Глава 6. Сигил Тёмной Вуали
Профессор Герхет, чьи глаза, спрятанные за паутиной мелких морщин, напоминали два холодных алмаза в оправе древней кожи, неотрывно следил за каждым движением Лисы. Его взгляд, острый и пронзительный, как ледяные осколки, впитывал мельчайшие нюансы её действий, каждый изящный взмах её тонких, будто выточенных из фарфора пальцев. Пальцы скользили в воздухе, выписывая сложные, едва видимые узоры – не простые росчерки, а мерцающие, почти эфемерные голубые нити света. Они не просто двигались – они ткали, плели что-то незримое в самой ткани реальности.
По мере того как узоры множились, воздух вокруг них, словно живой, становился плотнее, осязаемее. Он наполнялся особой, нежной вибрацией, напоминающей тихую, но настойчивую песнь невидимых струн. Эта вибрация пронизывала всё, отзываясь лёгким гулом где-то в глубине ушей, заставляя тонкие волоски на коже встать дыбом.
— Внимательно следите за магическим потоком, Лисианна, старайтесь не прикасаться к энергии своего спутника, — голос профессора был тихим. — Заклинание проникает через оболочку зрения, задевая нервные окончания. Цепляется за те тончайшие связи, которые преобразуют свет в образы в сознании. Не путайте тропы.
Девушка, не прерывая тонких, точных движений пальцев, лишь едва заметно кивнула в знак понимания. Её лицо, освещённое слабым голубым свечением магических узоров, было средоточием абсолютной концентрации. Брови были чуть сведены, на лбу выступила еле заметная бисерина пота, рождённая не усилием мышц, а колоссальным умственным напряжением. В каждом её жесте, в каждом едва уловимом дрожании кончиков пальцев, чувствовалась не просто умелость, а глубокая, непоколебимая уверенность. Уверенность, выкованная не за один день, не за одну неделю, а долгими часами изнурительных тренировок, бессонных ночей, посвящённых изучению древних текстов, и, самое главное, глубоким, интуитивным пониманием самой сути магических потоков – их прихотливой, но подчиняющейся своим законам природы.
Её губы тихо шептали слова. Не обычные слова, произносимые в повседневной жизни, а древние, наполненные силой и смыслом заклинания. Слова, которые несли в себе эхо веков, слова, от которых, казалось, вибрировали сами камни стен. Они были негромкими, но их резонанс ощущался на каком-то глубинном уровне, проникая под кожу, заставляя кровь течь иначе.
Наконец, когда последние слоги, последние частицы древней силы, растаяли в плотном, наэлектризованном воздухе, Лиса опустила руки. Голубое свечение померкло, вибрация постепенно затихла, оставляя после себя лишь лёгкое ощущение покоя и выполненной работы. Она перевела взгляд на Томаса, чьи глаза, до этого широко раскрытые от любопытства и лёгкого испуга, сфокусировались на ней.
— Теперь закрой глаза, — сказала она с едва заметной лёгкой улыбкой, ее голос был мягким, лишенным напряжения, которое еще секунду назад чувствовалось в ее ауре.
Томас, зачарованный всем увиденным, послушно прикрыл веки. Вскоре он почувствовал лёгкое, едва ощутимое прикосновение кончиков её пальцев к своим векам, прямо над глазами. Это было прикосновение, полное нежности и точности. Не прошло и секунды, как за этим прикосновением последовало новое ощущение – покалывающий холодок. Он начался на поверхности, но словно живой, начал проникать глубже, к самому глазному яблоку.
Это было странное, ни на что не похожее, абсолютно непривычное ощущение. Словно вода – чистая, кристальная и невероятно ледяная – начала вливаться ему под веки, проникать в глазницы. Но, что удивительно, эта ледяная вода не причиняла боли, не жгла, не вызывала дискомфорта. Наоборот, она обволакивала глазное яблоко изнутри, создавая ощущение прохлады и чистоты, заполняя пространство, которое раньше казалось пустым. Это было похоже на погружение глаза в идеальный горный ручей – освежающе и невесомо.
