Глава 25
Вечер наступил тихий и неестественно спокойный, словно город затаил дыхание перед бурей. В доме царило напряженное затишье, нарушаемое лишь тихими шагами охранников и мерным гулом техники, которую они расставили по периметру. Наруто, вымотанный эмоциями и таблетками, наконец сдался и уснул в гостиной, укутавшись в плед. Я видел, как Т/и накрыла его еще одним одеялом, ее лицо было бледным и усталым.
Она собиралась последовать за братом в царство мнимого покоя, когда я преградил ей путь на лестнице.
— Поговорим? — сказал я не как приказ, а скорее как предложение. Неожиданное даже для меня самого.
Она взглянула на меня с удивлением, потом кивнула, без слов последовав за мной в маленькую зимнюю оранжерею, что примыкала к восточному крылу дома. Здесь пахло влажной землей, хвоей и тишиной. Итачи не любил это место. Говорил, что здесь слишком много бесполезной, никем не контролируемой жизни.
Мы сели на каменную скамью лицом к затемненному саду. Она ждала, сжимая руки на коленях, готовая к очередной порции плохих новостей.
Я долго молчал, подбирая слова. С чего начать? С чего начать рассказ о вековой пропасти, разделяющей нашу семью?
— Ты, наверное, думаешь, мы с Итачи ненавидим друг друга, — начал я наконец, глядя куда-то мимо нее, в темноту.
— Я... я не знаю, что думать, — честно призналась она. — Вы такие разные. И он отослал тебя...
— Он отослал меня, потому что это был единственный способ меня защитить, — выдохнул я, и старые, знакомые обида и боль кольнули под ребро, но теперь в них была и крупица понимания. — От него самого. От всего этого. — Я обвел рукой пространство вокруг, имея в виду не только дом, но и всю империю Учиха, всю ту грязь и кровь, что за ней стояла.
Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, и в ее взгляде не было осуждения, лишь жажда понять.
— Наши родители... они не любили друг друга. Их брак был сделкой. Отец... — я с трудом выговорил это слово, — ...был жестоким, властным человеком. Он видел в нас не сыновей, а инструменты. Продолжателей его дела. Наследников. Итачи был старшим. На него легла вся тяжесть этого... ожидания. Отец ломал его, переделывал под себя с детства. Учил быть холодным, расчетливым, беспощадным. И Итачи... он стал таким. Лучшим из нас. Идеальным солдатом. Но однажды что-то в нем надломилось.
Я замолча, вспоминая тот вечер. Крики за дверью кабинета отца. Громкий, отчаянный голос Итачи, которого я раньше никогда не слышал. Затем — оглушительная тишина и запах крови, доносившийся из-под двери.
— Он убил его, — сказал я flatly, не смотря на нее. — Убил своего отца. Потому что тот перешел некую грань. Потому что он понял, что либо он, либо мы с матерью станем следующими жертвами его мании контроля. Он взял на себя весь грех, всю вину. И стал главой клана. А меня... отослал подальше от всего этого. Чтобы я не стал таким же. Чтобы у меня был шанс.
Т/и сидела не двигаясь, и по ее щеке медленно скатилась слеза. Она не плакала. Она просто... понимала.
— Он не монстр, — прошептала она. — Он...
— Он и монстр, и нет, — перебил я. — Он сделал то, что должен был сделать. Он заплатил за наше выживание своей душой. Он стал тем, кого все боятся. Одиноким, холодным правителем в этом проклятом замке. И он смирился с этим. До тебя.
Я посмотрел на нее прямо, заставляя ее увидеть всю правду.
— Ты для него — все. Ты то, ради чего он, возможно, все это затеял. Ты не его слабость. Ты его причина. Причина дышать. Причина сражаться. Причина, наконец, чувствовать что-то, кроме пустоты и долга. Он смотрит на тебя так, как я не видел, чтобы он смотрел ни на кого. Как на чудо. Как на что-то хрупкое и бесконечно дорогое, что нужно защищать любой ценой. Именно поэтому он сейчас сходит с ума. Именно поэтому он готов сжечь весь мир, лишь бы тот не тронул тебя и твоего брата.
Она закрыла лицо руками, ее плечи слегка тряслись. Она все поняла. Поняла тяжесть той ответственности, что легла на нее. Поняла глубину той пропасти, из которой Итачи пытался выбраться с ее помощью.
— Он отослал меня, чтобы спасти, — повторил я, и голос мой дрогнул. — А себя... он не спас. До тебя. Так что, пожалуйста... — я запнулся, чувствуя, как говорю что-то совершенно для меня несвойственное, — ...не ломай его. Он, может, и кажется несокрушимым, но внутри... он самый сломленный из нас всех.
Я встал, оставляя ее наедине с этим знанием. Моя миссия была выполнена. Я сказал ей то, что Итачи никогда бы не сказал. Потому что кто-то должен был это сделать. Потому что теперь она была частью этой безумной, проклятой семьи. И она имела право знать, в какого именно демона влюбилась.
И почему этот демон стоит того, чтобы за него бороться.