товарищ

«Дорогой Дима,

Как же счастлив я был получить твоё письмо! Уже почти не надеялся, и вот, пришла весточка. Я рад, что с ранением всё обошлось. Больше меня так не пугай! И вообще, новобранец — хорош малец, всыпь ему от меня за самовольство! Хотя и его, и тебя я понимаю. Сам теперь знаю, что такое эмоции.

За время, что мы не списывались, многое произошло. Я на немецкую разведку нарвался, пулю в руку получил, потом в бою мне щёку обожгло так, что до сих пор из медсанбата не вылезаю. И всё это в компании Арса. В какие передряги мы попадали… Он недавно присоединился к нашей лазаретной братии: оглох после контузии. Сейчас уже почти оправился.
mrqz.me

Всего, что случилось, не уместить в одно письмо. Скажу лишь, что Ира, с которой у нас был непростой период, погибла. Страшно, дико, и во многом по моей вине. Всё так глупо вышло… Хорошо бы обсудить это с тобой. Ты всегда здорово мозги вправляешь. И ещё: прав ты был, абсолютно прав!

Несколько дней назад имело место одно приключение. С ним у меня теперь ассоциируются вера и надежда. Только это не бумажный разговор. Заглянешь проездом — расскажу. Такой вот я интриган.

В этот раз письмо короткое. Верю, что скоро свидимся. Ты обещал! Адрес на конверте, дело за малым. Жду тебя очень, Дима. Прости, если получилось сухо: мне сейчас трудновато, голова забита совершенно другим… Но я был, есть и остаюсь твой верный товарищ.

P.S. За меня пишет Арсений: самому ранение не позволяет.

Антон»

***

— Не слишком скупо?

Антон неуверенно теребил карандаш, наблюдая за разбирающим собственный каллиграфический почерк Арсением.

— Почему, всё по делу, — возразил тот. — В прошлый раз ты целую поэму настрочил, а тут хоть бумагу экономим. И так еле достали её.

Антон забрал письмо у Попова из рук, ещё раз пробегая глазами по написанному.

— А в чём Дима был прав? — полюбопытствовал Арсений.

— Да так, — отмахнулся Шастун. — В отношении моих отношений.

— И каков итог?

— Он как всегда мудрый, а я дурак.

— Видимо, форменный? — Антон на этот каламбур прыснул, покачав головой (только Арсений мог сказать «форменный дурак» в значении «дурак в форме», связав прилагательное с военным обмундированием), и поднял на Арса нежный взгляд:

— Влюблённый.

После возвращения с задания всё как-то быстро случилось. Отключившегося от стресса и перенапряжения Антона притащили в медсанбат (пропади он пропадом, осточертел уже) и приводили в чувство, пока батальону отдавался приказ немедленно начинать атаку. Данные воздушной разведки пригодились: немецкое кольцо так и не сомкнулось. Более того, вести разлетелись. Ночью с двадцать восьмого на двадцать девятое августа советские войска пошли в наступление на Рай-Еленовку, Коротыч, Коммунар, Старый Люботин, Буды и овладели ими, не встретив серьёзного сопротивления. Но фашисты оказались не так просты. На рассвете немецкая пехота численностью до батальона при поддержке танков ворвалась в Харьков и легко продвинулась почти до центра города. Для ликвидации прорыва были стянуты танки и артиллерия, которые полностью уничтожили немецкую группу. Лишь потом стало очевидно, что немецкая «вылазка» в Харьков являлась отвлекающим манёвром для обеспечения отступления войск из его пригородов. Полёт Шастуна, может, и не сделал погоды для Степного фронта, но маленькому батальону в харьковских лесах помог взять свою высоту — частичку большого освободительного движения. И спас десятки жизней.