Через несколько мгновений, которые для Томаса длились целую вечность, всё закончилось так же внезапно, как и началось. Ощущение покалывающего холода отступило, медленно уходя, словно вода, впитавшаяся в сухую землю. На его месте осталось лишь другое ощущение – лёгкое, приятное тепло, растекающееся по области вокруг глаз, как после ласкового прикосновения летнего солнца.
Лиса немного отсела от Томаса, давая ему пространство. Она протянула ему книгу. Книга была старой, очень старой, её возраст ощущался даже на расстоянии. Она была переплетена в толстую, потёртую кожу, чей цвет и текстура говорили о многих годах использования и хранения. Название на обложке, если оно когда-то и было, полностью стёрлось, оставив лишь неразборчивый намёк на буквы. Но форма и размер книги, её внушительный вес, не оставляли сомнений – это не была обычная, современная книга. Это был артефакт, хранящий в себе древние знания.
— Попробуй прочесть, — сказала она. В её голосе звучало ожидание, в её взгляде, устремлённом на Томаса, читалась надежда и лёгкое волнение. Весь её вид говорил: «Вот он, момент истины».
Томас медленно открыл глаза. Первое, что он заметил – мир вокруг казался немного ярче. Это было похоже на то, как если бы он до этого видел мир через чуть замутнённое стекло, а теперь его сняли.
Он взял в руки книгу. Её вес был ощутимым, внушительным. Потёртый, хрупкий переплёт слегка крошился в ладонях, оставляя на коже мелкую пыльцу веков. Парень открыл её наугад, на случайной странице. Перед его взором предстал текст, написанный на древнем, замысловатом языке. Символы были похожи на те переплетённые руны, которые он видел накануне – извилистые, угловатые, чуждые любой знакомой ему письменности. Обычно, глядя на такой текст, Томас видел просто набор непонятных символов, красивых, возможно, но совершенно лишённых смысла.
Но сейчас... Сейчас было иначе. Смотря на страницу, Томас чётко чувствовал, как только что проведённое заклинание активируется. Это было почти физическое ощущение – словно тонкие каналы открывались где-то глубоко в его мозгу. Символы на странице не изменились. Они остались теми же древними, непонятными рунами. Они не превратились по волшебству в знакомые слова. Но что-то внутри его разума, что-то на подсознательном уровне, перестроилось. Это было ощущением, будто в его голове, в самой глубине его мыслительного аппарата, внезапно включили внутренний переводчик. Не просто переводчик слов, а переводчик смыслов. Он видел изначальные символы – их форму, их переплетения, их красоту. Но одновременно с этим, параллельно с визуальным восприятием, в его сознании появлялось их значение, их смысл.
Первая фраза, которую он «прочитал» таким образом, была странной, но при этом невероятно интригующей: «Ночью в глубинах Зачарованных Лесов в забытом всеми колодце, ждёт ключ к вратам замёрзшего илларуэна». Слова возникали в его сознании чётко, без усилий, словно их кто-то тихо, почти неощутимо нашептывал ему прямо в ухо.
Он перевёл взгляд на следующую строку. И вновь – поток информации хлынул в его разум, мгновенно распаковываясь из древних символов в понятные мысли. Это было удивительно. Невероятно. Он с лёгкостью, с поразительной непринуждённостью понимал текст, символы, которые ещё вчера были для него абсолютно недоступны, барьером, который невозможно преодолеть. Это было не похоже на изучение нового языка, это было сродни обретению нового чувства, нового уровня восприятия.
Наблюдавшая за ним Лиса не могла сдержать эмоций. На её лице расцвела широкая улыбка, и щёки тронул лёгкий, едва заметный румянец – свидетельство волнения и радости. В её глазах светился триумф.
