товарищ

Примечания:
Это что, глава не спустя два месяца?! 😱
«Взлетел не на бензине, а на чистом темпераменте», — сказал бы Антон, памятуя старую пилотскую шутку. Квадратиш упрямо кряхтел и кашлял, но в воздух всё же поднялся. Вопреки опасениям, управлять им оказалось не так-то сложно — недаром Антон окончил лётное училище и почти год провёл на передовой. Теперь вокруг простирался лес, прерываясь кое-где на поля и пашни. Ещё не до конца стемнело: летняя ночь опускалась неспеша. Это было и хорошо, и плохо. Разглядеть-то землю можно, но с неё тебя разглядят ничуть не хуже, особенно если ты летишь с советской стороны. Пришлось на время уйти в облака.
mrqz.me

Сидя в кабине трофейного аппарата, Антон крепко сжимал зубы. В глазах пекло, но сейчас не от горя — от счастья. Антон был в небе. В небе! Скоро будет требоваться смотреть только вниз, чтобы отследить вражеские подразделения, но сейчас Шастун мог безбоязненно устремлять взор дальше, в тёмно-синюю высоту. Снизу плыли багровые клубы облаков. На горизонте рдел закат. Антон несколько раз глубоко вздохнул, впитывая это зрелище, захлёбываясь чувством воссоединения и свободы. Самолёт ладно жужжал, руки правильно ощущались на штурвале, а где-то там, позади, Антона ждали. Ему было, за что бороться и ради чего возвращаться. Это ли не счастье солдата?

Спустя примерно двадцать минут настало время снижаться. Сверившись с картой и ещё разок любовно взглянув на зажигающиеся над головой звёзды, Антон пошёл на вираж, вжимая штурвал в приборную панель. Несколько секунд движения в облачной дымке, и под фюзеляжем замелькали голубоватые деревья — небо отражалось в лесу, как в воде. Кое-где поднимались столбы дыма, отголоски недавних боёв. Маршрут был нехитрый: просто возвращаться обратно, только с немецкой стороны, чтобы не вызвать подозрений. Пока что Антон не наткнулся ни на зенитки, ни на других представителей люфтваффе. На земле было тихо.

Квадратиш держался хорошо. Антон внимательно смотрел вниз, постепенно переходя на бреющий полёт. Чуть впереди блестела змейка реки Мжа. Хорошо бы фотографии для разведданных сделать, да в ночи, ещё и облачной, толку от них никакого. И дешифровкой в батальоне некому заниматься. Поэтому Шастун собирался действовать по старинке, вооружившись картой, карандашом и собственными глазами.

А повод сделать фото был. Делясь имеющимися данными, Воля упоминал оборонительный плацдарм на этой реке: он был одним из главных препятствий на пути к Коротычу. Почувствовав, что добрался до нужного места, Антон стал кружить над территорией и высматривать вражеские позиции. Эх, скинуть бы бомбу, и дело с концом… Но трофейный истребитель попал к батальону пустым, а взять подходящие снаряды было негде. Разве что пулемётом пострекотать — но это Антону запрещено приказом. Выдавать себя нельзя.

Становилось всё темнее: тучи наверху неумолимо сгущались. Почему из всех предыдущих дней, когда жара валила с ног, циклон решил объявиться именно сегодня? Взглянув на небо с мольбой отсрочить осадки, Антон принялся делать пометки на карте.

Что-то с этим плацдармом было не так.

***

Арсений не двигался с места, пока Мессершмитт не оторвался от земли и не исчез вместе со своим пилотом в облаках. По-прежнему сжатый кулак хранил в себе тепло чужих губ. Выданные ими в суматошном порыве слова зудели на коже.

«Я. Тебя. Очень. Сильно. Люблю».

Так тихо из-за притуплённого слуха. Так громко из-за грохнувшего о рёбра сердца.

— Арс, идём? — Серёжа Матвиенко тронул его за локоть.

Попов кивнул. Они находились на той же поляне, где осуществлялся ремонт — её едва хватило на роль взлётной полосы. Оксана с Ляйсан поодаль что-то обсуждали, Пашка переговаривался с Эдом. Серёжа молча указал на ближайшую сосну. Арсений не возражал. Расположившись под деревом, он вновь погрузился в мысли, пока Матвиенко расстилал захваченную со склада шинель.

Арсению она была не нужна: его грели заветные пять слов, плёнкой крутящиеся в голове. Попов с детства был натурой утончённой. Всегда воспринимал реальность под нестандартным углом, жил эмоциями. Мама говорила «впечатлительный мальчик». Классный руководитель называл «размазнёй». Худрук в театре хвалил за экспрессию. Отец молчал.

