товарищ

Жизнь в полуразрушенном поселении текла спокойно, однако все были настороже. В результате боевых действий Красная армия расчистила путь на Харьков, но для проработки дальнейших операций требовалось разузнать мельчайшие детали о положении немцев. Этим командование сейчас и занималось: из хаты на краю деревни то и дело доносились жалобные крики пленных фрицев, вызываемых на допрос.

Антона из медсанбата не отпускали. На все его просьбы врач (вечно находящийся в полуобморочном состоянии от усталости) лишь махал рукой. Мол, кожа после ожога должна хотя бы начать зарубцовываться, и рисковать попаданием на неё бактерий сейчас опасно. Повязки на лице Шастуна меняли регулярно, смачивая их в каком-то растворе: это было нестерпимо больно, но Антон упрямо сжимал зубы, чтобы не давать поводов отправить себя в тыловой госпиталь. Перевязками занималась Ира. Подруги молча переложили на неё эту ответственность как на возлюбленную пациента. Антон вроде и рад был — надеялся, что сможет наконец успокоить девушку, да не тут-то было.

С каждым разом Ира выглядела всё более несчастной. Заканчивая, она не задерживалась надолго: посидит, поулыбается на шастуновские попытки завести разговор, страдальчески посмотрит, поцелует и уйдёт. Сначала Антон списывал это на занятость; потом начал всерьёз переживать. На третий день во время очередной процедуры он уже не спрашивал девушку о самочувствии — только тихо сверлил её взглядом.

Ира всё равно ничего не сказала. Буднично меняла бинты, поджав губы, но шумное дыхание её выдавало. Проведя так около пяти минут, Кузнецова всё-таки не выдержала:

— Не смотри так.

— Как?

— Осуждающе.

— А как прикажешь смотреть? Ты меня избегаешь и даже не удосуживаешься объяснить, почему.

— Я устала. Много работы…

— Пожалуйста, не лги. Терпеть не могу, когда люди притворяются.

— Я… не могу тебе сейчас сказать.

— Почему?

— Мне необходимо разобраться с этим самой. Прости, Антон, — Ира завершила перевязку и наконец посмотрела на него: брови болезненно свелись к переносице. — Я правда стараюсь.

— Почему ты не можешь рассказать мне, в чём дело? — обескураженно произнёс Шастун. — Ты же не одна — я здесь, с тобой! Неужели я не в силах тебе помочь? Поддержать, хотя бы?

Кузнецова молча покачала головой, показывая, что тема исчерпана. Затем быстро чмокнула Антона в лоб и оставила его одного.

Шастун подавленно посмотрел ей вслед. Потом заметил, что сосед по койке напротив исподтишка за ним наблюдает.

— И вот как мне это понимать? — расстроенно спросил у него Антон.

— Не знаю, браток, — ответил тот. — Возможно, ей нужно время.

— Да для чего? — Шастун начал закипать: он чувствовал себя обиженным ребёнком, который услышал от взрослых надоевшее «потом поймёшь».

Собеседник ничего не ответил и сочувствующе улыбнулся.

***

Арсений заглянул ближе к вечеру, когда закат играл с тенями деревьев на брезентовых стенах лазарета. Антон был несказанно рад — как и всякий раз, когда Попов улучал минутку навестить товарища. Арсений отвлекал его от уныния разговорами, даже смешил, хоть это чаще всего были просто саркастичные замечания; притаскивал газеты, зачитывал оттуда отрывки. К ним, кстати, саркастичные замечания обычно и относились.

Сегодня Арсений явился в медсанбат с гитарой. У Антона чуть глаза на лоб не полезли: на его памяти Попов ни разу не изъявлял желания спеть (да и ещё и сыграть — плюс один к умениям) на публике, за исключением того раза в поезде, когда весь эшелон пел «Ах ты, степь широкую». Сейчас Арсений невозмутимо переговаривался о чём-то с санитарками, намереваясь заняться тем самым «поднятием боевого духа», который сам так презирал.

Раненые вокруг зашептались в предвкушении. «Эй, Попов, неужели споёшь нам?» — послышался вопрос.

— Почему бы и нет? — Арс повернулся лицом ко всем. — Кто-нибудь видел картину «Два бойца»? Плёнку с фильмом недавно привозили.

— Я видел! — подал голос один паренёк. — Ты что, как Аркадий нам исполнять будешь? А друг твой Саша тогда кто? Шастун, небось?

— Из нас скорее уж он Аркадий, а я Саша, — хмыкнул Арсений и встретился глазами с Антоном. — Но поскольку Шастун временно не в состоянии, я его роль возьму на себя.