— Получается? — спросила она. Её голос звучал с нотками явного облегчения – ведь успех заклинания не был гарантирован – и не меньшей гордости за проделанную работу. Это было подтверждение того, что долгие часы тренировок не прошли даром, что она смогла дать Томасу этот невероятный дар – ключ к древним знаниям.
Томас кивнул, не отрывая взгляда от страницы. Он был полностью поглощен процессом. Это было похоже на раскрытие тайны, на проникновение в мир, двери которого были для него до сих пор закрыты. Текст книги рассказывал легенды и сказки Астерса. Он описывал интересные и необычные места в этом волшебном мире, рассказывал о магических артефактах, разбросанных по территории королевства. Каждое предложение, каждый абзац открывали перед ним новые грани мира магии, о котором он до сих пор знал лишь из рассказов и легенд. Профессор Герхет тем временем подошел ближе, его руки были скрещены на груди, а глаза внимательно следили за выражением лица Томаса.
— Каково ощущение? — наконец спросил Профессор, его голос был низким, спокойным. — Опишите, молодой человек, что происходит с вами сейчас. Не бойтесь быть неточным, просто попытайтесь передать это чувство.
Томас медленно оторвался от страниц, его зрение немного расфокусировалось, словно он только что вернулся из долгого путешествия. Глаза его, однако, горели ярким, нескрываемым восторгом, огоньком вновь обретенного, драгоценного знания. Губы его чуть подрагивали от переполнявших чувств.
— Это... это невероятно, Профессор, — произнес он, его голос был слегка хриплым от волнения. — Я не просто читаю символы. Я... я их понимаю. Как будто сам язык говорит со мной. Слова просто появляются в голове, четко, ясно... Это не похоже на перевод. Это похоже на... на прямое восприятие смысла. Как будто книга открывает свой разум мне, — он провел ладонью по обложке фолианта, чувствуя шершавость древней кожи, и улыбнулся, улыбкой человека, только что увидевшего чудо.
Профессор Герхет слегка кивнул, на его губах появилась едва заметная, но явно удовлетворенная улыбка:
— Отличная попытка описания, — одобрил он. — И, должен сказать, довольно точная для первого раза. Именно так это и работает. Заклинание, что нанесено на вас сейчас, не является банальным транслятором, механическим алгоритмом перевода. Нет. Оно создает мост. Прямую связь между твоим сознанием, твоей собственной энергетикой, и скрытой энергетической сигнатурой текста. Каждый текст, написанный на истинно магическом языке, обладает своим уникальным резонансом, своей вибрацией. И заклинание позволяет тебе настроиться на эту вибрацию, воспринять ее напрямую.
Затем Профессор отвел взгляд от Томаса и обратился ко всем ученикам, их лица были освещены лишь узкими лучами света, пробивавшимися сквозь высокие, арочные окна. Его голос стал чуть громче, обрел официальные, лекционные нотки, но при этом сохранил тепло и уверенность хорошего наставника:
— Сейчас на некоторых из ваших фамильяров было нанесено самое базовое, но, тем не менее, фундаментальное заклинание восприятия. Заклятие, позволяющее понимать и воспринимать язык Глуборечия Древних Камней. Это – язык, на котором написаны все ваши основные учебные пособия, ваши первые книги по основам магии и истории мира. Это язык, пропитанный мудростью и опытом первых Магов, тех, кто заложил основы нашего искусства. Да, это язык древний, очень древний. Но, парадоксальным образом, он является и одним из самых лёгких для освоения именно на этом уровне прямого восприятия. Он – ваш первый шаг на этом долгом и увлекательном пути. Он – порог.
Профессор сделал небольшой круг, наблюдая за собравшимися.
