Черное и белое

Кирилл сжал на лестничной клетке пустую бутылку из-под пива и одним резким движением разбил о батарею.

На пару секунд замешкался, в руках «розочку» сжимая. Боли он не боялся, когда подставлял разбитую бутылку ко лбу, острием лоб продавливая. Кровь горячей струйкой потекла по лицу и руке, рукав куртки пачкая. Он тихонько зашипел.

Боли Кирилл не боялся, а признаться, что струсил, что Ералаша бросил одного, боялся больше смерти.

Боялся в глаза героя-Адидаса, с медалями, заглянуть и честно сказать, что не спас друга, признаться, что из окна видел как Мишку пинали топлой. Он же только в угол автобуса вжался и плакать стал, когда Ералаш от боли хрипел и кровью харкался.

Что с ним за это сделают? Побьют толпой, как Ералаша пинали, чтоб справедливо было? Или отошьют, а если отошьют то по черному? Ему руки никто на улице не пожмет, сигарету одну на двоих не скурит, а если на глаза кому попадается, то и отпинать могут, мелочь вытряхивая.

Нет, нет, нет. Боли Кирилл не боялся, но мысли, что с ним сделать могут паническим страхом накрывали, аж колени трусились.

Терзаемый сомнениями и отголосками совести, Кирилл остановился у двери в подвальную качалку.

Набрал побольше воздуха и сильнее сжал окровавленный лоб. Плечом толкнул дверь.

—Пацаны! Пацаны! Ералаш тут?! Не видели?!

Ноги у него пошатывались и он даже не играл, ведь действительно колени от страха и волнения дрожали. Лицо белое было от страха, как полотно.

Турбо бросил силовую станцию, на которой пару минут назад грудь качал и подлетел к Кириллу за плечо придерживая и на кушетку под штангой усаживая.

—Тебя кто так отоварил? —обеспокоенно склонился над ним Зима.

Валера рядом на корточки присел и стал лоб израненный трогать, слегка кровь растирая и волосы убирая. Кирилл шипел и щурился от неприятных прикосновений.

Его пацаны со всех сторон окружили, и смотрели перепуганно, взволновано, уже будучи на низком старте за младшего заступиться. Кириллу захотелось сжаться от нескольких пар глаз, что на него уставились, но он только дальше бормотал:

—Нет его?! Блин, напали... Мы с ним шли, налетели какие-то. Метелят толпой, не понял кто. Меня вырубило, потом смотрю Ералаша нет.

Он за лоб держался и глазами бегал. Удавка лжи с силой горло сдавила, рубцы на коже оставляя.

—Где? Догоним, —хмуро, счесанные кулаки сжимая, сказал Турбо.

—Не, вчера вроде было. Вообще котел не варит. Мы с ним на дискач собирались, идем, а тут из темноты хлесь-хлесь, —Кирилл замолчал на пару секунд, сглатывая шумно и, казалось, от боли во лбу зажмурился. Врать легче было, пока глаза закрыты. Встревоженные лица своих пацанов не видел, которым в уши откровенно лил, —Я не помню как встал, помню дошел до подъезда согреться и вырубило.

—А кто был ты видел? —Зима с ноги на ногу перемялся. Не знал куда себя деть.

—Да хрен знает. Думали свои. Кричим: «Пацаны, пацаны!», народу человек пятнадцать. Лица хрен проссышь кто. Ну я и прыгнул на них. Где Ералаш то, пацаны?

Все вдруг посмурнели, глаза в сторону отводя. В воздухе повисло молчание, которое в момент черепную коробку сдавило. Кирилл нервно оглядываться на каждого стал, в надежде ответ получить. Турбо ему по плечу хлопнул.

—Марат отведи его, подлечи.

Марат стал его под руки поднимать, слыша как Кирилл сдавленно от боли постанывает:

—М-м-м, гудит всё.

Довел до тренерской и на диванчик усадил, из шкафчика доставая припрятанную аптечку. Медикаментов там конечно не много было, но перекись с бинтами они хранили стабильно.

Турбо прикурил, из-под лба на Зиму взглянул. Тот глаза в пол опустил, нервно во рту языком играя и скулы закусывая.

—Че не сказал?

—Щас скажу, —тихо, вместе с сигаретный облаком выдохнул Валера.

Турбо почему-то чувствовал груз ответственности на своих плечах. Он фильтр большим пальцем нервно теребил и наблюдал как Марат ватой чужой лоб промывает. Подумал, как бы себя на месте Кирилла почувствовал, когда б узнал, что друга его какие-то мрази забили. Хуево бы себя Валера чувствовал. До тошноты хуево.