«Начинай уже!», «Мы подпевать будем!», «Давай полноценный концерт устраивай!» — загалдели солдаты. Санитарки заинтересованно пристроились рядом с ними, пока Арсений с ухмылкой на губах настраивал инструмент. Обведя всех присутствующих взглядом, Попов, наконец, запел.

— Тёмная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах,
Тускло звёзды мерцают.
В тёмную ночь ты, любимая, знаю, не спишь
И у детской кроватки тайком
Ты слезу утираешь.

Его макушка почти касалась потолка, когда Арсений неторопливо брёл между койками и едва не задевал пристроенные сверху керосинки. Он чуть-чуть улыбался — расслабленно, задумчиво, не смотря ни на кого конкретно. Антон подумал: а что, если он вспоминает о жене? Вполне может быть, что Арсений до сих пор грустит и даже скучает. А если у него и дети были? Он никогда не рассказывал подробности брака. Если так, то этот мягкий взгляд, улыбка и задумчивость вполне объяснимы.

Поток мыслей прервался, когда Арсений вдруг взглянул на Антона. Так прямо и осознанно, что тот затаил дыхание.

— Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами.
Тёмная ночь разделяет, любимая, нас,
И тревожная чёрная степь
Пролегла между нами.

Шастун аж похолодел. Арсений что-то имеет в виду. Неужели правда пытается рассказать, чего ему стоило давнее расставание? Но с чего вдруг?

Антон сглотнул, силясь вникнуть в эти хитровыдуманные посылы.

— Верю в тебя, дорогую подругу мою,
Эта вера от пули меня тёмной ночью хранила.
Радостно мне, я спокоен в смертельном бою.
Знаю, встретишь с любовью меня,
Что б со мной ни случилось.
Смерть не страшна,
С ней не раз мы встречались в степи.
Вот и теперь надо мною она кружится.
Ты меня ждёшь,
И у детской кроватки не спишь,
И поэтому, знаю, со мной ничего не случится.

Улыбка Арсения стала почти искренней, совсем как два дня назад. Антон окончательно растерялся, поэтому решил просто наслаждаться душевной песней.

— …И поэтому, знаю, со мной ничего не случится.

А вот на повторённой строчке Шастуна осенило.

Публика была явно довольна, но требовала продолжения. Арсений покорно затянул новую песню, только Антон уже не обращал внимание. Так и сидел истуканом.

Это что, было… для него? Эдакое «спасибо» за спасение жизни? Манифест о том, что Антон — заступник Арсения? Что Попов действительно перестал волноваться и с ним «ничего не случится»?

Хотя суть даже не в этом. Шастуна волновало другое.

Арсений привязывается.

Антон сидел с этой мыслью весь следующий час, пока Арсений пел одну песню за другой и посматривал на него с неприкрытой доверчивостью. Пел красиво, до дрожи проникновенно, с чувством — а Шастун пытался разобраться со своим. Ему было одновременно радостно и странно. Это ведь о любви, получается? Арсений его полюбил? Все эти полтора месяца Антон пытался достучаться до него и не заметил, как между ними завязалась всамделишная дружба?

Если так подумать, Антон Арсения тоже любит. Ну нет здесь больше никого, кто так хорошо бы его понимал и с кем так комфортно было бы находиться. И разве стал бы Антон жертвовать собой, чтобы спасти товарища, если бы не любил его? Всё оказалось ясно как день: поймав очередной взгляд Арсения, Шастун буквально захлебнулся нежностью, в то же время пугаясь её силе. Это чувство становилось синонимом их отношений. Всё, чего Антон хотел, желал для Попова — жизни, счастья, любви, уверенности в себе, успокоения — было завязано на нежности. Просто Арсений такой — хрупкий, но сильный, ранимый внутри, но со стальным стержнем, эмоциональный, но старающийся казаться неприступным. Наверное, поэтому Антону хотелось протянуть ему руку помощи. Разрушить выстроенные стены, вывести из пещеры, в которую тот забился, показать, что он важен и нужен, что его существование не бессмысленно. Для Антона не бессмысленно. А пока есть хоть один человек, который в тебя верит, есть причина не сдаваться.

Антону вдруг стало легче. Раньше Арсений отбрыкивался от помощи, и предлагать её было совестно — не просят же; но теперь Арсений сам пригласил заглянуть к себе в душу. На мгновение мелькнула мысль: может, Попов в своих скитаниях не смерти искал, а спасения? Пытался найти что-то, что убедит его не сводить счёты с жизнью? Возможно, поэтому он столько раз провоцировал Антона, ходя по лезвию: проверял его стремления на прочность?