— В процессе дальнейших занятий, в ходе совместной практики и самостоятельного изучения, мы с вами будем постепенно определять индивидуальные наклонности фамильяров в мире магии. Ваши сильные стороны, ваши природные предрасположенности. К какому элементу у вас больший талант? Лишь после того, как мы четко определим это, мы сможем приступить к нанесению заклинаний на более сложные языки. Языки, которые откроют перед вами совершенно иные двери. Двери не только к дальнейшим учебным знаниям, систематизированным и безопасным, но и к оригинальным, неадаптированным древним трактатам, запечатанным от непосвященных веками мудрецами и хранителями Знания. К книгам, которые считаются давно утраченными или даже запретными. К произведениям, гораздо более интересным и порой, я не буду скрывать, гораздо более опасным, — Профессор остановился, позволяя своим словам, подобно тяжелой мантии, осесть на плечах юных учеников, заставляя их осознать всю глубину и ответственность предстоящего пути. — Это путешествие вглубь самого Знания. Путешествие, которое может изменить вас безвозвратно. И Глуборечие – это лишь самая первая ступенька.
— Как долго заклинание будет действовать? — прошептал Томас, низко склонив голову и обернувшись к Лисе.
На губах девушки заиграла легкая улыбка, и в глубине синих глаз мелькнули озорные, искорки довольства, как у кошки, которая знает слишком много секретов. Она наклонилась чуть ближе, чтобы их разговор остался только для них двоих, интимным шепотом, затерявшимся среди шороха страниц и гула голосов.
— Пока сам его не снимаешь, намеренно, через обряд обратного заклятия, — начала она, наклоняясь чуть ближе, чтобы их разговор не был услышан, — Ну или пока кто-то другой, более сильный в магии, не снимет его с тебя. Ну, или пока я его не сниму, если понадобится, - последние слова она произнесла чуть тише, с лукавым прищуром.
Лисианна, или просто Лиса, как она предпочитала называть себя, действительно ощущала редкое для себя самоудовлетворение. Впервые за долгие годы обучения в престижной, но такой требовательной Академии Меферса, она чувствовала, что справилась – идеально, безупречно. Это был не просто успех; это был триумф над собственными демонами неуверенности, тенью, которая следовала за ней с самого первого дня. Ведь заклинание перевода, или точнее, наложения невидимой связи между сознанием мага и древними текстами, пусть и считалось базовым для опытных чародеев, для Лисы стало первым по-настоящему успешным опытом применения магии не на себе, а на ком-то другом , не считая заклинание призыва, к которому она усердно готовилась месяц.
Ирония этого маленького успеха была горькой, как полынь. Это было самое простое заклинание, доступное даже первокурсникам, но у Лисы, к несчастью, все более сложные чары давались с невероятным трудом. Мощные элементальные заклинания, требующие концентрации колоссальных объемов стихийной энергии, управления потоками, способными сровнять с землей древние руины или вызвать бушующий шторм... Здесь она постоянно сталкивалась с непреодолимой стеной. Она была элементалисткой по рождению. Казалось бы, именно вода, ее родная стихия, должна была послушно течь через ее руки, откликаться на малейший зов ее воли, служить ей верой и правдой. Но нет. Вода будто отвергала ее. Она сопротивлялась, капризничала, не хотела струиться, не позволяла создавать из себя даже простые сферы или потоки, как это делали другие студенты, для которых водная магия была лишь одной из ветвей их способностей, а не самой их сутью. Это было ее постоянной болью, грызущим изнутри чувством неполноценности, ее личным, тщательно скрываемым позором. Как может элементалист не владеть своим элементом? Ответы, которые она слышала, были расплывчаты и неутешительны: «Блок». «Несоответствие». «Ищи свой путь». Но они не помогали.