Валера пошутил сигарету и пару секунд посмотрел на догорающий фильтр. Потом глаза поднял к потолку и мысленно посчитал трещины. Как ему не хотелось вслух это говорить. Его те же эмоции, что и тогда на дискаче, когда рассказали, что с Ералашем случилось, накрывали. Больно эмпатийный Валера был, все через себя пропускал. И хорошее и плохое.

—В больничке Ералаш. Живой или нет, пока не известно, —облакотился на косяк и нервно похрустел костяшками. Зеленые глаза, обычно как два изумруда сверкающие, сегодня были похожи на грязное, мерзкое болото, что с головой в себя утягивало.

Кирилл перепуганные глаза поднял и глупо вытаращился на него, ресницами хлопая. Как в больнице? Как живой или нет?

—Ты точно не видел кто?

—Так я ж говорю...—голос настороженно задрожал, слегка надрываясь, —Вспышка и лежу. Чан раскалывается... Главное рожа знакомая, где видел, хрен знает. Я же говорю, сразу на них прыгнул.

Зима туда-сюда волком ходил, на почти плачущего Кирилла поглядывал. Неправильно на своего же думать было, но какое-то легкое подозрение колокольчиком зазвенело в груди.

Кирилл дышал шумно, через рот выдыхая и глаза поднять боялся выше своих колен. Слегка вздрогнул, когда Марат с грохотом аптечку на место поставил.

Турбо все ещё стоящий в дверях, заусеницы на пальцах кусая, вдруг взгляд перевел на Вахита. Подозрение стали закрадываться и у него. Чего он трясется то как осиновый листок?

—Ещё раз, где напали, —вдруг заговорил до этого молчавший Адрей, возле Валеры став. Пальто всегда не особо разговорчивый был, в дела не лез, только слушал и если было надо, согласно кивал. Возражать тоже не сильно любил, скажут—молча выполняет.

Марат покосился на друга, носом шмыгая. Странно чувство, будто немой вопрос в воздухе повис и даже не один. Турбо у Зимы глазами спрашивал: «Не кажется, что странный он какой-то?». Зима большими карими глазами отвечал: «Кажется, Турбо»

Марат же Андрею взглядом посылал: «Думаешь трепач?», тот полные губы поджимал: «Не знаю»

—Ну я прыгнул, а уже в подъезде...

—Ну а где?

—Ты че-то мне предъявить хочешь? —Кирилл огрызаться стал и глаза наконец-то поднял. Потягаться с Андреем было не так страшно, как со старшими. Тем более Пальто он всегда чудаком считал. Брови хмурил, только испуганный взгляд спрятать не получалось, —Ты че, прокурор что ль, такую хрень спрашивать? Я всем уже все сказал.

Турбо почувствовал у себя дыхание на затылке, когда Зима вдруг сзади стал. Из-за широкого валеркиного плеча выглядывал и кулаки в карманах мял. Звон в груди стал громче, аж по ушам отдавая. Пиздит, сучара, думал Вахит про себя. Но предположения выдвигать не осмелился. Доказательств, кроме личной чуечки у него не было.

—Че дергаешься тогда? —спросил Валера.

От грубого голоса, запал Кирилла, что пламенел пару секунд назад разгорался, тут же потух.

—Да пацаны, я же говорил во дворе, а очухался уже в подъезде.

—Его на остановке нашли, —голос у Андрея был твердый и спокойный, аж пугало.

Все одновременно между собой переглянулись. Не сходится.

—Ну да, остановка. Там из-за двора выходишь и остановка, я же говорил, —Кирилл ком в горле сглотнул, продолжая, —Это... Там ещё этот, Рыжий живёт. Они подошлu я и прыгнул.

Как попугай Кирилл толдычил своё: «прыгнул-прыгнул».

—Там вроде светло, нет? Фонари... Ты никого не заметил?

Пацанов, всех четверых, глазами обвел. Стояли они так, что дай им команду «фас» и как голодные собаки на него бросятся.

—Да ну нет. Блин, был там один... В петушке, у него ещё это, «Аляска» зелёная. Рожа знакомая, Кащея пацаны может?

—Ты уверен?

У Турбо желваки на скулах заходили. От мысли, что это кащеевские пацаны были кровь по венам циркулировать быстрее начинала, сгустком собираясь, который в последствие, во внутреннюю силу превращался и если из оков тела выберется, то разнесет тут все к чертям. Слишком сильно он их, мягко говоря, недолюбливая. Кащей тип мерзкий был, бухарь и наркоман и пацанва у него такая же. Не место таким на улице, считал Валера. Его бессилие перерастало в мрачную, ядовитую злость. В Кащее заячья кровь бежала, думал Валера, старые обиды, гад, на «Универсам» держит.

—Я чё, врать что ли буду? Отвечаю, кащеевские это были.

—Адидаса дождемся и тогда решим.

