Обман судьбы

Утро не принесло облегчения. Оно пришло вместе с ощущением плотной, невидимой сетки, опутавшей дом. Я проснулась одна. Сторона кровати Итачи была идеально заправлена, холодная и нетронутая. Он так и не пришел. Это открытие сжало сердце в ледяной комок. Он не просто работал. Он вел свою войну, и мы были ее эпицентром.

Завтрак в столовой был странным и неловким действом. Охранники, расставленные по углам, не сводили с нас глаз, их взгляды были тяжелыми и бдительными. Саске, в отличие от вчерашнего вечера, казался почти спокоен. Он молча пил кофе, изредка бросая на нас с Наруто оценивающие взгляды, словно проверяя, не разваливаемся ли мы. Мы с братом едва ковыряли еду. Воздух был густым от нервозности, которую мы оба излучали, наш запах — мой тревожный апельсин и его приглушенный, почти угасший мандарин — витал над столом, словно крик о помощи.

Наруто сидел, уставившись в тарелку, его пальцы бессильно сжимали вилку.
— Он... он все время что-то бормотал, — вдруг тихо произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь. Мы с Саске перевели на него взгляд. — Тот... Саймон. Когда я был там. Он подходил к клетке и что-то записывал. Все время твердил одно и то же... «Где вторая половина? Где стабилизатор? Неполный образец...» — Наруто сглотнул, его лицо исказилось от усилия что-то вспомнить. — А еще... была женщина. Врач. Строгая. Она делала уколы... от них в голове становилось пусто и тихо... и пахло больницей... и... — он резко замотал головой, как бы отгоняя воспоминание. — Я больше ничего не помню.

В этот момент в столовую вошел Итачи. Он выглядел... уставшим до самого дна своей души. Темные круги под глазами, заострившиеся черты лица, но в его осанке по-прежнему читалась несгибаемая стальная воля. За ним следовали Обито и... женщина.

Она была высокая, с внушительной фигурой, золотистыми волосами, собранными в два пучка, и умным, пронзительным взглядом, который моментально всех сканировал и, казалось, ставил диагноз. На ее белом халате красовалась эмблема — скрещенные змеи и посох, символ клана Сенджу.

— В гостиную. Все, — распорядился Итачи, его голос не допускал возражений.

Мы молча последовали за ним. Охранники остались снаружи, закрыв за нами дверь. В гостиной пахло дорогой кожей и тревогой.

Итачи встал у камина, его черная фигура казалась центром, вокруг которого вращался весь этот безумный мир.
— Это Цунаде Сенджу, — представил он женщину. — Глава медицинского направления нашего... альянса. Лучший специалист в области биохимии и неврологии в стране. Она здесь, чтобы помочь Наруто.

Цунаде оценивающе посмотрела на моего брата, потом на меня. Ее взгляд был острым, профессиональным, но без капли тепла.
— Приятно познакомиться, хоть и обстоятельства говно, — бросила она прямо. — Итачи все объяснил. Парень, — она обратилась к Наруто, — то, что с тобой сделали... это не просто допрос с пристрастием. Это глубокая биохимическая и, возможно, гипнотическая блокада. Они вбухали в тебя коктейль из репрессоров и блокаторов, чтобы подавить твою волю и твою... сущность. И заодно стереть воспоминания. Чтобы ты был послушным кроликом.

Наруто побледнел, но кивнул, сжимая кулаки.

— Мы можем попытаться это обойти, — продолжила Цунаде. — Но это будет неприятно. Очень. Я не буду врать. Я могу ввести тебе сыворотку, которая временно нейтрализует блокаторы. Твои воспоминания, твой настоящий запах, все, что они подавили, хлынет обратно. Скорее всего, волной. Это будет болезненно, и ты не сможешь себя контролировать. Второй вариант — попытаться аккуратно, под гипнозом, пробиться к самым ярким воспоминаниям. Медленнее, но мягче. Выбирай.

Наруто посмотрел на меня, на Итачи, на Саске. В его глазах читалась паника, но и решимость.
— Делай сыворотку, — выдохнул он. — Я хочу все вспомнить. Я хочу знать. Я не хочу бояться.

Цунаде кивнула с уважением.
— Мужик. Ладно. Ложись.

