрительно посмотрел на нее.
Хэ Сыму серьезно наблюдала за выражением его лица, а затем громко рассмеялась:
— Ха-ха-ха-ха, а ты и правда знаешь эти слова.
Написанное ею было ругательством на языке хуцийцев, а на ханьском оно означало: «Ты, черепаший ублюдок!»
— Ты знаешь все, от священного писания Цана до грязных ругательств, генерал Дуань и правда хорошо осведомлен и воистину талантлив. Вряд ли в Южной столице учат подобному.
Пока что его положение, личность и все, что он говорил, вызывало сомнения.
Взгляд Дуань Сюя вспыхнул, когда он понял, что Хэ Сыму просто провела его. Но он не стал на нее сердиться, а лишь сказал:
— Это долгая история. Однажды я пересекал мост, когда один старец намеренно бросил свою обувь под мост, чтобы затем попросить меня достать ее и надеть на него. И так три раза...
Знакомая всем история.
У Хэ Сыму запульсировало в висках, и она продолжила:
— Ты делал это снова и снова, пока он не сказал, что молодое поколение и правда обучаемо, а потом попросил тебя найти его на этом же мосту на рассвете. Но каждый раз он приходил первым и делал тебе выговор, пока однажды ты не стал ждать его посреди ночи и, наконец, не пришел туда раньше него. Затем он достал экземпляр «Искусства войны Тайгуна»* и вручил его тебе?
— То были «Сказания Цана», — поправил ее Дуань Сюй.
— Даже не знала, что тебя на самом деле зовут Чжан Лян*?
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха, — Дуань Сюй прислонился к стене и рассмеялся. Затем сказал с несколько серьезным видом: — Но у меня и правда есть один могущественный хуцийский наставник, и меня можно считать лучшим его учеником.
— О, и где же он сейчас?
— Его глаза выклевал дикий гусь, и он ушел в отставку.
— ...
Хэ Сыму казалось, что в словах этого человека нет ни слова правды. Дуань Шуньси был действительно непредсказуем, действительно непостижим.
— Так что ты в итоге увидела? На самом деле там ничего и не было? — Дуань Сюй вернул разговор в нужное русло.
— Видела, как солдат вошел в третью палатку слева, но в руке у него было не письмо, а пара маленьких краснохвостых рыбок.
Взгляд Дуань Сюя внезапно застыл, и он спросил:
— Третья палатка слева?
— Да, — Хэ Сыму немного удивилась его внезапной серьезности.
Дуань Сюй сложил пальцы на губах, задумался на мгновение, затем слегка улыбнулся и прошептал:
— Так вот он где.
После этого он отдал честь Хэ Сыму и сказал:
— У барышни прекрасное зрение, я очень тебе благодарен.
Хэ Сыму и сама не знала, в чем именно она помогла этим заявлением, но, судя по поведению Дуань Сюя, она как будто проделала огромную работу. Он даже улыбнулся и хотел проводить ее обратно: похоже, за эти несколько дней он не только смог перевести дух, но и получил несколько свободных минут.
Но, как говорится, если у человека нет дел, то дела появятся сами собой — и чаще всего именно плохие. Хэ Сыму последовала за Дуань Сюем вниз по башне, когда увидела черный дым, поднимающийся над городом.
Лицо Дуань Сюя вдруг изменилось, стоило ему только увидеть командующего Ханя, бегущего к нему с тяжелым выражением лица у подножия башни. Тот отчитался:
— Генерал! Зернохранилище... зернохранилище подожгли!
Дуань Сюй поднял подол своей мантии и быстро спустился по лестнице. Как только ноги коснулись земли, он взял поводья, левой ногой подтолкнул стремя, вскочил на лошадь и помчался прочь с развевающейся на ветру одеждой, направляясь прямо к зернохранилищу.
Все солдаты застыли на месте и только смотрели, как он удаляется прочь. Скорость, с которой Дуань Сюй действовал сейчас, была невероятной, так что никто не успел даже толком среагировать.
Только в такие моменты Хэ Сыму удавалось увидеть хоть немного настоящего Дуань Сюя.
Горит зерно или нет для Хэ Сыму, этого пожирающего людей злобного призрака, на самом деле не имело никакого значения. Когда она тихонечко присоединилась к веселью, пожар уже был потушен, и от него лишь клубился густой дым, а виновник, поджегший зернохранилище, был пойман. Солдаты оцепили зернохранилище, чтобы не дать людям приблизиться к нему, но толпа зевак все равно была довольно плотной.
Хэ Сыму протолкалась сквозь толпу зрителей и заглянула в центр круга — виновницей оказалась хрупкая девушка.