Турбо решил, что такие вердикты должен старший принимать, это его прерогатива, но дал бы ему кто волю, Кащея бы голыми руками завалил, за Ералаша, за весь «Универсам». Он от косяка оттолкнулся и последний раз на Кирилла хмурый взгляд бросив, на улицу курить ушел.

Пока разговор вели, пока Кириллу, который сам себя покалечил, только чтоб пацаны не осудили, лоб от крови оттирали, в городской больнице на настенных часах стрелки остановились. Двенадцать сорок пять. Точное время смерти Миши Тилькина.

Прощались с Ералашем всей улицей. Прощались с Ералашем как с героем.

Только геройства в его смерти было мало. Эта смерть была стерильна, она ничего не порождала: ни героизм, ни жалость, была способна только к омертвлению, к уничтожению.

Несли гроб пацаны из «универсама». Тот не из самых хороших был, в пальцы занозы позагонял.

Миша в гробу лежал как обезображенная кукла. Весь белый, почти прозрачный, только половина лица синевой переливалась. Губы треснутые, лоб мятый. Видно, череп проломили. Смерть казалось прекрасной, как и сам умерший красив. Сегодня пряталась за красотой.

Бабушка Тилькина навзрыд кричала, за края гроба хваталась, почти сознание теряя.

Смотря как она за руки мертвеца цепляется, как с силой её от гроба тянут, как кто-то скупые слезы, ради приличия, роняет, стало ясно чем на самом деле была прекрасная смерть.

Умирание вызывает отвращение.

Но боль живых, как бы не была страшна, как бы не была тяжела, она все-таки не омерзительна и не безобразна. А смерть, костлявая старуха, когда гроб стали в катафалк грузить начинает прятаться, несмотря на все видимые почести в честь неё, которыми она была окружена: траур и похороны.

Аня стоит чуть дальше всех, голову черным платком накрыв и долго смотрит. Нет, совсем не плачет, хотя бы потому что уже привыкла к такому. Не плачет, потому что считает лицемерие на похоронах кощунством. В конце-концов не плачет, потому что этого мальчишку она не знала даже.

Тогда зачем пришла? Зачем тенью стала сзади, чтоб никто не видел? Будто ей кто-то запретил строго-настрого ближе подходить.

Когда катафалк с места тронулся, Аня ушла. Она не подходила с соболезнованиями, не обнимала плакальщиц и не говорила как ей жаль. Она даже имени этого Ералаша не знала, чтоб о чем-то сожалеть.

Жалела Аня не обезображенный труп, не почти тронувшуюся от горя старушку, а жалела поломанную жизнь. Жизнь была прекрасней смерти, от чего к ней больше сочувствие было. Жизнь жалеть хотелось.

Ералаша—сломалась вместе с ним, прямо там на остановке, в асфальт была затоптана, с кровью его мешаясь, а бабули—прямо сейчас, в тот момент, когда внука в гробу увидела, когда осознала, что это все реально, когда поняла, что Мишка больше не придет.

***

—У Рема перелом рёбер, а у Сивого сотрясение... В больнице так сказали.

Кащей бычок под ноги выбросил и с силой ногой в пол вдавил. Злость погружала и ужасающе захватывала. Глаза забегали в бешеной сакаде от волны захватывающих эмоций.

Вот так новости, его пацанов «Универсам» уложил!

—Замечательно! Просто охуенно!

Кащей запустил руки в волосы и сжал у корней. Голова кругом шла. Липкая агрессия разливалась раскаленным железом по глотке, от чего воздуха начинало катастрофически не хватать. Стоял бы перед ним Вова, он бы ему зубами в горло вцепился и до мяса бы рвал, пока предсмертные хрипы не будут эхом разноситься вокруг.

Присел на край ринга и стал в карманах рыться, чтоб пачку найти.

Они сидели в когда-то заброшенной застройке, из которой Кащей сделал подпольный клуб боёв без правил. Он мужик не глупый и видя, что вокруг уличных драк всегда собиралось много зевак, которые жаждали хлеба и зрелищ быстро сообразил как на этом заработать можно. Бесплатное «кино» на улицах обычно заканчивалось на самом интересом и разочарованный народ, который хотел досмотреть как кого-то насмерть забьют разочарованно вздыхал, пока милиция в бобик грузила пацанов, а потом разбредались восвояси. А вот заплатив за вход и при желании, поставив ставку на бойца, наблюдать за бойней можно было долго. У Кащея оболочка была красивая, только внутри он был омерзительно-жестоким. Плевать он хотел выживет кто-то после боя или нет. Правило «до первого нокаута» тут не существовало. У него дрались до крови, до потери сознания, до смерти. Регулярно бойцов еле живых выносили, пару раз и впереди ногами. Тут была настоящая кровавая скотобойня и Кащей совсем не брезговал брать деньги за чужую смерть. Деньги не пахнут и у смерти запаха не было.