— Арсюша, держи меня за руку! Потеряешься же, на демонстрации весь город собрался.

— Мама, но там такие красивые шарики! А флажки ты видела? Они как язычки пламени! А тот дяденька на трибуне «р» не выговаривает!

Родители его детскую непоседливость не пресекали, терпеливо отвечали на бесконечные «почему», покупали ведёрко с цветочным рисунком в песочницу, потому что однотонные Арсению категорически не нравились. Только в маминых глазах иногда появлялась печаль, которую крошка-сын никак не мог понять.

— Меня снова вызывали в школу. Говорят, твои сочинения по литературе слишком вольнодумны.

— Но я правда не считаю Андрия предателем, папа. Он просто выбрал то, что ему ближе. В чём подвиг Тараса Бульбы? Они сами на ляхов напали, а он собственного сына убил!

— Таких трактовок не допускает идеология, Арсений. Если хочешь нормально доучиться, придётся соответствовать.

Кабинет отца всегда вызывал у него трепет. Это была обитель мудрости. Как только Арсюша научился читать, папа на его почемучки стал отвечать: «Посмотри в словаре». Словарь — толстый, тяжелее самого Арсения, — стоял на полке в книжном шкафу, а библиотека у семьи Поповых была обширнейшая. Жажда знаний росла вместе с сыном, как и его интерес к нетривиальным вещам.

— Ты что, цветы на подоконнике выращиваешь?

— Да. Они мне нравятся.

— Это же девчачье занятие! Лучше бы в авиамодельный кружок с нами ходил.

Дворовых мальчишек распирало от желания Арсения поколотить и страха перед его отцом. Университетский профессор вызывал благоговение. Да и Арсений со временем стал не так прост: во-первых, научился быстро бегать, а во-вторых, придя как-то раз с фонарём под глазом, наткнулся на серьёзный взгляд отца из-под очков: «Если хочешь быть таким, каким ты выбрал, учись себя защищать. Можно разбить обидчику нос, а можно поговорить с ним так, что он больше тебя не тронет». И Арсений стал учиться. В какой-то момент он так увлёкся ораторством, что превратился в бессменного ведущего школьных концертов, а на комсомольских собраниях до того ловко разбирал моральный облик несправедливо осуждённых товарищей, что ему верили даже председатели.

— Попов, а ты кем хочешь стать? Лётчиком? Парашютистом? Стахановцем?

— Нет, я актёром хочу.

— А если без шуток?

Учителя пророчили Арсению карьеру адвоката. И обществу полезно, и характер вырабатывается, Попов как раз был чересчур разбитной. Когда Арсений сказал о школьных рекомендациях родителям, те многозначительно переглянулись. Арсений часто думал, что никого умнее его мамы с папой в принципе быть не может, а когда они шёпотом сказали ему: «Лучше играй адвокатов в театре, чем в спектаклях правосудия нашей партии», — он в этой мысли только утвердился.

Арсений пошёл в актёры. В училище было интересно, в театральной труппе — весело, насыщенная жизнь кипела. Арс — заводила. Арс — душа компании. Арс — чудак, но какой! Родители радовались его успехам, сестра поддерживала, а Арсений был счастлив. Почти.

Лишь в одном вопросе он старался быть как все. Водил дружбу с девчонками, заигрывал с ними, звал на танцы, а сам поглядывал совсем в другую сторону: хотя он чувствовал себя лишним в мужской компании, интереса это не убавляло. Будоражащего интереса. Странного. В начале Арсений принимал его за простую свою особенность, как любовь к цветам, талант играть женские роли или тягу к тактильности. «Это же Арсений», — говорили знакомые на его чудачества. А о тайных крамольных фантазиях не догадывались: в мысли же не залезть. Так продолжалось до тех пор, пока Арсению не перевалило за двадцать. Бороться с собой становилось всё труднее. Намаявшись, Попов решил положить этому конец: женился при первой возможности, чтобы остепениться и перестать думать о всякой чепухе, прилежно занимался спортом, чтоб вырабатывать силу воли и мужественность, и был вполне доволен жизнью. Пока не появился роковой человек, перевернувший его мир вверх дном.
mrqz.me

Арсений поморщился, выныривая из раздумий. Серёжа рядом жевал взятое где-то яблоко и то и дело бросал настороженные взгляды в небо. Заметив внимание товарища, он пояснил:

— Тучи сгущаются. Как бы гроза не началась.

Арсений задрал голову. Действительно, уже почти стемнело: проблески заката догорали на горизонте, а с другой стороны стремительно наползала чернота.

— Полчаса прошло, — вскинул руку с часами Сергей.