Профессор Герхет не задерживался на одном месте. Он степенно прошёлся ещё по нескольким ученикам, внимательно осматривая их, задавая краткие вопросы, проверяя, насколько правильно они ощущают воздействие заклятия, насколько успешно их сознание устанавливает связь с языком. Занятие подходило к концу. Наконец, удовлетворившись увиденным, он снова обратился ко всему классу, его голос снова наполнился официальной торжественностью:
— Занятия на сегодня окончено! Вы все молодцы, — в его словах прозвучало редкое для него одобрение. — Справились отлично, каждый на своем уровне. Заклятие будет работать. Теперь вы можете приступить к изучению ваших учебников, — с этими словами он сделал небольшой жест рукой, означающий прощание.
Затем, когда ученики начали собираться и обмениваться впечатлениями от первого магического введения в древние языки, мистер Герхет, миновав шумные группы, направился прямо к Лисе и Томасу, стоявшим немного в стороне от общего потока.
— Мисс Лисианна, — произнес он, слегка кивнув ей, — И ваш фамильяр. — Его взгляд на мгновение задержался на Томасе. — Пройдёмте, пожалуйста, в мой кабинет. — Его тон стал чуть мягче, но властность не исчезла. — Нам будет лучше поговорить там. Здесь чересчур... оживленно. — Последнее слово прозвучало с легким намеком на пренебрежение к студенческой суете.
По залу снова прошёлся шёпот. На этот раз он был громче, настойчивее, пронизанный неприкрытым любопытством. Все взгляды, еще минуту назад изучавшие сложные сплетения первых общих заклинаний, теперь, как по команде, обратились к Лисе, Томасу и фигуре Профессора Герхета. Всем было безумно интересно узнать, что же такого особенного произошло с этим необычным фамильяром, на руке которого виднелась какая-то непонятная, зловещая печать. Академия, обычно полная рутины занятий и предсказуемых событий, казалась застывшей в ожидании, ведь давно не случалось ничего настолько интригующего, способного вырвать из повседневности и стать предметом оживленных дискуссий и домыслов.
Воздух вокруг Лисы сгустился, становясь почти осязаемым от тяжести чужого внимания. Ей всегда было не по себе под такими взглядами, казалось, что каждый из них проникает в самые потаенные уголки ее души, выискивая недостатки, подтверждая ее собственное ощущение неправильности. Томас стоял рядом, невозмутимый, словно не замечая обращенных на него взоров, сейчас собственные мысли его волновали гораздо больше.
Не успела Лиса толком осознать происходящее, как к ним, нагло и без всякого приглашения, словно хозяин положения, спустился с верхних ступеней амфитеатра Каэтан. На его лице играла ехидная улыбка, которая не предвещала ничего хорошего.
— Лисонька, неужели призвала какого-то монстрика? — растягивая слова, издевательски рассмеялся он. Его смех, пронзительный и неприятный, словно острые иглы, вонзился в Лису, заставив ее непроизвольно вздрогнуть. — Тридцать дней кряду сидела в ритуальной зале, готовилась, будто к концу света, медитировала, а в итоге призвала что-то... непонятное, покрытое странными, пугающими знаками, — Каэтан сделал паузу, оглядывая Томаса с явным превосходством. — Ну что ж, ожидаемо. От тебя большего и не стоило ждать, признаться честно.
Слова Каэтана, язвительные и целящие точно в цель, ударили прямо в самое больное место Лисы — ее постоянное, грызущее изнутри ощущение собственной недостаточности, своей слабости по сравнению с другими, более одаренными или просто более уверенными в себе. Кровь прилила к ее лицу, заставляя его вспыхнуть ярким румянцем. Она хотела что-то ответить, огрызнуться, поставить его на место, но слова, словно по сговору, застряли в горле, отказываясь выходить. Горло пересохло, а в груди разлилось горячее, жгучее чувство обиды и бессилия.
— Помолчи ты! — Прозвучал резкий, неожиданно звонкий голос. Это была Нориэн. Она спустилась вслед за Каэтаном, и сейчас, подойдя к нему, решительно толкнула локтём в бок с силой, которой никто от нее, обычно такой тихой и незаметной, не ожидал. Нориэн была известна своей вдумчивостью и склонностью к уединенным размышлениям, но в такие моменты, когда дело касалось несправедливости, в ней просыпалась неожиданная и непоколебимая решительность. — Не твое дело. Идём, Каэтан. Не задерживайся здесь.