Но вполне вероятно, что у Шастуна просто помутнение рассудка после контузии и он всё это выдумал, а Арсений просто-напросто развлекает медсанбатскую публику, потому что соскучился по сцене.

***

— Ты сила, Арс!

— Приходи ещё, больно хорошо поёшь!

— Заглядывай!

— Не зарывай талант в землю!

Так провожали Арсения, когда тот собирался уходить, наговорившись с солдатами (и Антоном в отдельности) после песнопений. Шастун высказать всё подуманное так и не отважился — всё-таки, много посторонних ушей, но перед самым уходом Арсения не вытерпел:

— Арс, погоди! Я бы не отказался воздухом подышать… Ляйсан Альбертовна, отпустите?

Старший санинструктор Утяшева, уже успевшая вернуться к своим обязанностям, смерила его критическим взглядом.

— Непоседа ты, Шастун, нет бы по-человечески свой срок в лазарете отлежать и не рисковать лишний раз. Ладно, можешь выйти. Только ненадолго. И чтоб повязки на лице не трогал, грязь руками не тащил!

Выйдя из палатки вместе с Арсением, Антон огляделся, желая найти место побезлюднее. Арсений вопросительно кивнул на сарай неподалёку. Тот располагался на пригорке: вид с него открывался прямо на заброшенное пастбище.

Дойдя до сарая, Антон пристроился у его задней стены и стал прокручивать в голове варианты начала разговора. Арсений сел рядом, уложив гитару на колени. Солнце почти скрылось за лесом: с середины августа сумерки наступали всё раньше.

— Спасибо, — так ничего и не придумав, сказал Шастун.

Он не смотрел на Арсения, но почувствовал, что тот перевёл на него взгляд.

— Надеялся тебя порадовать.

— Ты порадовал, — Антон всё же повернул голову. — Очень.

Попов усмехнулся.

— Знаешь, — продолжил Шастун, — я как-то пропустил «Двух бойцов». Про что там?

— Не поверишь, про двух бойцов. Их дружбу.

— Они тоже друг друга спасали?

— Ещё как, — Арсений улыбнулся уголком губ.

— Я просто подумал… — У Антона начали потеть ладони. — Арс, скажи мне: мы в самом деле друзья? Настоящие?

Кажется, это прозвучало по-детски, но Попов даже бровью не повёл.

— Я вроде уже говорил, что ты мне дорог, Антон.

— Опять увиливаешь от прямых ответов. Скажи как есть.

— Зачем говорить то, что и так понятно?

— Я тугодум! Сам меня так обзывал.

Арсений хмыкнул, но вместо ответа вдруг начал перебирать струны. Через один проигрыш, полный шастуновского нетерпения, он запел.

— Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.

Антон прислонился затылком к дощатой стене сарая. Взор приковался к профилю Арсения, его пальцам, глазам, точёному носу, забавно приплюснутому спереди. Арсений, в свою очередь, перевёл взгляд на Шастуна — прямо как час назад.

— Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти — четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.

Арсений замолк. Антон понял, что ничего не понял.

— Что ты, сука, имеешь в виду? — едва не проскулил он, практически спрятав лицо в ладонях (но вовремя вспомнив о наказе Утяшевой и опустив руки обратно).

Его мягко притянули за плечи и прошептали над ухом:

— Не забивай себе голову. У меня просто певческое настроение. Тебе не стоит нервничать.

— Что ж вы все так о моей психике печётесь?! — взорвался Шастун, вырываясь из Арсеньевых рук. — Что я, сахарный, что ли, растаю? Не выдержу какой-то до ужаса важной истины? Я взрослый человек, в конце концов!

— Не вопи, — спокойно произнёс Арсений, и Антону стало стыдно: ну чего он, в самом деле. — Тебя кто-то огорчил?

— Ира, — отрезал Шастун, по-прежнему не спеша менять гнев на милость. — Избегает меня третий день, плачет постоянно, а мне ничего не рассказывает. Я себя чувствую полным идиотом. Ну что поделать, если не понимаю я этих ваших намёков, не могу два и два сложить! Тупой я, тупой! Арсений, пожалуйста, хотя бы ты не мучай меня загадками.

— Я заметил, что с Ириной что-то не так, — будто не слыша его сказал Арсений. — Ну, хочешь, я у Оксаны спрошу? Не ручаюсь, что она поделится чужими тайнами, но попытаться можно.

— Буду благодарен, — хмуро буркнул Антон. Потом подумал и решил, что портить такой вечер ссорой не хочется. — Прости, Арс. Я просто устал от всего. Почему в мире ничего не может быть просто? Вернее, оно было для меня просто, но эти отношения меня только путают и заставляют нервничать.