Арсений крепко сжал зубы. В глазах пекло от редкого моргания, но не смотреть вверх не получалось. Антон был там, в небе. В небе! А оно, похоже, снова решило проверить его на прочность, как будто прошлого раза было мало и не стоило ему здоровых ног. Арсений видел, как Шаст преображался за ремонтом крылатой машины. В танке не то. Антону простор нужен, свобода. Арсений несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, изо всех сил визуализируя удачный исход операции и возвращение Шастуна. Ветер трепал кроны деревьев, руки нервно рвали травинки на кусочки, а где-то там, впереди, рассекал облака самолёт с дорогим сердцу человеком. Попову ничего не оставалось, кроме как ждать и надеяться. Это ли не пытка солдата?

— Арсюх, — Серёжа легонько пихнул его локтем в бок, — ты не голодный?

Арсений склонился к нему поближе, жестом прося повторить: из-за ветра приглушённый голос было не расслышать, а по губам толком не прочесть из-за темноты.

— Есть, говорю, хочешь?

Матвиенко выудил откуда-то краюшку хлеба и протянул товарищу. Арсений мотнул головой — кусок в горло не лез, — но Серёжа непреклонно сунул хлеб ему в руки:

— Ещё чего удумал, давай подкрепись. Иначе сил встречать дружка своего не будет.

Последнюю фразу Арсений едва уловил, но всё равно усмехнулся. Серёга всегда видел больше, чем остальные. На сколько больше, Арсений не знал, но был благодарен другу бесконечно. Это Серёжа взял его под крыло, когда разбитый Попов только-только попал в танкистскую учебную часть. Он первое время выпрашивал для него бульон и пищу полегче, чтобы восстановить после изнурительного голодания. Сам приволок Арсения к медикам, чтоб те прописали ему отдельный рацион. Усилиями Матвиенко форма на Попове перестала висеть мешком, апатичный взгляд стал чуть живее, снаряды больше не валились из рук. Серёжа был уютным и лёгким на подъём: мог часами выслушивать чужое бормотание, прикрывать перед командованием, притащить лишнее покрывало, когда холодно, сообразить чай, терпеливо пережидать арсеньевские срывы и каждый раз прощать, будто ничего не произошло. Он был невозмутим, но заботлив, проницателен, но тактичен — не лез не в своё дело, просто молча поддерживал.

Вот и сейчас он без лишних слов вытащил из-под себя шинель и накинул Арсению на плечи, ворча что-то про «замёрз» и «будто воды в рот набрал». Арсений постарался улыбнуться искренне и удержал друга за мозолистую ладонь:

— Спасибо.

Смутить Серёжу было сложно, но иногда Арсению это удавалось.

Например, когда Попов рассказал ему о бомбёжке. Бередить рану в планах не значилось, но сто граммов поздним вечером сделали своё дело. Сергей не знал, что сказать, а Арсений с сухими глазами изливал ему душу, чуть ли не воя от беспомощности. У него тогда настоящий приступ паники случился. Благо Матвиенко оперативно сгрёб его в охапку и заставил глубоко дышать, успокаивающе гладя по голове. О последнем его спьяну попросил сам Арсений: «Так мама делала».

Во второй раз рассказывать о личной трагедии, уже Антону, было чуть легче. Арсений плохо его знал, но чуял, что доверять можно. Боль душила. А Антон… Антон так смотрел, словно сам её чувствовал. И обнял потом неожиданно. После смерти родных Попов был сплошной открытой раной, на чужие прикосновения реагировал остро, а тут — замер, обмяк, позволил. Задавленная тактильность побитой собакой заскулила внутри. Антон стал проникать под кожу. Шинель в холодную ночь, вечные «как ты?» после боёв, прошибающая искренность, внимательность. Арсений плохо спал с самого марта — кошмары, — поэтому загружал себя работой, чтобы не засыпать и не думать. Шаст это просёк. Вывел на разговор. Арсений хотел бы на него злиться, что лезет не в своё дело, да не получалось. Шастуновская мимика была личной кинолентой Попова. Ничего подобного он раньше не видел. Все эмоции на лице, все! Без какого-либо стеснения. А Арсений… Ну, он ими когда-то жил.

Порой казалось, что все беды ему за то, какой он неправильный. А иногда — что за непринятие своей природы. После развода Арсений выбрал просто жить дальше, мол, позже сымпровизирует, если понадобится. И вот теперь приходилось импровизировать, потому что Антон был непредсказуем в своём желании Арсению помочь. Под пулю полез, от взрыва спас чудовищной ценой, потом от разведчиков. И всё без раздумий. А Арсению без раздумий нельзя. Но Антонова жертвенность его так испугала, что другие опасения ушли на второй план: Арсений себя отпустил. Настолько, что даже признался.

