Глава 19
Дверь за Итачи закрылась с тихим, но окончательным щелчком. В столовой повисла тягостная пауза, нарушаемая лишь тиканьем напольных часов в холле. Солнечный свет, еще недавно такой теплый и дружелюбный, теперь казался слишком ярким, выставляя напоказ нашу растерянность.
Наруто первым нарушил молчание. Он швырнул салфетку на стол и с силой оттолкнулся от стула, схватившись за костыль.
— Ладно, я, пожалуй, пойду... — он буркнул, избегая моего взгляда. Его поза, его сжатые плечи — все кричало о желании сбежать, забиться в угол и переварить услышанное.
— Куда это ты собрался, самурай? — я поднялась, перехватывая его у самого выхода из столовой. Я постаралась вложить в голос как можно больше старшей сестринской дразнящей снисходительности, чтобы не дать ему уйти в себя. — Витамины не допил, про бекон с фасолью не договорили. Разве так поступают?
— Т/и, отстань, я не маленький, — он попытался отвести взгляд, но я поймала его за подбородок, заставив посмотреть на себя. Его кожа была прохладной.
— А я и не говорю, что маленький. Говорю, что недоел. В этом доме заведено доедать завтрак до конца. Такие вот суровые правила Учиха, — я сияла во всю свою улыбку, пытаясь заразить его хоть каплей своего, пусть и наигранного, спокойствия. — Или ты боишься, что Саске снова начнет читать лекцию о твоих вкусовых рецепторах?
Я чувствовала, как мой собственный запах — сладкий апельсин, смешанный с тревогой, — становился чуть ярче, гуще, пытаясь окутать его, успокоить. Это был инстинкт. Защитить своего. Утешить.
И это, кажется, сработало. Напряжение в его плечах немного спало, он даже фыркнул, услышав имя Саске.
— Да ему только дай повод... — он пробормотал, но уже без прежней озлобленности.
И именно в этот момент я почувствовала на себе тяжелый, изучающий взгляд. Саске не ушел. Он стоял у стола, опершись о спинку стула, и наблюдал за нами. Его выражение лица было нечитаемым.
***
От лица Саске
Эта картина была бы смешной, если бы не была так... неестественна для этого дома. Старшая сестра, пытающаяся силой накормить младшего брата блинами после того, как только что услышала, что он, возможно, был мишенью для какого-то психа из-за своих «наследственных маркеров». Какая-то сюрреалистичная пародия на нормальную жизнь.
Я наблюдал за ними. За Т/и. Ее запах ударил в нос — спелый, сочный апельсин, явно усиленный беспокойством и желанием защитить. Но... было в нем что-то еще. Что-то новое. Что-то, от чего мои собственные инстинкты альфы насторожились, но без агрессии. Более глубокая, темная нота, переплетающаяся с ее цитрусовым ароматом, делая его сложнее, устойчивее. Вишня. Слабый, едва уловимый шлейф, но он был. И он явно принадлежал моему брату.
Итачи... пометил ее? Не в прямом, животном смысле, конечно. Но его запах буквально витал вокруг нее, как невидимая пелена, заявляя о праве собственности настолько явно, что это было почти осязаемо. Я моргнул, пытаясь осознать это. Мой брат, всегда державший дистанцию, всегда контролирующий каждую эмоцию, позволил себе это? Сблизиться настолько с омегой, что их запахи начали смешиваться? Это объясняло его странную мягкость с ней, его... одержимость. Он и правда нашел свою истинную. Мысль была одновременно шокирующей и... обнадеживающей. Может, в нем еще не все так безнадежно.
Потом мой взгляд упал на Наруто. И все предыдущие мысли разбились в прах.
Я нахмурился, принюхиваясь почти неуловимо. Его запах. Тот самый яркий, наглый, солнечный мандарин, который ворвался в больничную палату и заставил меня... отвлечься. Сейчас он был едва уловимым. Слабый, приглушенный отголосок, как будто кто-то накрыл источник аромата колпаком.
В больнице я списал это на лекарства, на стресс, на общую слабость. Но сейчас? Сейчас он сидел здесь, спорил, улыбался... но его истинный запах, его суть, была подавлена. Заблокирована. Это было неправильно. Так не должно быть. Даже у самых ослабленных омег их природный запах всегда проступал, пусть и слабо.
Холодная ярость, тихая и беззвучная, начала закипать у меня внутри. Это было делом рук того ублюдка Саймона? Что он с ним сделал? Что он у него забрал, что даже его феромоны оказались подавлены?
Т/и что-то говорила ему, пытаясь растормошить, и он улыбался ей в ответ, но эта улыбка не достигала глаз. Глаза были пустыми. И от этого зрелища — его старающейся сестры, не понимающей, что с ним что-то не так на фундаментальном уровне, и его самого, пытающегося казаться нормальным, — мне стало до тошноты плохо.
Я резко выпрямился, отталкивая стул. Скрип ножек по полу заставил их обоих вздрогнуть и посмотреть на меня.
— Хватит тут ахать и охать, — мои слова прозвучали резче, чем я планировал. В них слышалось то самое раздражение, которое я всегда на него изливал, но теперь в его основе была не досада, а тревога. Глубокая, животная тревога альфы, чувствующего, что с омегой что-то не так. — Если он говорит, что не голоден, значит, не голоден. Заставлять человека есть против его воли — верх идиотизма.
Наруто уставился на меня с удивлением, а Т/и нахмурила брови, готовясь заступиться. Но я не дал ей сказать ни слова.
— Иди уже, — бросил я Наруто, кивая в сторону гостиной. — Покажешь мне, наконец, тот дурацкий сериал, о котором ты трещал без остановки в больнице. Только предупреждаю, если это опять что-то про ниндзя-котиков, я выключу телевизор.
Я видел, как он замер, переваривая мои слова. Сначала в его глазах вспыхнуло привычное недоумение, затем — подозрение, и, наконец... слабый-слабый проблеск настоящего, живого интереса. Его мандариновый запах на секунду, на одно лишь мгновение, стал чуть ярче.
— Это не про котиков! Это про ниндзя-единорогов! И он гениален! — он огрызнулся автоматически, уже вставая и хватаясь за костыль.
— Еще хуже, — фыркнул я, уже направляясь к гостиной, чувствуя, как он ковыляет следом.
Я бросил взгляд на Т/и. Она стояла и смотрела на нас с открытым ртом, не понимая, что только что произошло. Но на ее лице читалось облегчение. Ее брат был отвлечен.
А мне... мне нужно было его отвлечь. Потому что этот едва уловимый, почти мертвый запах сводил меня с ума. И потому что я дал себе слово выяснить, что с ним сделали. И заставить этого Саймона заплатить за это.