Ей было около семнадцати или восемнадцати лет на вид, с красивым, однако покрытым синяками, лицом, а волосы были сбриты на половину, обнажая ослепительно белый скальп. Ее одежда была сшита из тончайшего материала и украшена изящными узорами, но была испачкана и изорвана, а вата из ее плаща вылетала из отверстий в одежде. Выглядела она просто жалко.
Хэ Сыму, прикрыв рот ладошкой, спросила у старика, наблюдавшего за происходящим рядом с ней:
— Кто это?
Старик ответил:
— Ха, неужели не знаешь? Так ведь главная госпожа из сада Цинъюй, Хэ Янь.
Большинство пожилых, которые в своем возрасте все еще любят наблюдать за происходящим, очень любят и посплетничать, так что стоило этому старику открыть рот, как он начал увлеченно рассказывать ей все.
По словам старика, Хэ Янь изначально была дочерью богатой и влиятельной семьи, но ее род пришел в упадок, и тогда она стала куртизанкой в борделе. Она была красива, грамотна, умела петь и танцевать, плела интриги и вскоре сблизилась со знатным хуцийским господином. Тот господин содержал ее в главном городе Шочжоу, обеспечивая едой, одеждой, слугами и домом. Ее покровитель также был очень близок к королевскому двору Даньчжи, поэтому с такими отношениями даже глава провинции не осмеливался обижать Хэ Янь.
Как только Хэ Янь обрела власть, она стала высокомерной и использовала свое положение, чтобы запугивать других. Он вела себя тиранически и злоупотребляла своей властью в Шочжоу, а люди могли только сдерживать свой гнев и терпеть ее выходки из-за власти сильных мира сего.
В результате, когда прибыла армия Великой Лян, они не только прогнали армию Даньчжи, но и убили покровителя Хэ Янь, который в то время находился в городе. Хэ Янь вдруг лишилась своей поддержки, и тогда все, один за другим, пришли по ее душу, чтобы отомстить за все свои старые обиды.
— Ее выбросили на улицу, и женщины сада Цинъюй стали смотреть на нее свысока, плевали в нее и даже схватили и обрили ей половину головы. Ей не оставалось ничего другого, как вернуться к прежнему заработку, однако много ли благодетелей захотят ее теперь, в ее-то нынешнем состоянии? Вот уж действительно за все в этой жизни воздается.
Хэ Сыму вспомнила об огромной армии за пределами города и задумалась, рискнули бы горожане быть столь же суровы и жестоки, как сейчас, если бы узнали, что хуцийцы вот-вот прорвутся сюда.
— И что же, неужели она была единственной в Шочжоу, кто пользовался властью хуцийцев, чтобы запугивать других? Вы выбрали ее в качестве мишени, потому что она — женщина низкого статуса, которую легче всего запугать?
Как только Хэ Сыму произнесла это, она услышала, как лежащая на земле Хэ Янь тихо рассмеялась. Она приподнялась на своих тонких руках и вздернула подборок, волосы ее были в полном беспорядке, в уголках глаз виднелись синяки, а выражение лица было безумным.
— Зачем вы все явились сюда и издеваетесь надо мной? За что! Разве я не права? Разве я не пытаюсь просто прожить хорошую, не такую тяжелую жизнь? На кого мне еще положиться, если не на людей из племени Хуци? Быть ханьцем — значит быть неполноценным, значит недоедать и подвергаться издевательствам, и жизнь такого человека можно обменять на пару овец. Если бы у вас всех была возможность подняться до хуцийских господ, неужели бы отказались? Разве то, что семья Линь могла беспрекословно продолжать вести свои дела в главном городе Шочжоу не значит, что и они заручились благосклонностью Хуци? Я права!
В Даньчжи люди делились на четыре класса, и ханьцы, которые оказывали Даньчжи самое яростное сопротивление, были самым низким четвертым классом людей, на них накладывались самые высокие налоги, их строго ограничивали по оснастке и жизнь их была такой же дешевой, как рогатого скота или овец. Будучи «обывательницей четвертого сорта», Хэ Янь, естественно, была очень недовольна.
Хэ Янь окинула взглядом толпу вокруг себя и злобно сказала:
— Вы все ждете, когда я выставлю себя на посмешище. Вы все хотите, чтобы я умерла. Даже не думайте об этом! Если хотите увидеть мою смерть, значит я заберу вас с собой!
Хэ Сыму помолчала долю секунды и добавила, вновь обращаясь к старику:
— Впрочем, с таким-то ртом она в какой-то степени и правда заслуживает этого.
Пока Хэ Янь истерично ругалась, Линь Цзюнь, стоявший перед зернохранилищем, подошел и со всего маху влепил ей пощечину.
Сгоревшее зернохранилище было благотворительным, и построено оно было как раз семьей хозяина Линя. Семья Линь занималась торговлей рисом, и большая часть продовольствия для вошедшей в Шочжоу армии Табай поступала из хранилища семьи Линь, а позже зерно и провизия, привезенные Табаем, когда они сошлись в главном городе, также были помещены на склад местного общественного благосостояния семьи Линь.