Людей катастрофически не хватало, поэтому Арса в медсанбате держать не стали: он вместе с Серёгой и Стасом дрался под Коротычем, пока Антон отлёживался в лазарете и не мог на это повлиять. К счастью, сложным оказался только первый бой, когда батальон с помощью партизанского отряда прорывал окружение. Увиделись Шастун с Поповым через целые сутки: тот по требованию Ляйсан Альбертовны явился на осмотр восстанавливать силы, а выскочившего его встречать Антона обнимал до хруста костей уже не по требованию — по зову сердца.

После штурма высот у посёлка Коротыч 5-я танковая армия сильно поредела. Остатки частей расквартировали по ближайшим селениям для переформирования: Харламовский батальон уже несколько дней приходил в себя в каком-то хуторке. Немногочисленных солдат свободно распределили по домам, так что до прибытия пополнения можно было выдохнуть.

Экипажу Шеминова достался один из дворов с сараем и крохотной хатой на две светёлки. Всех преследовало ощущение дежавю. В прошлый раз людей был полон дом — а теперь и половины не осталось: ни Эмира Кашокова, ни Илюши Соболева, ни Артура Чапаряна, ни Щербакова, ни Иры… ни многих других. Кто убит, кто ранен. Уже на второй вечер бойцы устроили прощальное застолье в честь поминок по погибшим товарищам. Армия потеряла больше пятисот пятидесяти танков, Степной фронт — почти тридцать пять тысяч человек убитыми и ранеными, и то данные приблизительные. Антону, как одному из глубоко чувствующих, делалось дурно от одной мысли о количестве напрасных смертей.

Но он был не один. Это теперь особенно остро ощущалось. Их маленькая танкистская семья держалась друг за друга, веруя, что вместе можно всё преодолеть. А ещё рядом был Арсений — милый, славный Арсений, который не отходил от Антона ни на шаг и постоянно спрашивал о самочувствии. Антон уже был в курсе, что знатно напугал в ту ночь и его, и остальных, но другой исход вряд ли бы получился.

Прыжок с парашютом был мерой отчаянной, спонтанной и практически лишённой надежды. Дело было так: Шастун задокументировал вражеские позиции, но на всякий случай решил лишний раз пролететь над местностью, чтобы ничего не пропустить. Так он заметил разделившиеся части войск, одна из которых осталась на рубеже, а вторая, более значительная, двинулась в противоположную сторону. Антон хотел последовать за ними, но тут усилился ветер и начал срываться дождь. Поняв, что реализовать задумку не получится, Антон снова прошёл на бреющем полёте территорию плацдарма, где и разглядел все признаки арьергарда, а вот дальше последовал кошмар. Молнии, гром, ливень — всё это смешалось совсем не вовремя и отнимало возможность нормально следить за маршрутом, особенно смазывающая обзор вода. Летел Антон по наитию. Порывы ветра сбивали с курса, удерживать и так на ладан дышащий самолёт в ровном положении было тяжело. Потом шандарахнула молния. Результатом этого стал прожжённый хвост, через несколько минут — барахлящий винт. Кое-как различив знакомые пейзажи внизу, Антон наметил траекторию посадки: планировать, конечно, было не лучшей идеей, но другой не имелось. К тому же за спиной ждал своего часа парашют.

В борьбе с этим испытанием Шастуну, надо сказать, удавалось игнорировать скребущийся изнутри животный страх. Шутка ли — кругом буря, он один в железной коробке несётся по небу с невероятной скоростью почти без управления. Только руки вспоминали наработанные движения, мозг кипел из-за принятия ежесекундных решений, от которых зависела жизнь, внезапный азарт придавал сил справляться с беснующейся природой. «Второй раз не возьмёшь!» — упрямо думал Антон, вцепившись в штурвал. Даже ноющую руку не чувствовал. Опомнился он уже опасно близко к земле — сунул карту за пазуху, еле-еле распахнул крышку кабины и выпрыгнул в ревущую пропасть, судорожно дёргая парашютное кольцо. Приземления Шастун не помнил. Как-то само случилось. И то деревья помогли: парашют зацепился за верхушки, что спасло Антона от переломанных конечностей. Ветки, конечно, оставили свои отметины, но это пустяки по сравнению с тем, что могло бы быть. А быть могла бы кровавая лепёшка.

