товарищ

— Антох, чего нос повесил?

— Буксую, Серёг.

— Не дрейфь. Всё хорошо будет.

— Немцы-то тоже не дураки.

— У них там и так заварушка, ты ведь слышал — отступают. Мало ли зачем бы авиацию подняли.

— Какого чёрта тогда сегодняшняя атака провалилась?

— Стас говорил, на всю 5-ю армию осталось танков пятьдесят. С артиллерией и мотопехотой дела не лучше. А про нас, отрезанных, и говорить нечего — конечно, всё наперекосяк идёт.

— А вот улечу я, и вас тут окончательно сожмут. Что тогда?

— За несколько часов вряд ли.
mrqz.me

— Всё равно боязно, Серёнь.

Шастун сидел на завалинке и нервно докуривал уже вторую папиросу. Серёжа Матвиенко глядел на него сверху вниз — крайне редкая ситуация, на самом деле. До ночного вылета оставалось полчаса.

— Шаст, ты ведь не из-за нас, да? — проницательно продолжил Сергей. — Боишься повторения своей аварии?

— Вовсе нет, — пробурчал Антон, стряхивая пепел на землю.

— Брось. Я бы тоже боялся.

— Ты не понимаешь. Это… не столько я боюсь, сколько тело. Руки, вон, дрожат, дыхание спирает, даже ноги фантомно ноют. Что, если накроет в самый неподходящий момент?

— А ты придумай себе якорь. Не просто «выполнить задание любой ценой», а что-нибудь личное. Чтоб без дополнительного груза ответственности. Должен же ты хотеть ради чего-то вернуться?

Антон тяжело поднял голову.

— Ты прав. Должен.

***

Тем утром Шастун выехал заканчивать ремонт вдвоём с Выграновским. Арсений проснулся с жуткой головной болью и признался в этом не сразу, но потом, видимо, взыгралась совесть после вчерашнего. Хотя остаться он согласился только после строгих приказов Ляйсан Альбертовны и Антона — последний вдруг вспомнил, что является старшим по званию. Утяшева к тому же заявила, что нужно провести тщательный осмотр, потому что головная боль может быть как признаком чего-то нехорошего, так и вестником скорого возвращения слуха.

В общем, Арс остался в медсанбате. Антон же первым делом зашёл к командирам: не терпелось узнать, как прошла ночная операция. В остаток ночи и утром всё было тихо, перестрелок не слышалось, значит, партизан скорее всего не засекли. Но чем чёрт не шутит… Эд вчера вечером отправился не спать, а провожать Масленникова, и с тех пор Антон Выграновского ещё не видел, поэтому пребывал в неведении.

Однако волнения оказались напрасными. В блиндаже Шастун застал не только Эда, панибратски закинувшего руку своему командиру на плечо, но и весь бывший на задании партизанский отряд. На столе стояла водка, а рядом расположился увесистый куль: завидев Антона, Пашка Воля поднял его и радостно возвестил:

— Получилось, Шастун! Получилось!

Затем последовал сбивчивый рассказ про саму операцию. Суть его заключалась в том, что партизаны сработали быстро, гладко и незаметно: удалённый от частей вермахта объект действительно оказался почти без охраны, а вывести из строя нескольких часовых не составило труда. Хотели обойтись без этого, но иначе на склад было не пробраться. Теперь надо было выполнить дальнейший план быстрее, потому что то, как скоро немцы если не заметят пропажу деталей, то узнают о нападении на часовых, оставалось вопросом времени; а внимание высших эсэсовских чинов затерянному советскому батальону совсем ни к чему.

Праздничные посиделки закончились довольно скоро: требовалось возвращаться к служебным обязанностям. Антон с Эдом отправились к месту ремонта, получив от начальства приказ закончить не позднее пяти часов вечера. Шастуну затем предстояло выспаться, чтобы иметь силы лететь в разведку ночью. Деталей удалось раздобыть достаточно, но Антон всё равно не был уверен в успехе всей затеи. Потому ремонт проходил не так бойко, как в предыдущие дни — давали о себе знать нервы, усталость и ответственность.

А ещё жутко не хватало Арсения. Шастун привык к его верчению рядом, пониманию с полувзгляда, невербальной заботе и помощи. Эд, конечно, старался разрядить обстановку, но сам будто чувствовал настроение Антона и не дёргал его лишний раз. Вчерашний инцидент никто не обсуждал. Хотя, наверное, стоило: Антон нет-нет, да поглядывал на крыло Квадратиша, вспоминая тепло арсеньевского дыхания и волнующую синеву его глаз. Что за помутнение рассудка случилось — загадка, но Шастун был определённо не прочь повторить.