В сказке, Калинов мост соединяет Явь и Навь, мир живых и мертвых. Там, по ту сторону моста мрачное царство Кащея Бессмертного. В реальности, не было никакого горящего моста, но ступая за порог клуба, ты переступал с мира Яви в Навь, где восседал свой Кащей, только этот был не бессмертный и не худой обезображеный старик, но тоже на костях пировал, над залитым кровью златом чахнул в собственных владениях мёртвых.

Пол у арены кровью залит, которая уже давно не отмывалась, светлые канаты утянутые по периметру, со временем, серые стали, с отчетливыми темно-коричневыми, засохшими следами кровавых пальцев. В воздухе витал мерзкий запах железа, сырости, табака и животной жестокости.

—Ну че, в первый раз, что ли? —парень напротив, немного глуповатый на вид, нос потёр, смотря как Кащей вторую сигарету прикуривает.

—Скажи мне, ты идиот? —с натянутым спокойствием сказал мужчина, хотя пальцы дрожали от злобы и от натянутых на канатах нервов, —Отвечай на вопрос.

—Не идиот.

—Так, а почему ты мне вопросы идиотские задаешь, а?

Кащей ногу на ногу закинул и глаза злобно сщурил.

—Может их это... Просто в ответку загасим?

—Дёма, я сказал не задавать мне тупых вопросов!

Парень на месте вздрогнул от хриплого крика и глаза в пол опустил. Кащей завоевал свой авторитет страхом. Настоящим животным страхом перед ним. Каждый, кто под Кащеем ходил знал—его жестокости меры не было. Он держал всех у себя в кулаке, покрытым паутиной властности и авторитарности. Давил, точно бульдозер.

—Давай я тебе, дураку, популярно объясню, —он улыбнулся краем рта, —На наших пацанов за что налетели?

—За просто так.

—Молодец, прогресс. Скажи, мы шпана какая-то галимая, которой в фанеру можно дать за просто так?

—Нет.

—Не-е-т, —протянул Кащей. Он вдруг приторно заулыбался. Улыбка эта, обнажившая его зубы, была такая мерзкая, как и душа Кащея, —Дём, ответь, ты видишь сколько я в своих руках держу? Видишь сколько бабок ты от меня получаешь? А знаешь, почему? Потому что мы нихуя не дворовая группировка, которая шапки срывает и ёбла бить бегает. Мы другой уровень. И что ты мне предлагаешь, как гнида-Адидас собрать шваль и в крысу пиздилку устроить?

Дёма молчал.

—Хорошо, отмудохаем мы их и что дальше? Тоже в больничку лягут, пару дней отдохнут и ничего так и не поймут.

—Так а чё делать то тогда?

Парень перемялся с пятки на носок, чувствуя себя загнанным в угол, под пронзительным взглядом Кащея.

—Шкуру нахер с Адидаса спустить за такое, а псов его малолетних на цепь.

Пацан испуганно глаза округлил. Пару раз моргнул и голову в шею вжал.

—Грохнуть его хочешь? —почему-то шёпотом сказал Дёма.

—А что ты хочешь, чтоб я сделал? Пришёл к Адидасу и в угол его на гречку поставил? —Кащей на ноги поднялся и выпустил облако папиросного дыма прямо Дёме в лицо. Глаза, как два угля, нехорошо горели, —То есть, моих пацанов ни за что избили, на больничные койки уложили, а я приду и по морде пару раз дам, как, если б, меня нахуй послали? Так для тебя эта ситуация выглядит? Уважение, Дёма, надо заслужить. А уважение это что? Правильно, Дёма, страх. Если Адидас Бога не боится, тогда будет Чёрта боятся.

Самой страшной карой за грехи считается Ад, в котором ты в пасть дьявола попадаешь. У Кащея на шее крест висел и он верил в Ад, верил в Рай. Ему, он знал, отдельный котёл за все грехи подготовили и черти всё жду, когда над ним танцевать будут. Вова переживет клокочущий, грешный Ад ещё тут, на Земле. Его дьяволом, который куски кожи с него живого срывать будет, был Кащей. И пусть Адидас в церковь идёт, грехи замаливает, и может тогда, хотя бы там, наверху от него Сатана свои когтистые руки уберет, пожалеет.

Упокой Господь его душу.

Мужчин под ноги себе плюнул, потому что язык пересыхать начинал от второй сигареты.

—Пойдите передайте Адидасу, что я говорить хочу.

***

—Кащей идет!

Закричал Зима спрыгивая с бетонного ограждения хоккейного поля и подбегая к толпе.

Кащей всё в том же кожаном плаще и меховой шапке, в котором его Вова запомнил, шёл медленно, по правую и левую сторону два пацана его. Умно, для подстраховки взял.

Он легко перепрыгнул ограждение и недовольно хмурясь подошел к Адидасу.