Но теперь всё осталось позади. Тридцатого числа отметили полное освобождение Харькова, хотя операцию «Полководец Румянцев» верхушка объявила завершённой ещё двадцать третьего. Танкисты наслаждались передышкой, медсанбат разбирался с ранеными, кого-то сразу отправляя в тыл, кого-то подлечивая здесь, в выделенных для хирургических процедур домишках. В селении воцарилась временная мирная жизнь.
mrqz.me

С Арсением удалось поговорить с глазу на глаз не сразу. Антон испытывал душевный трепет: мысль о выпаленном признании вгоняла его в краску, а воспоминание о поцелуе было смазанным и нечётким — кажется, оба попросту не сознавали, что делали. Однако намерения отступать у Антона не было. В свободную минутку между бытовыми делами и солдатскими посиделками он украдкой попросил Серёжу не пускать никого в их хату, а сам притащил туда Арса и задёрнул плохонькие занавески. За тот час было сказано много тихих неловких слов, и все — о любви.

Что до Матвиенко, его отношение к товарищам по экипажу поначалу казалось спорным. Антон из-за этого сильно переживал. Сергей, однако, не стал долго играть в молчанку. Выцепив Антона во время одного из обедов, он скомканно буркнул тому на ухо: «Не тряситесь вы так, не выдам, мне дела нет. Сам вижу: начищенными пятаками блестите, когда смотрите друг на друга. Ради бога, только не попадитесь». Попадаться пока было не на чем: долгие взгляды и касания невзначай не являются основаниями для ареста. Ну, если НКВД того не захочет.

Так прошло два дня. Сейчас Антон с Арсением сидели в хате экипажа, трудясь над письмом Позову: Арсений помогал Шастуну его написать. Физически. Рука у Антона всё ещё функционировала не очень.

— Думаешь, скоро дойдёт? — спросил Антон, наблюдая, как Арс сворачивает послание в аккуратный треугольник.

— Зависит от местонахождения Дмитрия. Если он уже выписался из госпиталя, письмо даст кругаля. Ты ведь и без меня это знаешь.

— Просто решил проверить, слышишь ли ты меня.

— Жук ты, — Арсений вручил Антону готовое письмо. — Нормально я слышу.

— Но не так хорошо, как раньше?

— На больное давишь.

— Извини, — спохватился Антон. — Я просто вижу, что тебя это беспокоит. А твоё беспокойство беспокоит меня.

Во время вчерашней беседы они условились проговаривать такие вещи вслух, чтобы не возникало недопониманий. Предложил Антон. Из Арсения слова приходилось вытаскивать клещами, но его можно было понять. Шастун осторожно прощупывал почву и тактильно Попова поддерживал: тот боролся со своей немногословностью, на Антона не глядя. Разговор выжал из Арса все силы. На пике смущения он привалился к шастуновскому плечу, и Антон долго нашёптывал ему то ласковое, на что был способен, а под конец оставил трепетный поцелуй у виска.

Попов вздохнул. Его глаза забегали.

— Мне жаль, что я заставляю тебя беспокоиться. Просто… У меня же музыкальный слух, в театре я пел в нескольких постановках. С партнёрами тугоухим толком не поработаешь. Теперь вот… неясно, восстановится ли здоровье полностью. Если нет, кому я буду нужен?

— Мне! — чистосердечно заявил Антон.

Арс потупил взгляд и отвернулся, краснея.

— Эй, — Шастун придвинулся к нему и аккуратно положил руку на плечо, — я правду говорю. Мне ты будешь нужен любым. А с твоими театралами я разберусь, только скажи!

Со стороны Арсения послышался смешок. Антон победоносно улыбнулся и коснулся носом чужого загривка, в тот же миг покрывшегося мурашками.

— Ну чего ты? — шепнул Шастун Арсению на ухо. — Мы же решили вчера: честность вперёд всего.

