Глава 28
Итачи смотрел на Наруто, чье тело постепенно обмякало под действием успокоительного, но на лице все еще застыла маска тихого ужаса. Дыхание было прерывистым, пальцы судорожно цеплялись за ткань дивана. Лекарство усыпляло тело, но не добиралось до израненной психики. И тогда в голове Итачи, перегруженной стратегиями, расчетами и холодной яростью, всплыла простая, биологическая истина, которую он сам годами отрицал и подавлял в себе.
Альфа может успокоить свою омегу. Не словами, не уговорами. Феромонами. Присутствием. Глупый, животный инстинкт, который он всегда презирал за его неконтролируемость. Но сейчас это был единственный якорь в бушующем море чужой боли.
Он встретился взглядом с Цунаде. Та, прочитав в его глазах немой вопрос, коротко кивнула. «Сделала все, что могу. Дальше — не моя область».
Итачи наклонился и с удивительной для его хрупкой на вид фигуры легкостью аккуратно подхватил Наруто на руки. Тот слабо застонал, уткнувшись лицом в его плечо. Запах мандарина, теперь приглушенный снотворным, но все еще отчаянный, ударил в нос. Итачи почувствовал, как по его спине пробежал холодок — не отвращение, а щемящее чувство ответственности. Этот парень был частью его стаи. Кровью его крови. Его омеги.
Он повернулся и прошел мимо Т/и, бросив ей короткий, обнадеживающий взгляд: «Я беру ситуацию под контроль». Затем его глаза нашли Саске. Он не спрашивал. Не приказывал. Он просто смотрел на него, и в его взгляде было не братское повеление, а нечто большее — признание. Признание его права. Его роли. Потребности, которую он видел в его глазах moments ago.
Итачи молча направился к комнате Саске. Он не оборачивался, но слышал за спиной четкие, мерные шаги. Саске следовал за ним. Не из послушания. Из необходимости.
Комната Саске была такой же, как и он сам — минималистичной, строгой, почти пустой. Итачи аккуратно уложил Наруто на постель. Тело омеги бессильно утонуло в матрасе. Итачи поправил одеяло, его движения были точными и лишенными какой-либо сентиментальности, но в них читалась та самая, редко проявляемая care.
Он задержался на мгновение, глядя на бледное, испачканное слезами лицо Наруто и на своего брата, застывшего в дверном проеме. Две половинки одного целого, еще не осознавшие своей связи. Он сделал все, что мог. Остальное было не в его власти.
Не говоря ни слова, Итачи развернулся и вышел, мягко прикрыв за собой дверь. Он оставлял их наедине. С болью, с инстинктами и с тем тихим пространством, где могло начаться что-то новое.
От лица Саске
Дверь закрылась с тихим щелчком, оставив Саске наедине с тишиной, нарушаемой лишь прерывистым дыханием омеги на его кровати. Воздух в комнате мгновенно изменился, наполнившись густым, сладким и горьким одновременно запахом мандарина — запахом страха, боли и беззащитности.
Саске замер у кровати, чувствуя, как внутри него все сжимается в тугой, болезненный комок. Его собственные инстинкты, которые он годами запирал под семью замками, теперь рвались наружу, требуя действия. Требуя... утешения.
Он ненавидел эту потерю контроля. Ненавидел эту грубую, животную часть себя. Но ненависть была бессильна против того, что он видел. Наруто лежал на его постели, съежившись калачиком, и мелко дрожал, словно замерзая. Даже во сне его лицо было искажено гримасой страдания.
Саске медленно, почти неохотно, опустился на край кровати. Пружины слабо скрипнули. Наруто вздрогнул, но не проснулся.
— Идиот, — прошептал Саске, и в его голосе не было привычной насмешки. Была лишь усталая, раздраженная нежность.
Он не знал, что делать. Обнимать его? Это казалось абсурдным. Говорить? Слова были бесполезны.
Он просто сидел, позволяя своему собственному запаху — темному, смолистому, пахнущему дымом и холодной сталью — медленно заполнять пространство вокруг них. Он не пытался подавить мандарин. Нет. Он пытался... обвить его собой. Создать кокон. Защитить.
И произошло необъяснимое. Дрожь Наруто стала понемногу стихать. Его дыхание выравнивалось, становясь глубже и спокойнее. Напряжение спадало с его плеч, и он бессознательно, ища источник покоя, повернулся к Саске, уткнувшись лицом в его бок.
Саске застыл, пораженный. Его собственная ярость, его тревога, его раздражение начали таять, сменяясь странным, глубоким спокойствием. Он медленно, будто совершая преступление, поднял руку и положил ее на взъерошенные золотые волосы. Они были удивительно мягкими.
Он сидел так, возможно, минуты, возможно, час, слушая ровное дыхание Наруто и чувствуя, как по его собственным жилам разливается непривычное тепло. Он не был целителем. Он не был утешителем. Но в этот момент он был именно тем, кто был нужен. Альфой. Его альфой.
И впервые за долгое время хаос в его душе сменился на ясную, простую цель: защитить это хрупкое, надоедливое, пахнущее мандаринами существо, что так беспечно доверилось ему во сне.