Вова внимательно осмотрел мужчину. Сколько он его не видел? Спустя два года, тот ему показался совсем другим. В плечах стал шире, лицо слегка вытянулось. Раньше оно было хитрое, ушлое, а сейчас от его глаз холодные колики по коже бежали.

—Чё за хуйня, Вова? —выплюнул Кащей прямо тому в лицо.

Вова сохранял спокойствие. Голову держал ровно, почти на уровне с Кащеем, хоть тот и выше был. Хотел показать, что он тоже вес имеет, что все по справедливости сделал, в конце-концов, что он Кащею ровня.

—Твои пацаны нашего насмерть забили. Не охуел ты, Кащей? Или ты совсем мозги себе пропил?

Мужчина под ноги сплюнул и выпрямил спину. Одной бровью театрально дернул. Хамить было сродни самоубийства, но Кащей не дурак, чтоб на провокации вестись.

—Какого пацана?

—Нашего пацана. Ералаша. Как тварь на дороге ногами забили.

Кащей из-под лба на него глянул и губы скривил. Сделал шаг ближе и в лицо задышал. Дыхание было горячим, Вове показалось, что его щеки сейчас волдырями вскроются.

—А теперь, Вова, вопрос простой, —он выдержал паузу и глаза на стоявших за спиной Адидаса пацанов перевел. Те, как солдатики верные стояли ровно, взгляд на Кащея устремив, —Это ты сам видел или тебе напел кто?

—Просто так говорить на станут.

—Кто?! —уже разъяренно рявкнул Кащей. Спокойствие и напыщенность Вовы начинали его раздражать. Смертник, раз его не боится.

Адидас рукой махнул, Кирилла к себе подозвав. Тот из толпы перепуганно вылез и на месте затоптался.

—Говори, —приказал ему Вова, прикуривая сигарету.

Кащей чётки, что в кармане лежали потеребил. Видя, что пацан молчит, кивнул ему, поднятые до этого брови опуская.

—Там темно было...—Кирилл боялся, было видно, —Я не уверен, может они, а может...

—Не уверен, блять?! —прикрикнул Кащей на пацана шаг делая.

Вову как холодной водой окатило. Что он несёт? Он же утверждал, что это кащеевские пацаны были. Чуть ли не мамой ему клялся. Неужели сраного Кащея настолько испугался?

Мужчина напротив, тяжело выдохнул сквозь зубы и положил Вове руку на плечо.

—Пошли, Адидас, потрещим, —он попытался улыбнуться, но вышло только губы перекривить. Кивнул на Кирилла, который от страха чуть ли не трясся уже весь, —И ты тоже пойдешь, расскажешь мне кто из моих это был.

Хоккейное поле находилось совсем недалеко от подвальной качалки, куда они приняли решение пройти на «переговоры».

Кащей туда вошёл как к себе домой, хотя уже давно никакого отношения к «Универсаму» не имел. Адидасу, то что Кащей никакого уважения не проявлял не нравилось, но сказать не подумал. Он себе в голову колом вбивал, что ему вообще все равно на Кащея, не его это уровень, не будет он на всяких нарколыг внимание обращать.

Мужчина осмотрелся и рукой хлопнул по груше, что была к потолку подвешена, когда в тренерскую заходил.

Он плюхнулся в кресло и достал сигареты из кармана.

Вова в дверях стал. Почему-то сидеть рядом желания не было. Стоя, скрестив руки на груди, он чувствовал большее превосходство. Чувствовал себя увереннее. Кащей ему не ровня, думал Адидас про себя, но только страх пацанов перед ним отчетливо в воздухе ощущался. Каждый понимал, кто такой Кащей на самом деле. Кроме Вовы, все его ладони у себя на шее ощущали, которые вдохнуть и шевелиться не давали.

Тот же вальяжно рукой махнул.

—Зови пацана своего, пусть рассказывает.

Адидас понял, что его не попросили, а отдали приказ. Цепкие кащеевские руки и до него медленно добирались.

—Кирилл!

Пацан к двери подлетел и у стены стал, совсем рядом с Вовой. Если б мог, всем телом бы к нему прижался, чтоб чувствовать себя защищенней.

—Расскажи, пожалуйста, кто это был, —голос у Кащея наигранно мягкий. Ему неприкрытое удовольствие доставляло смотреть на чужой страх.

—Он в петушке такой был... И в «Аляске» зеленой.

Кащей пальцами фильтр зажал и потушил о стеклянную пепельницу перед ним на столе. Подхмурив брови, взглянул на пацана.

—Лис, что ли?

—Ну да, Лис, —тут же согласно кивнул Кирилл, —Он так и сказал, Лис. Я ж не знаю кто там.