Каэтан, совершенно опешив от такого напора со стороны Нориэн, что-то невнятное пробурчал себе под нос, видимо, выражая свое недовольство, но спорить не стал. Вид Нориэн был таким решительным, что даже он, обычно не упускавший случая поскандалить, отступил. Парень с девушкой, продолжая препираться шепотом, удалились в сторону выхода из зала, оставляя за собой шлейф напряжения.
Лиса невольно облегченно выдохнула. Присутствие Нориэн, ее спокойная сила и невозмутимость, всегда действовало на нее успокаивающе, словно невидимый щит, ограждающий от внешнего негатива. Даже простое знание того, что Нориэн рядом, делало мир чуть менее враждебным.
— Нам тоже пора, — тихо, почти шепотом проговорила Лиса. Взгляд Профессора Герхета, который ждал у выхода, был красноречивее любых слов. В нем читалось нетерпение. — Профессор не любит ждать. И если он зовет к себе... — Лиса сделала паузу, обдумывая слова, — это не всегда хорошо. Он может быть строг. Но и не всегда плохо, — добавила она быстрее, чувствуя, как нарастает тревога. — Просто... важно. — Она посмотрела на Томаса, пытаясь прочесть что-то на его невозмутимом лице. — Намного важнее, чем слушать Каэтана и его глупые подколы.
***
Пространство кабинета профессора Герхета окутало Томаса и Лису тишиной, нарушаемой лишь тихими шорохами старинных книг и потрескиванием в камине, который, хоть и не горел, создавал ощущение уюта. Пройдя под высокими, украшенными резьбой дверями, они оказались в мире совершенно ином, нежели суровый камень Зала Стихий. Здесь царила атмосфера сосредоточенности и вековой мудрости. Стены были почти полностью скрыты за массивными дубовыми шкафами, плотно набитыми фолиантами и свитками, их корешки потерты от времени, а переплеты хранили, казалось, тайны многих эпох. Запах старой бумаги, чернил и чего-то терпкого, напоминающего травы или специи, витал в воздухе, создавая неповторимый аромат знаний.
Профессор Герхет, уселся за огромный стол из темного дерева. Поверхность стола была завалена множеством бумаг, исписанных аккуратным, но сложным почерком. Он с комфортом погрузился в бархатистое темно-бордовое кресло. Жестом, в котором чувствовалась не столько повелительность, сколько доброжелательная настойчивость, он предложил Томасу и Лисе занять места на небольших диванчиках, обитых той же материей, что и его кресло, стоящих по обе стороны стола. Сиденья были мягкими и податливыми, принимая форму тела.
— Планета Земля, значит... — протянул профессор, и в интонации его голоса зазвучала такая искренняя, такая чистая заинтересованность, какой Томас не слышал, пожалуй, ни разу в жизни. Ее глубина поражала и немного смущала, словно он оказался в присутствии ученого, который только что совершил открытие, переворачивающее привычные представления о мире. Уголки глаз профессора собрались в тончайшие морщинки, когда он едва заметно улыбнулся — улыбкой человека, видящего перед собой не просто предмет исследования, а нечто совершенно новое и захватывающее. Эта улыбка была теплой и проницательной одновременно. — Интересно, — добавил он, его взгляд, задержавшись на Томасе, стал мягче, но при этом не потерял своей невероятной зоркости. Казалось, он всматривался не только в лицо Томаса, но и в самую суть его внезапного появления. — И вы не в курсе, что это за печать?