Пока она готовила шприц с прозрачной жидкостью, Наруто закрыл глаза, и его лицо исказилось гримасой концентрации.
— Я... я помню... не его... а ее. Ту женщину-врача... — он говорил прерывисто, ловя обрывки. — Она... злилась на Саймона. Говорила, что он портит «материал»... что «образец» не выдержит такого обращения... что нужно искать «стабильную пару»... а еще... — он вдруг замер, и по его лицу пробежала судорога. — Однажды... когда Саймона не было... она... она подошла ко мне... и уколола меня чем-то другим... не тем, от чего темнело в глазах... а от чего... на секунду... все прояснилось... и она сказала... шепотом... «Ищи сестру... только с ней ты выживешь...»... а потом... как будто ничего и не было...

Он открыл глаза, полные слез и ужаса.
— Она... пыталась мне помочь? Почему?

— Потому что даже в аду находятся люди, у которых есть совесть, — мрачно произнесла Цунаде и уверенным движением ввела иглу в его вену.

Эффект был мгновенным и пугающим. Наруто вздрогнул всем телом, его глаза закатились, из горла вырвался сдавленный стон. И затем... затем по комнате ударила волна. Волна чистого, неразбавленного, дикого мандаринового запаха. Яркого, солнечного, того самого, что был таким родным. Но в нем теперь была и боль, и страх, и ярость.

Наруто закричал. Не от физической боли. Это был крик души, в которую хлынули все воспоминания разом. Клетка. Холод. Насмешки Саймона. Уколы. Одиночество. И тот единственный, крошечный лучик надежды — шепот женщины-врача.

Итачи не двинулся с места, но его лицо стало абсолютно каменным. Саске отвел взгляд, сжав кулаки. Я бросилась к брату, но Цунаде остановила меня железной хваткой.

— Не трогай его! Не сейчас! Он должен пройти через это!

Мы стояли и смотрели, как мой брат, мое солнце, извивается на диване, разрываемый изнутри воспоминаниями о том аде, через который он прошел. И я понимала — война только началась. И теперь мы все знали, за что будем сражаться. Не за выживание. За его душу.

***

От лица Саске.

Саске наблюдал за происходящим, скрестив руки на груди, стараясь сохранить маску безразличия. Но когда игла вошла в вену Наруто, его собственные мышцы непроизвольно напряглись. Он видел, как тело блондина содрогнулось, как его глаза, полные доверчивого отчаяния, закатились, и из груди вырвался тот самый звук — нечеловеческий, полный боли и ужаса.

И тогда это случилось.

Волна. Не просто запах. Это был удар. Густой, концентрированный, сладкий и острый, как спелый мандарин, сорванный с ветки под палящим солнцем. Но не было в нем ни света, ни радости. В нем была дикая, животная агония, страх, отчаяние и ярость. Настоящий запах Наруто. Тот, что был скрыт под слоями химической блокады. И он был оглушительным.

Саске аж отшатнулся, его собственные инстинкты альфы взревели внутри, отвечая на этот немой крик о помощи. Это было физически больно — чувствовать такую чистую, ничем не сдерживаемую боль от омеги. Его омеги. Мысль пронеслась сама собой, ясная и неоспоримая.

Он видел, как Т/и рвется к брату, и его собственная рука непроизвольно дернулась вперед, чтобы удержать ее, но Цунаде была быстрее. Он заставил себя остаться на месте, вжавшись спиной в стену, его пальцы впились в собственные предплечья так, что побелели костяшки.

Внутри него бушевала буря. Холодная ярость — на тех, кто посмел сломать что-то настолько... живое. И дикое, первобытное желание — подойти, схватить Наруто, прижать к себе и заслонить его от всего мира своим телом, своим собственным, гораздо более темным и тяжелым запахом. Заставить этот мандарин утонуть в его собственной смоле и дыме, скрыть, защитить, успокоить.

Он сглотнул комок в горле, чувствуя, как по его жилам разливается адреналин. Его взгляд, обычно такой насмешливый и отстраненный, прилип к Наруто с новой, жгучей интенсивностью. Он больше не видел просто надоедливого дурачка. Он видел жертву. Он видел боль. И он видел невероятную силу, которая требовалась, чтобы оставаться собой после всего этого.

Итачи готовился к войне за свою омегу. И теперь Саске, сам того до конца не осознавая, понял, что его личная война только что обрела цель. И имя этой цели было Наруто.