Глава 27
От лица Итачи.
Я наблюдал. Я всегда наблюдал. Это было моей второй натурой — анализировать, взвешивать, просчитывать каждый возможный исход. Но в этот момент все мои расчеты, все хладнокровие, за которое меня так ценили и так же ненавидели, трещали по швам.
Волна чистого, незамутненного страдания, что вырвалась из Наруто, ударила не только в нос. Она ударила в самое нутро, в тот заповедный уголок, что уже успел сформироваться вокруг Т/и и всего, что с ней связано. Ее боль была ее болью. Ее страх — ее страхом. А значит, и моим.
Я видел, как она рвется к нему, и мое собственное тело напряглось, готовое броситься, оттащить ее, оградить от этой вспышки чужой агонии. Но Цунаде была права. Ему нужно было пройти через это. Через эту боль — к правде.
А потом мой взгляд упал на Саске.
Я видел, как он отшатнулся от запаха. Как его собственная маска безразличия дала трещину, обнажив нечто первобытное и острое. Я видел, как его пальцы впились в руки, как его челюсть сжалась, как его взгляд, всегда такой насмешливый и отстраненный, прилип к Наруто с новой, жгучей интенсивностью. В его позе читалась не просто готовность к действию — читалась потребность. Потребность альфы защитить свою омегу.
И впервые за долгие годы в моей груди шевельнулось нечто, отдаленно напоминающее надежду. Не только на то, что мы выстоим в этой войне. Но и на то, что моя собственная война за брата, которую я когда-то проиграл, отправляя его прочь, может получить новый, неожиданный шанс.
Наруто закричал, и этот звук прорезал меня, как раскаленный нож. Это был не крик тела. Это был крик души, в которую наконец-то прорвался свет после долгой тьмы, и этот свет был обжигающе болезненным.
Цунаде работала быстро и профессионально, фиксируя его показатели, но ее лицо было серьезным. Она понимала риски.
Я сделал шаг вперед. Мое движение было спокойным, выверенным, но в тишине комнаты оно прозвучало как выстрел. Все взгляды, включая полный боли взгляд Т/и, устремились на меня.
— Достаточно, — сказал я, и мой голос прозвучал низко и неоспоримо. — Он выдал нам ключевую информацию. Мы не можем рисковать его рассудком дальше.
Цунаде взглянула на меня, затем на Наруто, который теперь бился в тихой, подавленной икоте, и кивнула. Она сделала еще один укол — успокоительное.
Я подошел к дивану. Т/и смотрела на меня, ее глаза были полны слез и вопроса. Я молча положил руку ей на плечо — жест владения, утешения и обещания одновременно. Затем я посмотрел на Наруто. Его мандариновый запах, все еще яркий и дикий, но уже лишенный той пронзительной ноты агонии, медленно начинал угасать, смешиваясь с химической снотворной горечью.
— Он сильный, — тихо сказала Т/и, больше убеждая себя, чем меня.
— Я знаю, — ответил я, и это была правда. — И он не один.
Мой взгляд скользнул к Саске. Он все еще стоял у стены, но его поза изменилась. Из defensive она стала readiness. Он смотрел на Наруто не с жалостью, а с мрачным, сосредоточенным пониманием. Он видел врага. Он видел цель.
Война была объявлена. Но впервые за долгое время я чувствовал, что в моем тылу есть не просто уязвимость, которую нужно защищать. Есть сила, на которую можно положиться. Пусть и не осознанная до конца самим ее носителем.
Я посмотрел на брата, затем на свою омегу, чей запах тревожного апельсина теперь намертво сплелся с моей вишней.
Они думали, что имеют дело с одиноким волком. Они ошибались. Они имели дело с прайдом. И я был готов показать им, на что способен загнанный в угол зверь, защищающий свою стаю.