— Тогда я честно добавлю, — пробормотал Арс, — что мне приятна твоя самоотверженность, но ты не совсем понимаешь. Я люблю театр. Дело своё люблю. И даже если мы с тобой… ну… в общем, если у меня загнётся трудовая сфера жизни, полноценно счастлив я не буду.

— Прости, ты прав, — вздохнул Антон, слегка боднув лбом тёмный затылок. — Спасибо.

— За что? — прошелестел Арсений, чуть откидывая голову.

— За то, что позволяешь мне тебя понять, — Шастун невесомо провёл кончиком носа по открытой шее. — И что так говоришь о будущем.

— Как «так»?

— Словно оно непременно будет, — заключил Антон и на мгновение прижался губами к загорелой коже.

Арс шумно выдохнул.

В этот момент скрипнула дверь — в сенях затопали сапоги. Серёжа возник на пороге, когда угроза его психике уже миновала: Шастун с Поповым успели рассесться по разные стороны кровати. Обведя товарищей подозрительным взглядом, Матвиенко сказал:

— Даже предполагать не стану, чем вы занимались. Там танцы возле кухни. Пойдёте?

Арсений с Антоном переглянулись.

***

Рядом с кухней действительно собрался почти весь их небольшой батальон. На покоцанной скамейке под заборчиком одной из хат кто-то приладил патефон. На утоптанной земле, выполняющей роль площадки, покачивалось несколько пар: из знакомых были Пашка с Ляйсан Альбертовной и Стас с Оксаной. Некоторые бойцы отдыхали, пыхтя папиросами, некоторые неугомонные танцевали друг с другом. Местных представительниц женского пола было мало, и тех уже заняли.

Игравшая до этого песня закончилась. Раздались нестройные аплодисменты и посвистывания; танцующие стали меняться партнёрами.

— Арс, Антоха! — воскликнул подходящий к ним Стас. — А вы всех девчонок профукали. По сто грамм, может? Или боитесь потерять координацию?

— Её, а ещё реакцию и ориентацию, — кивнул Антон, — в пространстве. Мы попозже.

— Ну, как хотите. Если что, наливает повар.

Следующей мелодией зазвучал вальс. Умеющие закружились в парах, причём неожиданней всех оказался Серёжа, пригласивший Оксану: так ладно и складно ни у кого не получалось.

— Ты глянь на Серого, — усмехнулся Антон. — Вот тебе и тамада.

— Так он занимался раньше, — сказал Арс. — Даже чемпионствовал.

— То-то он даже танком пируэты выписывает. О, это «На сопках»! — вскинулся Шастун и не раздумывая протянул Арсению руку. — Идём?

Тот удивлённо поднял брови. С сомнением покосился на патефон.

— Ну же, — ободряюще подмигнул Антон. — Ты ведь умеешь, заодно меня научишь. Давай утрём Серёге нос!

«И докажем тебе, что с музыкальным слухом порядок», — добавил он про себя, надеясь, что Арс поймёт.

— Оттопчешь мне что-нибудь — укушу, — после секундного колебания пригрозил Попов и взялся за ладонь Антона.

— А я не против, — хмыкнул тот.

Стоит признать, что с вальсом у Шастуна были проблемы ещё со школы. Ну не двигались длинные ноги так, как надо. Оттого нынешний танец получался малость неуклюжим и выглядел дурачеством, но, по мнению Антона, исключительно с одной стороны. Арсений двигался ловко, умело вёл долговязого Шаста — это почему-то было так здорово ощущать, словно Антону с самого начала требовалось танцевать на месте девушки. И конечности благодаря этому верно переставляются, и на партнёра положиться можно. Антон доверился полностью: любовался тем, как легко и плавно Арсений делает шаги по классическому квадрату.

Лишь сосредоточенная нахмуренность Попова выдавала его напряжение.

— Арс, ты умница, у нас отлично получается, — шепнул Антон, пытаясь оторвать взгляд Арсения от их передвигающихся ног. — Это просто танец.

