Проданная

Утро наступило тихо, с тёплым рассветом, разливающимся по полу золотыми полосами. В комнате было душно от ночного волнения, но спать получалось — если не телом, то хотя бы тяжёлым разумом.

Розэ спала неровно, свернувшись калачиком на краю кровати, будто опасаясь задеть воздух между ними. Джису лежала на спине, не сомкнув глаз всю ночь, вглядываясь в потолок, думая. О вчерашнем. О ней. О себе.

Вдруг снаружи, за массивной дубовой дверью, послышался смех. Тихие, сдержанные женские хихиканья, шелест шагов, негромкий голос тёти Юн:
— Наверняка уже не спят...

Джису вздрогнула, резко села, взглянув в сторону спящей девушки. Тонкая спина, чуть виднеющееся плечо, сбившаяся лямка ночной рубашки. Её младшая жена. Её... но не по-настоящему. Пока.

— Розэ, — тихо позвала она. Но ответа не последовало. Снаружи раздался стук.
— Джису-ях, можно? Мы принесли вам утренний подарок! — прозвучал весёлый голос.

В панике Джису сорвала с изножья свой пиджак и, шагнув к кровати, накинула его на Розэ, накрывая её плечи и грудь.
— Просыпайся. Быстро. Женщины пришли, — тихо прошептала она, уже натягивая собственное платье поверх тонкой ночной сорочки. — Не дай им увидеть тебя вот так.

Розэ распахнула глаза, мгновенно возвращаясь из беспокойного сна. Лицо бледное, дыхание сбивчивое. Она ничего не поняла, но в глазах Джису увидела тревогу и... что-то похожее на заботу.

— Надень это, — Джису поправила пиджак, — и сядь. Просто... сядь на кровать и улыбайся. Никто не должен заподозрить.

Стук повторился. На этот раз — нетерпеливее.

— И помни, — прошептала Джису, наклоняясь к её уху, — между нами всё должно выглядеть так, как будто ты стала моей. Даже если пока это не так.

Розэ кивнула. Слёзы, пересохшее горло, дрожащие руки под пиджаком.
Она всё поняла. И всё приняла.
Потому что это был их маленький, хрупкий секрет.

---

Комната наполнилась тёплым солнечным светом, мягко просачивающимся сквозь ажурные шторы. Но эта утренняя тишина тут же была разорвана оживлённым гомоном, приглушённым смехом и шорохом шёлковых платьев. Дверь с лёгким скрипом распахнулась, и внутрь одна за другой вошли женщины — зрелые, ухоженные, со взглядом, в котором таилась вековая женская мудрость, любопытство и скрытая власть.

– Ах, вот вы где, молодожёны, – с хитрой улыбкой протянула старшая из них, закалывая у виска выбившуюся прядь. – Я думала, вы ещё не очнулись после такой ночи.

Они заметили порванное платье, небрежно брошенное у изножья кровати — то самое, в котором Розэ провела вечер. Оно казалось утомлённым и скомканным, как после бури. Одна из женщин нагнулась, приподняла край ткани и громко произнесла:

– Ну надо же... Видно, страсть бурлила так, что швы не выдержали.
Смех зазвенел, как звон бокалов на свадьбе.
– У нас тоже такое было в первую ночь, – подхватила другая, – но не с таким дорогим платьем. Жаль, конечно... но зато воспоминания останутся!

Они рассматривали кровать, ловили глазами детали, как следователи — чуть смятое покрывало, небрежно сдвинутые подушки, тонкий запах духов, перемешанный с нотками тревоги. Их лица, хоть и украшены были улыбками, были внимательны, цепки. Они искали подтверждение того, что между девушками действительно произошло то самое.

Одна подошла к Розэ и осторожно поправила на ней пиджак Джису.
– Ты теперь женщина, дитя. С этого дня ты принадлежишь не только себе.
Она говорила нежно, но в её голосе ощущалась тяжесть традиции, как кольцо, которое надевают однажды и уже не снимают.

– В нашей семье каждая первая брачная ночь – как обряд, – сказала кто-то сзади. – Мы всегда приходим утром, чтобы поздравить невесту... чтобы почтить новую женщину рода.
– И убедиться, что всё прошло как надо, – с усмешкой добавила другая.

Женщины принесли в комнату поднос с фруктами, ягодами, сладким молоком. Это была традиция — завтрак после брачной ночи, как символ новой жизни, новой роли. Они поднесли угощения Джису и Розэ, и хотя всё происходящее было обставлено как тёплая забота, в этой церемонии сквозила проверка. Их взгляды — прищуренные, внимательные — скользили по лицу Джису, по дрожащим пальцам Розэ, по тому, как она держит чашку.

– Ты теперь одна из нас, – мягко произнесла старшая. – Пусть твоя жизнь будет полна страсти, как эта ночь. Пусть ты всегда помнишь, что значит быть женой.

Они всё говорили и говорили, как будто вязали паутину вокруг хрупкой фигуры Розэ, чьи губы прижимались к краю чашки, чтобы не сорвалось ни слова. Она кивала, не поднимая глаз, а внутри сжималось всё.

А Джису... Джису молчала. Сидела прямо, спокойно, и только пальцы её подрагивали в складках пиджака, лежащего на коленях Розэ. Ни одна женщина не заметила этого дрожания. Они были уверены — всё произошло, как и должно.
И никто не узнал, что ночь, которую они празднуют, прошла в тишине, в страхе, в тяжёлом молчании двух девушек, связанных браком, но не страстью.

Только комната знала правду.
И Джису.
И Розэ.