Вопрос прозвучал тихо, почти шепотом, но в нем чувствовалась не просто любознательность, а та самая, присущая истинным мастерам своего дела, глубокая наблюдательность. Создавалось стойкое впечатление, что профессор Герхет, несмотря на свое внешнее спокойствие, уже составил в уме картину произошедшего, возможно, даже несколько вариантов такой картины, но терпеливо ждал подтверждения от «первого лица» — того, кто оказался в эпицентре этого необычайного события. Его терпение было сродни выдержке охотника, выслеживающего редкого зверя: он знал, что поспешность может разрушить всю стройную логику происходящего.
Томас, ощущая на себе этот пристальный, изучающий взгляд мастера, который, казалось, видел его насквозь, почувствовал легкое, почти неуловимое смущение. Это было смущение человека, оказавшегося в центре внимания по совершенно непонятным ему причинам, и не имеющего ни малейшего представления, как соответствовать этим ожиданиям. Он покачал головой, выражая свое полное неведение:
— Я в целом не знаю, как она появилась, сэр, — произнес он негромко. Слова выходили с трудом. — Я прибыл сюда по ошибке. Во мне нет ни магии, ни каких-то других способностей.
Последние слова дались особенно тяжело. Это было больше, чем просто констатация факта, это было признание своей абсолютной беспомощности и непонятости в этом новом, чуждом ему мире. Томас все еще изо всех сил пытался осмыслить произошедшее: невероятное путешествие сквозь пустоту, мгновенное перемещение из привычной ему реальности в этот мир, пропитанный магией и тайнами, существование которых он до сих пор считал выдумкой. Отсутствие каких-либо логичных объяснений, будь то со стороны профессора или Лисы или исходящих из его собственных ощущений, только усиливало его растерянность. Она окутывала его плотной, липкой пеленой, мешая сосредоточиться, мешая думать ясно.
Профессор Герхет, наблюдавший за Томасом с нескрываемым вниманием, едва заметно усмехнулся. Эта усмешка не содержала ни капли насмешки, скорее, она была исполнена глубокого понимания человеческой природы и парадоксов мира. Это была усмешка мудреца, который видел, что реальность часто оказывается гораздо сложнее и причудливее любых, даже самых смелых наших представлений о ней. Он протянул руку, его жест был медленным, почти ритуальным, предлагая Томасу сделать то же самое.
— Протяните мне свою руку, — сказал он, и в этом приглашении не было принуждения, лишь спокойная уверенность.
Томас, чувствуя легкое покалывание в запястье, послушался. Он протянул руку профессору, и тот, наклонившись, провел пальцами по коже. Это прикосновение было легким, почти неощутимым, но в этот момент на руке Томаса вновь проступил знак. На этот раз он не обжигал, его свечение было мягким, пульсирующим, напоминающим слабый свет светлячков. Переплетение цветов, теплого оранжевого и глубокого синего, начало вырисовывать на его коже не просто символ, а нечто гораздо более сложное, запутанное, похожее на огромный, таинственный сигил. Лиса, склонившись чуть вперед, с замиранием сердца наблюдала за происходящим, ее глаза расширились от удивления и, возможно, легкого страха перед неведомым.
Профессор Герхет внимательно изучал сигил, его пальцы осторожно касались светящихся линий. На его лице читался целый спектр эмоций: профессиональный интерес, граничащий с восторгом, смешанный с легким, но отчетливым изумлением. Казалось, перед ним не просто рисунок, а сложнейшая формула, ключ к пониманию чего-то грандиозного и непостижимого. Время вокруг них словно замедлилось, а звуки внешнего мира отступили, оставив их наедине с этой светящейся загадкой.
Его губы чуть приоткрылись, и он прошептал, скорее себе, чем им с Лисой:
— Занятно... Очень занятно... — Его голос звучал негромко, но в нем слышались нотки глубокого благоговения, почти трепета, свойственные ученому перед лицом великой тайны. — Здесь две печати. Две совершенно разные, насколько я вижу... Я знаю их, — его голос стал тверже, в нем появилась уверенность знатока. — Но впервые вижу, чтобы их объединили в одну. Это... это невероятно! Здесь чувствуется опыт мастера. Мастера с большой буквы.