Всполох поднятых голубых глаз, как всегда, вывел на нежность. Это наверняка было видно, потому что складка меж бровей у Арса разгладилась, оставив чёрточки лучистых морщинок. Как же ему шло.

— Расслабься, — попросил Шастун. — Улыбнёшься мне?

Они уже не шагали полноценно, просто кружились в такт музыке. Антон улыбнулся сам и стал постепенно перенимать инициативу. Арсений завис взглядом на сияющем шастуновском лице: его собственные губы несмело дрогнули.
mrqz.me

— Вот, так-то лучше.

А дальше они молчали. Антон дрейфовал в своеобразной неге, не смея оторваться от глаз напротив; те глядели в ответ с такой лаской и благодарностью, что колени норовили подогнуться. Арсений бы ни за что не признался в желании показать всем свои умения, но Антон подозревал его ещё с прошлого раза — когда Серёжа, Стас и покойный Илья отплясывали цыганочку, так что считать сегодняшний настрой не составило труда. Арсению это нужно было. Антон готов был сделать всё, чтобы тот почувствовал себя особенным. Хотя бы потому, что он такой и есть.

— Арс, ты прекрасен, — услышал Шастун собственный шёпот.

Попов судорожно вздохнул. В его взоре мелькнуло что-то безысходно счастливое.

В этот сумбурный миг вальс завершился. Зрители захлопали, кто-то выкрикнул: «Шастун и Попов, сейчас же в загс, на вас смотреть невозможно!» — за этим последовал хохот, который Антон с Арсением для виду поддержали. Только руки расцепили слишком нехотя для того, чтобы шутка себя оправдала.

Арсений танцевал ещё с несколькими партнёрами (и партнёршами, которые быстро им заинтересовались) за этот вечер, в то время как Антон со спокойной душой за ним наблюдал. Арсений находился в центре внимания — ему это точно нравилось. Глаза блестели, щёки розовели, движения становились всё увереннее, и вскоре он, кажется, вовсе забыл о тугом слухе. Когда на селение опустились сумерки, законные сто граммов были выпиты, а веселье начало постепенно стихать, усталый Арс вернулся к Шастуну, и они неторопливо двинулись ко двору, где вился возле танка Серёжка Шевелев — бывший заряжающий и новый радист-сменщик Антона. Ждал Матвиенко, видимо.

— Мне давно не было так хорошо, — признался Арсений, как только они оказались одни в пустой ещё светёлке.

— Мне тоже, — Антон сзади мимолётно провёл пальцами по его спине.

— Я и забыл, что танцы могут приносить столько радости.

— Когда ты был на них последний раз?

Арсений задумался.

— Чтобы самому участвовать… Осенью сорок первого, кажется. У нас был спектакль накануне годовщины Октябрьской революции, мы всей труппой отмечали премьеру. Не знали ещё, какая грядёт зима и что будет после.

Антон вздохнул, подошёл к немного сникшему Арсению и, предоставляя выбор, слегка раскрыл руки. Арс объятия принял, зарылся носом Антону в плечо.

— Если у меня ещё когда-нибудь будет премьера, я тебя обязательно на неё приглашу, — пробормотал он. — И Серёгу. И Стаса. И Димку твоего. Будем танцевать все вместе.

— Не говори «если», Арс, — поправил Антон, — говори «когда».

Попов чуть отстранился и заглянул ему в глаза. Качнул головой, чему-то про себя улыбаясь, затем выдал:

— Как же я рад, что ты оказался таким, каким я тебя придумал.

Прозвучало это куда значительнее, чем признание в любви.
Примечания:
Мелодия, под которую танцуют Антон с Арсением – "На сопках Маньчжурии" (русский вальс начала XX века, посвящённый погибшим в Русско-японской войне воинам 214-го резервного Мокшанского пехотного полка). Очень советую послушать для атмосферы, даю ссылочку https://ru.hitmotop.com/song/68171827 💜
yandex.