Антон. Милый, храбрый мальчик. Открытый, старающийся всё сделать правильно, чтоб никого не обидеть. Не замечающий чужую любовь к себе. Удивляющийся любому пустяку, хохочущий так заразительно, что улыбка сама рвётся на лицо. Честный. Добрый. Светлый. Любимый.

Арсений никак не препятствовал их отношениям с Ириной: с умилённой тоской наблюдал, как Антона поражает факт чужой симпатии. Давал советы, если тот просил, был рядом. Не строил надежд, как в прошлый раз — просто лелеял своё тихое, нежное чувство, не навязываясь. Про Кузнецову он сразу всё понял. Постарается — полюбит, ошибётся — пропадёт. Ошибка стоила ей жизни. Это грустно, невыносимо грустно. Как минимум то, что женщины расплачиваются кровью за политические амбиции мужчин, как максимум — что становятся заложницами последствий, которые не могли предугадать. Арсений сам через это проходил.

— Эй, — Попова снова выдернули из размышлений: на этот раз Эд, — мне тут это… идти пора. Волька задание дал, мы с отрядом подсобим батальону в атаке. Готовиться надо.

Артикуляция у Выграновского была будьте-нате, но Серёжа Арсению помог — перевёл. Попов протянул Эду руку, пытаясь перекричать ветер:

— Удачи! Спасибо тебе за всё.

Выграновский по-прежнему Арсению не нравился, но день бок о бок с ним (и Антоном), да и путешествие от партизан до лагеря показали, что презирать его не за что. Просто прилипчивый и болтливый. Благо Арсений не слышал его речей, зато двигающийся рот видел постоянно. Шастун, тем не менее, ему доверял — значит, человек должен быть правда нормальный.

Нормальный человек пожал Арсению руку, смеряя его каким-то очень проницательным, сочувствующим взглядом.

— С ним всё будет хорошо, — прочитал Арсений по губам. Или хотел прочитать.

Эд на секунду сжал его плечо и пошёл восвояси. Уменьшению поповской подозрительности это не поспособствовало. Эд всё-таки заметил тогда, у крыла?..

От воспоминаний до сих пор дыхание перехватывает. Антон показал, что готов, хочет, только Арсений поверить неуверенным движениям не решился, а час назад Шастун подтвердил всё словами. Попов соврёт, если скажет, что не замечал робкого интереса с его стороны раньше. Наверное, потому и ревности не было. Простым товарищам не лобызают руки, их не обнимают головокружительно нежно, не заботятся так, будто от этого зависит жизнь. А может, и лобызают, и обнимают, и заботятся. Даже скорее всего. Но на друзей так, как Антон, точно не смотрят. А Арсений своей интуиции привык доверять.
mrqz.me

Он поплотнее завернулся в шинель, ёжась от ветра. Когда-то, в ночи после боя, такой же шинелью его укрыл Антон. Арсений не мог заснуть, несмотря на дикую усталость, поэтому слышал, как к Шасту приходила Кузнецова. «Я рад, что меня кто-то ждал», — сказал он ей.

— Я жду, — беззвучно выдохнул Арсений, глядя в небеса.

***

Спустя полтора часа после отправки тучи совсем потяжелели. Ветер бесновался, раскачивая деревья. Изредка срывающиеся капли дождя грозили вот-вот хлынуть потоком. Когда по небу впервые чиркнула молния, все находящиеся на поляне вздрогнули. Громыхнуло не сразу — буря сюда пока не добралась, но была уже на подходе.

Арсений места себе не находил, бродя меж деревьев туда-сюда от волнения и неспособности больше сидеть. Серёжа успел наведаться в часть, чтобы помочь экипажу подготовить танк к бою, и теперь, хмурый, монотонно втыкал в землю складной ножик. Оксана нервно грызла заусенец, не отрывая глаз от облаков. Воля был рядом с Утяшевой: муж крепко сжимал руку жены, развлекал её разговорами. Об их статусе Арсений узнал случайно — застукал пару возле склада в одно из своих ночных бдений. Как выяснилось, супруги они уже целых семь лет, только под своими фамилиями, а у бабушки в Пензе их дожидается сын Роберт, который в этом году пойдёт в первый класс.