Мужчина тяжело выдохнул и хлопнул себя по коленам. Медленно глаза на Адидаса, который у двери стоял, поднял. Сначала смотрел хмуро несколько секунд, а потом губы вдруг кривая улыбка тронула.

—Нет у нас никакого Лиса.

—Ну может не Лис... Темно же было.

У Адидаса сердце оборвалось с грохотом. Твою мать. Нет, блять, нет! Ему хотелось со всей силы Кирилла ухватить за грудки и в стену впечатать. Зарядить кулаком в челюсть и прямо в лицо заорать: «Что за хуйню ты несешь?!». Вова только выдохнул нервно, показалось, что слишком громко.

—Это что ж получается, —Кащей снова взял сигарету, не сводя с Адидаса взгляд, —Тебе, Вова, эта скорлупа напиздела, а ты без суда и следствия моих пацанов загасил. Так не делается.

Ему хотелось развернуться и уйти. Сбежать отсюда, только бы дальше этого не слышать. Только бы не признавать, что он проебался. В голове стал звон греметь и такой громкий, что Адидас на какое-то время перестал слышать, что вокруг происходит.

Холодные руки Кащея наконец-то добрались и до его шеи. Его хриплый, прокуренный голос прямо на ухо шипел: «Место, Вова, место». Вову воротило, когда он глазами с ним сталкивался.

Как, Кащей это делал чёрт знает, но всех их поиметь он смог и не тем, что, как «Универсам» с кулаками бросился, а тем, что, даже ничего не говоря, заставлял признать, что он тут главный. Он стоит выше всех в пищевой цепочке.

—Старые обиды?

Кащей откровенно смеялся над ними всеми и с наслаждением упивался этим.

Заткни пасть, кричал Адидас про себя, заткни нахер. Но сказать ничего не имел ни малейшего права. Они чужих пацанов ни за что избили, они правила нарушили и теперь только Кащей решит, что дальше будет.

—Я тут небольшие справки навел, по поводу пацана вашего, —он струсил пепел в пепельницу, —Ну не чужие ж друг другу люди когда-то были. Дядь Толю знаешь?

Кирилл понял, что обращаются к нему и как болванчик закивал головой:

—Конечно.

—А что он баранку в автобусе крутит знаешь?

Губы снова обхватили оранжевый фильтр, дым к потолку пуская.

—Ты чего дрожишь стоишь, пацан? —вскинул бровями Кащей заметив, что Кирилл бледнеет и подрагивает, —Тут все свои, не бойся.

Улыбка снова рот скривила, перед тем как продолжить. Он вкушал, как посмотрит в глаза Адидаса и прямо захлебнется своим самолюбием и отчаянием Вовы. Тщеславие было лучшим из его грехов.

Сучка ты, Адидас, а не пацан.

—Так вот, Дядь Толю встретил. Плакал стоял, говорил думал хоть одного спас, вывез... Тогда, ночью, с остановки.

Кащей затянулся сигаретой и в гробовой тишине было слышно, как тлеет фильтр.

—А он даже не знал, что это вашего отбутцали.

Повисло звенящее молчание.

Вова слышал как у него сердце ударами ломает грудную клетку. Трощит каждую косточку к херам. Пелена застелила ему глаза и Кащей, так нагло развалившийся на кресле, так мерзко смакующий свою победу... Нет, вовино поражение, казался просто темным пятном. Сгустком отвращения и мерзости. Вова чувствовал как его тошнит, когда он носом воздух втягивал и ощущал запах кащеевской грязной власти.

Он уже не руками горло сжимал, а ногой за глотку к земле придавил и давил так сильно, что дышать невозможно было. А Вова беспомощно лежал, ожидая своей кончины.

—Не правы, признаем.

Язык еле повернулся это сказать. Глаза упрямо глядели в пол и сил их поднять не было.

—Надо решать вопрос, Адидас, —голос, который до этого был едко-издевательским серьезным стал, —Мои пацаны со сломанными ребрами лежат. Из-за кого?

—Из-за меня получается, —робко подал голос Кирилл. Он знал, смысла оправдывать себя дальше нет.

—Получается, —согласно кивнул Кащей.

Вова понимал, что единственный выход это отдать Кирилла на растерзание кащеевским пацанам, чтоб все по честному было. Только они его как голодные собаки насмерть разорвать могут. Не готов был Адидас такую ответственность брать. Но решение было за Кащеем, который дальше заговорил:

—С пацаном сами решайте что делать, нам компенсация двести пятьдесят рублей на анальгин.

Он встал и руку Адидасу протянул, ухмыляясь. Вова нехотя пожал. Сейчас, рядом с Кащеем он чувствовал себя маленьким и беспомощным мальчишкой. Смог задавить, падла.

—По старой дружбе, рожа ты автоматная, —хлопнул по плечу и направился к выходу, только обернулся уже у дверей, когда услышал надрывным голосом:

—Простите пацаны.