— Ты по нему скучаешь?

Голос Эда раздался рядом внезапно. Антон не сразу вынырнул из мыслей и взглянул на напарника настороженно — не мог же тот залезть ему в голову?

— А?

— Говорю, ты по небу скучаешь? Нелегко, наверное, было с самолёта на танк пересаживаться.

— А, ты об этом… Сложно сказать. В госпитале безумно скучал. Здесь не до того было, хотя сначала приноровиться к наземной машине казалось трудно. То не так, это не так, да и… беспокойнее, что ли. Не моя стихия. Думал, привыкну.

— И как, привык?

— В общем да. Но когда меня к этому рухнувшему немцу привезли, понял, что всё-таки соскучился.

— Любовь с ненавистью перемежается?

— Вроде того. Отремонтировали же мы его. Но аппарат фашистский, меня это коробит, да ничего не поделаешь. Больше волнует то, справлюсь ли я с управлением.

— А ты не находишь это символичным? Тебя тогда сбил мессер, а теперь ты на нём триумфально поднимаешься обратно.

— Я об этом не думал, — улыбнулся Антон. — Действительно, так. Но если поднимусь.

— Эй, побольше веры в себя, — Эд боднул его кулаком в плечо. — Ты этот самолёт уже вдоль и поперёк знаешь, чего там не смочь.

— Полёт — другое дело.

— А тренировочный будет?

— Хорошо бы, да времени мало. И неизвестно, сможет ли этот Франкенштейн взлететь ещё раз.

— Жалко, он не двухместный, — посетовал Выграновский. — Я всегда хотел полетать.

— Это тебе не лётная прогулка.

— Ну и что, зато я бы помог чем, если шо. Бывают же полёты с напарником?

— Не на этой модели.

— Модели, шмодели… Тогда, значит, придётся тебе бороть свою психотравму в одиночку. Такой личный бой. Или личностный.

Антон поднял одну бровь.

— Шо, я и в психологию немножко могу, — скромно пожал плечами Эд.

— Помойка талантов?

— Помойка талантов.

Ремонт был закончен к пяти часам, как и планировалось. Приехав назад в часть, Антон сначала доложился командованию, потом направился в медсанбат.

— Шастун, ты? — встретил его у входа Стас; бросил на землю окурок, затоптал сапогом. — А я тебя жду, мы только что с задания. Серёга у танка пока.

— Как оно? — без особой надежды спросил Антон. Лицо у Стаса было подкопчённое, выражение усталое, глаза — потухшие.

Шеминов улыбнулся. Безысходно так, замученно.

— Не подкачай ночью, ладно? На тебя надежда, Шаст. Чёрт бы побрал этих фрицев…

— Кто? — уловив в тоне командира нотки отчаяния, спросил Антон.

— Радист наш, твой сменщик, — сказал Стас, глядя в землю. — Прямёхонько в амбразуру зарядили. Серёжа чудом успел пригнуться, а этот… Молодой, неопытный.

— А что второй? — Антон с усилием сглотнул.

— Заряжающий в шоке сидит, понятное дело. Уже в тыл просится. Матвиенко его там обхаживает. Я к тому, что… Антох, нужен ты нам. И Арсений тоже. Обещай вернуться, хорошо? Чтоб мы все вместе, как раньше. И прямиком на Берлин.

— Было бы славно, — печально усмехнулся Антон. — Я постараюсь. Но рано ты со мной прощаешься, вечером ещё будет время.

— Ты прав, что-то я раскис, — тряхнул головой Шеминов и одёрнул форму. — Давай, иди отдыхай.

Народу в лазарете прибавилось. Антон приметил нескольких сержантов и одного лейтенанта, которых ещё утром видел целыми и невредимыми. Арсения среди раненых не было. Идя к своей койке, Антон поймал среди снующих санитарок Суркову:

— Оксан, где Попов?

— У доктора. Не переживай, он в порядке. С утра уши осмотрели, выяснилось, что он стал слышать немножко. Невнятный гул, как он объяснил, но уже громче, чем раньше. Только голова не проходит. Хотя это в таком состоянии понятно.
mrqz.me

— Так он не здесь?

— В изоляторе. Ляйсан Альбертовна ему ватные наушники соорудила, чтобы не напрягал слух. Антош, прости, у меня много работы. Ты к Арсению сейчас не ходи: он спит.