Когда ливень всё-таки обрушился, гром загремел над самой головой, и Арсений уже весь задеревенел от нервов, сквозь шум и грохот послышался рокот мотора. Попов понял это по внезапно вскочившим на ноги товарищам. Рукой заслонив глаза от хлещущей воды, он увидел в небесной черноте и вспышках молний крохотную фигурку мотыляющегося из стороны в сторону самолёта. Сердце замерло от страха. Руки мёртво вцепились в полы шинели. Бескровные губы зашевелились в молитве — начитывающий её мамин голос резко всплыл в памяти.

Фигурка стремительно увеличивалась. Она то и дело кренилась набок — либо ветер мешает, либо бензин кончается. Планировать в таких условиях равно смерти. Очередная вспышка высветила чёрный клуб дыма, поднимающийся со стороны хвоста. Нет… Нет. Антон справится. Он, чёрт возьми, сможет сесть. Он же ас!

Вскоре стало ясно, что приземляться истребитель будет не на поляне, а раньше: за ней, после узкой полосы леса, был ещё один пролесок. Если повезёт, место в самый раз. Если нет, аппарату каюк. Самолёт чёрной птицей взмахнул крылом от порыва ветра, его отнесло влево, но через пару минут вернулся на траекторию. Арсений боковым зрением видел застывших такими же, как он, столбами Серёжу, Пашку, Оксану, Ляйсан Альбертовну — все выглядели готовыми сорваться с места в любую секунду. Но первым сорвался с места Арсений, когда самолёт исчез за высокими деревьями, а через несколько минут воздух в пролеске взорвался оранжевым и затянулся горьким дымом.

Нога отдавала болью. Арсению было плевать на старую рану. Он бежал, не замечая полосующие щёки ветки, дождь и скользкую траву. Открывшееся дальше зрелище выжало из лёгких воздух. Квадратиш (Арсений узнал свои же заплатки в нижней части фюзеляжа) лежал в земляной воронке со смятым крылом, выбитым шасси и распахнутой крышкой кабины. Языки пламени плясали в местами разбитом стекле, шипя от падающих с неба капель; от дыма слезились глаза даже на таком расстоянии.

Арсений стоял на месте ни живой ни мёртвый, пока подоспевшие товарищи с белыми лицами уже спешили к самолёту. Арсений заметался взглядом по округе — Антона нигде не было. К развороченной кабине Попов себе присматриваться не дал. Казалось, сердце остановится здесь и сейчас, если тело не задохнётся от нехватки кислорода, потому что силы вдруг резко кончились. Антон не мог погибнуть. Не мог!

В этот момент взгляд Арсения зацепился за что-то белое в лесополосе напротив. Верхушки двух-трёх деревьев покрывала запутавшаяся в них ткань. Второе дыхание открылось мгновенно: Попов рванул к белому маяку через поле, прикрывая шинелью голову от дождя.

***

Антон перереза́л стропы парашюта, когда послышался треск веток и в закутке между стволами возник Арсений. Прыгать из висячего положения было недалеко, так что Шастун приземлился без новых травм. Хотя не то чтобы они его сейчас волновали.

— Арс… — выдохнул он, стягивая шлем и делая шаг навстречу, но договорить не успел.

То не было похоже на предыдущие поцелуи. Этот был настоящий — с примесью небесной влаги, солёных слёз, которые Антоновы пальцы размазывали по щекам Арсения, и пота. Адреналин бушевал. Шастун с силой вжимался в дрожащие уста, плавился, греясь о холодные руки и льнущее к груди тело. Тяжёлая от воды шинель упала с плеч Арса на землю.

Они не оторвались друг от друга, даже когда их нашёл Серёжа Матвиенко, застыв от увиденного как вкопанный. Немного погодя Арсений всё же отстранился — обоим уже не хватало дыхания — и беспомощно уткнулся лбом Антону в грудь. Обменявшись с Серёжей нечитаемыми взглядами, Шастун заметил подбегающее командование.

Пашка остановился напротив, глядя ошалело и неверяще. Арс ретировался в сторонку.

— Товарищ замкомбата, — из последних сил отдал честь Шастун, — задание выполнено успешно. Огневые точки оборонительного плацдарма на реке Мжа в точности задокументированы. Но одна деталь… — Антон вытащил из-за пазухи кожаную папку с картой. — Отступают они, товарищ командир. Там только арьергард.

Обморок подкрался незаметно: небо мелькнуло перед взором иссиня-чёрной пропастью.
Примечания:
Бум.

Как-то так. Немножко приподняли завесу арсеньевской жизни. Очень интересно узнать ваше мнение по этому поводу. И нет ли ощущения, что фанфик скатился? По моим прикидкам осталось где-то пять/шесть глав, очень хочется удержать планку до конца.

А ещё мне очень приятно, когда вы подмечаете какие-то композиционные или сюжетные ходы и пасхалочки :3