— Это можно понять, — Арсений снова осторожно его приобнял. — Антон, если тебе плохо — помни, я рядом. Ты хочешь знать, кто мы друг другу? Я тебе скажу — очень близкие люди. Человека ближе у меня, кроме сестры и бывшей жены, никогда не было. Вероятно, ты скучаешь по своему Диме… Но ты не один.

У Антона случилось дежавю: то же самое он говорил сегодня Кузнецовой. Только вот почему на него эти слова возымели должный эффект, а об неё как об стенку стукнулись?

— Арс, скажи, — спросил Шастун, — что тебе важнее: любить, или чтобы тебя любили?

Арсений молчал с полминуты.

— Чтобы любили, — тихо признался он. Его пальцы ощутимо напряглись на Антоновом плече, сжимая сильнее. — Но мне за это стыдно. Я эгоистичный человек. Будь это не так, я бы, возможно, не лишился родных. Однако они мертвы. Мне так тешила самолюбие мысль, что я добытчик, кормилец семьи, главный мужчина… В актёры пошёл потому, что жаждал внимания, признания. И вот, где я оказался. Не хочу повторять ошибку. Поэтому говорю тебе, Антон, пока могу, — я тебя полюбил. Ты нужен и важен мне. Я слишком долго бежал от эмоций, но ты… не знаю. Помнишь, тогда, в землянке, ты предложил мне обрести что-нибудь, ради чего будет хотеться жить? Так вот, я обрёл.

Антон медленно отстранился, чтобы шокированно посмотреть ему в глаза. Арсений выглядел смиренным, каким-то несчастным, даже.

— Прости, — добавил Арсений, видимо, неправильно истолковав его реакцию. — У тебя не было никаких причин…

— Арс, — перебил Антон, — почему ты считаешь, что любовь надо чем-то заслуживать? Что хотеть быть любимым стыдно? Как бы мы все жили, если бы не искали любви, признания? Ну что ты, Арсений… — Шастун обнял его здоровой рукой. — Вот я с Димкой вожусь столько лет и точно могу сказать, что мы лучшие друзья, но с тобой… У нас будто связь какая-то особенная. Понимаешь?

— Понимаю, — выдохнул Арсений.

— Я боюсь любви, — сознался Антон. — Она накладывает много ответственности, как и отношения. Мне тяжело, когда кому-то из-за меня плохо. Поэтому меня так расстраивает ситуация с Ирой. Но ты не девушка, — Антон отстранился, чтобы заглянуть Арсению в глаза, — и с тобой хорошо. Тут нет обязательств жениться, бояться обидеть, находиться в… интимной близости. Ты мой друг. Нет, больше, чем друг — ты настоящий товарищ. По-моему, это надёжнее всяких романов.

Арсений рвано вздохнул, будто перед этим забыл о существовании кислорода, и криво улыбнулся. Антон особого внимания не обратил: его ни с того ни с сего увлекло созвездие из родинок на чужой щеке.

— Тебя Ляйсан Альбертовна будет искать, — выдержав паузу, Арсений аккуратно высвободился из объятий и поднял съехавшую на траву гитару. — А мне ещё надо инструмент вернуть, я его у Нурлана одолжил.

На подходе к медсанбату Антон чувствовал облегчение и даже некоторую окрылённость. Обида на Иру сошла на нет. Шастун был готов простить вообще весь мир, настолько ему было хорошо. К девушке, скорее всего, просто надо зайти с другой стороны: проявить участие, а не требовать объяснений. Мало ли у неё такие же комплексы, как у Попова. Что до последнего, Антон на прощание крепко и благодарно пожал ему руку…

Присмотрись он внимательнее — разглядел бы тоску, запрятанную на самом дне голубых глаз.
Примечания:
Немного фактов для любознательных: фильм "Два бойца" действительно вышел в 1943 году, посмотреть его можно вот тут https://youtu.be/VqP812Q6WjQ. Известная песня была написана специально к нему.

Ребята, должна сердечно вас поблагодарить за большущие детальные отзывы к предыдущей главе, я каждый раз таю, когда вижу, сколько добрых слов вы пишете! Как видите, после такого совесть не позволила задерживаться с продолжением 😅 Люблю каждого и целую в щёки! ❤

P.S. Это глава довольно важная, поэтому я всей душой надеюсь, что мне удалось передать нужное настроение и не сделать всё радужно-розовым и излишне наивным, потому что это ещё не любовь; поэтому дайте мне знать, пожалуйста, о своих мыслях на этот счёт: если что, примусь за редактуру.