Он заулыбался, глядя как пацаненка со всех сторон окружили. Интересно, что ж с ним сделают? Жаль не увидит.

—Пацаны не извиняются.

***

Кащей сам не заметил как уснул. Подъем в пять утра, разборки на пол дня и вытрепанные нервы дали о себе знать. Он вообще к Аньке просто на чай хотел заскочить и пожрать чё-нибудь. Дома из съедобного только засохший кусок черного хлеба и банка тушенки, а она по-любому чем-то накормит.

Попросился полежать в спальню, ссылаясь, что спина ноёт и вырубился. Проснулся спустя пару часов и по привычке ощупал холодное место рядом. Аня возле него не лежала. Медленно, ещё до конца не проснувшись, пошел на кухню. Её и там не было. Кащей нахмурился.

—Ань?!

—Я в ванной.

Кащей босыми ногами прошёл к ванной комнате и приоткрыл дверь.

Аня лежала в ванной полной воды, одну руку свесив. С кончиков пальцев капала вода на кафель, мокрые волосы на груди разбросались, глаза прикрыла голову откидывая. Он около минуты постоял, любуясь.

Приглушенный свет красиво падал на ровный нос, худые плечи и согнутые колени. Больше, из-за бортиков ванны ему не было видно, но и этого было достаточно.

—Ты так крепко спал, я не стала тебя будить.

Мужчина улыбнулся и присел на край, убрав прилипшие волосы с её лица. Девушка слегка за рукой потянулась, почувствовав прикосновения и сама заулыбалась, глаз не открывая.

Потом руками протёр заспанное лицо и прикурил.

—Я на похоронах была. Пацана универсамовского хоронили, —вдруг заговорила Аня. Голос был уставший и полный сожаления.

—Ну и чё ты туда поперлась?

—Не знаю, —она действительно не знала зачем ходила, —Ему лет четырнадцать было... Как скота забили на остановке.

—Знаю, уже оповестили.

Кащей курил и краем глаза на неё посматривал. То, что он наркотиками балуется было не слухом, действительно по вене пускал, только главная его зависимость была не внутривенная. Она сейчас перед ним полностью обнаженная, водой объятая лежала. И с такого наркотика слезть было невозможно. Он отбрасывал мысль о том, что любит её, но зачем-то Аня всегда была нужна. Нужна, чтоб помолчать, нужна, чтоб выслушать, нужна, чтоб ласку ощутить, нужна, чтоб внутри не так все болело. Просто нужна.

Ему хотелось, чтоб Аня касалась губами его извращенной привязанности.

—Работа для тебя, Анют, появилась.

—Какая работа? —она глаза не открывала, ногой под водой мерно покачивая.

—Надо, чтоб ты мне про Адидаса докладывала.

Анька голову повернула и непонимающе на него уставилась. Мокрые ресницы красиво тень на щеки отбрасывали, грудь вверх поднималась, водой обтекая. Как-то глупо он решил именно сейчас об этом поговорить, пока она в таком виде лежит перед ним. Мысли об Адидасе уходили на второй план, когда Кащей глаза к бёдрам опускал. На тазобедренных косточках мелкие синяки от его рук. Ему нравилось видеть свои следы на её теле, которые так и кричали, что она его. Его, его, его.

—У меня план, —как бы объясняя зачем ему это. Он рукой махнул с сигаретой между пальцев и отвернулся. Сил на секс абсолютно не было, так что от нарастающего возбуждения нужно было избавляться.

—Какой у тебя план? —она спросила слегка посмеиваясь, но мужчина промолчал. В курс своих дел вводить не собирался, видимо.

Девушка носом шумно воздух втянула и протянула мокрую руку к его волосам, убирая со лба. После сна Кащей не казался таким жутким. Длинные ресницы слиплись, немного раскрасневшиеся щеки, вместе с тяжело открытыми веками, а лицо слегка опухло как и розовые губы. Кудри забавно взъерошенно в стороны торчали. Он показался ей даже хорошеньким. Мужчина заулыбался и перехватил руку, целуя пальцы.

Аня отдернула ладонь и резко поднялась с ванной. Она не знала за что Кащей уже на Адидаса зуб точит, что между ними произошло, но точно знала, что Вову подставлять не будет. А ещё знала, что выбора, скорее всего, у неё не будет. Как бы совесть отчаянно не кричала, как бы сильно не душила, слово ей никто не давал. Все пререкания будут тут же подавлены.

—Полотенце дай, —кивнула она и мужчина, губами зажав сигарету потянулся за махровым полотенцем на батарее, ей протягивая. Внимательно наблюдал как по телу капли воды красиво стекают, как волосы мокрой волной к спине липнут и разочарованно вздохнул, когда Аня в мягкую ткань замоталась. Не дала в полной мере насладиться.