— Хорошо…

Решив оставить переживания до возвращения с ночной операции, Антон улёгся покемарить. Получалось не очень, но нужно было позарез. Когда стоны вокруг поутихли, Шастун всё-таки задремал. В поверхностном сне он провёл несколько часов, пока его легонько не потрясли за плечо со словами:

— Шастун, пора.

***

— Шастун, пора, — Серёжа дёрнул задумавшегося Антона за рукав. — Пашка идёт.

Антон выбросил окурок и поднял голову. Воля шёл не один — в сопровождении старшего санинструктора Утяшевой, Оксаны и пока не уехавшего Эда. А ещё Арсения. Стоило Антону пересечься с ним взглядом, как внутри всё скрутилось в тугой узел. Они не виделись целый день, но казалось — вечность. Арсений выглядел неважно: посеревшее лицо, красноватый контур глаз, мешки под ними, сухие губы.

Арс попытался улыбнуться. Антон в этот момент понял — вот же он, якорь.

— Ну-с, ваш вердикт, Ляйсан Альбертовна, — приглашающе повёл рукой Воля.

Утяшева деловито повертела Антона за подбородок, проверила бинтовые повязки, осторожно пощупала места увечий.

— Как самочувствие?

— Нормальное, — Шастун наблюдал, как Оксана меряет ему давление.

— Могло быть и лучше, но в целом стабильно, — через несколько минут заключила старший санинструктор, сверившись с показаниями Сурковой. — Товарищ замкомбата, дежурная бригада у меня готова.

— Я не сомневаюсь, Лясенька.

Антон посмотрел на Пашку с лёгким недоумением, но рассудил, что тёплый взгляд того на Ляйсан Альбертовну и её ухмылка — не его дело.

— Что ж, Шастун, — Воля вернул внимание лётчику, — стартуешь через пятнадцать минут. За пределы оговорённого квадрата не вылетать, береги бензин. Запоминай всё, что видишь. Не стрелять, себя не выдавать: там патронов кот наплакал. Любой ценой уходить, если вдруг кто-то сядет на хвост. В случае поломки чего-либо ты знаешь, что делать. Парашют при тебе? Хорошо. Максимальное время на операцию — два часа. Связи у нас с тобой из-за отсутствия нужной аппаратуры не будет, рискуем. Поэтому не геройствуй и действуй по плану. Нам нужны эти данные, и крайне важно, чтобы ты их принёс, понимаешь? Батальон будет готов к атаке.

— Так точно, товарищ замкомбата.

— Ну, успехов.

Оставшееся время ушло на проводы. Стас попрощался давно, ещё с приходом Серёжи, и оставил их довольно быстро — командиров собирали для обсуждения схемы предстоящей атаки. Крепко пожав руку Матвиенко, потом Ляйсан Альбертовне, выпутавшись из объятий Оксаны и услышав от Эда странноватое «лёгких тебе крыльев, дядь», Антон огляделся в поисках Арсения. Тот ждал его поодаль, у самого самолёта. Шастун напоследок улыбнулся товарищам и пошёл к нему.

Остановился он в полуметре от Арса. Внешне тот казался невозмутимым, но взгляд — взгляд кричал волнением и бессилием.

— Арс… — Антон открыл было рот, но слова застряли в горле: Арсений сделал небольшой шажок вперёд.

Смотрел отчаянно, сжав зубы до проступившей на виске зигзагообразной венки.

— Я не хочу тебя отпускать, — прошептал он.

Антон шумно выдохнул, надломив брови. Глаза защипало.

— Всё будет хорошо. Ты… главное, жди меня, ладно?

Арс коротко покивал, отвёл глаза, закусил губу.

— Арсений, — позвал Антон и, дождавшись вновь поднятой головы, сказал: — Ты единственное, в чём есть смысл.

Рваный выдох. Робкий вздох.

— Шастун, старт!

Оклик Воли подстегнул — Антон резко притянул Арса к себе, сжал в объятиях и так же быстро отпустил. Повернулся к самолёту, поставил было ногу на крыло, чтобы влезть в кабину, но затормозил — оглянулся. Вернулся обратно, схватил Арса за ладонь и поднёс к губам понятливо сжимающийся кулак. Улучшился там слух, не улучшился — сейчас нельзя было оплошать.

— Я. Тебя. Очень. Сильно. Люблю.

Времени наблюдать, как застывают и округляются глаза Арсения, уже не было: Антон прыгнул за штурвал мессера и закрыл крышку.

Теперь он вернётся. Без сомнений.

Без сомнений.
Примечания:
Преступно маленькая глава. Но и мне, и Антону для возвращения нужно разогнаться – будем общими усилиями поднимать самолёт в воздух.