Сегодня склад сгорел из-за Хэ Янь, и пока было неизвестно, что от него вообще осталось.
В тот момент, когда она увидела спешащего к Хэ Янь Линь Цзюня, его лицо бледным, а дыхание сбивчивым, сейчас же он был в таком гневе, что все его тело била дрожь. Ударив Хэ Янь, он указал на нее пальцем и резко сказал:
— Да, ты права. Моя семья пресмыкалась и льстила им, просто чтобы заработать немного вонючих денег под носом у хуцийцев, и мне от этого просто тошно. Мы с тобой оба такие, так неужели ты теперь не хочешь поднять голову и стать человеком? Неужто хуцийцы от природы благородны?
Удар по лицу Хэ Янь был таким сильным, что теперь уголок ее рта кровоточил. Она подняла голову и с ненавистью посмотрела на Линь Цзюня, говоря:
— Поднять голову и стать человеком? Кто я и кто ты? С тех пор, как я вошла в двери борделя, смогла бы еще когда-либо в своей жизни хоть раз поднять голову? Как бы то ни было, и ханьцы, и хуцийцы смотрят на меня свысока. Где есть воля, там есть и путь, естественно, я буду стремиться туда, где есть процветание!
— Ты! — Линь Цзюнь продолжал тыкать в нее пальцем, его изначально бледное лицо покраснело от гнева, он не мог вымолвить ни слова.
Дуань Сюй похлопал Линь Цзюня по плечу, чтобы успокоить его. Он наклонился, заглянул Хэ Янь в глаза и беспечно спросил:
— Как тебе удалось обмануть стражу и проникнуть в зернохранилище?
Хэ Янь опустила голову и мрачно улыбнулась:
— Стража стражей, а они ведь тоже всего лишь мужчины.
Старик, наблюдавший за происходящим, увидел, что затронута известная ему тайна, и шепнул Хэ Сыму:
— Сяо Се, дежуривший сегодня на зернохранилище, некоторое время имел связь с Хэ Янь. Возможно, им двигало сострадание, но кто же знал, что эта женщина может быть такой сумасшедшей.
Взгляд Дуань Сюя медленно потемнел, он смотрел на Хэ Янь и молчал. Хэ Янь на мгновение съежилась под пристальным взглядом Дуань Сюя, а затем внезапно стала еще безумнее: она смеялась и плакала, из разбитых и опухших уголков глаз потекли слезы, так нелепо и жалко.
— Вы, кучка высокомерных типов... я не отпущу вас даже после смерти! Я обернусь мстительным призраком и буду преследовать вас всех до конца ваших жизней!
Она внезапно бросилась к стене зернохранилища, чтобы с разбегу врезаться в нее головой.
Дуань Сюй не сделал и шага, чтобы остановить ее, но в долю секунды увидел, как из толпы выбежала фигура, пронеслась мимо него и одним движением выхватила у него с пояса Пован. Во вспышке леденяще холодного света фигура оттащила Хэ Янь, которая вот-вот должна была врезаться в стену.
Затем меч в руке этого человека повернулся в нужном направлении и точно и без колебаний рассек шею Хэ Янь. Кровь брызнула во все стороны.
В тишине толпы с Пованом в руке стояла Хэ Сыму. Хэ Янь рухнула на землю, а в лужу крови, вытекавшую из ее тела, стала стекать каплями кровь по лезвию меча.
Захотела стать мстительным призраком? Пусть забудет об этом.
По правде говоря, Хэ Сыму было все равно, ищет ли Хэ Янь смерти, но ее желание стать призраком она категорически не одобряла.
Эта слетевшая с катушек девица таила в себе много обид и была глубоко подавлена. Если бы она покончила с собой, то стала бы блуждающей душой, а через сто лет или около того, скорее всего, превратилась бы в злобного призрака.
Но независимо от того, хочет ли Хэ Янь стать мстительным призраком или нет, все зависело от того, захочет ли Хэ Сыму принять ее. Чем меньше таких проблемных подданых, как она, тем лучше.
Меч Пован был милосердным: он убивал людей, но и приносил им спасение. Убитый им человек избавлялся от всех своих обид и тут же возрождался, избегая превращения в блуждающий дух.
Примечания:
1* «Искусство войны Тайгуна», также «Шесть секретных учений» — один из семи классических китайских военных трактатов; автором наставлений, содержащихся в данном трактате, считается китайский стратег периода Чжоу Цзян Цзыя, также известный как Тайгун, который жил в XI веке до нашей эры
2* Чжан Лян — первый советник первого императора династии Хань; именно он встретил однажды ученого старца Хуан Шигуна, который подарил ему книгу «Искусство войны Тайгуна»