Она ступнями стала на кафель и принялась волосы выжимать, в упор на Кащея глядя. Глазами она так ему и говорила: «ничего я делать не буду и не проси». Только загвоздка в том, что он не просил и не спрашивал. Если он сказал сделать, то возражений быть не должно.

—Никуда я не пойду, —вдруг хмыкнула Анька и юркнула из ванной комнаты.

Кащей нахмурился и пошёл за ней следом. Смотрел внимательно как она в спальне одевалась, плечом подпирая косяк. Анька белье кружевное белое натянула. Красивое, французское. Это Кащей ей когда-то подарил. Закинула ножку на кровать, чулки подтягивая и на пояс цепляя. Смочила пальцы в духах по шее размазывая. Это все казалось таким интимным, принадлежавшим только ему. Только он мог смотреть как красиво кружево к коже прилегает, как длинные, мокрые пальцы по шее скользят. Это все было только его.

—Я же не спрашивал у тебя, пойдешь или нет.

Аня молчала, в шкатулке с украшениями копаясь, полностью спиной к нему развернувшись. Посмотри и удавись моим безразличием.

—Иди сюда, —вдруг её к себе подозвал. Спокойно, голос понижая. Аня губы кривя, медленно подошла, —В глаза посмотри.

Она голову вздернула и прямо в глаза мужчине заглянула. С вызовом, говоря ему «ну давай ломай, тебе же мало»

—Да пожалуйста. Хоть сто, хоть тысячу раз, —недовольно процедила, на что Кащей только посмеялся тихо.

—Не сердись, —он её лицо в свои большие ладони взял, —Ты за Адидаса переживаешь? Может я чего не знаю?

Аня взгляд отвела. Переживала. Вова хороший был, если так сказать можно. Честный, герой войны. Полная противоположность Кащея. Если к Адидасу хотелось тянуться, то от Кащея наоборот руки отдергивать.

—В глаза, говорю, смотри. Адидас что ли за твои долги впрягался? Может благодаря Адидасу тебя на кладбище не прикопали? Или это он тебе квартирку нарисовал? —Кащей языком цокнул и головой покачал, —Давай вместе вспомним кто это был, —большой палец нижней губы коснулся, —Точно, это был я.

Анька молчала. А что ей сказать на это? Он был прав. Сама виновата, что во всё это встряла, что тогда не думала чем обернуться может. За помощь Кащея придется расплачиваться по-другому. Не деньгами, и не просто сексом. Платой была полное повиновение, он из неё безвольную куклу делал.

—Ты же знаешь как я не люблю, когда ты ёрничать начинаешь, —Кащей к её губам потянулся, но только по щеке мазнул, когда Аня в сторону отвернулась, —Ну не хочешь, как хочешь.

Он прошел к туалетному столику и подцепил пальцем жемчужное ожерелье, на пальце покрутив. Перламутровый жемчуг слегка зазвенел.

—Ты из меня монстра делаешь, но только, Анечка, твои руки, как и мои в крови по локоть, —потрогал золотые сережки с красными камушками, —Цыгана же по твоей наводке убили. А цацки эти у тебя, честные что ли, сердобольная ты моя? Ты сначала пойди Адидасу расскажи, что ты как крыса стучать бегаешь, расскажи, что я тебя трахаю, он может тоже захочет, а потом уже жалей.

Мгновение и голова Кащея отлетает в сторону от звонкой пощечины. Аня тяжело дышит, а в уголках глаз слезы собираться стали. В ответ он её никогда ударить не посмеет, а морально сломает запросто. И сейчас, Кащей каждую косточку пальцами надламывал. Его чёрствые внутренности действовали как яд для её организма.

—Больше никогда, слышишь ты, не смей меня в этом обвинять, —она сквозь зубы, надрывающимся голосом зашептала.

Он почти всю её наизнанку вывернул, каждую часть тела вывихнул, не позволяя его покидать. Смотрел как Анька от боли корчится, задыхаясь от его омерзительно-больной любви.

Мужчина потёр горящую щеку и хрипло посмеялся.

—А я не правду сказал, что ли? Ты сама в этом во всем виновата. Крыс, Анечка, давят и если бы не я, ты бы давно под землей мерзла. Лучше бы спасибо мне сказала, —даже сейчас почти плачущее, разъяренное лицо он не воспринимал в серьёз. Откровенно хохотал над чужой беспомощностью, —А теперь будь хорошей девочкой и сделай то, что я тебе сказал.

Кащей вытер пальцем сорвавшуюся по щеке слезинку и стал выходить из комнаты. Аня стоит на месте, не двигается, только в пол отстраненно смотрит, кулаки сжимая. Ждала, пока уйдет.

Он обернулся через плечо, видя как подрагивают чужие плечи и хмыкнул, за собой дверь закрывая.