Он поднял глаза на Томаса, и Томас увидел, что в его взгляде больше не было той легкой заинтересованности, которая была в начале. Теперь там поселилась глубокая, почти осязаемая задумчивость. Профессор выглядел так, словно только что получил ответ на вопрос, который искал долгие годы, но этот ответ породил еще десяток, возможно, куда более сложных вопросов.
— Не понимаю... — прошептал Томас, его голос звучал так тихо, что самому себе он казался почти неслышным. Он смотрел на свою руку, на этот светящийся, загадочный рисунок, который появился буквально из ниоткуда, и чувствовал, как земля медленно, неумолимо уходит у него из-под ног. Весь мир вокруг него, еще несколько дней назад казавшийся таким понятным и предсказуемым, теперь рассыпался на осколки, обнажая бездну непостижимого. Это было слишком много для его понимания, слишком далеко от привычной реальности его мира — мира без магии, без тайн, подобных этой, мира, где все объяснялось законами физики и логики.
Профессор Герхет откинулся на спинку массивного кресла. Его взгляд, острый и проницательный, перемещался по руке Томаса, затем медленно поднимался к его лицу. Было в этом взгляде не просто изучение, но попытка проникнуть сквозь плоть и кровь, сквозь привычную оболочку, к самой сути сидящего перед ним парня.
— На вас стоит печать, молодой человек, — глубокий, резонирующий голос профессора разнесся по пропитанному ароматами старых книг и трав кабинету. — Одна печать – Фамильяра, — он сделал паузу, позволяя этой первой, относительно понятной части откровения, улечься в сознании Томаса. — Другая печать... Тёмной Вуали. — Это прозвучало совсем иначе – с оттенком тайны, возможно, опасности, того, что скрыто даже от посвященных. — Печать, закрывающая способности носителя.
Профессор Герхет продолжал, и его голос постепенно обретал уверенность, собирая разрозненные нити в единое полотно:
— Вы не с вашей земляной планеты без магии, как вы утверждали, — в его словах не было упрека, только констатация факта, почерпнутого из глубокого анализа. — Вы из этого мира. Из мира, где течет магия. Но кто-то... кто-то перекинул вас туда, — Профессор Герхет нахмурил брови в задумчивости. — Хм... возможно, спрятал от посторонних глаз. Возможно, вам стёрли воспоминания или же это произошло, когда вы были совсем юны.
Эти слова, произнесенные спокойно и размеренно, обрушились на Томаса как удар. Он не из этого мира, как он думал. Он из этого мира! Но кто-то намеренно отправил его прочь, спрятал, стер его сущность, его возможности. И это было не просто путешествие, это было изгнание. Ужасающая правда начала медленно просачиваться в его сознание, принося с собой не только страх, но и доселе неведомое чувство потери. Потери чего-то важного, части самого себя, о существовании которой он даже не подозревал. Лиса пододвинулась ближе, ее рука успокаивающе легла на его плечо. Она тоже была потрясена, но в ее глазах читалось сочувствие и готовность поддержать.
— Но зачем? — вырвалось у Томаса, больше обращенное к самому себе, чем к профессору.
Зачем кому-то понадобилось прятать его, стирать его способности? Была ли это забота? Или что-то более зловещее? Вопросы роились в его голове, и на каждый из них не было ответа. Профессор Герхет, понимая глубину его потрясения, дал ему время прийти в себя. Он молча наблюдал за его реакцией, позволяя словам осмыслиться. В кабинете снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием Томаса и тихими звуками внешнего мира, долетающими через толстые стены. Этот кабинет, наполненный знаниями и тайнами, теперь стал местом нового открытия, открытия, которое перевернуло представление Томаса о самом себе и о его месте в этом удивительном и таком незнакомом мире.